Лето придёт во сне. Запад

У меня даже закралось подозрение, что он решил спасти меня от Ховрина вовсе не из благородных побуждений, а, как и сказал вчера Карл, в расчёте на благодарность Ральфа. Эта мысль мне совершенно не понравилась, и я отмела её с негодованием. Какая глупость: ведь, если бы Бранко нужно было вернуться в Европу, он бы просто взял и вернулся, без этой ссоры с Ирэн и Карлом, без авантюры с вызволением меня из больницы, без вчерашней изматывающей дороги!

Но я всё-таки спросила:

– А разве ты не можешь уехать с Руси без помощи Ральфа? Как-то же ты въезжал и выезжал раньше?

Бранко невесело усмехнулся:

– Вот чем ты слушаешь? Русь ужесточила въезд и выезд для иностранцев! Я и раньше находился здесь не совсем легально, и если по морю из Оазиса можно было кататься туда-сюда через своих людей в одесской таможне, то сейчас сделать этого без помощи Ирэн или Карла я не смогу.

– То есть… – Я напрягла память, пытаясь собрать в кучу всё, что слышала о таких вещах раньше. – Ты вроде как нелегал? Подлежишь депортации?

Бранко посмотрел на меня почти с жалостью:

– Ох, бэби… если бы всё было так просто: взяли и депортировали. Я гражданин Евросоюза, незаконно находящийся на руссийской территории. По закону времён железного занавеса, считай, шпион.

Я невольно присвистнула, чем удивила саму себя – никогда не умела толком свистеть.

– И что будет, если тебя поймают?

– Ну… – Бранко вздохнул. – Документы я с собой не взял, не дурак, так что, учитывая мой безупречный русский, есть шанс, что меня вместе с тобой примут за простого бродягу. Отправлюсь в колонию-поселение, пожалуй.

– И я тоже?

– Сколько тебе сейчас? Четырнадцать? Нет, ты скорее в приют.

– На мне поджог церкви.

– Тогда расстрел.

Я уставилась на Бранко, открыв рот, и, только заметив, как ползёт вверх уголок его рта, поняла, что это была шутка. Мы нервно расхохотались и хохотали добрых пару минут, после чего напряжение заметно спало.

– Ладно, – Бранко завёл мотор и сдал назад, заставив машину медленно выбраться из кустов, куда мы её вчера так тщательно спрятали, – не надо о плохом. Лучше будем надеяться, что добрый дядя Ральф потянет за нужные рычаги и вытащит нас отсюда.

Вытащит нас отсюда… Я смотрела на хлещущие по лобовому стеклу ветки и размышляла, как лучше сказать Бранко о том, что дальше нам с ним не по пути. Спокойствие и даже радость, с которыми я проснулась утром, объяснялись одним простым фактом – я по-прежнему не знала, что мне делать дальше, зато точно знала, чего делать не надо.

– Бранко. Я никуда не поеду, даже если Ральф сможет это устроить.

Парень повернулся ко мне всем корпусом, казалось, совершенно забыв, что находится за рулём.

– В смысле? Что значит – не поедешь? Разве ты не хотела на Запад?

Я вздрогнула. Неясные подозрения вернулись. О нашей с Яринкой детской мечте убежать в далёкие чудесные страны-где-всё-можно, знал только Ральф.

– С чего ты взял, что я этого хотела? – Мой вопрос прозвучал так резко, что мог показаться даже враждебным, и брови Бранко недоумённо приподнялись.

– На Запад хотят все девушки Оазиса, – отозвался он, пожав плечами. – Я думал, ты не исключение.

Мне снова стало стыдно за свою подозрительность, и я виновато подтвердила:

– Не исключение. Но я не могу оставить здесь Яринку.

– Это та рыженькая, которая убежала с сыном Бурхаева? – оживился Бранко. – Ну и кипеж был! Скажи, ведь там без тебя не обошлось, верно?

– Верно, – подтвердила я и злорадно вернула Бранко его же сказанные мне вчерашним вечером слова: – Но если тебе чего-то не говорят, значит, так и задумано.

Бранко развёл руками, признавая справедливость моего ответа, снова положил их на руль. Спросил:

– Так ты знаешь, где сейчас твоя подружка? Хочешь взять её с собой на Запад? Думаешь, Доннел станет помогать ещё и ей?

