Ликвидация последствий отстрела негодяев

* * *

Проспал он до самого вечера, отключив мобильный и рацию, посчитав, что в этот день имеет право на долгое горизонтальное положение. Разбудил его в половине седьмого звонок в дверь. Гадая, кто это мог быть, Барсов заглянул в глазок и увидел соседку, история которой подвигла его направиться в поисках справедливости вне сферы служебной деятельности. Открыл дверь.

– Маша?

Учительница зарделась под его взглядом, но глаз не опустила.

– Мне звонил Борис Аркадьевич… директор школы…

– Да? – ненатурально удивился Вениамин.

– Меня восстанавливают в должности.

– Очень хорошо, – обрадовался Барсов. – Я знал, что правда восторжествует. Что вы ответили директору?

Мария Ильинична пристально посмотрела на майора:

– Это ваших рук дело? Вы были у директора?

– Ну, заехал по пути, мы хорошо побеседовали о том о сём. Надеюсь, и ваш обидчик ещё принесёт свои извинения.

– Не нужны мне его извинения. Почему вы решили… вмешаться в это дело?

Барсов спохватился:

– Что же мы стоим на пороге, заходите, чайку-кофейку попьём.

– Неудобно…

– Что ж тут неудобного? – улыбнулся он, вдруг заметив, что учительница хороша собой. Ей очень шёл летний сарафан в синий горошек, губы она не красила, они у Марии Ильиничны и так были яркие, полные, а серые, с зеленоватым оттенком глаза смотрели открыто и прямо.

– Мы с вами живём рядом давно, а по сути, незнакомы.

– Спасибо…

– Не за что. – Он посторонился, пропуская женщину, от которой пахнуло не духами, а свежескошенной травой.

На мгновение в памяти шевельнулся образ другой женщины – Евы, дочери соседа по даче, полковника в отставке Болотова, но тут же растаял.

Барсов усадил гостью на диван в зале, приготовил кофе, насыпал в вазочки любимое овсяное печенье, орехи, глянул на себя в зеркало, чтобы оценить, как выглядит (надо было побриться утром, мелькнула мысль), и присоединился к учительнице, с любопытством разглядывающей интерьер комнаты. Налил кофе себе и ей.

– Пейте, кенийский, ручной обжарки. Или сначала пропустим по глоточку винца? У меня есть автохтонный «Киндзмараули», Саша снабжает, у него в Грузии родственники живут.

– Кто это?

– Саша Виткер, боец моей группы. Я ведь майор Росгвардии.

– Тогда понятно.

– Что понятно?

– Почему мне Борис Аркадьевич позвонил.

Барсов рассмеялся:

– Значит, проникся уважением.

– Всё равно не надо было связываться.

– Знаете, если честно, за Россию стало обидно. Сколько же она кормит упырей и ублюдков, как этот футболист Комаев, прорвавшийся в депутаты.

– Обиды и негодования похожи на яд, который вы пьёте в надежде на то, что отравятся другие. Счастье начинается с прощения.

– Это кого вы процитировали?

– Кэсси Комбдена.

– Кто это?

– Псевдоним неизвестного автора, афоризмы которого часто публикуются в Сети.

– Разве такое бывает?

Мария Ильинична улыбнулась:

– Встречается.

– Что ж, возможно, этот афорист прав, но если мы каждый раз будем отступать и прощать подонков, жизнь лучше не станет. Таких, как Комаев, надо учить жёстко, они понимают только силу.

– Хотите ещё афоризм?

– Этого… как его… Кэссиди Комбдуна?

– Нет, Франка Шуберта.

– Валяйте.

– Хочешь порадоваться мгновение – отомсти, хочешь радоваться всю жизнь – прости.

Барсов покачал головой:

– Очень умно… я не слышал. Может быть, я и переменю своё мнение. Так что насчёт вина?

– Нет, благодарю, в другой раз. А злобу лучше всего наказывать пренебрежением, это моё правило.

– Хорошее правило. – Барсов поднял чашку. – Вы меня почти уговорили. Будем!

Мария Ильинична засмеялась, поднимая свою чашку.

– Вы умеете отступать, товарищ майор. А чем вы занимаетесь в свободное время?

– Времени свободного у меня почти не бывает. Но если вам интересно…

Разговор перешёл в другую плоскость.

