Кукушкины слезки

– Нам только скифского кургана не хватает с золотыми украшениями, – понимающе кивнул Виталий. – Хотя, Николай Яковлевич, Генц который, гнида, нам что-то такое рассказывал на уроках истории. Мы даже наслушались и пошли в старой церкви в Афоньевке под каменными плитами пола клад искать.

– Нашли? – без особого интереса спросил следователь.

– Угу.

– Скелеты они нашли под плитами, – объяснил бывший участковый, – мужчины и девочки.

– С трупом девочки было не совсем чисто, – нехотя сказал следователь.

– Вы про что? – не понял Володя. – Откуда знаете?

– Читал… Вроде как она и не совсем девочка была…

– Это случается, – усмехнулся Игорь, – раньше нравы свободнее были.

– И не совсем человек…

– В смысле?

– В прямом.

– Дела, – присвистнул лейтенант. – Что же там творится? Какого хрена все это значит? – посмотрел на Виталия.

– Не знаю. А про церковь – было такое, – кивнул Виталий, – трупы нашли, а клада никакого не оказалось. Так и с вашим золотом, – посмотрел на Игоря. – Пшик один выйдет.

– У нас миноискатель есть, – сказал Володя.

– Нет, нет и еще раз нет, – Виталий покачал головой, – мины сами ищите. Их там и так как горох из рваного мешка рассыпано: на каждом шагу. Каждый раз, когда поля пашут – находят. А мы с Андрюхой покойным вообще раз бомбу нашли.

– Бомбу? – не поверил Андрей Иванович. – Ты преувеличиваешь?

– Нет. Дело было так: однажды по детской привычке шныряли с Андрюхой по окрестностям. Незаметно забрели на поле за околицей «новой» деревни. Земля сразу облепила сапоги. Запах свежей земли забивал ноздри, радующиеся жизни после зимних простуд. Грачи, важные как гауляйтеры из рассказов бабушки, с достоинством бродили по свежей пашне. Суетливая галка, затесавшаяся среди них, воровато поглядывала на нас. Мы шлялись по полю, подбирая крупные комья земли и швыряя в сторону лесопосадки, тянувшейся вдоль дороги.

– Хорошо грачам, – сказал Андрюха, нагибаясь за очередным комком, – на зиму улетают, весной прилетают, и все им рады.

– Это да. Даже на картинах их рисуют.

– А вот галки, галки улетают?

– Галки? – задумался я, провожая глазами вороватую пернатую бестию. Взгляд зацепил какую-то ржавую железяку, невинно торчащую из земли. Разогнувшись, посмотрел на нее внимательнее. – Андрюх, глянь что там, – указал рукой.

– Где?

– Да вон, в земле, гляди.

Мы подошли поближе и осмотрели находку.

– Здоровая такая дура, – оценил Андрюха. – Что это?

– Я откуда знаю? Может бочка?

– Откуда тут бочка? – примерился он пнуть находку.

– Стой! Не трогай! – внезапно осенило меня. – Это бомба!

– Откуда тут бомба? – усомнился, но пинать не стал.

– А вдруг с войны осталась?

– С войны?

– А что? Каски же немецкие мы находили, почему бы и бомбе не быть?

Касок немецких много находили и мы, и другие деревенские дети. Вся эта проржавевшая амуниция была сдана в школьный музей, откуда исчезла, как подозреваю, не без помощи нашего малолетнего деревенского ворюги Стасика-Эмиля.

– Сравнил тоже, каска и бомба.

– А помнишь, тушенку как-то возле леса выкопали?

– Немецкую? Помню.

– Если это бомба, то надо что-то делать.

– Что? – не понял он. – Разряжать что ли?

– Ты что больной? Стой тут и никого не подпускай. Я бате скажу, – я направился в деревню.

Возле дома Сашки Газона встретил Колю и Моргуненка.

– Вы чего тут ошиваетесь?

– Хотели на поле сходить. Шурик сказал, что там вспахали сегодня. Можно монеты поискать, – солидно отозвался брат.