Ничего такого я не думала. Я не думала даже, что Ральф станет помогать мне. Бранко – возможно, судя по тому, что их объединяет пусть не дружба, но какие-то общие дела, о которых мой спутник предпочитает не распространяться. Но кто такая я? Всего лишь игрушка, развлечение, очередная забава на досуге. И заплаченные за меня Доннелом деньги никак не доказывают серьёзности его намерений, скорее наоборот. Пусть я до сих пор не знаю, кто такой Ральф, но могу догадываться, что денег у него, как у дурака фантиков, и он может, особо не напрягаясь, тратить их на что угодно, в том числе и на содержание малолетней наложницы. Но одно дело тратить деньги, а совсем другое – наживать проблемы с законом.

Впрочем, кто его знает. Ральф так и остался для меня тёмной лошадкой. Может быть, он и согласится вытащить вместе со мной ещё и Яринку: вдруг для него это тоже ничего не стоит? Но я не видела Ральфа долгие месяцы, его образ потускнел в моей памяти, благодарность и привязанность, что я испытывала к нему, почти развеялись, а неожиданно полученная свобода кружила голову. Ральф же был частью прежней жизни, частью Оазиса, частью унизительной неволи, возвращаться к которой мне совершенно не хотелось даже в мыслях.

Поэтому и думала я сейчас о другом.

О сосновом лесу где-то далеко отсюда. О старой поваленной сосне и ямке под ней. О нашем с Яринкой уговоре…

– Мне не нужна помощь Ральфа, – ответила я, глядя на текущую под капот бесконечную дорогу. – Мне нужно в Москву.

Парень удивлённо покосился на меня. Пожал плечами:

– А мы туда и едем.

После того как выяснилось, что нам с Бранко по пути, я заметно расслабилась. Скажи он, что собирается куда-то в другое место, было бы совершенно непонятно, что мне делать дальше. Добраться одной до приюта (а ведь я даже понятия не имею, по какому адресу он расположен) без документов, без денег, без транспорта, не будучи даже совершеннолетней, – немыслимо. Честно говоря, наверное, пришлось бы или просить Бранко всё-таки оказать мне посильную помощь, или отправиться с ним, а там будь что будет. Но, к моему счастью, Бранко тоже решил пробиваться в столицу.

– Есть там у меня… не друг, но, скажем, хороший знакомый, – пояснил он мне, уверенно ведя машину по прямому, как стрела, шоссе. От гор, окружающих Новоруссийск, не осталось и следа: теперь мы следовали по плоской, как стол, равнине. – Через его телефонную связь я бы смог выйти на Ральфа и быть уверенным, что разговор не прослушивается.

– Кто этот человек? – спросила я, рассудив, что, должно быть, услышу о большой фигуре, но Бранко лишь досадливо мотнул головой:

– Неважно. Главное, чтобы мы вообще сумели до него добраться. У меня нет документов, о тебе и говорить нечего. Если какому-нибудь скучающему патрульному на дороге вздумается нас остановить – это конец.

Я ничего не ответила. Мне не нравилось то, как мы с Бранко, несмотря на всё, что нас теперь объединяло, остаёмся закрыты друг для друга. Хотелось стать друзьями, услышать от него правду о Доннеле, об их общем прошлом, о том, на какую именно помощь от него нам можно рассчитывать. В свою очередь, я бы с удовольствием поделилась своими чаяниями, всем тем, что держала в себе. С тех пор как рядом не стало ни Яринки, ни Ральфа, одиночество измотало мою душу, я остро нуждалась в ком-то, с кем можно поговорить откровенно, рассказать о страхах и надеждах, о своей усталости и разочарованиях… о том, как ужасно было удерживать под водой отвратительно подёргивающуюся голову Ховрина.

Но Бранко молчал и выглядел совершенно равнодушным, и я молчала тоже.

Ближе к полудню мы выехали к широкой реке, на высоком противоположном берегу которой стоял белый город.

– Ростов-на-Дону, – сказал Бранко, и я кивнула.

Благодаря чтению и занятиям в библиотеке Оазиса мне была неплохо знакома карта Руси, поэтому уточнять что-либо не пришлось. Кроме одного:

– Как долго осталось до Москвы?

Парень задумался.

– Боюсь, придётся ещё раз встать на ночёвку и несколько раз заправиться. Я не хочу ехать по федеральным трассам, слишком опасно. Придётся искать обходные пути.

Мне это мало о чём сказало, кроме того, что к нашему с Яринкой тайнику я попаду ещё не сегодня и не завтра. Ну и ладно, после стольких месяцев ожидания пара дней погоды уже не сделает.

