Кхаа Тэ

Зеркало внезапно стало тускнеть. Изображение расплываться. Блики гаснуть. И через несколько мгновений, поверхность черного стекла была ровной и гладкой, как и раньше.

Ноэл стоял на коленях, словно окаменев, не в силах оторвать руку от холодной бездны. Он получил, чего желал. Он увидел ее. Из младенца она превратилась в прекрасное создание, подобно нимфам, что порхают в зарослях Алмариновых рощ.

Конечно, Барк в деталях описал внешность Ребекки Лангрен. Но рисовать лик человека в мыслях, не одно и то же, что лицезреть воочию.

Теперь, он может смело отдаться ласкам Темноликой… Или нет? Дурное предчувствие вгрызалось в душу. Всего лишь пожар? Глупые предсказания зеркала? Неужели? А может, напасть расправила крылья Тени и рыщет в поисках дичи?

Златовласка в беде! Но сможет ли он ей помочь? Обессиленный, никчемный, умирающий полудемон, полуэльф?

Забыв о нестерпимых муках, черноволосый маг со шрамом на лице поднялся на ноги. В комнате царило безмолвие. Древний артефакт уснул вновь, считая года за мгновения. От зеркала не будет больше проку.

«И смерть будет ему наградой, и славу воспоет лишь ветер. Аскалионца доля – заступничество, сохранность Нирбисса и его обитателей, ценой собственной жизни», пронесся в голове девиз Цитадели.

Нет, чародей не умрет в своей постели, сгорая от колдовских чар и демонического безумия! Последнее странствие станет для него безымянной могилой. Как однажды, Алистер Кув спас его жизнь, Ноэл Визиканур обязан пожертвовать собой ради незнакомой девчонки, ради неблагодарного мира, ради Аскалиона, ради себя самого.

Пожар разгорался с неистовым рвением. Дом Беллы полыхал подобно Кхаа Лауру, что извергает ярость на никчемных отпрысков своих. Искры, гонимые порывистым ветром, стали разлетаться плотоядными светлячками по округе. Вскоре, бушующий огонь перекинулся на соседнюю постройку. Сельчане, наконец, осознав угрозу, в панике кинулись за ведрами и бочками, дабы набрать воды из реки и остановить пламя, пока алый цветок не спалил Дубки дотла.

Суматоха, творящаяся в деревеньке, позволила двум подозрительным фигурам, укутанным в плащи, незаметно проскользнуть во двор Лангренов. Женщина со странной клюкой и коренастый карлик, днем, и в более спокойные времена, непременно бы стали объектом всеобщего внимания. Но сейчас, до них никому не было дела.

Парочка торопливо подошла к порогу и, толкнув дверь, нырнула во тьму хижины. Златовласка в спешке забыла запереть дом. Впрочем, воровать у Лангренов особо нечего. Только оставшихся несколько кур, да кухонную утварь, что ли?

– Его здесь нет! – раздался в полумраке, раздосадованный голос демонессы. Она откинула капюшон, и, сверкнув глазами, оглядела светлицу.

– Может, Тара в другом месте его спрятала или забрала с собой, – с надеждой прошептал эльф, пугливо озираясь.

– Нет! Он в деревне! Вот только где?

– Могу предположить, что его унесли в лес мальчишки и фермер, – попытался выдвинуть иную версию Науро.

Демонесса покачала головой, принюхиваясь.

– Я находилась неподалеку от них. Посох ничего не обнаружил.

– Наверное, дриада отдала вещицу соседу…

– Девчонка! – прервала коротышку Табора. Мрачный эльф помрачнел, как бы это странно не казалось. – Конечно же! Кому могла Тара доверить такую ценную вещь! Только старшей дочери! Как я сразу не догадалась! Недаром, дочь Дрита развеяла частицы магической силы по всей округе! Она не желала, чтобы я обнаружила артефакт у любимицы. Малявка вечно бродила по Дубраве, и ни разу я не уличила ее в укрывательстве реликвии.