Монеты действительно встречались. Мы Андрюхой нашли монету медную в две копейки достоинством, 1814 года чеканки.

– Слышите вы, кладоискатели юные! А ну марш домой и что бы никуда ни ногой, а то я вам такой Остров Сокровищ устрою!

– А чего это? – начал выступать Шурик. – Думаете сами все заграбастать?

– Не до монет сейчас. Важнее дело. Шпионов на парашютах сбросили, – таинственным шепотом поведал я. – Могут попытаться к телефонам проникнуть. Закройтесь в домах и никого не пускайте!

– А чьи шпионы? – побледнел Моргуненок.

– Немецкие, – не пришло мне в голову ничего лучше. – Нацисты снова в бою! Скоро каратели придут!

– А ты куда? – забеспокоился боязливый брат, нервно оглядываясь в поисках идущих карателей.

– В контору бегу, бате сообщить, – для разнообразия сказал чистую правду. – Он тревогу поднимет. Ладно, я побежал, и вы бегите.

Они побежали в сторону нашей улицы, а я напрямую к конторе. Прибегаю, а папаша сидит в кабинете и плюет в мух, ползающих по окну.

– СтаршОй, хорошо, что пришел, – обрадовался он. – Возьми графин и сходи в коридоре из бачка воды набери.

– Зачем? – не понял я.

– Во рту пересыхает, слюна не так мощно выделяется, – прояснил зигзаг своей стремительной мысли.

– Бать, мы там бомбу нашли! – выпалил я.

– Секс? – заинтересованно отвел хищный взгляд от мух. – Как говорится, секс-бомба детям не игрушка, а игрушка взрослым!

– Где? – не понял я. – Что? Какая игрушка?

– Секс-бомбу нашли?

– Нет.

– Тогда неси воду, – потерял интерес к моему рассказу и вновь нацелился на жужжащую «дичь». – И не отвлекай отца.

– Мы бомбу нашли!

– Ты еще здесь? – раздраженно повернулся. – И все еще без воды?

– На поле немецкая бомба!

– Какой же ты упрямый. Как нут прямо! Не видишь, что батьке не до игр?

– В мух плевать важнее?

– Я не плюю! – воздел к потолку перст. – Я дезинфицирую! Я с мухами борюсь на вверенном объекте!

– А если бомба рванет, – не сдавался я, – кто будет виноват?

– Где там и какая бомба? – наконец сдался отец. – Далеко?

– На поле за деревней, которое сегодня бороновали.

– Если бы там была бомба, то трактор бы взорвался, – зевнул, покосившись на окно. Оставленные без присмотра мухи вызывающе отплясывали на стекле, пятная его азбукой Морзе.

– Как сеять начнет, так и взорвется.

– Ладно, поехали, посмотрим, что за железка тебя напугала.

Мы вышли из кабинета и на отцовской машине доехали до поля. Андрюха мирно сидел на кочке и меланхолично смотрел на ржавый бок.

– Это бомба? – издали сморщился папаша, подвернув брюки и брезгливо вступая на пашню.

Подойдя, он внимательно осмотрел предмет и заметно побледнел.

– Давно лежит? – спросил нас.

– С войны, наверное, – переглянувшись, пожали мы плечами.

– Похоже на бомбу. Значит так, вы отойдите к посадке и следите, чтобы никто не подошел. А я в контору – позвоню. Да, – на ходу развернулся, – если трактора появятся, скажите от моего имени, чтобы на поле не заезжали.

Папаша спешно дотопал до края поля, как утка переваливаясь на жирных кочках, созданных мощным плугом, уселся в машину и был таков. Мы отошли к посадке и стали ждать.

– Может нам медали дадут, – мечтательно сказал Андрюха.

– Или премию, – более прагматично помечтал я.

– А лучше и премию и медали, – подхватил он.

– На самом деле, мне, скорее от матери попадет, чтобы мы не чкались по полям, – вздохнул я.

– Может и не попадет? Мы же герои.

– Попадет, вот увидишь.

Часа через два приехали саперы. Оцепили периметр и в взорвали бомбу прямо там, на поле. У нескольких домов на улице даже стекла повылетали. Ни премию, ни медалей мы не получили. А мать меня сильно избила, чтобы не шлялся где ни попадя.

– Смерти моей хочешь? – кричала она.

– Нет.

– Так какого же ты поперся к бомбе? Совсем дебил? Окончательно мозги протухли?

– Ничего не протухли. Мы охраняли.

– Точно тронулся. Весь в отца, такой же баран! От кого вы ее охраняли?

– Батя сказал никого не подпускать и трактористов предупредить…

– Так этот тот бурдулек безмозглый вас поставил сторожить?

– Ну да…

– Вить, ты Виталика оставил бомбу охранять? – пошла к развалившемуся на моем диване отцу, увлеченно смотревшему телевизор.

– А? Что?

– Бомбу сторожить ты ребенка оставил?

– Что значит ребенка? Это будущий воин! Я оставил его выполнять ответственное задание – предотвратить взрыв. Как говорится, в жизни всегда есть место подвигу!

– Ты совсем ополоумел? А если бы она взорвалась?

– Не взорвалась же.

– А что же ты сам не остался сторожить? Подвиг совершать?

– Кать, ты думай, что мелешь, – обиделся отец. – Сравнила тоже. Детей можно десяток нарожать, а я один! Да и как я мог в такую тяжкую минуту оставить совхоз на произвол судьбы? А если бы что-то случилось?

– Туебень ты бесчувственный!

– Сама посуди, если бы Виталик в милицию позвонил про бомбу, то кто бы ему поверил? И вообще, я не позволю делать из ребенка кисейную барышню! Я его научу страну защищать! Он воин, который всегда должен быть готов отдать жизнь Родине!

– Витя, а сам ты чего не готов был жизнь отдать? – ехидно, как ехидна, спросила мать.

– Катерина, у каждого свой фронт и партии виднее, кто и где должен жизнь отдавать!

– Скотина ты и лежебока!

– Сама ты скотина! А я государственный деятель! Меня партия тут поставила! Не мешай смотреть!

– Да, дела-а-а-а, – протянул лейтенант.

Ночная трасса бежала навстречу в свете фар. Деревья лесопосадок, наплывающие темной волной. В зыбких отсветах фар и не поймешь: то березка иль осина. Пунктир прерывистой разметки, бьющий сквозь глаза в цепенеющий мозг и подстраивающий под свой ритм сердца. Время от времени по сторонам мелькали скособоченные, замызганные покосившиеся деревянные домишки, подслеповато глядящие из-под резных наличников, которые, как казалось, помнили еще Наполеона. Какие-то деревеньки: сюрреалистичные и депрессивные, как сон психопата. Проскочил городок с облупленными панельными пятиэтажками. Пассажиры застыли, будто мухи в янтаре, только водитель лениво, будто нехотя, шевелил рулем да жал на педали.

– Давайте заночуем, – сказал Андрей Иванович, – а то Игорь уже носом клюет.

– Я могу подменить его, – зевнул Володя.

– Не надо. Спешить некуда. Лучше выспаться.

– Тише едешь, дальше будешь, – высказался Виталий. – Давненько я не ночевал в машине.

– Все лучше, чем в чистом поле, – сказал лейтенант.

Игорь съехал на обочину и заглушил мотор.

V

Липовый парок был чудо как хорош. Александр Степанович Филатов с наслаждением фыркал, будто сытый тюлень в марте, и ожесточенно хлестал себя двумя вениками: березовый в левой руке, дубовый – в правой. Но всему рано или поздно приходит конец, даже блаженству. Вконец обессилев, ссыпался с полка, едва не снеся дверь, вывалился из парилки.

– Уф, хорошо! – закрыл дверь, чтобы сберечь парок, подцепил из алюминиевой фляги ковш прохладной водицы, вылил себе на голову. – Уф, хорошо то как!

Повесил ковш обратно на стену, вышел в предбанник, где на столе из светлой сосны ждала вожделенная трехлитровка с пивом.

– А ведь должен был насторожиться, старый черт! – пронеслась запоздалая мысль. – Должен, твою мать!

Еще тогда, когда в сельпо вдруг неожиданно завезли пиво – нужно было насторожиться. Сроду такого не было, чтобы пиво завезли. Да еще и вволю. Слух о необычном явлении пронесся по деревне, как лесной пожар по сухой степи, и Александр Степанович невольно поддавшись общему порыву и, без особой надежды прихватив пару банок, пошел к магазину.

Фронтовик дед Агрофен Жигалин, прозванный острыми на язык земляками Аграфином и Прожектором Перестройки за то, что собирал по всему району подписи под петицией Горбачеву с требованием прекратить «сухой закон» привычно прокричал:

– Ветераны без очереди.

– Не волнуйтесь, Аграфен Маркович, – продавщица Клава задорно подмигнула толпившимся за Прожектором Перестройки мужикам, – на всех хватит.

– Это как на всех? – не понял дед.

– Хватит, да еще и останется. Вволю привезли.

– Неужели от демократов такое счастье? – не поверил Агрофен.

– Не знаю от кого, только пива много.

– Нешто правда демократы жизнь наладят? – удивился механизатор Пыня.

– Наладят, держи карман шире, – сварливо откликнулся политически подкованный Агрофен, – сначала Курилы у нас заберут, а потом наладят.

– Хрен им, а не Курилы, – начали горячиться мужики. – Ексель-моксель им поперек дышлом, а не Курилы.

– Я им перейду границу у реки! – Пыня погрозил кулаком.

– Япония в той стороне, – добродушно усмехнулся Александр Степанович.

– В той? – Пыня поменял направление угрозы.

– Географию знать надо, – наставительно сказал Агрофен, выставляя из авоськи на прилавок трехлитровые банки. – А то Берлин второй раз взять не сможешь, забредешь к финнам.

– Это я НАТО грозил, – не растерялся Пыня. – Превентивно.

Наградой ему стал дружный смех мужиков.

– И шведу, – кивнул Прожектор Перестройки, жадно глядя на пиво.

Взял Александр Степанович пиво, идет домой, а тут соседские ребятишки.

– Дядя Саша, возьмите раков, ночью наловили.

И ведро суют, пострелята.

Глянул Александр Степанович: раки крупные, мордастые, ну что твои депутаты в телевизоре. Не устоял: достал потертый кошелек, отсчитал пацанве.

– Только сигареты не покупайте, а то уши надеру, – постращал пальцем.

– Не, дядя Саша, мы на крючки и ножики.

– Ладно, ведро потом заберете, – и с ведром и авоськой вошел во двор.

А коли есть пиво да раки, да тараночка насушена из крупных окуней, то почему бы благородному дону не попариться в баньке? Натаскал воды в бак и фляги, затопил баню. Пока баня поспевала, сварил раков с укропом. Высыпал на широкое деревянное блюдо, подаренное когда-то школьниками, отнес на стол в предбаннике. Выставил туда же из холодильника банку с пивом. Поставил стакан граненый и снизку сушеного окуня положил. А рядом на клеенке пару луковиц да хлеб разрезанный. Любил Александр Степанович рыбу сушеную с хлебом да луком кушать. А уж с пивом!..

Взял в доме ношеные, но чистые кальсоны, вылинявшую майку да полотенце. Выложил из кармана галифе служившую портсигаром пластиковую оранжевую коробочку от индивидуальной аптечки, снял с руки наградные часы, разделся и пошел париться.

Парился от души, как предки перед смертельным боем. Расслабился, разомлел, будто родился заново, а тут вот так: вышел и будто мордой об стол. На лавке за столом сидели трое. Наметанный взгляд обежал всех троих: не здешние, Александру Степановичу не знакомые. По одежде – городские. А вот по повадкам… Случалось Александру Степановичу повидать ребят из КГБ. Иной сельский участковый уполномоченный их только в кино и видел, а вот Александру Степановичу приходилось в жизни встречаться и не раз. Уж больно они Карловкой интересовались. Ходили вокруг да около, как лиса вокруг курятника, и ничего толком не сказали.

– Ну что встал, дядя? – спросил один из незваных гостей, широкоплечий, с поломанными ушами и носом. – Проходи, – махнул глушителем, навинченным на ствол пистолета незнакомой Александру Степановичу модели. – Садись, в ногах правды нет.

– Повежливее, Ацтек, – остановил сообщника другой, невзрачного вида, будто какой-то потертый, мужичок. – Мы все-таки в гостях, а уважаемый Александр Степанович тут хозяин. Присаживайтесь, Александр Степанович, не стесняйтесь.

– Будьте как дома, – глумовато улыбнулся Ацтек.

– Спасибо, – Александр Степанович подошел к столу, и спокойно сел на табуретку.

Протянув руку, отметил краем глаза реакции гостей, зацепил банку и налил в стакан. Поставил банку, взял стакан и не спеша, с наслаждением, начал пить. Пиво было вкусным, а с учетом того, что Александр Степанович сейчас вполне мог пить его последний раз в жизни, становилось еще вкуснее. Александр Степанович пил и смотрел на гостей. Кадык Ацтека непроизвольно метнулся вниз-вверх. Александр Степанович поставил опустошенный стакан на стол, тыльной стороной ладони вытер усы, взял рака, разломал и с удовольствием начал есть сочное ароматное мясо.

– Ури, он так и будет есть? – не выдержал Ацтек.

– Мог бы и угостить, – Александр Степанович отбросил на стол высосанную клешню, – но только после бани. Просто на сытый желудок париться плохо, – развел руками, – звиняйте.

– С чего вы взяли, что мы пришли париться? – спросил Ури.

– Обычай такой, – Александр Степанович серьезно смотрел на противника, – сначала в баньке гостя попарить, накормить и напоить, а потом уже о делах разговаривать.

– Ури, он дело говорит.

– Ацтек, помолчи.

– А чего бы и не попариться?

– Я не парюсь, – отрезал Ури, не сводя с Александра Степановича черных маслянистых глаз, – только в сауне. Финской…

– Напрасно, многое упускает. Русская банька «по белому» – это просто сказка. Впрочем, хозяин – барин, – Александр Степанович снова наполнил стакан пивом. – Было бы предложено.

– Я бы попарился, – засуетился Ацтек, – когда еще выпадет случай?

– Ты собираешься с ним в баню париться идти? – удивился третий, молчавший до сих пор.

– Почему нет, Иван? Что он мне там сделает?

Иван с сомнением оглядел сухую фигуру Александра Степановича, потом посмотрел на мощного сообщника. Сравнение явно было не в пользу хозяина.

– Я с вами пойду, – внезапно решился Иван.

– Не вопрос, – Александр Степанович подтянул портсигар, открыл, вынул самодельную цигарку, набитую самосадом и квадратную бензиновую зажигалку. – Сейчас покурю и пойдем. Самый парок. Вы раздевайтесь пока, хлопцы.

Ури демонстративно достал и положил на стол пистолет-пулемет Mini Uzi, а сообщники, выйдя из-за стола, начали раздеваться.

– Одежду туда кладите, – Александр Степанович показал на два старых кресла, выброшенных из правления и обретших новую жизнь, стоящих в торце предбанника. – У нас никто не возьмет, – усмехнулся, пыхнул ароматным дымком. – Чужие здесь не ходят, – затушил окурок в жестяной банке, когда-то бывшей масляной братской могилой для балтийских шпрот. – А вы, Ури, пока сходите в дом, – встал с табурета, посмотрел на Ури.

– Зачем?

– Стаканы взять в серванте, да в холодильнике еще одна банка пива стоит, – открыл дверь в баню. – Я пошел, вы, хлопцы, за мной.

– Погоди, дядя, – Иван положил на плечо Александра Степановича крепкую руку, – я первый.