В пригороде Ростова-на-Дону мы остановились у магазина. Я осталась в машине, чтобы не привлекать внимания людей своим новоприобретённым изъяном – огромным родимым пятном на лице. Не говоря уже о спутанных волосах с засохшей на них кровью из пореза и разбитых опухших губах, что также могло насторожить законопослушных граждан.

В магазине, кроме небольшого запаса еды, Бранко купил атлас дорог, и дальше мы двинулись уже увереннее. День, в отличие от вчерашнего, выдался солнечный, почти по-летнему жаркий, и ни о чём плохом не думалось. Я сидела на пассажирском сиденье, откровенно наслаждаясь путешествием, так не похожим на то, что мы с Яринкой проделали два года назад. Земля, прекрасная и бескрайняя, разворачивалась передо мной, и теперь восхищаться ею не мешали ни голод, ни жажда, ни сводящий с ума грохот несущегося товарняка, ни резкий встречный ветер. Я видела поля и леса, реки и озёра, города и деревни, людей и животных. Я слышала звон ручьёв и мычание стад, рёв мотоциклов и свист ветра в проводах, таких же бесконечных, как дороги, над которыми они протянулись. Я думала обо всём том, что случилось со мной за недолгих четырнадцать лет жизни, и находила некое утешение в огромности всего окружающего, ведь что значит одна неудавшаяся судьба в таких масштабах?

На ночь мы остановились на берегу безымянной речушки, в которой оба худо-бедно смогли ополоснуться. Я, наконец, смыла с волос засохшую кровь, расчесала их, заплела в простую косу и стала выглядеть почти прилично, если, конечно, не обращать внимания на покрытое синяками лицо и опухшие губы. После плесканья в ещё по-весеннему холодной воде, мы долго отогревались у костра. Приготовили на нём ужин, расстелили спальники, легли под ясным на этот раз небом, где уже проступили первые бледные звёзды. В течение дня мы мало разговаривали: Бранко был сосредоточен на дороге и погружён в какие-то свои мысли, меня слишком увлекла картина разворачивающихся вокруг бескрайних просторов, отвлекаться от неё не хотелось. И сейчас, когда в темноте смолкло потрескивание огня и слышался только плеск воды в речушке, тоже повисла тишина.

Первым нарушил её, как ни странно, Бранко. Возможно, и его тяготила наша закрытость друг от друга, странные отношения, когда дорога и опасности на ней – общие, но цели разные. Или он просто боялся навлечь на себя гнев Ральфа в том случае, если потеряет меня где-нибудь по пути, кто ж его поймёт!

– Слушай, бэби… Дайка, – сказал Бранко. – Тебе не кажется, что твои планы несколько… хм-м… что ты не знаешь, что делаешь?

– Почему не знаю? – сонно возразила я. – Очень даже знаю. Ты ведь сказал, что адрес приюта выяснить не проблема, стоит нам лишь выйти в интернет.

– Ну, выяснишь ты адрес, допустим. – Судя по звукам по ту сторону кострища, Бранко приподнялся на своём спальнике. Голос его звучал убедительно, даже взволнованно. – Допустим, доберёшься до этого вашего тайника. А он окажется пуст! Что ты тогда будешь делать?

Об этом я тоже думала. Точнее, старалась не думать, но воображение снова и снова возвращало мне картину того, как я запускаю руку под поваленную сосну, в прохладу сырой земли… и не нахожу там ничего, кроме ломких прошлогодних листьев.

Что я буду делать? Хороший вопрос. И отвечать на него придётся именно тогда. Не завтра утром. Не следующей ночью. И уж тем более не сейчас. Сейчас все мои мысли были сосредоточены на том, чтобы просто суметь добраться до приюта. И пусть я знала, что находится он под Москвой, всегда находился и никуда не денется до моего появления, но сам факт возвращения туда казался мне почти невероятным. Словно предстояло совершить путешествие не только в пространстве, но и во времени.

Словами всего этого я объяснить не могла, поэтому сказала просто:

– Тогда и будет видно, что делать.

– Ребёнок… – протянул Бранко тоном глубокого разочарования. – Взять бы тебя за шкирку и притащить Доннелу…

– Последнего, кто пытался тащить меня за шкирку, я утопила, как… – Хотела сказать «как собаку», но стало неприятно. Что плохого кому сделали собаки, за что их топить, да ещё сравнивать с Ховриным? Поэтому договаривать я не стала, и фраза повисла в воздухе.