Барсов рассказал гостье, что любит встречаться с друзьями, отдыхает на даче, путешествует, с удовольствием читает классику, беря книги у деда, известного библиофила. Признался, что в соцсетях не сидит часами, как другие, считая это увлечение колоссальной проблемой молодого поколения. Закончил:

– По сути торчок в Инете – болезнь, причём прогрессирующая, и сможет ли переболеть им человечество, не деградируя, большой вопрос.

– Вы правы, – погрустнела Мария Ильинична, – нам всё труднее заставить учеников включать собственный мозг. Не помогают ни правила, ни принимаемые законы, ни примеры. Учить детей мыслить самостоятельно стало невозможно.

– Надо чаще использовать традиционные методы воспитания, – убеждённо сказал Барсов.

– Какие?

– Ремень! И в угол коленками на крупу!

Маша засмеялась, отчего лицо молодой женщины удивительно расцвело и похорошело.

– Бить и наказывать углом нельзя.

– Раньше именно так учили непослушных, дед рассказывал, и ничего, никто не жаловался в Совет Европы или в ООН, и хорошие люди вырастали.

Перешли на шутливый тон, затронули множество тем, волнующих, как оказалось, обоих, от культуры и атак на русский язык до медицины, потом гостья спохватилась, что к ней должна подойти подруга, и убежала, оставив после себя восхитительный букет запахов.

«Надо же! – подумал Барсов, прислушиваясь к самому себе. – Ты не обалдел, майор? Она же не в твоём вкусе…»

«Помолчи! – оборвал он голос второго «я», – много ты понимаешь…»

Размышляя о поворотах судьбы, Вениамин убрал посуду и позвонил Калёнову, вспомнив, что полковник ГРУ в отставке уехал домой из усадьбы Лавецкого сильно помятым.

Максим Олегович отозвался не сразу, словно долго добирался до телефона:

– Да!

Это железное «да» вызвало у Барсова улыбку. У полковника в отставке был глубокий звучный баритон, от которого завибрировало ухо. Вспомнился термин, которым награждали в спецслужбах таких оперативников – рекрут, то есть реально крутой боец. Пришла мысль, что он, майор Барсов, счастливый человек, потому что Калёнов стал ему другом. Правда, к этому чувству примешивалась щемящая нотка сожаления, порождённая тем обстоятельством, что понравившаяся ему женщина выбрала не его, а Калёнова, несмотря на возраст полковника в отставке.

Впрочем, признался сам себе Барсов, Максим Олегович был достоин такой женщины, как Ева. Тем более что знакомы эти двое были давно.

– Максим Олегович, приветствую. Как дела?

– Норм. А у тебя?

Барсов только собрался ответить, как раздался металлический щелчок – включилась рация, настроенная на экстренную связь.

Он извинился перед Калёновым, прервал разговор и поднёс к уху аппарат, закамуфлированный под браслет часов.

– Слушаю.

– Майор, – раздался из циферблата глуховатый голос полковника Гаранина, – срочно в штаб! Одна нога там, другая здесь!

Ёкнуло сердце:

– Что случилось, Владимир Силович?

– Будем сдавать дела, нас отправили в отставку.

Барсов не поверил ушам:

– Что?! Как это – нас отправили…

– Назначен новый директор гвардии, он, в свою очередь, ставит на главные посты своих людей.

– Но как же… мы же – ГОН…

– ГОН расформировывается. Короче, дуй сюда быстрей, надо кое-что успеть сделать, пока не перекрыли доступ к компьютерам.

Рация замолчала.

Барсов аккуратно нацепил браслет на руку – в голове пустота! – попытался поймать родившуюся, но ускользающую мысль. С трудом поймал. Мысль была: кто-то затеял хитрую игру, решая свои проблемы. Но кто? Президент? Новый командующий Росгвардией? Или кто-то ещё? Кто может быть заинтересован в расформировывании группы особого назначения, готовой дать отпор как внешней силе, так и внутренним предателям?..

Ладно, очнулся он, узнаем в конце концов. Как там говорил острец: на каждую хитрую задницу всегда найдётся свой пенис с винтом.

Барсов ухмыльнулся, чувствуя вспыхнувший азарт, и начал собираться.

Центр специального назначения сил оперативного управления и авиации Росгвардии располагался на улице Красноказарменной, 9А, и Барсов добрался до него к девяти часам вечера, когда уже смеркалось.

Поставил машину на служебную стоянку возле главного корпуса, нашёл флигель, в котором располагался штаб СОБРа «Рысь», позвонил Гаранину:

– Я прибыл, товарищ полковник.