– Вряд ли девочка знает, что мы ищем, – промычал Науро, от беспокойства грызя коготь большого пальца правой руки. – Даже если мы ее расспросим, она не сможет нам помочь в поисках. Ведь мы-то не ведаем, как выглядит эта штуковина.

– А нам и не надо, – твердо заключила Табора. – Достаточно ее раздеть и снять все украшения. Что-то на ней и является Жезлом. Может кулон, пояс, пуговица или нить, вплетенная в ткань платья.

Эльф иронично глянул на напарницу, стремясь не расхохотаться.

– Любовь моя, мне не терпеться посмотреть, как ты будешь снимать с девчушки одежду. Это будет весьма… Эээ. Забавно. Добровольно, дочурка Лангренов точно не оголится перед демонессой. – толстяк призадумался. – Идеальный вариант, если ты предстанешь перед ней во всей красе! Велика вероятность, что малышка хлопнется в обморок, и ты без труда отнимешь у нее одеяния. А еще и драгоценности, которых скорей всего не обнаружишь, на крестьянке.

– Мне жутко хочется треснуть тебя посохом, за умозаключения, но не могу не согласиться с тобой. Если при виде нас она лишится сознания – это упростит нам работенку. Придется дождаться деревенщины здесь, – демонесса вновь огляделась, затем беспечно направилась прямиком на кухню.

– Здесь? – ошарашенно воскликнул Науро. – Ты куда намылилась?

– Собираюсь отведать нормальной еды. Я убеждена, у этой семейки осталось что-нибудь съестное к ужину. Месяц в Темной Дубраве питаться подножным кормом, самое гадкое, что могло приключиться со мной за последние шестнадцать лет.

Эльф поспешил за демоницей, предварительно взглянув на входную дверь. Не нравилось ему импровизация коллеги, особенно, если та намеривалась устроить представление на подмостках Дубков, кишащих кровожадными людишками.

– А вдруг все Лангрены вернутся одновременно, что тогда делать будем?

– Когда возникнет такая проблема, тогда подумаем над ее решением, – пробормотала Табора, гремя горшками и крышками на кухне.

Науро опять прикоснулся к камню в кармане, а заодно проверил и кортик в ножнах. Он чувствовал, что из Мендарва им придется бежать с неимоверной скоростью. От обезумивших обитателей деревушки или не менее полоумных храмовников или же… А, впрочем, любые неприятности лишь украшают жизнь, но в тоже время могут и укоротить, а того и гляди вовсе лишить ее.

Ребекка, пробираясь через снующую в перепуге толпу, лихорадочно искала взором братьев и отца. Односельчане, с криками и ужасом на лице, стремились потушить разрастающийся пожар. Дом Грена уже полыхал, как факел, и огонь начал лизать стены и крышу соседа. Хижина мельника, грозилась превратиться в раскаленный остов, как и обитель Беллы, что догорала на фоне, сгустившейся ночи и дыма.

Ни Артура, ни Тора, ни Кора было не видать среди сельчан. Златовласка закусила губу до крови. Где же они? Неужто, погибли в пожаре? Или же, все же, еще не воротились из леса? Последняя мысль, хоть немного, но согревала душу.

Внезапно взгляд девочки наткнулся на священнослужителя, который, подобно истукану, неподвижно стоял среди бегающих и кричащих людей. Брат Конлет измазанный в саже, с вечно сияющей лысиной, сейчас казавшейся огненным нимбом, со злорадством, глядел прямо на нее.

Сердце Ребекки ушло в пятки. Безумный взор храмовника не предвещал добра. В нем мелькало самодовольство, жестокость и смертельный приговор.