Бранко хмыкнул:

– Смотрю, ты очень быстро привыкаешь к свободе. Так нельзя. Полной свободы всё равно не существует.

Я вспомнила синие, покрытые тайгой сопки до самого горизонта и только улыбнулась в темноту. Что может знать о свободе человек, с самого рождения заключённый в железобетонные клетки городов?

– Где мы находимся сейчас? – спросила я у Бранко, чтобы сменить тему.

– Между Воронежем и Липецком, – отозвался он. – Если дальше всё пойдёт нормально, то завтра к вечеру будем в Москве.

Я закрыла глаза и попыталась вспомнить Москву, которую видела только однажды, когда меня и других детей из Маслят везли через город из аэропорта в приют. И запомнилась она мне, ребёнку бескрайних и безмолвных лесов, одним сплошным грохочущим и двигающимся кошмаром. Конечно, потом я не раз видела Москву на фото и по телевизору и поняла, что это хоть и очень большой и суетливый, но по-своему красивый, даже изящный город, в котором наверняка многим совсем неплохо живётся. Но разве для нас с Бранко Москва не таила опасность?

– Как мы в Москве? Там же полно полицейских. Машину остановят и…

– Машину придётся оставить, – с явным сожалением ответил Бранко, – по Москве будем передвигаться на общественном транспорте.

– А мне-то зачем в саму Москву? – осторожно озвучила я внезапно пришедший в голову вопрос. – Может, я сразу к приюту?

– А где приют? – Кажется, Бранко разозлила моя твердолобость. – Сначала нужно узнать его адрес, сделать это можно в интернете, а интернет будет только в Москве, у моего знакомого! Туда и двигаем.

Я задумалась, припоминая всё, что слышала о возможностях всемирной паутины.

– Разве ты не можешь зайти в интернет с телефона?

В темноте видно не было, но по голосу Бранко чувствовалось, что он закатил глаза.

– Бэби, мой телефон, как и ноутбук, остался в Оазисе! Податься в бега и взять с собой вещь, по которой тебя запросто можно отследить, – это верх идиотизма!

Я мысленно добавила ещё один пункт о внешнем мире в длинный список того, что нужно накрепко запомнить и никогда не забывать. И снова подумала, как всё-таки прав был Ральф, когда говорил об отсутствии у меня хоть какой-то социализированности. Но из упрямства всё-таки буркнула:

– А разве нельзя купить новый телефон?

Кажется, Бранко снова закатил глаза.

– На Руси для того, чтобы купить телефон и сим-карту к нему, нужны паспортные данные!

Захотелось постучаться лбом о землю. Боже, сколько же понадобится времени, чтобы мне хоть как-то начать разбираться в том, по каким правилам живёт общество?

И я хотела уже перестать задавать вопросы, дабы своей неосведомлённостью не злить Бранко ещё больше, но мысль о Москве почему-то пугала, и я не выдержала:

– А может, лучше ты в Москву один поедешь? А я подожду тебя где-нибудь…

На этот раз Бранко не счёл нужным даже пытаться скрыть раздражение:

– Дорогуша, ты знаешь, что такое Москва? Это огромный город и не менее огромный пригород! Где ты там меня подождёшь? В каких-нибудь кустах у дороги? А потом мне хрен знает сколько пилить обратно до этих кустов? Ночевать тоже в кустах? Учти, остановиться в гостинице мы не сможем, потому что и там нужен паспорт! Так что любые лишние телодвижения и промедления нам совсем ни к чему. Важно как можно быстрее добраться до моего… знакомого, а уж у него мы какое-то время будем в безопасности. Он разрешит пожить у себя несколько дней.

– Мне нельзя жить! – быстро возразила я. – Мне надо к приюту.

– Да хоть переночуешь нормально, неугомонная!

Я чувствовала, что Бранко чего-то недоговаривает, где-то юлит. Ему почему-то очень не хотелось даже на время оставлять меня одну.

– Всё-таки не понимаю, почему ты не можешь поехать в Москву без меня. – Я снова попробовала закинуть удочку. – Всё равно же оставишь машину где-то за городом, а потом вернёшься за ней? Я бы могла…

– Нет! – рявкнул Бранко и, кажется, даже стукнул кулаками по земле.

Я демонстративно надулась.

– Ты не думаешь о том, что в городе на меня все будут пялиться? Может, я стесняюсь в таком виде? Сам нарисовал мне это уродство на лице…

Но хитрость не прокатила. Бранко только махнул рукой:

– Рассказывай! Застесняешься ты, как же. Я бы ещё поверил, что ты опасаешься излишнего внимания, но что комплексуешь из-за родимого пятна – смешно. Только не ты.