– Зайди ко мне, – коротко сказал Гаранин.

Барсов миновал холл здания, в котором наблюдалась необычная для этого времени суета, свернул в левое крыло и вошёл в кабинет начальника ССО.

Гаранин сидел перед экраном компьютера, поглядывая на него и одновременно сортируя на столе какие-то папки, бумаги и диски.

– Что происходит, Владимир Силович? – спросил озадаченный Барсов.

– У тебя в компе нет компромата? – осведомился полковник, не поднимая головы.

– Какого? – ещё больше озадачился Вениамин.

– По операциям, на каких-либо больших людей, на криминал.

– В пределах служебных операций. Ничего ценного я в машине не храню, всё здесь. – Барсов постучал пальцем по лбу.

– Проверь на всякий случай.

– Что за революция обрушилась на нас?

Гаранин оторвал взгляд от бумаг, поднял на подчинённого посветлевшие глаза.

– Все дела ГОН передаются службе безопасности президента. Что-нибудь слышал о «Прикрытии»?

Барсов покопался в памяти.

– Секретное подразделение президента… подчиняется только ему…

– Теперь делом Лавецкого и Бильдербергского клуба будет заниматься «Прикрытие».

– Нас-то за что в отставку?

– Мы становимся лишними, неудобными свидетелями, так что не становись в позу обиженного и не начинай качать права.

– Я и не собирался.

– Быстро к себе, проверь комп и обратно ко мне, пойдём к Соломонову.

Барсов непонимающе глянул на Гаранина:

– К Соломонову? Начальнику штаба?

– Теперь он командующий. Не тяни время, жду через четверть часа.

Барсов поспешил в свой кабинет, располагавшийся в этом же крыле здания, и обнаружил там Алексеева.

– Коля? Ты что здесь делаешь?

– Вот, велено принять у тебя дела, – смущённо признался капитан.

– Час от часу не легче! Меня увольняют, а тебя сажают на моё место?

– Я здесь ни при чём, командир. – Алексеев вспыхнул, но глаз не отвёл. – Сам узнал о назначении минут сорок назад.

Барсов покачал головой:

– Интересные дела творятся в нашей епархии, товарищи гвардейцы. У меня возникают смутные сомнения…

– У меня тоже.

– А у тебя какие?

– Заговор мы раскрыли, но кто-то позавидовал успеху и включил систему демпфирования. Дело раскрутят другие или же, наоборот, спустят на тормозах. Боюсь, как бы мы не стали крайними.

– Но если тебя оставили, есть надежда, что по крайней мере обвинять нас в участии в заговоре не станут.

– Командир, – выпрямился Алексеев; он был почти такого же роста, что и Барсов, только вдвое у́же в плечах. – Можешь на меня положиться! Что узнаю я, будешь знать ты. Мы за тебя все горой, не сомневайся.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся Барсов, протягивая руку.

Николай горячо потряс её.

К Гаранину Барсов вернулся полный уверенности, что за свои тылы он может быть спокоен. Ни Алексеев, ни бойцы группы «Рысь» не могли его предать. Он знал каждого в течение многих лет и доверял всем.

– Идём, – сказал начальник ССО, когда майор переступил порог кабинета. – Проверил записи?

– Передал дела Алексееву, всё нормально.

– Ничего нормального не вижу, но что имеем, тем и владеем.

В кабинете командующего Росгвардией, который совсем недавно занимал Лавецкий, было шумно. Место адъютанта занимал незнакомый молодой капитан с внимательными карими глазами и пышной шевелюрой – ёжиком. Кроме него в предбаннике кабинета беседовали мужчины, двое – в генеральской форме, два полковника и двое в штатском. Барсов знал только полковников, занимавших важные посты в иерархической структуре Росгвардии – в информационной сфере и в снабжении.

На вошедших обратил внимание только адъютант.

– Проходите, товарищ полковник, – вышел он к Гаранину с озабоченным видом, – главный уже спрашивал про вас.

Дверь, на которой недавно висела табличка «Лавецкий В. С.» (в рамочке теперь не было фамилии, наверно, не успели сменить), открылась, приглашённые вошли.

