Конец Пиона

– Сдавайтесь! Дом окружен! – выкрикнул кто-то из-за стены.

– А ты возьми меня, легавый! – выкрикнула Зоя, почему-то назвав сотрудника государственной безопасности словом, которым блатные называли работников уголовного розыска.

– Дура! Мы же убьем тебя, – выкрикнул все тот же мужчина.

Она дважды выстрелила в полуоткрытую дверь. Снова стало тихо. Неожиданно дверь открылась, и в комнату вошел мужчина в распахнутом кожаном пальто. Зоя подняла руку с пистолетом и направила его на сотрудника НКВД. Она нажала на курок, но вместо выстрела раздался сухой щелчок. Мужчина подошел к ней и вырвал из рук пистолет.

– Взять, – коротко приказал он.

Вошли двое сотрудников и, подняв женщину с постели, вывели ее из комнаты. Дронов стал осматривать помещение. Открыв створку платяного шкафа, он увидел небольшой коридорчик с круто спускающейся вниз лестницей. Он прошел по ней и, толкнув дверь, вышел на улицу. Теперь он понял, как ушел второй диверсант.

***

Мустафа сидел перед Пионом и смотрел в окно. Перед ними на столе стояла бутылка с мутным, вонючим самогоном, однако ни тот, ни другой к спиртному так и не притронулся.

– Ты уверен, что она погибла? – переспросил его Пион.

– Утверждать на сто процентов не могу, но мне так кажется.

– Кажется, кажется, – зло передразнил его Пион. – Нужно было кончать ее и лишь, потом уходить.

Мустафа промолчал. Ему не верилось, что Зоя могла любить этого человека.

– Чего уставился? Надо ложиться на дно, пока нас всех не замели чекисты. Сегодня я узнал от жены Измайлова, что его взяли три дня назад. Похоже, он сдал и Зою. Сколько можно говорить вам, тупым, чтобы не крутили романы, но, видно, все бесполезно. Вот и приходится терять людей из-за вашей любви.

– А я здесь причем? – обиженно произнес Мустафа.

– Да ладно, помолчи. Мне сегодня сообщил немец, что он расколол Татарина. Тот, как утверждает он, сотрудничал с НКВД. Я тоже никогда не верил этому Татарину, но немцам он определенно нравился.

– Я знаю Татарина. Мы вместе с ним ездили в Ярославль за взрывчаткой. Если бы он работал на чекистов, то нас бы замели там, прямо на месте. Я верю Татарину. Что ни говори, он наш человек, не то, что этот немец.

Пион осуждающе посмотрел на Мустафу. Он был удивлен сделанным им выводом.

– Ты – прав, Татарин человек неглупый. Кто вы для него? Сявки. Ему нужны были не вы, а люди, которые должны были взорвать заводы.

– Я что-то тебя не пойму, Пион. Если ты всегда считал Татарина предателем, то почему его не убрал, а послал с нами? Ты за кого нас с мужиками держал?

Пион моментально понял, к чему клонит Мустафа. Он замер на месте. Его тело напряглось, и он готов был в этот миг отбить любое нападение противника. Видя, что тот не проявляет никакой активности, он немного расслабился и подошел к окну: день был ясным и солнечным. По улице бежали ручейки, и в его душе вдруг проснулось огромное желание жить. Он резко повернулся к Мустафе.

– Сейчас не время сводить счеты. Думаю, что чекисты уже хорошо знают наши адреса. Нужно уходить, а иначе будет поздно.

Мустафа встал и молча, направился к выходу. В голове его все перемешалось. Он не знал, куда ему идти: домой было нельзя, к старым друзьям – тоже, так как везде его могли ждать засады. Обозвав себя круглым идиотом за то, что связался с этим Пионом, он вышел из дома. Взглянув на яркое солнце, он невольно подумал о том, кто он по жизни?

«Я вор, и мое место – в зоне», – решил он и направился по улице. Заметив женщину, он достал из кармана «писку» и нагло подрезал ее сумочку. Напуганная женщина завизжала от страха и бросилась от него в сторону. Кто-то напал на него сзади и повалил на снег. Он не сопротивлялся и дал заломить руки назад. Это был первый случай, когда он радовался своему задержанию.

***

Лейтенант Кузьмин с нетерпением ждал, когда его поведут на допрос. За металлической дверью камеры шла своя жизнь: раздавались чьи-то голоса, крики, но это его почему-то не пугало.