Его слова мне неожиданно польстили. Выходит, не выгляжу я дурочкой, а? Не произвожу впечатления содержанки-пустышки, зацикленной на своих внешних данных? Уже неплохо.

Эту ночь я тоже спала хорошо. И снился мне совершенно сумасшедший сон-калейдоскоп, в котором с дикой скоростью крутились, перемешивались и составляли самые безумные узоры разноцветные осколки моей жизни. Но больше всего запомнился почему-то Ральф. Точнее, его глаза, то тёпло-карие, цвета крепкой заварки, то холодно-чёрные. Среди других осколков-эпизодов они встречались чаще всего, и проснулась я с мыслями о нём. Даже по уже забытой привычке лениво перекатилась влево, ожидая, что сейчас прижмусь боком к твёрдому мужскому телу… но вместо этого почувствовала лишь зябкий утренний воздух в прорези спального мешка. Проснулась окончательно. Села, растерянно моргая.

Бранко ещё спал, восход едва золотился на востоке, а над речушкой стоял туман. Я попыталась снова уснуть, но вместо этого начала вспоминать Ральфа, точнее, то, как уютно и спокойно было просыпаться рядом с ним. Как он, не открывая глаз, одной рукой сгребал меня в охапку, подтягивал к себе и тепло дышал в затылок, пока остатки сна окончательно не покидали нас обоих. А от запоздалого понимания того, что этого больше никогда не будет, мне стало тоскливо и одиноко.

Я даже свернулась калачиком у себя в спальнике, почти уткнувшись носом в собственные колени, словно собираясь заплакать. Не заплакала, конечно, но в своём воображении позволила себе ещё немного понежиться в объятиях далёкого теперь и наверняка навсегда потерянного первого моего мужчины.

Однако уже к завтраку мимолётная тоска по Доннелу прошла без следа. Даже вспоминать о ней стало странно, и я решила, что это было просто эхом сна. Мы с Бранко не стали разводить костёр и ничего не съели, лишь выпили кофе из саморазогревающихся банок – оба торопились в дорогу. И очень скоро перед моими глазами снова мелькали, сменяя друг друга, пейзажи, залитые встающим солнцем. Этот день тоже обещал летнюю погоду, несмотря на то что ехали мы всё время строго на север.

Приближение Москвы я угадала задолго до того, как увидела на придорожном указателе отметку – сто километров. Даже не по тому, что на трассе появилось больше машин, не по тому, насколько шире и ровнее стала сама трасса, не по тому, насколько менее зелёными становились её обочины, но неким внутренним наитием, почти первобытным чутьём. Так, наверное, звери в тайге ещё за десятки вёрст чуют приближение лесного пожара.

И вот что-то такое же неизмеримо огромное, шумное и могучее сейчас было впереди, приближалось с каждым оборотом колёс, заставляя сердце биться чаще, а волоски на коже приподниматься дыбом. Я невольно вспоминала всё, что когда-либо читала и видела о Москве, и неожиданно порадовалась тому, что Бранко настоял на моём появлении в столице. Самого Бранко, казалось, тоже не оставлял равнодушным скорый финал путешествия: серб был бледен, сосредоточен и молчалив.

В этом сосредоточенном молчании мы и достигли трёхуровневой развязки дорог. Такое я видела впервые и разинула рот. Трасса, по которой мы следовали, впереди изгибалась дугой и уходила вниз, под другую трассу, пришедшую откуда-то с востока и поднимающуюся, чтобы пропустить под собой дороги поменьше. А ещё выше, над ней, непонятно как держалось в воздухе гигантское бетонное кольцо, по которому тоже неслись автомобили, кажущиеся снизу игрушками.

– Ох! – вырвалось у меня, но Бранко понял это по-своему, озабоченно кивнул:

– Ты права, становится слишком оживлённо. Придётся бросить машину.

До этого я думала, что слово «бросить» означает что-то другое. Например, что мы найдём платную стоянку, где не задают лишних вопросов, и оставим автомобиль там, дожидаться нашего возвращения. Но Бранко сделал проще. Перед самой развязкой он съехал с трассы в неприметную колею. По ней мы, трясясь и подпрыгивая на ухабах, добрались туда, где низкорослые деревья и кусты росли погуще. Остановились. Бранко какое-то время сидел, безучастно глядя перед собой, а я затаила дыхание. Наконец спутник ровно заговорил:

– Лишнего не берём, но берём самое ценное. Вряд ли мы сюда вернёмся.