Новый главком Росгвардии, ещё довольно молодой (ему исполнилось пятьдесят лет), худой, с бледноватым костистым лицом вегана и большим лбом, был не один. За Т-образным столом сидели ещё двое мужчин в гражданских костюмах, и у Барсова сжались мышцы живота: один из гостей Соломонова руководил службой внутренней безопасности Росгвардии. Невольно вспомнился депутат Комаев, которому Барсов и Алексеев представились как сотрудники внутренней безопасности УВД. Странное пересечение ситуаций показалось опасным.

Сидевшие за столом повернули головы к двери.

Соломонов мельком глянул на Барсова и стал смотреть на Гаранина:

– Товарищ полковник, решением главнокомандующего России вы отстраняетесь от командования бригадой ССО и помещаетесь под домашний арест на время следствия по делу Лавецкого.

Барсов онемел, с изумлением повернув голову к Гаранину, перевёл взгляд на командующего.

– Товарищ генерал!

– Молчи! – глухо сказал Гаранин. – В чём меня обвиняют, Григорий Дмитриевич?

– Пока ни в чём, – без улыбки ответил Соломонов. – Следствие покажет. Возможно, вы допустили утечку секретной информации, что привело к потере контроля над ситуацией в подземном бункере Лавецкого, и мы потеряли доступ к вещественным доказательствам преступления командующего. Прошу сдать дела.

– Кому?

– Мне, – сказал второй гость Соломонова, которого Барсов не знал.

Мужчина выглядел добродушным участником ток-шоу, каких нынче много на телевидении, но глаза его вдруг на миг стали колючими и оценивающими, словно у эксперта-психолога в том же ток-шоу типа «На самом деле» на Первом канале.

– Генерал Перекопов, – представил его Соломонов. – Вы свободны, товарищи.

– Я тоже? – на всякий случай спросил Барсов.

По губам Перекопова скользнула тонкая улыбка.

– Сдавайте дела преемнику, – добавил Соломонов. – Из города просьба никуда не выезжать до окончания расследования. Обоим необходимо заполнить протокол о хранении гостайны. Всего хорошего.

Барсов и Гаранин повернулись и вышли, унося на спинах кирпичи взглядов присутствующих.

В коридоре полковник повернул голову к Вениамину и сказал бесстрастно:

– Узнал второго?

– Н-нет, – сказал Барсов. – По-моему, ни разу с ним не встречался.

– Перекопов – бывший начальник службы охраны президента, он и руководит «Прикрытием».

– Вы его знаете?

– Знал… когда-то.

– У него взгляд как у рентгеновского аппарата. Нам надо его бояться?

– Посмотрим.

К идущим по коридору мужчинам подошли двое парней одинаковой комплекции и в одинаковых серых костюмах.

– Товарищ полковник, – сказал один из них с виноватым видом, – нам приказано сопроводить вас домой.

Барсов перехватил взгляд Гаранина и понял, что с этого момента и у него, и у командира начинается веселая адреналиновая жизнь.

Композиция 3. Пенсионер на распутье

Подмосковье

Ева встретила его так, что Калёнов забыл и о Лавецком, и о заговоре, и своих болях в груди, причиной которых были мощные удары генерала, оказавшегося резидентом не какой-то стандартной зарубежной спецслужбы, а Бильдербергского клуба, организации, о деятельности которой было сложено множество легенд и слухов и которая на самом деле представляла собой тайное мировое правительство.

Заметив, как он морщится, Ева развила бурную деятельность: свозила его на рентген в ближайшую поликлинику Вереи, где выяснилось, что рёбра у Калёнова целы, хотя гематом насчитывалось чуть ли не с десяток, потом в аптеку за лекарствами, и уже в девять часов утра он, сонный и чистый после душа, лежал в кровати и пил горячий чай с кизиловым вареньем.

Впрочем, Ева не дала ему уснуть, переодевшись в халатик, подчеркивающий её прелести, и он не удержался, притянув женщину к себе, когда она заботливо поправляла на нём простыню. У неё были впечатляющие груди, от которых Калёнов сходил с ума (признаваясь себе в этом). В ее тридцать пять лет они поднимали халат двумя зенитными ракетами, и удержаться, чтобы не погладить их, было невозможно. Калёнов и не сопротивлялся своему желанию, не выпуская Еву из рук. Скользнув затвердевшими сосками по его груди, она легла на него, её волосы накрыли лицо Максима копной сена, и он перестал думать о чём-то (боль отступила), кроме восхитительной близости тела любимой женщины…

Потом он уснул и проспал до вечера, пока она не разбудила его, подав чашку горячего пунша.