«Ничего, разберутся, – успокаивал он себя. – Здесь работают умные люди, и они сразу поймут, что он ни в чем не виноват».

К нему подошел один из сокамерников. Это был мужчина небольшого роста с лысой головой, на которой, словно на глобусе, фиолетовыми пятнами виднелись синяки.

– Ты за что здесь, лейтенант? – спросил он его.

– Не знаю. Вышел из дома и оказался тут. Думаю, что попал сюда по какой-то ошибке. А вы за что?

– Здесь все не за что. Вот вызовет следователь, сразу же поймешь за что. А пока наслаждайся жизнью. Там наверху жизни нет.

Кузьмин с опаской посмотрел на заключенного и на всякий случай отодвинулся от него подальше. Он не был трусом, но отвечать за чьи-то слова или поступки он явно не хотел. Только сейчас он заметил, что основная масса находящихся в камере людей была в синяках и кровоподтеках.

«Наверняка все они – «враги народа», – почему-то решил он. – Ведь невинный человек не мог здесь долго задерживаться. Поговорили с ним и домой. Раз эти сидят не первый день, значит, тут что-то не так».

Время тянулось нескончаемо долго. Один из арестованных что-то рассказывал, вызывая у сокамерников редкие всплески смеха, но Кузьмин не прислушивался к разговору. Он по-прежнему перебирал в уме варианты его возможного задержания. В коридоре раздались гулкие шаги надзирателя. В камере стало так тихо, что было слышно, как капает из крана вода в раковину. Шаги надзирателя затихли у их двери. Глазок открылся, и блеснул человеческий глаз. Звякнул ключ, и дверь приоткрылась.

– Кузьмин! На выход! – прогремело в тишине.

Владимир радостно поднялся с топчана и направился к двери.

«Наконец-то, – подумал он. – Сейчас разберутся, и я уйду домой».

Он вышел из камеры и посмотрел на солдата-конвоира.

– Лицом к стене! – выкрикнул ему в лицо солдат и ударил его прикладом винтовки в пах. От резкой боли перед глазами Кузьмина поплыли радужные круги.

– Пошел вперед! – последовала команда.

Он немного замешкался от боли, и этого оказалось достаточно, чтобы снова получить толчок прикладом в спину.

– За что, боец?

Однако новый толчок заставил его чуть ли не бегом устремиться по узкому коридору. Двери камер превратились в какую-то бесконечную ленту.

– К стене лицом! – выкрикнул конвоир.

Владимир выполнил команду. Дверь открылась, и он оказался в кабинете следователя. За столом сидел сотрудник НКВД, в звании сержанта, что приравнивалось к званию армейского лейтенанта.

– Садитесь, Кузьмин, – приказал он ему, указав на привинченный к полу табурет.

Прежде чем задать первый вопрос, сержант долго рассматривал его.

«Сейчас все станет на свои места. Этот человек обязан во всем разобраться», – в очередной раз подумал Кузьмин.

– Ваши анкетные данные?

Он улыбнулся и начал отвечать на поставленный следователем вопрос.

***

Пион вернулся домой и, достав из кармана пальто ключ, открыл проржавевший навесной замок. В сенях было темно, и, чтобы не удариться, он осторожно прошел к двери в комнату. Вынув из кармана спички, он зажег одну из них. Маячок, оставленный им при уходе, был на месте. Он облегченно вздохнул, вошел внутрь комнаты и поставил на стол баул с ценностями. Он зажег керосиновую лампу, не забыв зашторить окна. В ее свете он окинул взглядом мебель и, открыв створку шкафа, достал из-под стопки белья завернутые в белую тряпицу документы. Сев за стол, он стал рассматривать бланки паспортов и военные билеты. Наконец, он остановился на паспорте на имя Жилина Ивана Георгиевича, 1915 года рождения.

Посмотрев на себя в зеркало, он направился на кухню, где поставил на керосинку кастрюлю с водой. Вернувшись обратно, он отложил в сторону и военный билет. Согласно ему он являлся сотрудником особого отдела стрелковой дивизии и в настоящее время числился в командировке. Среди большого количества бланков он выбрал нужное ему командировочное удостоверение и, взяв в руки печать, сделал на нем несколько отметок. Поставив все необходимые печати и штампы, он встал и направился на кухню, где состриг свою небольшую бородку и стал бриться. После чего вернулся в комнату и начал переодеваться. Натянув гимнастерку, он взглянул в зеркало: на него смотрел совершенно другой человек, лет около сорока, одетый в полевую армейскую форму.