– Как будет угодно, племянничек, – Александр Степанович широко улыбнулся и пропустил Ивана вперед. Затылком чувствуя ствол узи, шагнул следом. За ним втиснулся Ацтек. – Дверь закрывайте, – обернулся к нему Александр Степанович. – Нечего пар без дела выпускать.

Толстая дверь с грохотом закрылась, отрезав предбанник с недовольным Ури.

– Парилка там, – хозяин показал на дверь. – Заходим и садимся на полок. Вам венички поставить отмокать какие?

– А что, есть разница? – удивился Иван.

– Конечно, – пожал плечами, – есть дубовые, есть березовые, есть еловые, только за ними на чердак надо лезть.

– Мне дубовый, – решился Иван.

– Хороший выбор, – Филатов взял веник из груды лежащих на скамье. – А вам?

– Мне… мне тоже дубовый, – ответил Ацтек.

– Хорошо, – в руках Александра Степановича словно сам собой оказался еще один веник.

Открыв дверь, зашел в парилку, опустил веники в стоящую в углу кадушку с горячей водой. Залез на полок подальше от котла, сел на горячую ароматную доску. Ацтек и Иван, помявшись, устроились рядом.

– Позвольте полюбопытствовать? – Александр Степанович указал на татуированную надпись «NEW WORLD ORDER» вписанную в круг на правом плече Ацтека. – Я в свою бытность милиционером таких не встречал.

– Новый мировой порядок означает, – осклабился Ацтек.

– Забавно, – Филатов покачал головой. – А сие что означает? – показал на выбитый на груди пучок стрел, окруженный круговой надписью «Concordia Integritas Industia».

– Сие означает, дед, что ты слишком любопытный.

– Понял. Хорош парок, да?

– Да, – отозвался Иван.

Ацтек кивнул.

– Баня в нашей жизни первое дело, – рассуждал Филатов. – От многих хворей только баней и спасаются: кто спиной мается, кто суставами – все в баню. У меня самого операция была, – показал на ногу, – вены вырезали, нога потом гнила. Врач запретил баню, сказал: «Даже думать не моги», ну так я потихоньку. И все зажило, как на собаке, не поверите.

Влажный пар тяжело окутывал, тела заблестели от пота.

– Главное допрежь всего – это хорошо пропотеть, – не унимался Александр Степанович, – чтобы поры открылись, что бы все шлаки из организма вышли. Потом хорошо бы в снежке искупаться. Прямо как иголочками кожу колоть начинает.

– Нет снега, – пробурчал Ацтек.

– Можно и холодной водичкой, потом опять в парилочку для контраста. Кто с баней дружит, тот сто лет проживет.

– Здоров ты, дед, языком молоть, – с непривычки тяжело дыша, с уважением сказал Иван. – Прямо как депутат, никакая жара тебе не помеха.

– Дык наше стариковское дело маленькое: выпил стаканчик и сиди на завалинке, семечки лузгай да на молодок поглядывай. А вы чего ко мне приехали, добры молодцы?

– Дело до тебя есть.

– Какое?

– Не болтай, – недовольно пробурчал Ацтек.

– Ты, паря, как наш замполит, хи-хи-хи, – мелко захихикал Александр Степанович. – Тот тоже все говорил: «Не болтай, да вокруг шпионы». И еще, хи-хи-хи: «У стен есть уши.»

– Все равно Ури скоро скажет, – решился Иван.

– Ну, смотри сам, – Ацтек отвернулся и стал смотреть на печку.

– Надо чтобы ты нас в Карловский лес отвел, – объяснил Иван.

– Зачем? – искренне удивился Александр Степанович.

– Этого я не знаю, Ури скажет.

– А ежели не поведу? – хитро прищурился Александр Степанович.

– Зарэжем, ха-ха-ха, – заржал Ацтек. – Шутка, дед, не боись. Удушим, как котенка, и все дела. Вот это не шутка, – недобро посмотрел на хозяина.

– Шутники, – Александр Степанович покряхтывая осторожно слез с полка. – Я парку поддам, – вышел из парилки, снял со стены ковш. Подставил под кран из котла.

– Ты это чего? – насторожился Ацтек.

– Кипяточку налить, что бы на камни плеснуть, – простодушно объяснил Александр Степанович. – Тогда парок будет погуще.

– Э нет, дедушка. Ты кипяточком-то в нас плеснуть можешь. Положь ковш.

– Я тогда холодненькой? – заискивающе улыбнулся Александр Степанович. – Не такой, конечно, парок, но на безрыбье и рак рыба.

– Раки красивые, – облизнулся Иван.

– Так я поддам?

– Да поддавай ты уже! – не выдержал Ацтек.

Александр Степанович зачерпнул холодной воды, накинул на левую руку рукавицу и откинул задвижку дверцы. Широко распахнул дверцу и со всего маха плеснул воды на раскаленные камни. Упал на спину. Лопающиеся камни словно шрапнель пронеслись по парилке. Залитый кровью Иван рухнул с полка. Ацтек, схватившись за голову, закричал, но вскочивший Александр Степанович ударил его снизу ручкой ковша. Окровавленная ручка, пробив кожу подбородка, вышла изо рта Ацтека.

Александр Степанович распахнул дверь и выскочил в предбанник. Ури с банкой и стаканами как раз вошел в дверь. Александр Степанович ударил его ногой в пах и едва успел подхватить банку. Поставил на стол, взял пистолет и ударил согнувшегося Ури рукояткой по затылку. Вернулся в баню и двумя выстрелами в голову добил Ивана и Ацтека. Выволок из парилки, вышел в предбанник.

Быстро обыскал вырубленного, выкладывая добычу на стол. Хмыкнул, обнаружив импортные наручники с цепочкой. Кто-то неплохо ребяток снарядил на встречу со старым участковым, давно ушедшим на пенсию, не пожалел средств. Налил себе стакан, жадно выпил. Завернув руки Ури за спину, замкнул наручниками и снова наполнив стакан с сожалением вылил на голову лежащего. Хлопнул себя по лбу: можно же было взять холодной воды из фляги, а не переводить на стервеца дефицитный продукт. Теперь поздно: снявши голову по волосам не плачут.

Ури зашевелился, застонал. Александр Степанович приподнял тело и толчком отправил в кресло. Подошел и залепил пару жестких пощечин.

– Говори, сука.

Ури молчал, глядя исподлобья.

Еще пара пощечин, от которых голова пленного мотнулась из стороны в сторону.

– Говори!

– Тебе не жить, мусор!

– Ты не представляешь, сколько раз я это слышал за свои годы, – ногой подтянул табурет, хотел было сесть, но хмыкнул и спохватился: взяв с лавки надел чистые кальсоны, а потом галифе. Натянул майку, закурил. – Вот теперь поговорим, – сел на табурет. – Рассказывай.

– Что?

– Какого хрена вам от меня было надо?

– Поговорить хотели.

– Хотели бы поговорить – пришли бы как люди и поговорили. А вы такую баню испортили, черти нерусские.

– С чего ты взял, что мы нерусские?

– Я же не дурак, – выдохнул струю дыма, – и глаза на месте. Видел, что у твоих шестерок стручки обрезаны. У тебя тоже?

– Я гражданин Израиля! И вы не имеете права…

– А мне хоть Сектора Газа, – легонько щелкнул апперкотом с левой в подбородок, заставляя замолчать. – Я тут на все право имею. Израиль далеко, а ты тут, в полной моей власти. Я ведь сначала было подумал, что вы из ГБ-шников бывших, под блатных рисующихся, – встал, подошел к столу, налил пива, вернулся на табурет со стаканом в руке, – а когда обрезки увидел, то дошло, что вашего брата в КГБ не брали. Понял, что дело нечисто, – отхлебнул пива. – Да и ребятишки твои расслабились, языки распустили. Банька завсегда человека мягше делает, гуманнее, – допил, перевернув опустевший стакан, резким движением разбил о голову Ури. – Я бы даже сказал – добрее. Короче, у меня еще возни много – трупы прикапывать, баню отмывать от вашей поганой крови. Говори, не томи.