– Пей, это придаст тебе…

– Силы? – очнулся он.

– Смысла жизни, – рассмеялась она.

Проснулось желание жить активно.

– Предлагаю пообедать.

Ева снова залилась смехом:

– Уже семь часов вечера.

– Ничего себе поспал! – Калёнов подхватился, закружил Еву по комнате, не обращая внимания на боль в синяках, но вынужден был отпустить, услышав звонок смартфона.

Звонил Барсов, интересовался, как здоровье, положили его в больницу или нет.

– Не положили, – ответил Максим Олегович, забираясь в бытовой блок с ванной и туалетом. – Отделался ушибами и ссадинами, через пару дней буду как новый. Добрались до бункера?

– В шахту рухнули обломки лифта, надо выгребать их наверх, а это всё-таки сто метров глубины. Понадобится время. – Барсов помолчал. – Но у нас любопытные новости.

Пришло ощущение беды:

– Плохие?

– Пока не знаю. Меня и полковника Гаранина отправляют в отставку, ГОН расформировывают, дело Лавецкого передают «Прикрытию».

Калёнов сел на унитаз, поражённый словами майора.

– Служба безопасности президента…

– Так точно. Я еду на базу, потом расскажу подробности.

– Не нравится мне это.

– Мне тоже. – Связь прервалась.

Калёнов выключил мобильный, посидел, размышляя, какие силы сдвинули колесо истории, переводя стрелки решения проблемы заговора на иные рельсы, залез под душ и с наслаждением вымылся, едва не сдирая кожу жёсткой губкой. Вылез из ванной задумчивый.

– Что это с тобой? – удивилась Ева, увидев его красное лицо. – Кипятком мылся?

Он коротко рассказал женщине содержание речи Барсова.

– Ну и что? – пожала Ева плечами. – Это их дела, нас они не касаются.

– Как сказать…

– Как ни говори, мы в спецназе Росгвардии не служим. Нечего рассуждать на эту тему. Веня позвонит и всё объяснит. Предлагаю пойти поужинать в ресторан. Ты как?

Калёнов почувствовал голод и перестал думать о последствиях странного решения командования Росгвардии о ликвидации ГОН.

– Я – за. Куда пойдём?

– Ты лучше знаешь Верею, ты и предлагай.

Калёнов почесал в затылке.

Он жил в Верее более пятнадцати лет, но в ресторанах и кафе небольшого городка на реке Протве бывал редко, предпочитая готовить еду дома. Тем не менее знал пару неплохих заведений подобного рода и назвал одно из них:

– «Бородино» подходит?

– Ну и название! – фыркнула Ева. – Уж не в честь ли сражения названо? Надеюсь, французы нам не преградят дорогу?

– Хорошее кафе.

– Ты там был?

– Дважды, – признался Калёнов.

– С девушками?

Он улыбнулся:

– Кому нужен безволосый старик?

– Мне, – засмеялась Ева.

– Кафе старое, но уютное, и готовят вкусно.

– Уговорил, собираюсь. Кстати, пока ты дрых, звонила Ксюша, моя сотрудница, приглашала сходить на фестиваль японской культуры. Пойдём завтра?

– Конечно, – легкомысленно согласился Калёнов, с удивлением подумав, что действительно давно никуда не ходил.

Работал он в пансионате «Акварели», расположенном всего в девяти километрах от дома, командовал охраной пансионата, а в группу особого назначения попал случайно, когда на него по совету соседа по даче Болотова вышел Барсов, подбиравший команду «для отстрела негодяев», как шутил майор. С отстрелом не задалось, так как вся комбинация с созданием ГОН была инспирирована Бильдербергским клубом, у которого в России оказались свои резиденты, и закончилось всё схваткой с Лавецким, работающим на Клуб.

– Где этот фестиваль проходит?

– В Ботаническом саду МГУ «Аптекарский огород».

Калёнов улыбнулся:

– Только там японской культуре и место.

Что будет дальше, после раскрытия заговора агентуры Клуба с целью ликвидации президента России, он не задумывался. Тем более что Барсов сообщил о расформировании ГОН. В конце концов можно было вернуться в пансионат, у директора которого Максим Олегович попросил отпуск на две недели, и Калёнов склонялся к этой идее, полагая, что закончил свои «экстремальные выходы в свет» окончательно. Рейд ГОН в Лихтенштейн для захвата главного разработчика антироссийского заговора Фрика сорвался в связи со взрывом бункера Лавецкого, и на всей операции можно было поставить крест. Этой проблемой должна была теперь заниматься спецкоманда «Прикрытия». Калёнов же считал, что он в этой ситуации будет не нужен российским спецслужбам.