– Ну, вот и все, – произнес он. – Нет больше Пиона. Есть офицер НКВД, сотрудник особого отдела Жилин Иван Георгиевич, который возвращается из командировки в часть.

Он сунул второй пистолет во внутренний карман армейского полушубка. Прежде чем выйти из дома, он отодвинул в сторону занавеску и посмотрел на улицу.

«Кажется, все в порядке», – решил он, не заметив ничего подозрительного.

Выйдя из дома, он не стал закрывать за собой входную дверь. Он был уверен, что больше никогда не вернется сюда. Заметив идущую навстречу соседку с пустыми ведрами, он свернул в переулок.

«Женщина с пустыми ведрами, это не к добру, – промелькнуло у него в голове. – Что, не могла выйти из дома на две минуты позже? Да, Бог с ней и ее ведрами».

Он усмехнулся и проследовал дальше. Выйдя на дорогу, он стал останавливать попутные машины. Одна из них притормозила.

– Куда едешь, служивый?

– Вам куда нужно? – вопросом на вопрос ответил водитель.

– Мне нужно на вокзал, подбросишь?

Он специально расстегнул полушубок, чтобы водитель увидел, с кем он разговаривает. Однако это вызвало совершенно другую реакцию у мужчины.

– Нет, не могу, товарищ капитан. Мне нужно на завод в Зеленый Дол. Извините, не по пути.

– Почему не по пути? Мне все равно, где садиться в поезд, здесь или там. Да ты не смотри на шпалу, мне срочно нужно ехать. Возьми, я заплачу.

Водитель внимательно посмотрел на него, словно прикидывая про себя, сколько он может запросить с этого человека.

– Вы знаете, нам запрещено подсаживать посторонних людей.

– Да ты не переживай. Сколько запросишь, столько и получишь, – успокаивая его, произнес тот.

– Садитесь, – радостно улыбаясь, предложил ему водитель.

Пион залез в кабину водителя и поставил баул себе на колени.

– Никак золото везете, товарищ капитан? – поинтересовался у него водитель. – Баул-то больно тяжелый. Да я пошутил. Не обижайтесь…

Сердце Пиона екнуло. Он улыбнулся водителю. Машина, набрав скорость, помчалась в сторону Зеленого Дола.

***

Машина остановилась недалеко от переправы через Волгу. Водитель выскочил из машины и открыл капот.

– Что? Приехали? – спросил его Пион.

– Похоже, – услышал он в ответ. – Посидите в машине, я сейчас. Только попрошу помощи у знакомых. Они живут вон в том доме.

Водитель показал ему рукой на какой-то небольшой дом, который стоял недалеко от них.

«Здесь что-то не так, – решил про себя Пион. – Почему он остановился, ведь двигатель машины работал нормально?»

Он достал «ТТ» и, передернув затвор, сунул его в боковой карман полушубка. Ждать пришлось минут пятнадцать. Из темного переулка показались трое, среди них был и водитель.

– Вот, привел помощников, – словно оправдываясь, произнес он. – Они специалисты и быстро отремонтируют движок. А вы, товарищ капитан, вышли бы из машины, чтобы не мешать им.

Пион взял в руки баул и стал выбираться из кабины. Что-то уперлось ему в бок. Он обернулся и увидел мужчину с обрезом.

– Руки подними, капитан, – обратился он к Пиону. – Ты не переживай, мы только посмотрим, что у тебя в сумке, и отпустим.

Водитель расстегнул у него кобуру и извлек из нее «Наган». Третий участник группы, мужчина в возрасте сорока лет, поставил на подножку баул и, достав из-за голенища валенок нож, вскрыл замок.

– Ты – прав, Григорьев! – вскрикнул он от охватившего его восторга. – Здесь действительно золото

– А что я вам говорил! У меня на золото собачий нюх. Я сразу догадался, что он везет. Уж больно тяжелый у него баул.

Он еще хотел что-то сказать, но не успел. Пион выстрелил первым. Пуля попала водителю в голову. Его шапка отлетела в сторону и покатилась по снегу. Второй выстрел Пион направил в мужчину с обрезом. Пуля угодила ему в живот, и он, выронив из рук оружие, упал. Он закричал и стал кататься по снегу. Лишь после следующего выстрела он замер на месте.

Третий мужчина бросился бежать. Бежал он быстро, ловко преодолевая сугробы. Он хотел свернуть в переулок, но, поскользнувшись, упал. Нож вылетел из руки и покатился по льду. Он повернулся в сторону Пиона и, видимо, понял все сразу.

– Не убивай, – успел произнести он, прежде чем пуля Пиона снесла ему половину черепа.

Пион вернулся к машине и, оттащив в сторону трупы, сел за руль.

«Дорога – к переправе, – словно подводя итог размышлениям, решил он. – Ехать туда нельзя, там охрана. Значит, нужно искать другой путь, чтобы перебраться на правый берег Волги».

Свернув с дороги, он выехал на берег и медленно двинулся по льду. Справа от него темнел железнодорожный мост. Где-то на середине реки лед под машиной начал тихо потрескивать. Пион вышел из кабины и посмотрел в сторону нужного ему берега. До него оставалось каких-то метров триста. Он снова сел в кабину и прибавил газу. Когда до берега осталось метров пятьдесят, передние колеса автомашины провалились под лед. Он не сразу понял, что произошло. Машина стала быстро погружаться в черную холодную воду. Он схватил в руки баул с золотом и попытался выскочить на лед. Выпрыгнув, он выронил из рук саквояж, который медленно покатился в сторону полыньи. Через мгновение он скрылся в воде.

***

Дронов вошел в камеру и посмотрел на врача, который делал женщине перевязку. Заметив вошедшего человека, доктор сначала закрыл свой чемоданчик, а затем вышел из помещения.

– Как вы себя чувствуете? – спросил капитан Зою. – Вы готовы отвечать на мои вопросы?

– Для чего вы это спрашиваете? – спросила она его. – Разве вам не все равно, какой меня ставить к стенке: больной или здоровой. Так что давайте обойдемся без лишних церемоний.

– Хорошо. Тогда перейдем к делу, – произнес он и сел на табурет.

Прежде чем задать ей вопрос, Дронов сделал небольшую паузу.

– Я предлагаю вам жизнь, при условии вашего сотрудничества с органами государственной безопасности. Как вы на это смотрите?

Зоя не ответила, так как не знала, что сказать на предложение капитана. В этот момент она не была готова умереть за интересы рейха, но и верить в лояльность власти, против которой она боролась не один год, было настоящей утопией.

– Что вы молчите, Зоя? – спросил ее Дронов. – Времени у меня мало, и я хотел бы услышать от вас всего один ответ, да или нет?

– А что вы хотели бы услышать от меня? Я молода, и жизнь мне дорога.

– При осмотре вашей комнаты нами был обнаружен пепел от сожженной вами шифровки. Что было в радиограмме? – спросил капитан.

Она невольно задумалась. Ей не хотелось говорить о тексте, ведь о нем, кроме нее и Пиона, больше никто не знал, да и передать его в эфир она не успела. Но она только что дала согласие на сотрудничество с советской контрразведкой, а начинать его с явной лжи ей не хотелось. Во-вторых, она не знала, задержан Пион или нет. А вдруг он у них и уже сообщил о содержании шифровки.

– В ней сообщалось, что некто Татарин сотрудничает с НКВД и что по его вине группе Пиона не удалось провести диверсии на предприятиях города.

По лицу Дронова скользнула едва заметная улыбка.

– Кто такой Татарин? Вы встречались с этим человеком? – спросил ее капитан.

– Этот человек мне незнаком. Я никогда его не видела и не контактировала с ним. Кто поддерживал с ним связь, я не знаю.

– Хорошо. Я оставлю вас одну. Отдыхайте, – произнес Дронов и направился к выходу из камеры.

***

Оперативные группы, возглавляемые капитаном Дроновым «отрабатывали» адрес за адресом, где могли укрыться Пион, Ворон и Хейг. Однако все они оказались пустыми. В квартире Пиона были обнаружены чистые бланки паспортов, военных билетов, справки из госпиталей и большое количество штампов и печатей. Капитан сидел в своем кабинете и молча, перебирал документы, которые были обнаружены в известных чекистам адресах.

«Выходит, залегли на дно, – решил он. – Поменяли документы на новые и решили отсидеться, а возможно, уже и выехали за пределы города».

Несмотря на ряд успешных задержаний, главные фигуры немецкой разведывательной сети по-прежнему были вне досягаемости органов государственной безопасности. Это был определенный провал операции, и даже задержание человека, который должен был совершить подрыв завода, ничего существенно не меняло.

Он достал папиросу и закурил. Сделав несколько глубоких затяжек, он затушил папиросу о дно металлической пепельницы и встал из-за стола.

– Что у вас нового, товарищ сержант? – спросил он, входя в его кабинет.

Сержант, вытянувшись в струнку, стал докладывать. Дронов посмотрел на сидевшего, на табурете лейтенанта Кузьмина, лицо которого было похоже на маску из засохшей крови. Капитан пододвинул к нему стул и сел напротив.

– Сержант, оставьте меня с арестованным, – приказал он.

Сержант выполнил команду начальника.

– Кузьмин! Вы хотите жить? – спросил Дронов арестованного. – Тогда почему упрямитесь и не хотите назвать своих сообщников?

– Я не понимаю, о чем вы меня спрашиваете, гражданин капитан. Какие сообщники? Может, вы мне все же объясните, за что я арестован?

– Вы, Кузьмин, арестованы за измену Родине. Скажу даже больше, за попытку взорвать авиационный завод. Вашему положению не позавидуешь: за эти преступления в годы войны приговор один – расстрел. Вот, прочитайте, какие показания против вас дал ваш старый знакомый майор Измайлов. Вы же знаете его?

Глаза лейтенанта сверкнули от гнева. Теперь он понял, кто толкнул его в застенки НКВД.

– Выпейте воды и успокойтесь, – произнес Дронов и протянул ему стакан.

Кузьмин поднес стакан ко рту. В тишине кабинета было хорошо слышно его тяжелое дыхание и стук зубов о край стакана. Допив воду, арестованный вытер губы рукавом гимнастерки.

– Да, я знаю майора Измайлова. Мы с ним познакомились перед самой войной, – начал он свой рассказ.

Капитан внимательно слушал сидевшего напротив него измученного пытками мужчину. Странно, но он уже все это слышал из уст другого человека. Разница была лишь в том, что убил напавшего на них грабителя не Кузьмин, а Измайлов.

– Вот, прочитайте здесь. Майор сообщает, что он передал вам взрывчатку, чтобы вы взорвали один из цехов завода.

– Врет он все, гражданин капитан. После начала войны я встречался с ним всего один раз, и то чисто случайно. Мы перебросились с ним несколькими фразами и разошлись. Больше я его не видел.

«Зачем Измайлов втянул в это дело Кузьмина? – подумал Дронов. – Что это ему давало?»

– Хорошо, Кузьмин, мы разберемся, кто из вас говорит правду, – произнес капитан и встал. – Конвой! Отведите арестованного в камеру.

Он вышел из следственного кабинета и направился к себе.

***

Подъем в гору окончательно вымотал Пиона. Отдышавшись, он направился в сторону станции Нижние Вязовые. Заметив стоявший под парами воинский эшелон, он подошел к часовому.

– Куда направляется состав? – спросил он бойца. – Я капитан из особого отдела.

Часовой подозрительно посмотрел на мужчину в грязном полушубке и перебросил винтовку с одного плеча на другое.

– Гражданин! Отойдите от состава. Вы не видите, что перевозится секретный военный груз?

– Ты что, меня не понял, боец? Я из особого отдела.

– Отойдите от состава или я начну стрелять! – выкрикнул тот и, сняв с плеча винтовку, передернул затвор.

Пион бросил взгляд на платформы и без труда догадался о перевозимом грузе – это были «Катюши». Он понял, что надеяться на то, что его могут довезти на этом воинском эшелоне до Москвы, не стоит. Он повернулся и направился к зданию станции.

– Здравствуйте! Я капитан НКВД. Мне срочно нужно добраться до Москвы, – обратился он к мужчине, одетому в черный форменный костюм.

Мужчина оторвал взгляд от бумаг, лежавших у него на столе, и с интересом посмотрел на вошедшего человека.

– Слушаю вас, товарищ капитан, – произнес он.

– Подскажите, как я могу добраться до Москвы? Я пробовал купить билет в Казани, не получилось. Мне вот посоветовали доехать до вас. Говорят, что отсюда попасть в Москву намного проще.

– Вы ошиблись, товарищ капитан. У нас поезда до Москвы не останавливаются. Я даже не знаю, чем вам помочь.

– Как же быть? Мне срочно нужно в столицу. Вы это понимаете?

Дежурный вышел из-за стола и подошел к окну. Отодвинув в сторону занавеску, он посмотрел на перрон.

– Через полчаса должен пройти санитарный поезд. Он идет до Мурома. Это совсем рядом с Москвой. Попробуйте договориться с начальником состава. Я думаю, он вас возьмет.

– А вы мне в этом поможете?

Дежурный задумался на какую-то секунду, а затем произнес:

– Хорошо, я постараюсь вам помочь.

Он надел фуражку и в сопровождении Пиона направился на перрон.

***

Измайлов ходил по камере, не обращая внимания на ворчание арестованных. Два дня без допросов выбили его из привычного внутреннего состояния. Их отсутствие говорило о многом, в том числе и о том, что сотрудники НКВД потеряли к нему интерес, и что скоро должен состояться суд. Чего он мог ждать от него? В худшем случае – расстрел. При более лояльном к нему отношении – двадцать пять лет лагерей с поражением во всех гражданских правах.

– Ты прекратишь маячить? – спросил его один из арестованных. – В глазах уже рябит от всего этого. Ходишь туда-сюда, людям не даешь отдохнуть.

Измайлов посмотрел на него и присел на скамейку. Однако сидел он недолго и, поднявшись, снова начал ходить по камере.

«Впрочем, о чем я переживаю? – пытаясь успокоиться, рассуждал он.– Если они задержали Кузьмина, то теперь знают о совершенном мной убийстве. Что это меняет? Абсолютно ничего. Я и так по уши в дерьме, главное – не захлебнуться. Если меня сегодня вызовут на допрос, начну торговаться с Дроновым. Пусть пообещает жизнь, и я тогда отдам ему Гарипова, который должен был взорвать авиазавод. Хорошо, что я так и не передал ему детонаторы».

Он снова сел и посмотрел на мужчину, который делал ему замечание. Глаза мужчины были полны злости. Майор отвел в сторону взгляд и сделал вид, что ничего не заметил. Он лег на топчан, закрыл глаза и стал вспоминать, как познакомился с Гариповым.

– Вот, познакомься, – произнес Пион, представляя ему мужчину в грязной телогрейке. – Это – Гарипов. Он работает в котельной на авиазаводе.

Майор посмотрел на мужчину. Тот был небольшого роста, с копной черных нечесаных волос. Его узкое лицо напоминало клин. Маленькие круглые глазки были глубоко посажены, отчего были похожи на две блестящие бусинки. Крупные желтые зубы были редки, и, когда он улыбался, лицо его напоминало мордочку крысы. Измайлов протянул ему руку. Рукопожатие было сильным, что как-то не вязалось с его внешностью.

– Это мой старый приятель. Мы вместе служили в Красной Армии. Столько лет не виделись, и вдруг такая встреча. Да не смотри на него так, майор. Это надежный человек, мы с ним не один пуд соли съели.

Гарипов долгое время работал на золотых приисках на севере, хорошо знал подрывное дело. В начале тридцатых годов был арестован и осужден за хищение золотого песка. Освободился из мест лишения свободы за год до начала войны.

– Передашь ему часть взрывчатки, – приказал Пион.

– Хорошо. Куда ее привезти? – поинтересовался у Гарипова майор.

Тот назвал адрес.

«Это в метрах ста от предприятия, – невольно подумал Измайлов. – Как же он туда ее пронесет?»

На следующий день он привез взрывчатку и стал ждать на указанном месте. Неожиданно недалеко от него открылась канализационная крышка, и показалось чумазое лицо Гарипова.

– Майор! Давай груз! – выкрикнул он ему.

Измайлов открыл багажник автомашины и, достав из него два вещевых мешка, наполненных взрывчаткой, передал ему. Тот быстро опустил их в колодец и, махнув на прощание рукой, исчез.

«Неплохо придумано. Сейчас он по туннелю пронесет взрывчатку на территорию и заложит ее под корпусом цеха. Риск минимален, а эффект – максимален»…

В коридоре послышались чьи-то торопливые шаги. Камера затаилась в ожидании.

***

Гарипов стоял и смотрел куда-то вверх. Лицо его было спокойным, словно он уже смирился со своей судьбой. Его задержали рано утром, и он сразу же рассказал, где спрятал взрывчатку. Житейский опыт подсказывал ему, что этот арест не случаен, а следствие того, что его сдали. Поэтому разыгрывать спектакль, идти в полный отказ не имело смысла. Он хорошо знал, что бывает с людьми, которые хотят увести расследование в другую сторону.

Услышав шум автомобильного двигателя, он словно очнулся от дремоты и посмотрел на подъехавшую к цеху машину. Его напарник по работе выглянул из колодца и стал подавать сотрудникам НКВД мешки с взрывчаткой.