Брат Конлет вспомнил ее. Дочь фермера, которая ворошила золу подле сгоревшего дерева, в первый день его пребывания в Дубках. Тогда, священнослужителю показалась, что он узрел непонятную писанину в золе, но крестьянка торопливо уничтожила ее своей маленькой ножкой. Эта же та девчушка, что с болью и тоской глядела на мертвого нелюдя, когда того безжалостно зарубил Финли! Смазливая девка, придавалась разврату в Дубраве с баронским щенком! И пусть, брат Конлет не видел ее лица, но волосы. Таких сияющих золотых волос ни в Дубках, ни в замке, ни у кого не было!

Церковник коварно оскалился, не спуская взгляд с Ребекки. Она была одной из тех, кого потребовал привести к себе капеллан. Вот он шанс, так любезно предоставленный Создателем! Теперь, брат Конлет рассчитается сполна с дворянским выродком! Благодаря этой провинциальной простушке, он воздаст отпрыску феодала за все унижения, что тот ему причинил!

– Да прибудет благословение Пророка с его верными детьми! – воскликнул он во весь голос, дабы обратить на себя внимание толпы.

Ребекка стала медленно пятиться назад. То и дело, натыкаясь на односельчан, которые разом прекратили тушить пожар и с недоумением уставились на храмовника.

– Именем Создателя заклинаю вас, возлюбленные отроки, схватите блудницу и пособницу нечисти! – перст адепта Тарумона Милосердного указал в сторону златовласки. Толпа тот час повернула головы в ее сторону.

Девочка не стала дожидаться, пока люди выйдут из ступора, и кинулась бежать по направлению к дому. В творящемся хаосе никто не станет проверять истину слов храмовника. Может позже, когда страсти улягутся. Но сейчас, останься она стоять, то возможно ее затопчут, закидают камнями или того хуже, бросят в пылающее, неподалеку, кострище.

– Не дайте ведьме уйти! Его Преосвященство возжелал, лицезреть еретичку живой! – быстро вставил церковник, осознавая, что взбешенная толпа способна вмиг растерзать девчонку, на которую у брата Конлета были долгоиграющие планы. Гибель дочери фермера будет напрасной, если ее не увидит полюбовник.

Усиливающийся снегопад, кружа резные хлопья в воздухе, все гуще покрывал скалистую местность пуховым одеялом. Темно–ирисовое небо, лишенное привычной россыпи звезд, лениво рассеивало мрак, вырывая предметы и силуэты ландшафта из цепких объятий ночи. Вертикальные горы на горизонте, сумрачной пеленой растворялись в ультрафиолетовой вышине, подобно дыму в морозный день. Несмотря на набирающую силу метель, кое-где у бескрайних вершин, вспыхивали отблески молний.

Худощавый травник, облаченный в длинную зеленую накидку, сосредоточено смотрел под ноги, дабы не сбиться с тропы, и вел под уздцы воронова коня, на котором, сгорбившись, восседал всадник. Ноэла укутывал магический плащ, незаметно стянутый Барком из хранилища артефактов. Свой, волшебник оставил на память Теневой ведьме, а отправляться в последнюю битву без чародейского предмета, было неосмотрительно, никогда не ведаешь, что повстречаешь в дороге. Вот только меч он взял с собой лишь один. Колдуна им не убить, но для людей и монстров, сойдет. Тот, что предназначался для гибели чародеев, также забрала себе Милдред, отправив Визиканура в портал.

Двигались в полном молчании. Даже Блэкхаур не всхрапывал, выстукивая копытами по скользким камням, покрывающимся ледяной коркой.

Барк и Ноэль обсудили план действий до того, как покинули Цитадель. Бесспорно, через небольшой промежуток времени, Магистры хватятся их. Травник не осмелился думать о том, что произойдет, когда Эурион осознает случившееся. Правда, и шанс, что маг и целитель вернутся в Аскалион, был ничтожным. В Мендарве воспитанников Цитадели вряд ли ждут с распростертыми объятиями. Они проникнут в государство людей через иллюзорные врата, дабы не привлекать должного внимания. Но намерение аскалионцов вмешаться в жизнь мендарвцев, не останутся незамеченными ни для Цитадели, ни для ордена Тарумона Милосердного.

До развалин святилища Кхаа Лаура оставалось немного. Хватит ли Визикануру энергии открыть проход? А если и хватит, сможет ли он сделать хотя бы шаг по ту сторону? Барк наполнил суму всевозможными эликсирами. Он надеялся, что снадобья оттянут тяжкий миг. Только они могли изменить нынешнее удручающее состояние мага. Лишь им под силу, на время избавить его от неминуемого плена Собирательницы душ, которая, подобно призраку, витала неподалеку, скрывая бледный лик за снежной пеленой.

«Старому миру приходит конец», печальная мысль засела в голове у травника. О, как бы ему хотелось верить в лучший исход. Но голая вера, не подтвержденная фактами, похожа на пустой кубок, который держит в руках изнывающий от жажды.

Где-то вдали, послышался протяжный и леденящий душу вой ковла. За ним последовал второй и третий. Воздух наполнился тоскливым стоном. Твари почувствовали приход зимы и что-то еще, чего не дано было узреть Аскалиону.

Ноэл Визиканур, держа не крепко поводья, горько усмехнулся. Скорбная песнь кровожадных монстров встречала его в начале жизненного пути, а теперь провожает в последнюю дорогу. Превратности коварной судьбы, ни как иначе. Жизнь за жизнь, такова плата, и не избежать ее, как не петляй по тропам мирозданья.

Науро со зверским аппетитом поедал похлебку, так гостеприимно поставленную перед ним демонессой. Он в сердцах пообещал себе, что обязательно оставит серебряник Лангренам, раз уж покусился на их еду.

Суп был постный – одни грибы да овощи, но сейчас он казался ему настоящим деликатесом, после всего сыроедения, что ему пришлось пережить в Дубраве. Костер не разожжешь, и пойманную дичь приходилось поглощать в свежем виде, ощипав от перьев. Коренья, грибы, орехи и ягоды, выкопанные или только что сорванные, хоть и были крайне полезны, уже вызывали тошноту. С таким рационом недолго похудеть! Эльф и так уже сбросил не один килограмм своей тучной массы.

Доев и облизав миску, а заодно и собрав все хлебные крошки со стола, коротышка звучно рыгнул, погладив себя по набитому животу. В полумраке блеснул укоризненный взгляд Таборы. Она даже хотела высказать что-то не лестное, но внезапно ее внимание переключилось на посох, стоящий у стены. Корона из ветвей, пылала подобно огню, что сейчас под порывами ветра, со стремительной скоростью, распространялся по Дубкам.

– Она здесь, – довольно прорычала демонесса. И в подтверждение ее слов, свет приближающихся факелов озарил кухню, а на улице, послышался топот ног и громкие голоса.

Науро и Табора стремительно кинулись к окну. Но каково не было их любопытство, парочка не позабыла об осторожности. Они не прилипли к стеклу, а встали по бокам обзорной прорези, надежно оставаясь в тени помещения.

Во двор вбежала всполошенная девчушка Лангренов. Мрачный эльф с ужасом икнул, глядя, как следом за соломинкой мчится толпа сельчан. Если они всей гурьбой вломятся в дом, то у него и демоницы – нет шансов на побег. И даже, если Табора начнет раскидываться магией, то наверняка среди этих деревенщин есть храмовники с их амулетами и хлыстами. Радовало, что паладинов нигде не видно. Толстяк взглянул на демонессу, у которой на лице не дрогнул, ни один мускул. Она сосредоточено пялилась в окно, что-то прикидывая в уме.

К счастью или нет, девчонке не удалось добежать до двери. Какой-то массивный толстяк, перехватив ее у самого порога, потащил прочь от дома. Златовласка визжала, отбиваясь руками и ногами, но все было тщетно. С великаном ей было не совладать. Беснующаяся толпа влилась во двор, окружив громилу и его добычу.

Мохнатые брови эльфа взъерошились, и он издал угрожающий рык. Словно эхо, рядом прозвучало шипение Таборы. Демонесса впилась взглядом в невысокую грузную фигуру в бело-зеленом балахоне, который был замаран в пепле, до неприличия.

Пока увалень заламывал руки, вырывающейся Ребекки. Священнослужитель что-то громко вопил, то и дело, указывая на бедняжку. Его слова трудно было разобрать, крики толпы и ветер, нарочито мешали демонице и эльфу уловить смысл сказанного.

Конь Годфри был взмылен от ожесточенной скачки. Нужно было, как можно скорее добраться до деревеньки. Обычно, юноша этот путь проделывал пешком. Прогулки по уделу, Дубраве и за пределами стены, добавляли выносливости, тренируя тело. Но сейчас, не оставалось времени на то, чтобы разгуливать по окрестностям и любоваться пейзажами. Впрочем, пустись Годфри бегом, то вряд ли успел бы преодолеть расстояние между замком и Дубками быстрее жеребца.

Лишь благодаря ретивому животному он явился вовремя. На деревенской улице и во дворе Лангренов скопился народ. Здесь присутствовали не только жители Дубков, но и стражники и даже десяток обитателей замка: челядь да ремесленники.

Спрыгнув с лошади, паренек мимолетом взглянул в другой конец села, где во всю буйствовал огонь, и выругавшись про себя на нерадивых крестьян, стал пробираться через людскую массу. Где-то там, за сборищем зевак, должна была быть она.

– Воистину! Дьявольское отродье! – вопил с пеной у рта Конлет, удовлетворенно глядя на то, как девчонка Лангренов визжит в громадных лапищах Финли.

Мясник давно точил зуб на Артура, втайне завидуя ему. У простого фермера была жена красавица, хоть и сгинула. Детвора, один смазливее другого, будто не крестьяне, а какие-то аристократы – с тонкой костью, манерные, обучены грамоте. У громилы давно возникли подозрения, что неспроста эта семейка переехала в Дубки, видимо, скрывались от кого-то. А раз прятались, значит, за ними числились грешки. Храмовник подтвердил догадки, и теперь Финли мог вдоволь поизмываться над Лангренами, с разрешения самого Пророка.

– Была бы эта дева чиста перед Создателем и перед народом, пустилась ли в бега? – продолжал верещать храмовник. Его лысина лоснилась от пота, да и сам он взмок от натуги, но останавливаться не собирался, это был его час славы и признания. Толпа шла за ним, следуя по пути Вечного света, а точнее, за корыстными амбициями церковника.

– Пусть вероотступница будет проучена за свои злодеяния, представ пред справедливым судом Тарумона Милосердного и его верной паствы. Ибо…

Звонкая пощечина оборвала речь разошедшегося священнослужителя. В округе воцарилась гробовая тишина, если не считать выкриков Ребекки, которая не оставляла попыток вырваться из рук, злорадно ухмыляющегося мясника, повторяя одно и тоже.

– Пусти меня, пусти!

– Сейчас же убери от нее свои грязные лапы! – голос Годфри звучал угрожающе, а в глазах, охваченных гневом, отражались огоньки пылающего пожара. – Или я клянусь, Финли, ты до конца своих дней будешь кормить крыс и червей в темнице замка!

Громила недоуменно взглянул на Брата Конлета, прижимающего пухлую ладонь к горящей от боли щеке, и лишь затем повиновался приказу юного барона.

Ребекка, избавившись от железной хватки, кинулась в объятья Годфри, крепко прижавшись к его груди. Он обнял ее и оглядел притихшую толпу, которая хоть и была охвачена азартом, но не посмела продолжать бесчинства в присутствие молодого господина.

– С каких пор, вы, баронские поданные, пренебрегая законами короля и своего феодала, решаете творить самосуд? – громогласно вопросил паренек, твердым взглядам, смотря в лица, растерянных людей. – Или вы наглотались дыма от пожарища и возомнили себя инквизиторами? Возможно, я что-то упустил, и Тивар издал указ, где прописано, что с этих самых пор, любой мелкий храмовник может ткнуть в первого попавшегося мендарвца пальцем и объявить его колдуном? Без доказательств, без справедливого суда, уповая лишь на слово, брошенное надменным рясником?

Сельчане опустили глаза, мечтая провалиться сквозь землю. Негодование Годфри было также неприятно, как и ярость Бальтора Данкоса или, упаси Создатель, короля. Беда заключалась в том, что юноша был частично прав. Люд кинулся за Ребеккой Лангрен лишь потому, что один из священнослужителей, без подтверждения злодеяний, обвинил ее в пособничестве Тьме.

– Он околдован ведьмой! – внезапно взвизгнул Конлет, очнувшись от оцепенения.

Когда победа была в его руках, церковник не желал отступаться, даже если предстояло противостоять тщеславному и зазнавшемуся дворянину. Свиные глазки адепта Тарумона Милосердного налились кровью. Мелкий выскочка прилюдно наградил его оплеухой, а сейчас вознамерился утянуть из-под носа, заработанную непосильным трудом славу.

Годфри, не удостоив взглядом храмовника, продолжал взирать на сельчан, успокаивающе гладя Ребекку по голове.

– Если, кто-нибудь из вас попытается причинить вред этой девушке, ее семье, или кому-либо другому, без свидетельства вины, я вам обещаю, что нечестивец, решившийся на такой опрометчивый шаг, предстанет пред взором самого Тивара. И поверте слову барона, все муки мира вам покажутся усладой, по сравнению с теми пытками, что уготовят для вас палачи Его Величества…

Внезапно испуганный крик пронесся над толпой, неистовым ураганом. Завопили те зеваки, что стояли в первых рядах и могли лицезреть, представшую картину воочию.

Ребекка почувствовала, как что-то липкое и горячее брызнуло ей в лицо. Она распахнула глаза и с ужасом узрела, длинное острие копья, торчащие из груди друга. Тело барона обмякло, и теперь златовласка держала Годфри в объятьях, а не он ее.

Брат Конлет без зазрений совести выдернул пику из тела юноши, злорадно скалясь. Стражник, у которого храмовник отобрал оружие, словно задеревенел. Он где-то в глубине души осознавал произошедший кошмар, но не желал верить, что безумное действие, совершенной священнослужителем, случилось наяву, а не в дурном сне.

– Он был потерян для Создателя! – воскликнул Конлет, тряся пикой в воздухе. – Ведьма зачаровала его! Окажись Его Величество на моем месте, то поступил бы точно так же! Ибо наш милостивый правитель чтит писание Пророка и призирает еретиков! Не я признал эту девушку виновной! Верховный жрец! Вы сомневайтесь в решение капеллана, и мыслете, что он стал бы понапрасну наговаривать на честных граждан? Его Преосвященство никогда не выдвинет обвинения против предполагаемого отступника, не обсудив его с королем!

В толпе послышались робкие перешептывания. Одни со слезами на глазах, глядели на умирающего господина и златовласку, которая опустилась на землю, вместе с неподвижным телом барона. Другие были готовы признать, что, как ни крути, но в словах храмовника кроется истина.

Ребекка, захлебнувшись в немом стоне и дрожа всем естеством, склонилась над Годфри, крепко прижимая его к себе. По ее щекам ручьями текли слезы, перемешиваясь с кровью юноши, обагрившей лицо. Она чувствовала аромат цветочного мыла и тошнотворный запах смерти, что исходил от друга. Собирательница душ солнечным затмением, подобным холодному савану, накрывала лик светловолосого паренька.

«Я заберу тебя у него, а его отберу у тебя» – звучал в голове шелест голосов Темноликой. Сон… Гадкий сон, что стал пророчеством…

– Прости меня… – прошептал Годфри, выплевывая собственную кровь, которая пошла горлом и пенилась в уголках рта.

– За что? – всхлипывая, пробормотала златовласка, пытаясь утереть алые следы с лица юноши.

– За то, что не смог тебя уберечь… За то, что недостаточно любил тебя, чтобы спасти. За тот поцелуй, что украл без твоего ведома…

Ребекка заревела в голос. Слова друга жгли сердце больнее, чем огонь пожара, неумолимо выжигающий деревню дотла.

– Это я виновата. Из-за меня… Из-за меня…

Годфри попытался улыбнуться, но кровавый кашель, вперемежку с хрипами, не дал ему этого сделать. Он коснулся указательным пальцем серебристого локона девушки, покрытого багровыми пятнами.

– Я всегда был готов отдать свою жизнь Собирательнице душ, в обмен на твою. Правда, не думал, что произойдет это так скоро… – Годфри вновь одолел приступ кашля. Казалось, еще немного и он захлебнется в собственной крови.

Внезапно кто-то подхватил Ребекку под руки и стал с силой оттаскивать от барона. Девочка, дикой рысью, что обитает на горном плато Билстока, стала вырываться. Она царапалась, кусалась, шипела, визжала, стремясь травмировать захватчиков. Слезы застилали глаза, но даже через мутную пелену, ей удалось разглядеть, как фигуры, подняли тело юноши с земли и понесли куда-то, в толпу.

– Будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты! – кричала она, пытаясь освободиться из плена недругов.

Кто-то схватил ее за ноги, чтобы она не брыкалась. И ее поволокли в противоположенную сторону. Вот только, донести до места назначения, не удалось. Реки теплой и склизкой жидкости потекли по волосам и лицу, пропитывая платье. Хватка ослабла. И девочка почувствовала, как боль пронзила ее тело, когда она ударилась спиной о твердую почву двора.

Отплевываясь, Ребекка пыталась привстать, но огромная черная лужа, в которой она барахталась, не позволяла подняться на ноги. Златовласка скользила и вновь падала. Кровь и слезы не давали возможности осознать, что происходит. Она слышала булькающие звуки, исходящие от умирающих рядом с ней людей, дикие крики сельчан, разбегающихся в панике. Страх, ужас, отчаяние, неопределенность – все смешалось. Ребекка Лангрен, сквозь шквал эмоции, старалась убедить себя, что случившиеся события, всего лишь дурной сон, накрывший внезапно сознание. Сновидение, что оборвется, как только она проснется и откроет глаза.

Небольшая процессия, в которую входил Верховный жрец и барон, неспешно двигалась от замка к Дубкам. Бежать на пожар высокопоставленным особам, сломя голову, было непристойно. Сын феодала, в отличие от отца, помчался в Дубки стремглав. Горячее юное сердце всегда жаждет оказаться первым в центре событий.

Кортеж сопровождали два паладина и десяток стражников. Псилон Герион Виэнарисс гордо восседал на своем жеребце, по правую руку Бальтора Данкоса. Он мог остаться в замке, и проигнорировать неурядицы небольшого удела, но что-то подсказывало ему, что пожар в деревушке, связан с делами ордена. Данное стечение обстоятельств не могло быть простым совпадением.

Капеллан насторожился, как только из уст секретаря прозвучала громкая фраза: горит дом травницы. Верховный жрец не стал пренебрегать зацепкой. Он разослал храмовников по окрестностям, и один из них, как раз должен был проверить хижину старой Беллы. Псилон, конечно, не предполагал, что старушка окажется настоящей чародейкой, но следуя чутью, он был вынужден опровергнуть свои догадки, уповая на то, что они не подтвердятся.