Кхаа Тэ

– Таким способом мы лишь навредим ему, а точнее, собственноручно отправим Ноэла в чертоги Дероды. Колдунья Сеньи оказалась намного хитрее и сообразительней, чем мы подразумевали. Она не просто пожирательница энергии живого, она искусный стратег, знающий толк в том, как вести продолжительную войну. Мне думается, что ведьма сразу же не умертвила его по крайне важной причине. Она догадалась, кто он такой. Нужно быть простофилей, чтобы затеять вражду с Цитаделью. Если бы Ноэл пал от руки твари Тени, то Магистры непременно бы объявили охоту на нее. А привязав аскалионца к себе, ведьма надеялась заполучить гарантию собственной безопасности. Не настолько Верховные безрассудны, чтобы принести в жертву талантливого волшебника ради погибели одной, пусть и могущественной, колдуньи. Если мы потеряем его, то просто разорвем связь. А упаси Создатель, причиним вред ведьме – ее последний вздох, станет последним вздохом Ноэла.

Травника охватила ярость. Он жаждал отчитать Визиканура за его беспечность, самолично уничтожить ведьму, и даже был готов выразить недовольство Эуриону, который не воспрепятствовал Ноэлу, когда тот, решил в одиночку отправится в Пустошь.

– И что теперь делать? Мы будем просто смотреть, как он чахнет на глазах, пока монстр утоляет жажду? – с надрывом воскликнул травник. Понимание того, что участь друга была предрешена, разрывало его душу на части. Он не мог смериться с тем, что потеряет единственного верного товарища в Аскалионе. Правда у него останется еще Меус и Псилон, хотя последнего трудно назвать другом, скорее братом доброго приятеля.

Рейвен задумчиво потер седину подбородка. Был один вариант, но весьма сомнительный. Ведьма тянула время, наверняка разрабатывая план побега в другую часть Большой земли. Час? День? Неделя? Магистры могут использовать отведенный срок, дабы совершить одну лишь попытку, способную спасти пресловутого волшебника.

– Подлечи его. Вливай в него тройную дозу эликсира регенерации каждые четыре часа, а раны непременно обработай бальзамом, содержащим аритовую эссенцию. Она ослабит связь с колдуньей. Пусть, создание мрака довольствуется крохами энергии, что ей удастся подобрать, пока действует мазь. Покуда наш подопечный будет приходить в себя, мы придумаем, как изловить эту тварь, не убив ее. Но оборвать нити с ведьмой под силу только Визикануру. Он должен умертвить ее самостоятельно. Погибнет колдунья Сеньи – Ноэл будет свободен и угроза встречи с Темноликой, вновь отпадет на неопределенный период.

Барк облегченно вздохнул, услышав, что существует маленькая лазейка, способная дать шанс чародею снова выбраться живым из передряги.

– Спасибо, – тихо вымолвил он.

Рейвен понимающе кивнул и бесшумно покинул комнату. Он даже не взглянул на воспитанника, который в данный момент был похож на живого мертвеца, призванного ополоумевшим некромантом.

Волшебника высшего ранга ждало весьма неприятное занятие – встреча с Великим магистром. Эурион будет крайне недоволен и ворчлив, когда Рейвен постучится в дверь.

Верховный чародей терпеть не мог, когда его тревожили среди ночи, ибо здоровый сон залог долголетия и восполнения энергии. Внезапно случись пришествие Кхаа или Дейры Лаура, Главный магистр бесцеремонно выставил бы и того и другого за порог своей опочивальни, посылая в адрес проклятья и рекомендуя записаться на прием, да и не спозаранку, а после полудня.

Но сейчас Рейвену не были страшны гневные речи Эуриона. Неприятность, постигшая Ноэла, не могла ждать рассвета. Каждый миг был на счету.

Годфри Торкес Данкос, подобно бесшумному и невидимому Страннику, что преданно служат королю, проскользнул над Дозорной тропой, осторожно держа на руках, лишенную сознания Ребекку. Время приближалось к утру, и караул копейщиков да лучников потерял бдительность, мечтая поскорее смениться да отправиться в теплую постель. Юноша возблагодарил Создателя, что златовласка не очнулась, пока он нес ее, ступая по поваленному древу, и внимательно наблюдая за стражей. Барона удивило, что у стены, напрочь отсутствовали храмовники, которые за последний месяц постоянно околачивались неподалеку от охранников. Но такие изменения были к лучшему. Священнослужители, куда прозорливее недотеп в доспехах с копьями и луками наперевес. Если бы Ребекка пришла в себя и, не уразумев, где находится, начала сыпать вопросами, бело-зеленые хитоны непременно бы приметили их, и тогда беды не миновать.

К счастью, златовласка открыла глаза и с удивлением уставилась на Годфри, лишь тогда, когда они пересекли границу. Как и предполагал юноша, девушка не осознала, где пребывает и каким образом, оказалась на руках друга. Молодой барон почувствовал, как тяжкий груз спал с души, словно чугунные цепи, сдавливающие грудь и не позволяющие свободно дышать, вмиг обратились в прах. Если бы Ребекка не очнулась… Он даже думать не хотел о такой перспективе, что способна была свести его с ума.

– Куда ты меня несешь? Что произошло? И почему мы вернулись в Дубраву? – оторопело прошептала девчушка, вертя головой во все стороны. В ушах гудело, а зрение с трудом фокусировалось на ночном пейзаже, словно Ребекка, только что откинула полог кошмарного сна и пыталась привыкнуть к реальности.

Годфри остановился и осторожно опустил девушку на землю. Ноги ее не слушались, и юноша, заботливо придерживал златовласку за талию, дабы она не упала. Рядом находился узкий поваленный ствол, и он, вполне, подходил для скамьи. Паренек, обняв крепко Ребекку за плечи, подвел ее к дереву и усадил.

– Как ты себя чувствуешь? – тревожные нотки проскользнули в его голосе.

– Немного голова кружится и все тело ватное, словно я проспала неделю и у меня занемели конечности от неподвижности.

– Слава Создателю, эти симптомы не предрекают опасный недуг, – на лице Годфри проскользнула улыбка.

– Я упала снова в обморок? Но, как это произошло? – потирая висок, прошептала златовласка, пытаясь вспомнить последние мгновения, до того, как с ней случилась неприятность.

Юноша закусил губу, лихорадочно соображая, стоит ли рассказывать подруге о мистических событиях или же оставить ее в неведеньи.

– Ты совсем ничего не помнишь? – осторожно поинтересовался он.

Серо-зеленые глаза девушки стали серьезными. Она нахмурилась, стараясь прочесть последнюю главу памяти, что болезненным покалыванием отразилась в голове.

– Помню, как мы шли по приграничью. Затем, что-то привлекло мое внимание и я… – девочка сморщилась, словно попробовала на вкус кислую вишню. – А потом шепот и мерцающая мгла затуманили разум… Этот шепот пел и убаюкивал меня, порождая в душе огонь… Нет, два костра! Один темнее ночи, другой сродни алой крови…

Годфри терпеливо слушал подругу, с горечью осознавая, что происшествие в лесу не оставила следов в воспоминаниях девчушки. Не единого мгновения, ни проблеска.

– Где Нейвис? И где Карро? Где шкатулка? – голос златовласки задрожал, а в глазах появился неподдельный испуг.

– Тихо, тихо, успокойся! Я все тебе сейчас объясню, – прошептал юноша, обнимая нежно златовласку, и прижимая ее голову к груди. Теперь Ребекка не была холодна, как лед, ее кожа пылала. Он чувствовал жар, исходящий от девушки даже через ткань рубахи и плаща. Годфри мог бы просидеть так вечность, просто прижимая златовласку к себе. Без слов, без движений, но чувствуя эту близость. Вдыхая аромат ее волос. Ощущая каждой клеточкой, как бьется ее сердце. Он не мог ей лгать, как бы ему не хотелось.

Он не отпускал ее до тех пор, пока не окончил рассказ, поведав о событиях на поляне. Единственное, что не в силах был истолковать молодой барон – это исчезновение ворона и шкатулки. Он обыскал окрестности, но птица и котомка словно растворились во мраке леса.

– Смилуйся надо мной, Тарумон Милосердный, – прошептала Ребекка. – Надеюсь, Карро, вместе с ларцом, отправился в Морен. И не стал добычей зловещего создания.

– Завтра я постараюсь разузнать у своего друга какую-нибудь информацию о вороне, – попытался успокоить девушку Годфри, но его слова возымели совершенно иной эффект.

Ребекка резко отстранилась от юноши и с непониманием окинула его подозрительным взглядом.

– Друга? У тебя есть друг на Большой Земле, а ты все это время молчал?

Годфри тяжело вздохнул. Надо было раньше рассказать златовласке о гноме. Сейчас беседа может вылиться в обиду и придирки. Но по велению судьбы, молодому барону не пришлось пускаться в долгие разъяснения. Неподалеку, послышались чьи-то голоса, и свет десятков факелов озарил Дубраву. Наполовину обнаженные ветви деревьев и кустарников, открывали приемлемый обзор. Бело-зеленые хитоны, схожие с заблудшими призраками, мелькали повсюду, и они стремительно приближались к парочке.

– Храмовники… – позабыв о гневе, испуганно прошептала Ребекка. – Они идут за нами…

Паренек оглядел внезапно посветлевшую чашу. Бежать было некуда, да и спрятаться они не успеют. Хладнокровно и бегло оценив ситуацию, юноша тут же нашел решение. Покорнейшая благодарность книгам о приключениях, что ему удалось прочесть! Он взял лицо девушки в ладони и ровным тоном произнес:

– Бекка, слушай меня внимательно и не перечь. Есть одна возможность уклониться от расспросов церковников, но вряд ли тебе такой вариант придется по нраву. Если мы избежим проблем, то после, ты вправе меня наградить сотней оплеух. Ты даже можешь меня убить, если тебе заблагорассудиться, – на его губах промелькнула печальная улыбка.

– Ладно, – быстро кивнула девушка, но бить или лишать жизни друга, она не собиралась, какой бы ужасной не была его задумка. Огни приближались с неимоверной скоростью, словно грозя, тут же, отправить двух ребят на костер.

Годфри ловко протянул руку к голове Ребекки и одним движением растрепал ее золотистые волосы. Затем он откинул назад полы своего плаща и выправил рубаху из брюк. Когда юноша протянул ладонь к груди девушки, дабы развязать шнурок, она испуганно подалась назад. Но парень, обхватил ее за талию и настойчиво притянул к себе.

– Доверься мне, я не причиню тебе зла, – прошептал он. Ребекка, тяжело дыша, кивнула, почувствовав, как корсет ослабевает, обнажая тонкую ситцевую нательную сорочку. До нее стал доходить смысл аферы задуманной Годфри, и от осознания того, что может произойти дальше, она сгорала от стыда.

Голоса становились все явственнее. А свет факелов, устрашающими багровыми бликами, заплясал на пылающем от смущения лице девчушки.

– Я клянусь, что за этот поступок, я буду просить у тебя прощение до конца жизни, – пытаясь сохранить самообладание, проговорил молодой барон.

– Годфри, пожалуйста, давай мы обсудим это позже, – еле слышно произнесла Ребекка. Его действия, в иной ситуации были бы неприемлемыми, и она точно наградила бы дворянина пощечиной, но сейчас, они спасали их от виселицы и костра. Златовласка готова была предстать легкомысленной особой в глазах селян, но только бы не оказаться в плену у адептов Тарумона Милосердного, не попасть в мерзкие лапы Тивара, не подвергнуть опасности отца и братьев.

В следующее мгновение, пламеники окружили их со всех сторон, а голоса братьев Вечного Света, словно рой злобных ос, зажужжал в ушах, но Ребекка ни видела и не слышала всего этого. Она почувствовала, как рука Годфри, задрав платье, осторожно легла ей на бедро, а его губы прильнули к ее устам.

Никогда доселе, златовласка не знала вкуса любовных игр. Она не ведала ничего о поцелуях или прикосновениях Эйги, что правила человеческими эмоциями. Истории, о скрепление сердец между людьми, ей были знакомы со слов матери, но в них отсутствовали детали.

Девочка ощутила, как ее щеки вспыхнули, и волна стыда окатила тело, но отступить она не могла, ибо сейчас на нее с Годфри, разинув рот, взирало несколько десятков храмовников.

Прелюбодеяние, среди сановников ордена Тарумона Милосердного, считалось непростительным грехом. Ибо сам Пророк хранил целомудрие до той роковой минуты, пока пламя костра не начало пожирать его плоть.

Но не все братья и, тем более, Верховные жрецы следовали уставу. Частенько можно было видеть церковников в борделях Мендарва, а некоторые даже осмеливались заводить себе любовниц. Но жалование священнослужителей разнилось, а плотские утехи для адептов Вечного света были доступны, лишь под мелодичный звон монет. Те, кто не достиг высшего чина и не обогатился, порой так и доживал свой срок, не вкусив плодов запретной любви.

Большинство присутствующих храмовников, включая брата Конлета, принадлежали, как раз к той незавидной части ордена. Узрев в Дубраве, предающуюся любви молодую парочку, они оторопели, вытаращив глаза, а некоторые, стали пунцовыми, эдакими спелыми помидорами на грядках фермеров.

Гробовое безмолвие и тихие вздохи продолжались недолго. Скинув с себя пелену потрясения, брат Конлет обрел, наконец, дар речи.

– Да осветит ваш путь свет Тарумона Милосердного, – неровным голосом, но вполне громко произнес он.

Годфри с неохотой оторвался от губ Ребекки, но продолжая ее крепко прижимать к себе, неторопливо повернул голову к храмовнику.

– Да, снизойдет Его Благодать на ваше чело, – недовольно проговорил паренек, стараясь поставить в известность священнослужителя, что крайне огорчен тем, что его отвлекли от плотских забав.

Брат Конлет, почувствовал, как в его тщедушном разуме воспламенилась искра ярости. Этот зазнавшийся щенок, не только кичился своим титулом да холодно относился к представителям церкви, так еще бесстыдно развлекался с местными девицами в лесу, пренебрегая приличиями.

– Позвольте полюбопытствовать Ваше Высочество, чем вы занимаетесь в столь поздний час под сенью Дубравы? – речь храмовника звучала елейно, не выдавая презрения.

Ребекка стыдливо уткнулась лицом в плечо Годфри, вложив в руки друга бразды правления своей судьбы. Златовласка, даже если бы и пожелала, не смогла промолвить ни слова. Она усердно стремилась унять дрожь, которая охватила тело, то ли от страха, толи от стыда, то ли от минувшего поцелуя. Да к тому же, ладонь Годфри все еще находилась на ее бедре, и казалось, обжигала, подобно раскаленной стали.

Но сам юный барон был холоден, словно лед, как и полагается аристократу. Его губы скривились в усмешке. Он одарил священника ироничным взглядом и лишь потом, с ехидством промолвил:

– А что вам пришло на ум, когда вы созерцали нашу тайную встречу?

Бордовая краска залила лицо и лысину, идеально сияющую в свете луны, а в душе упитанного святоши разразилась буря, готовая вырваться наружу смертоносным ураганом. Ярость подстегивалась тихими смешками, что раздались в рядах храмовников.

– Вы прелюбодействовали, – брезгливо процедил он, надеясь этим задеть заносчивого дворянина.

Годфри хитро улыбнулся и рывком головы откинул назад прядь светлых волос. Этот толстяк явно точил на него зуб. Ну, что же, и молодой барон не намерен оставаться в долгу.

– У людей, не обладающих саном, происходящие события носят множество названий. Мы занимаемся любовью, предаемся усладе, утопаем в объятьях страсти, наслаждаемся плотскими утехами…

– Достаточно! – резко оборвал его храмовник, озлоблено сверкая глазами, когда смешки в толпе братьев стали громче. А один из адептов вовсе вынул из сумы на плече уголек да обрывок бумаги и стал спешно записывать слова юноши.

– Я искренне рад, что донес до вас смысл моих действий в лесу. А теперь, если вы не против, могу ли я продолжить? И желательно, без вашего присутствия, ибо боюсь, что наш милостивый Пророк, взыщет плату со всего ордена, если вы так и будете лицезреть, как я утопаю в объятьях этой юной девы.

Была бы воля брата Конлета, он бы, сию же минуту, схватил этого наглого мальчишку за его белобрысый хвостик и хорошенько бы ударил оземь. Но первое правило устава гласит: что храмовник, избравший путь Вечного света, не должен проявлять негативных эмоций, а следовать ученьям Пророка, то есть, все поступки совершать хладнокровно, тщательно взвешивая факты и доказательства.

– Мне очень жаль, Ваше высочество, но вам придется покинуть Дубраву. Ибо, я нахожусь здесь по распоряжению капеллана, – с нескрываемым злорадством, промолвил он.

Ребекка почувствовала, как ее сердце бешено заколотилось, она еще крепче прижалась к Годфри, ощущая его ровное дыхание и крепкую руку на своей талии. Храмовники рыщут в лесу по указу Верховного жреца? Не к добру это!

– Не будете столь любезны, огласить сие распоряжение, – непринужденно проговорил барон, успокаивающе проведя ладонью по спине златолвласки.

– Я не обязан…

– Обязаны, Ваше преподобие! – бесцеремонно перебил юноша.– Любое распоряжение капеллана должно быть донесено до владельцев феода. Вы можете отнекиваться перед крестьянами, ремесленниками, купцами, но не передо мной. Я знаю законы Мендарва, не хуже вашего. Если вы помните – я сын барона, а не оборванец, ютящийся в канализации Форга! – Годфри повысил голос, а во взгляде блеснули искры негодования.

Брат Конлет тоже одарил юнца испепеляющим взором, и, стремясь не потерять контроль, с натугой продекламировал указ Псилона, который знал наизусть.

– Его Преосвященство, получив известие о проникновение нелюдя на территорию государства, изволило вернуть труп эльфа в замок, для проведения научных экспериментов, что поспособствуют в дальнейшей борьбе с недругами. На данный момент, мы ищем тело лазутчика, которое пропало. Мы искренне надеемся, что его еще не растащили звери по частям.

– Ясно. А какое отношение имеют мои любовные утехи к нелюдю? – опять иронизировал Годфри, желая добить неприятного типа, готового лопнуть от исступления.

– Ваше Высочество, – вмешался внезапно брат Лойд, который служил уже много лет в часовне замка. – Нам очень жаль, что мы прерываем ваши забавы, но дело крайне серьезное и присутствие мирян в Дубраве – сейчас не лучшая затея.

Молодой барон закусил губу. Противостоять старому священнослужителю, которого знавал с детства, он не намеривался. Война с братом Конлетом, не должна была коснуться остальных церковников.

– Хорошо, Ваше преподобие, я покину лес сию же минуту, уповая на то, что если мне вдруг взбредет в голову заняться «прелюбодеянием» на лугу, вы не станете и оттуда меня изгонять.

– Смею заверить, что такого не произойдет, Ваше Высочество. Мы обыскиваем лишь лес, – убедительно произнес брат Лойд, и уважительно поклонился.

Брат Конлет держался из последних сил, чтобы не взорваться. Мало того, что баронский отпрыск целенаправленно издевается над ним, так еще и этот мелкий церковник влез в разговор адепта, стоящего на ступень выше в иерархии ордена. Темный червь ненависти, все яростней прогрызал дупло в естестве брата Конлета. Он поклялся, что однажды, этот своенравный малец, ему заплатит за все насмешки, втройне. Все нечестивцы, кто хоть раз посмел перейти дорогу – заплатят ему!

– Да озарит Вечный Свет ваш путь в этом беспокойном и темном лесу, – с сарказмом протараторил Годфри и, подхватив Ребекку на руки, поднялся с бревна.

– Да, прибудет благодать Тарумона Милосердного, с Вашим Высочеством, – хором ответили храмовники, и лишь брат Конлет, для видимости, шевельнул губами, но не произнес ни звука.

Златовласка обхватила юношу за шею, продолжая прятать лицо за его плечом. Она молилась, чтобы никто из церковников не узнал в ней дочь Лангренов. К счастью, бело-зеленые хитоны не осмелились поинтересоваться у наследника феода личностью его спутницы. Молодому дворянину инцидент в лесу ничем не грозил, а девчушка, будь она узнанной, не избежала бы клейма позора. Но, как и обещал Годфри – он спас их от неурядиц.

Храмовники не сдвинулись с места, пока силуэт Данкоса не исчез среди деревьев. Брат Конлет еще долго с ненавистью вглядывался во тьму Дубравы, словно надеялся, что свирепый взор настигнет стервеца и разотрет его в пыль.

– Ваше преподобие, скоро рассвет. Мы должны до прибытия капеллана отыскать пресловутого эльфа, которого уволок в чащу зверь, – оторвал храмовника от созерцания дебрей один из послушников.

– И чего вы ждете? Моего особого распоряжения? Или вы думаете, что я вас за собой поведу, как Тарумон Милосердный, вел последователей в толпы несведущих? – негодующе прорычал брат Конлет. – Рассредоточьтесь и обыскивайте каждый куст, без моих напоминаний!

Адепты ордена бросились врассыпную, стремясь не угодить в рытвины, вероломно прикрытые опавшей листвой и не напороться на острые сучья поваленных деревьев. Никому не хотелось навлечь на себя гнев Верховного жреца, который будет крайне недоволен, если его указ останется неисполненным.

Псилон Герион Виэнарисс, гордо восседал на гнедом жеребце, надвинув на лоб капюшон темно-синего бархатного плаща. Рядом с ним, рысцой скакали грозные паладины, позвякивая тяжелыми доспехами в ночи. А позади процессии, плелся на невысоких кобылках, десяток храмовников, да вьючные лошади с дорожной поклажей. Верховный жрец предпочитал путешествовать налегке, избегая карет и багажных обозов.

Капеллан со свитой покинул Форг ночью, желая достигнуть Дубков к утру. Барон и его подданные будут удивлены, увидев главу ордена ранее срока. Неожиданность – превосходный шпион, которому под силу узреть даже глубоко запрятанные тайны.

Псилону пришлось отменить встречу с Тесси, ради этой поездки, но он намеревался наверстать упущенные моменты по возвращению. Немая рыжеволосая любовница будет предано ждать, готовая исполнить любую прихоть капеллана.

Мысли бывшего магистра Аскалиона переключились со сдобной красавицы на утонченный стан Хоноры. Черты полудемонессы, с надменным выражением лица, спустя столько лет, все еще волновали его душу. Пожалуй, она была единственной женщиной, которую он когда-либо любил и неистово ненавидел.

Зазнавшаяся чародейка отвергла его искренние порывы! Посмела насмехаться над его истинными чувствами! Чувствами, которые он не испытывал ни к кому более! Она сама виновата в тех бедах, что приключились с ней! Не стоило демонице подвергать чародея унижениям и издевкам!

Псилон сжал поводья. По его худощавому телу, забывшему, что такое ратные тренировки, прошла дрожь. Каждый раз мурашки покрывали его кожу, когда он поднимал из недр памяти ту ночь. Единственную, что ему удалось провести в чертогах Хоноры.

Что стало с волшебницей после? Жива ли она? И помнит ли о нем? Нет, Хоноре вовек не забыть аскалионца, посмевшего сломить демоническую гордость! Аскалионца, навсегда оставившего клеймо на ее изящном теле и ледяной душе! Наверняка он приходит к ней в кошмарах, напоминая о даре, что оставил ей на память.

Заключая в объятья Тесси, Верховный жрец, то и дело, видел перед собой пустые темные глаза чародейки, кривую усмешку, когда яростно рвал ее шелковое платье, обнажая грациозный силуэт. Он чувствовал ее презрение, когда вместо ответных ласк, она, тряпичной куклой, лежала на алых простынях в своих покоях.

Ярость и боль смешались в винном кубке, превращаясь в яд и раздирая разум. Она решила поглумиться над ним, заманив в свое ложе, унизив его мужское самолюбие!

Что же, Псилон нанес чародейки ответный удар, разбив не только ее гордость, но и размазав ее репутацию, словно тяжелый сапог, раздавливающий перезревший плод по каменной мостовой.

Он почти тридцать лет с упоением вспоминал ее дикий крик, когда она осознала, что произошло. Нестерпимая боль, жарким огнем обожгла ее чрево, вгрызаясь в естество демоницы и лишая выбора. Она стонала не от страсти, а от бессилия и ужаса. Злая шутка обернулась для нее проклятьем, оковами, которые до скончания времен будут связывать чародейку с Псилоном.

Гордая надменная, пренебрегающая чувствами других, стала заурядным сосудом для амбициозного и злопамятного аскалионца, в гневе решившего отдать единственное зерно, той, которую полюбил, той, что насмехалась над ним, той, что возненавидела его до скончания времен.

Хонора поплатилась за свое высокомерие сполна! Правда, благодаря возмездию Псилона, она стала бессмертной на короткий срок. И все ее попытки лишить себя жизни или избавиться от частицы пресловутого мага, были тщетны.

Спустя годы аскалионец пытался ее отыскать, вот только демонесса, похоже, провалилась сквозь землю. Но чародей знал, теперь осколок его сущности будет вечно с ней, куда бы Хонора не сбежала. И когда-нибудь, вероятно, Верховному жрецу ордена Тарумона Милосердного удастся взглянуть на свое лучшие творение, созданное в порыве отчаяния и презрения.

Капеллан самодовольно улыбнулся. Он любил побеждать, пусть и нечестным путем. Хонора была унижена и уничтожена, а теперь в руках Псилона оказалась еще одна демонесса, да к тому же, чистокровная.

Однако Табора не вызывала в нем низменных чувств, да и тащить к себе в постель пассий братьев, он брезговал. Но рыщущая в Дубраве бестия, могла послужить на славу не только в любовных утехах. Когда Псилон обустроится в замке барона, он обязательно навестит давнюю знакомую. Напомнит о сроках и намекнет, о долге.

Приграничье становилось под вороном все зеленее и зеленее, полностью переходя во власть магии Круана. На горизонте, небо еле заметно окрасилось в пурпурные тона, оповещая о скором рассвете. До эльфийского дворца придется лететь не меньше суток, с короткими передышками. Узелок с мандрагорой был весьма тяжел, и хотя клюв Карро выдержал бы, куда более объемный груз, такие длинные дистанции с багажом, стремительно навевали усталость.