Я запоздало задалась вопросом: а откуда он вообще взял эту машину, чья она? Но решила, что это уже не имеет значения.

Мы оставили почти всё. Спальники и еду, одеяла, фонарь, аптечку, одежду, термос, посуду… Бранко взял только атлас дорог да свои краски с инструментами, которые, как я уже поняла, и были самым ценным для моего талантливого спасителя. Я прихватила запасную одежду и шоколадные батончики на случай приступа голода: есть теперь хотелось почти всё время, организм требовал компенсации причинённого ему за последнюю неделю ущерба.

Потом мы долго шли пешком. Бранко заглядывал в атлас, осматривался по сторонам и хмурил брови. Наконец закоулки и тропы вывели нас к прозрачному навесу на обочине дороги – автобусной остановке. В самом автобусе народу оказалось немного, но я всё равно старалась держать лицо опущенным, не зная даже, чего стесняюсь больше – искусственного родимого пятна или своего побитого вида. К счастью, платье закрывало мои руки и ноги, милосердно пряча от взглядов любопытных опухшее колено и многочисленные синяки.

Автобус привёз нас на широкую шумную улицу, и, хоть она была не больше той, по которой мы мчались от больницы в Новоруссийске, я всё тем же первобытным чутьём определила – это уже Москва. Окружающее пространство незримо содрогалось в быстром, никогда не смолкающем ритме, вовлекая в него струны моей души, заставляя их резонировать в такт.

Я посмотрела на Бранко, пытаясь понять, чувствует ли он то же самое, но парень снова уткнулся в атлас, нервно хмурясь. И в дальнейшем, чем ближе мы продвигались к своей цели, тем более встревоженным, даже испуганным он становился. Поэтому скоро я оставила все попытки поделиться с ним своими впечатлениями и наслаждалась ими одна.

А насладиться было чем. Москва поразила меня до глубины души. И пусть я, не раз видевшая её в кино и на фотографиях, примерно знала, чего ожидать, но реальность во стократ превзошла все эти ожидания. Я смотрела на возносящиеся в небо величественные здания, на бесконечные разноцветные потоки машин, на людей, которых в таком количестве раньше не могла и представить, на огромные светящиеся экраны над улицами… Но больше всего меня поразило метро, в которое мы с Бранко спустились, отойдя несколько кварталов от автобусной остановки. Это был совсем другой мир. Да, тоже часть Москвы, её беспокойный живой ритм ощущался и под землёй, но здесь к нему добавилась новая мрачная нота – протяжная и таинственная, как завывание ветра в бесконечных чёрных туннелях.

Я так вертела головой и хлопала ресницами, что даже Бранко вынырнул из своей нервной прострации и прошипел мне, чтобы подобрала челюсть с пола, а то она поражает воображение окружающих больше, чем моё родимое пятно и побитая физиономия. Челюсть я подобрала, но мысленно дала себе клятву, когда-нибудь вернуться в московское метро и пройтись по этим сияющим залам и лестницам без спешки, без страха привлечь к себе ненужное внимание. Вернуться в своём праве.

Из метро мы поднялись уже в совсем другую Москву. Вокруг больше не было однотипных многоэтажных зданий, рек машин и сияющей тут и там рекламы. Это походило скорее на Оазис с его малоэтажными домиками и узкими переулками между ними. С одной разницей: здесь каждый домик огораживался от мира высоким забором.

– Это ещё Москва? – на всякий случай уточнила я, прислушиваясь к тишине, от которой, оказывается, уже успела отвыкнуть.

– Москвее некуда, – фыркнул Бранко, – хоть и далеко не центр. Это Черешнино, самый дорогой район столицы.

Черешнино? Неожиданно я вспомнила приют, весенний двор перед школой, скамейку, Яринку на ней и её отца рядом. Это ему она тогда рассказывала про своего немолодого «жениха», про то, что он живёт в Черешнино. Последнее было неправдой, и сказала подруга так только затем, чтобы подразнить охочего до халявы папашу надеждой на богатого зятя.

– Твой друг богат? – спросила я Бранко, который был бледен, теребил подол рубашки и вообще выглядел неважно.

Он отозвался сразу, с каким-то болезненным смешком:

– Друг… да, богат. И весьма влиятелен, поэтому я и решил ехать к нему. Уж тут можно быть спокойными за нашу с тобой безопасность. И за приватность телефонных разговоров.