Жил Максим Олегович в пятиэтажке на Второй Набережной улице, недалеко от церкви Богоявления. Квартира принадлежала старшему брату Калёнова Дмитрию, а переехал он в Верею из Москвы, когда брат умер в восемьдесят три года, а сам Калёнов уволился в запас.

Дети Дмитрия давно жили отдельно и менять места жительства не захотели. Так Максим Олегович и оказался в Верее, которая ему понравилась патриархальной тишиной и чистотой, а также густыми смешанными лесами, окружающими городок.

Располагалась Верея в Наро-Фоминском районе Московской губернии, в ста десяти километрах от столицы. И проживало в ней всего около пяти тысяч человек. А название своё городок получил, по одной из версий, от словечка «верея», обозначавшего небольшой надел земли или клин поля.

Машину (у него была служебная «Хёндэ Кисс», которой Калёнов пользовался как своей) он ставил во дворе, но ехать на ней в ресторан не захотел. Предполагалось, что они с Евой возьмут там бутылочку хорошего вина.

Доехали быстро, несмотря на приличный для малого поселения поток автомобилей.

Внешний вид кафе Еве не понравился, так как одноэтажное здание, по её словам, походило на старую станционную постройку пятидесятых годов прошлого века, однако внутри помещение оказалось уютным, а когда подали заказанные блюда, дочка Болотова и вовсе повеселела, оценив кухню заведения.

Выпили по бокалу красного итальянского вина «Иди ди Марцо», вспомнили отцов, предпочитавших более крепкие напитки, и тут Калёнов неожиданно почуял, что за ним наблюдают.

Несколько минут он вёл себя, как и прежде, стараясь выглядеть счастливым и беззаботным, потом вычислил наблюдателя и больше уже не терял его из виду.

Ева же была счастлива по-настоящему и ничего не замечала, щебеча на разные темы, раскрасневшаяся от еды и нахлынувших чувств.

Тревога за Калёнова, согласившегося войти в группу спецназа для захвата европейских деятелей Клуба, готовивших переворот в России, растаяла после объявления им о роспуске ГОН, и женщина расслабилась, считая, что все беды и опасности позади.

– Посиди минуту, – шепнул ей Калёнов, – я сейчас.

Пришла мысль позвонить Косте Яшутину и попросить подъехать к кафе. Лейтенант ещё утром, подвозя его к дому, сказал, что навестит дом сестры в Митяево, а так как посёлок располагался недалеко от Вереи, Костя мог добраться до города всего за полчаса. Вдвоём они быстро выяснили бы, кто заинтересовался полковником ГРУ в отставке, нынче пенсионером.

Однако Костя не ответил на звонок, а когда Калёнов вернулся в зал, подозрительного типа в обычном летнем костюме: джинсы, кроссовки, серая рубашка-апаш, чёрные очки – уже не было.

– Что-то ты стал задумчивым, – заметила Ева, ведя его под руку от автомобиля в подъезд. – Устал? Или я тебе надоела своими фиоритурами?

– Устал немного, – согласился Калёнов, решив не пугать спутницу своими подозрениями.

– Ты же спортсмен.

– Я спортсмен, дисквалифицированный жизнью за грехи молодости, – отшутился он.

Ева фыркнула:

– Не скромничай, ты любому молодому спортсмену дашь фору.

– Ну, не любому…

– Веня красочно расписал, как ты надавал лещей Лавецкому, а он выше и шире тебя в два раза.

Калёнов почувствовал укол боли в груди, где остался след удара Лавецкого, и вспомнил схватку с генералом в лифте, а потом в подземном бункере мини-метро. Всё могло закончиться печальнее, всё-таки командующий Росгвардией не зря считался великолепным рукопашником, и если бы не опыт Калёнова и физическая форма, которую он неукоснительно поддерживал в течение всей жизни, даже уйдя на пенсию, из бункера живым он бы не выбрался.

– И ещё одна проблема, – сказала Ева, повернув его лицом к себе, когда они зашли в прихожую. – Я хочу жить с тобой!

– Кто же тебе мешает? – удивился он. – Ключ у тебя есть, можешь в любой момент…

Ева сдвинула брови: