А вот был случай (рассказы геолога)

В первом полевом сезоне Осташкин хотел проверить метод укрупненного шлихового опробования (УШО) в районе одного из кимберлитовых полей, взяв его за эталон, и заверить там как можно больше фотоаномалий, чтобы проверить кое-какую статистику.

Я вылетел в поле первым. Залетел в Нюрбу на неделю по командировке и вылетел в Жиганск. Очень мне понравилась в Нюрбе гостиница для геологов (домик для приезжих) – небольшой, чистенький и уютный.

Домик для командировочных в Нюрбе

Прилетев в Жиганск, я расположился в комнате с ребятами из партии Сибирцева, получил со склада снаряжение и продукты и стал ждать Осташкина.

А в Батагай, привычный мне Батагай, где была администрация экспедиции, я, неожиданно для самого себя, дал такую радиограмму:

«К полученному в Жиганске для партии Осташкина И. М. прошу прислать следующее:

1. Лодки резиновые ЛАС-500 – 2 шт.;

2. Консервы тушенка говяжья (страшный дефицит) – 2 ящика;

3. Молоко сгущеное (дефицит) – 1 ящик;

4. Лотки деревянные большие – 2 шт (страшный дефицит);

5. Сковороды чугунные большие (дефицит) – 2 шт.;

…и еще кое-что из посуды. И подписал – Музис В. А.».

«Пчелка» – АН-14

Прямого сообщения между Батагаем и Жиганском не было и радиограмму я дал скорее для очистки совести, так, на всякий случай. Но «там» видно так удивились моей наглости, что… дали все, что я просил. Возможно меня с отцом перепутали и на инициалы не обратили внимания. Не знаю. А может быть фамилия Осташкин свое дело сделала – он прилетел из Африки и работал первый полевой сезон начальником партии. Да и с главным геологом экспедиции он был на ты… Не знаю.

Как-то неожиданно прилетела «Пчелка» спецрейсом из Батагая, заказанная Сибирцевым и Петров, сопровождающий, сказал мне: – Там твоя заявка. Тут уж пришла пора удивляться мне самому… Как все удачно совпало.

Присланы были два огромных фанерных ящика с 500-ками (заводская упаковка), и консервы, и сковороды (чему я особенно порадовался), и кастрюльки.

Скоро прилетел Осташкин с рабочими и Сашей Арефьевым, и мы вылетели к месту полевых работ. На этом участке был оставленный геологами-разведчиками Амакинской экспедиции геологический поселок (в связи с окончанием работ).

Мы выбрали для жилья большую избу с двумя комнатами (по 30 кв. м.), прихожей и кладовкой. Это была изба то ли администрации, то ли камеральная.

В оставленном поселке геологов

В первые же дни мы застеклили поврежденные окна из найденного целого блока оконного стекла (я поразил Осташкина, достав из своих запасов стеклорез), починили крышу найденным рубероидом, сколотили нары и я даже притащил из одной избушки самодельную, но искусно сделанную, кресло-качалку.

Полазив с Осташкиным по отвалам всех ранее выявленных кимберлитовых тел этого поля, а они располагались довольно компактно, отобрали образцы пород и отшлиховали нижние части склонов и ручьев. Убедившись, что я хорошо ориентируюсь по аэроснимкам, он оставил меня заверить полсотни выделенных фотоаномалий, а сам сплавился вниз по реке, а затем перелетел на реку Тюнг, где базировалась партия Сибирцева.

Интересна конструкция его сплавного сооружения: катамаран из двух 500-к он поставил на плот из сухих досок, к которому приделал четыре полоза-салазки (как санки). Понтоны жестко прикрепил к плоту. Таким образом увеличилась загрузка лодок, а их днища были надежно защищены от порезов на перекатах.

Сооружение, конечно, довольно тяжелое и не очень хорошее для мелких рек с перекатами, но довольно остойчивое и удобное для рек с глубокими плесами.

Проводы Осташкина И. М. на р. Улах-Муна

Мы помогли им сплавиться по Улах-Муне, протащив их «сооружение» до ее устья (километров 10—12), а дальше по Муне они сплавлялись вдвоем.

Саша

Проводы… Река Муна

Саша Арефьев – инженер-электронщик, страстный охотник и любитель-рыболов. Саша сделал и подарил мне искусно сделанный из напильника нож с витой деревянной ручкой в деревянных ножнах, стянутых медными кольцами из гильз.

Это был один из самых удобных моих ножей, помимо двух немецких штыков и перочинных ножей.

Один штык-нож, толи от немецкой винтовки Маузер, толи от финской я выкупил за пару бутылок у своего коллеги-приятеля. Нож был какой-то непрезентабельный, что-ли, тупой, с немного укороченным лезвием, без накладок на ручке и без гарды. Но я сразу оценил его перспективу и отнес на рынок к точильщику. Тот сказал:

– Покажи!

Но, стоило мне только вытащить его чуть-чуть из внутреннего кармана пальто, как он зашептал:

– Спрячь, спрячь…

И повел меня в какой-то подвал, где у него была мастерская. Там он наточил его до бритвенной заточки и придал отличную форму носику.

Когда приятель увидел, как выглядит теперь его нож, он сказал, что знал бы заранее, что можно его таким сделать, ни за что бы не продал.

Ножны я изготовил из деревянных тонких планок от продуктового ящика, склеил их БФ-ом и сбил маленькими обувными гвоздиками. Обтянул коленкором так, чтобы можно было надевать на ремень. А вставки на рукоятку выпилил из деревянной капы. Разделывал этим ножом только крупную добычу – сохатых.

Штык-нож от финской винтовки

Штык-нож от немецкой винтовки

Второй штык-нож в металлических ножнах мне подарил тесть.

Перочинные ножи с усиками для вытаскивания гильз из ружья я почему-то все время терял. А Сашин нож впоследствии потерял Валера Истомин, когда я забыл нож в базовом поселке, а Валера взял его и пользовался весь сезон. Ему он тоже понравился. Но в одном из маршрутов нож выскочил из ножен, а Валера этого не заметил. Одни ножны остались. Мне было очень жаль этой потери.

А одним из перочинных я спокойно и с легкостью разделал застреленную самку горного барана (в Верхоянье) – вот что значит навык. Я был выше небольшого стада, которое потихоньку продвигалось вверх. Залег за гривкой водораздела и, когда показался первый, выцелил его и выстрелил. Я видел по небольшим рожкам, что это самка, но ждать не мог – заметив нас, она вспугнула бы остальных и они бы удрали вниз. Скатившись по снежнику, она оставила на нем целую красную полосу, но когда я ее разделывал, то никак не мог найти входного отверстия. Ни входного, ни выходного! А пуля из карабина вошла, оказывается, точно в ухо.

Немецкий штык-нож. Ручку вырезал Коля Твердунов.

На весь сезон я был обеспечен продуктами, снабжен рацией РПМС времен ВОВ и тремя рабочими.

Рация РПМС

Так осуществилась моя давнишняя мечта – пожить в избе, где в жаркую погоду прохладно, где нет комаров, а в непогоду тепло от буржуйки. Сидишь у печки в кресле, качаешься, а за окошком дождик по стеклам или снежинки хлопьями… Спидола играет… Лепота!

Ну вот, теперь, когда вступление закончено, можно перейти к делу!

Я впервые работал самостоятельно и это мне нравилось. Каждый день, за исключением дождливых, мы лазили на склоны, выходили на аномальные участки, хорошо определяемые на склоне сгущением кустарника ольхи и тальника (высотой до 1.5—2 м), копали в нижней части участков сгущения кустарников закопушки до мерзлоты (см 40—60) и набирали в пробные брезентовые мешки выбранный элювиально-делювиальный материал. Затем спускались к речке и промывали суглинистую породу лотками.

Вечерком я выходил на речку со стереоскопической пластиковой 3-х метровой удочкой и на «мушку» нахлыстом на небольшой тройничок (с пучком кудрей, подвитых зажженной спичкой до кудрявости), ловил небольших хариусов. Для крупной рыбы здесь было слишком мелко. А, возможно, рыбы было мало из-за употребления при разведочных вскрышных работах большого количества взрывных работ с применением аммонита.

Куропатка сибирская

Куропатку можно было подстрелить прямо меж домиков – если тихонько идти, они выдавали себя тревожным гортанным гульканьем.

Отработав участок, мы загрузили 500-ку продуктами, спальниками и личными вещами и перебрались на несколько километров выше по речке (как «Бурлаки на Волге»). Здесь тоже были домики и бывшая обогатительная фабрика, построенная для оценки перспектив выявленных кимберлитовых тел на алмазы.

Выбрав наиболее приличный домик, накрыли крышу ярко-зеленым толстым брезентом, а чтобы не рвать его, выводя трубу буржуйки через крышу, вывели ее на чердак, а по нему металлическими коробами, разбросанными на фабрике, к не заколоченным фронтонам, и продолжили свою работу.

Забегая вперед, могу рассказать забавный случай с Колей Твердуновым, который на следующий год оказался на этом участке и поселился в этом же домике.

– Поселились, – рассказывал он, – затопили печку и я вышел из избушки полюбоваться речкой и окрестностями. Стою, оглядываю окрестности, фабрику, мимоходом глянул на крышу избушки… И оторопел! Печка топится, а ни трубы, ни дыма нет. Я бросился в избу… Печка спокойно гудит… Все хорошо… Что за чертовщина?! Полез на чердак, все понял и успокоился.

Надо добавить, что у Коли был какой-то трагический случай, связанный с угаром от печки с кем-то из его родственников, поэтому к этим делам он относился очень болезненно и осторожно.

Руины обогатительной фабрики

Что-то я никак не доберусь до основной части своего рассказа. А она произошла на второй мой полевой сезон работы по кимберлитовым телам. Но первый определил и второй. Не было бы результатов по первому, не было бы такого интересного второго. Как без начала не бывает и конца…

Поскольку незначительное количество минералов-спутников можно было принять за некую зараженность ими от уже выявленных кимберлитовых тел выше по склонам (а одна из них, располагаясь на самой поверхности сопки, давала широкий шлейф зараженности вниз и в стороны по склонам, этакий треугольник), что я отрабатывал участок, можно сказать, машинально, надеясь больше на результаты минералогического анализа. Шлихи на минанализ я отсылал относительно регулярно, ко мне оказией залетал вертолет из Жиганска и привозил свежие батареи (у меня было что-то с питанием для рации – я превосходно слышал всех, а меня только в партии Шахотько и то слабо) и даже как-то залетел сам Осташкин, озабоченный плохой связью со мной, и привез новую рацию.

Василий Георгиевич, радист базы в Жиганске, взрослый здоровенный мужчина, бывший моряк (с которым я был на ты еще с Лобуи на Колыме), осмотрев привезенную от меня рацию, перекрывая басом все станции в эфире, сообщил мне:

– Витя, что ты там мудришь, рация прекрасно работает!

Он вообще относился ко мне всегда дружелюбно и даже еще когда я работал в отряде с Шульгиной на Колыме и связь в отряде была на мне, он прощал мне, видимо, по моей молодости и уважению к моему отцу, некоторую вольность в эфире, когда я передавал: – РСГВ! РСГВ! Здесь РЖ знак Музис-младший (вместо положенного РЖ Знак М). А вообще он был очень строг в эфире. Но это отдельная история.

Изба под баню. Речка Улах-Муна

Я и сам догадывался, что дело не в рации, но, когда понял в чем дело, уже и сезон подходил к концу. Как говорится: «Дело было не в бобине…».

Так вот, шлихи я отправлял в Жиганск, а минлаборатория была в Москве, а Москва была далеко и я прекрасно сознавал, что результаты получу только по окончании полевого сезона. Но то, что работы на нашем участке будут продолжены, я не сомневался.

Мы отработали второй участок. Устроили баню в одном из домиков, а поскольку комнаты были большие, а окна разбиты, заделали все как могли и поставили две буржуйки. Получилось и тепло и свободно.

Можно еще рассказать, в чем мы выпекали хлеб. Очень просто. На обоих участках (поселках) предшественниками были смонтированы по две железные бочки, положенные горизонтально и засыпанные сверху и по бокам галькой и песком, также засыпано почти на треть и днище. Дверца – просто вырубленное топором в торце квадратное отверстие. Два часа протопки, угли выгребались, на лопате засовывались формы с тестом, этой же заслонкой вырубленное окошко заслонялось и присыпалось выбранными углями. На короткую трубу клалась обычно влажная брезентовая рукавица и плоский камень-плитка.

Хлебная печка. Вид сбоку.

Минут сорок ожидания – и достаешь испеченные буханки – вкуснейший хлеб. Особенно в почете были корочки-горбушки. В маршрутах тем о обедали – чай и хлеб с сахаром. Это потом уже, когда нам стали поставлять колбасный фарш и «Завтрак туриста» в банках (вместо тушенки) и достаточно сгущенки, мы брали с собой на обед по банке фарша или сгущенки. Банка на три-четыре человека.

С живностью было не ахти, хариуса мало, но на участке с фабрикой было небольшое озерцо и, найдя на берегу две покореженные «морды» из металлической сетки, я выправил их, привязал веревку и закинул в воду. Вечерком проверил – полно мелкой рыбешки, отдельные до 5 см. Нашел здесь же какой-то старый чайник, вывалил в него рыбешку и с полным чайником рыбешки вернулся к домику. Мелочь даже потрошить не стали, завернули в марлю и сварили ушицу, а крупных выпотрошили и даже пожарили.

К середине августа подросли и зайчата, мы не трогали их до осени, а уж когда их стало не отличить от родителей, я аккуратненько открывал форточку и щелкал по одному из мелкашки. Бывает делал засидку на верхнем этаже фабрики, вечером они вылезали из норы и резвились среди кустиков и всякого железного хлама. Они побелели и хорошо были различимы даже в сумерки на фоне желто-красного кустарника карликовой березки и зеленоватого мха.

4. ГОСТИ

Ремонт крыши. Оставленный поселок геологов

Можно еще рассказать о «гостях», которые посещали этот «эталонный» участок. Первыми высадились «мирнинцы» – небольшой отряд из трех молодых парней (геолога, радиста и рабочего) высадился у фабрики, а затем сплавился к основному поселку. Мы встретили их радушно, как положено на Севере. Поселились они в соседней с нашей большой комнате. Радист влез на крышу и воткнул в угол на коньке шест для антенны, при этом просто-напросто пробил рубероид, чем поразил меня своей «простотой». И конечно, когда пошел дождь, через крышу протекло на чердак, а с него в нашу комнату. Пришлось лезть и чинить. Поэтому и проводил я их с легким сердцем – храни нас бог от таких бесшабашных дураков.

Вторыми гостями был отряд Шахотькинцев, которые проехали мимо нас на нижний участок и обратно на вездеходе, «прибрав к рукам» несколько наших форм для выпечки хлеба, лежащих на улице возле «хлебной» бочки. «Мы сначала взяли, а потом подумали, а вдруг это ваши…» – сказали они, когда застали нас на обратном пути. Я отдал им эти формы, т.к. у меня был запас, но подумал: – «Оказывается, бесшабашное дурачье встречается не только среди мирнинцев». И еще мне было как-то неприятно, что они подстрелили прямо у нас на глазах одного из зайчат, которых мы выпасали и не трогали до осени.

Легендарный поисковик-алмазник Белик Ю. П. (справа)

Третьими был отряд из трех амакинских геологов во главе с Беликом, старейшиной Амакинки, о котором я много слышал от наших старших геологов, которые были хорошо знакомы со многими геологами Амакинки. Были с ним и две его собаки, молодой, очень резвый кобель и старенький легендарный Тюха, верный спутник Белика во всех его походах, о котором я тоже был наслышан и вот теперь увидел. Его именем он даже назвал одну из открытых им кимберлитовых трубок.

Белик тоже высадился здесь по каким-то своим делам и, закончив их, предложил мне:

– Пойдем с нами до устья.

И я с удовольствием пошел, засунув в рюкзак спальник-пуховик, банку тушенки, буханку хлеба и сахар. Одним из спутников Белика была молодая девушка Ирина, с именем которой у меня был связан целый эпизод впоследствии, когда я заверял небольшой перспективный участочек на речке Укукит.

Отобрав сверху вниз с десяток мешков с элювием склонов с шагом по 50 м, промыл его и установил, где изобилие спутников резко обрывается. На следующий день, захватив треногу с магнитометром, мы полезли на склон с твердым намерением открыть кимберлитовую трубку. Выйдя на намеченную точку, я заметил какое-то светлое пятно на лиственнице. Это был затес, на котором было написано: «Трубка ИРИНА открыта». Год и подпись – «Белик». Это был год нашей встречи на Улах-Муне. Мне было обидно.

И еще. Дойдя с ними до устья, мы поужинали, парень с девушкой стали ставить палатку, а мы с Беликом с ружьишками «отошли оглядеть окрестности озер» рядышком. Я искоса поглядывал, не проплывет ли ондатра, как посреди озера вынырнула гагара.

Гагара

Видимо, она заметила наше появление и нырнула. Гагары вообще очень чуткие. Но они редко когда улетают, предпочитают нырнуть и выплыть где-нибудь подальше. Я вскинул свою малокалиберную снайперку, на что Белик удивился:

– Ты что, это же гагара!

Надо сказать, что местные гагару за дичь не считают: и мясо ее жестковато, и обдирать сложно… А я ем ее с удовольствием – жестковата, зато мяса много и навар для бульона дает. А ощипывать и не обязательно, снимаешь кожу чулком и все. Я и ни уток, ни куропаток больше не ощипываю, просто обдираю и все.

– Да я разок стрельну, на удачу, – ответил я, понимая, что если попаду, придется раздеваться и плыть за ней.

А стрелять из снайперки – это не значит «наверняка»! Она хорошо приближает цель, но, если ошибешься с расстоянием, да еще по такой малой цели, да на воде – все равно промажешь. И я промазал.

– Пусть живет! – сказал я с облегчением, думая про себя, что и утка жива и плыть не пришлось.

Сибирский налим

Они и к рыбе так же относятся. Привыкшие к хорошей рыбалке и местные и наши из «старой гвардии» щуку и налима, например, и за рыбу не считают. Наш Иваныч, радист и завхоз партии (после Лачевского), доставая из сети щуку, презрительно выкидывал ее на берег, называя «сардоном». А мы, молодежь, после того, что видели на прилавках в рыбных отделах наших магазинов, уплетали ее, только дай. А какие котлеты мы наделали из здоровенной щуки, попавшейся нам в сеть на Колыме – до сих пор вспоминаю, облизываясь.

А на налимах наш отряд как-то весь сезон «просидел», ничего больше из живности не было (я этот эпизод в рассказе «В последний день…» описал).

И еще. Вернувшись с Беликом к лагерю, мы еще попили чайку, они стали готовиться к ночлегу, а я отошел обратно к озерам. Подстрелил там двух ондатр и, придя к палатке, подвесил тушки на лиственницу где-то на уровне головы. Забравшись в палатку, тоже улегся.

Наивная простота! Наутро, на месте тушек я обнаружил возле лиственницы лишь кусочек требухи, и ту на моих глазах «подобрал» старенький Тюха. Молодой пес просто встал на задние лапы и сдернул тушки с дерева. Сожрал вместе со шкуркой.

«Вот так похвастался», – подумал я.

А Белик сказал:

– Ондатра для собаки как лакомство.

Тоже было обидно. Но винить некого, сам виноват.

Закончив работы на верхнем участке, мы загрузились в 500-тку, сплавились на наш первый лагерь и стали ждать эвакуации. Дело это не быстрое, вертолет то занят, то «на форме», то на спецзадании или санрейсе… Здесь мы встретили и первый снег в начале сентября.

Я, правда, успел сходить к тем двум озерцам в устье и добыть нескольких ондатр. Так что на шапку хватило. Но особенно запомнилась ночевка в избушке с большой щелью между потолком и стенкой. Я затапливал большую печку (видимо хлебную), засыпанную галечником, запихивал ее дровами, долго ли нарубить, и шел в сумерках на озера. По темноте возвращался, клал на прогретую печку какой-то деревянный щит, дремал в тепле, поглядывая через щель на звезды, а с рассветом шел опять на озера. На каждом озерке оказалось по выводку, уже подросшему.

Эвакуация

Итак, мы спокойно подсобрали снаряжение, просушили и свернули 500-тку, заколотили ящики с образцами. Всю посуду и ведра сложили в большой фанерный ящик от лодки, снесли все на вертолетную площадку и прикрыли брезентом, придавив его теми же ящиками и лодкой. Оставили только личные вещи, рацию, спальники, кастрюлю и чайник…

Когда прилетел вертолет, мы загрузились и вылетели в Жиганск. Так прошел мой первый полевой сезон на речке Улах-Муна на участке Верхне-Мунского кимберлитового поля (Сибирская платформа).

Самые прекрасные воспоминания, прекрасный сезон, прекрасные дни…

Но это не конец рассказа, это только вступление ко второму сезону!

5. КИМБЕРЛИТЫ. СЕЗОН ВТОРОЙ

В Москве мы готовили материалы о проделанной работе и составлению альбомов дешифрируемости кимберлитовых тел. А их всего на Сибирской платформе было выявлено около 300 «штук». Пока получалось, что дешифрируются на аэроснимках около 15%.

– Где же твоя хваленая статистика? – сказал как-то Осташкин. – Что же ты ни одной не нашел?

Что я мог сказать? Не говорить же мне ему, что за будничностью работы и малому навыку по кимберлитам я просто механически делал намеченную работу и надеялся только на минанализ лаборатории.

Леша Тимофеев

Постепенно приходили результаты из лаборатории и вот, как-то, нам передали очередную ведомость. В основном пробы были пустые или говорили о слабом заражении, но одна проба меня поразила: она содержала минералы оливина, пикроильменита и, главное, много анкилита – не количество зерен, а процентное содержание! Много – процентов 5 (если не 15). Сейчас уже точно и не помню…

Что за анкилит? С чем его едят? Мне было неудобно расспрашивать об этом в своей партии, показывая свою некомпетентность, и, перед тем как заглянуть в учебник, я пошел для консультации в партию Сибирцева к Леше Тимофееву, моему коллеге, моему живому ходячему справочнику по всем возникающим вопросам.

Он сразу сказал, что это минерал ультраосновных пород из группы редкоземельных и в незначительных количествах встречается в кимберлитах. Я покопался в умных книжках и понял, что встреченный набор минералов присущ разным породам, но вместе они могли содержаться только в кимберлите.

И я показал результат анализа Осташкину – работает ведь статистика! Хоть одна фотоаномалия, но подтвердилась. Дешифрировалось это место ни пятном на аэрофотоснимке, ни темным шлейфом, а как разрыв структурного уступа. Вот идет уступчик по склону… и как проглотил кто-то из него кусочек…

Разрыв уступа

– На будущий сезон заверим, – сказал Игорь Михайлович. Ему передали практически весь состав партии Сибирцева и он планировал на «нашем» участке дальнейшие работы с использованием воздушной и наземной магнитометрии, попутной металлометрии по профилям наземной магнитки, горными работами (вручную, без взрывчатки) и проведением УШО по некоторым участкам выделенной нам территории.

Я наметил себе на полевой сезон крупный протяженный ручей, приток р. Укукит, по которому в большую воду можно было попробовать сплавиться на резиновых понтонах 500-ках. В приустьевых частях притоков самого ручья надо было провести УШО; навестить трубку «Обнаженная», вскрывающуюся скальным выходом по правому склону в обрыве на речке недалеко от устья ручья и заверить несколько фотоаномалий, выделяющихся на снимках темными пятнами с четкими или расплывчатыми контурами.

И вот, залетев на неделю в Нюрбу, я вновь в Жиганске, базовом поселке экспедиции. Арендуемых домов было не так уж много и мы размещались тесно, но дружно и весело. Партия была молодая, дружная и веселая, основные полевики были недавние выпускники геологического института или техникума. Мы все время подтрунивали друг над другом…

ВЕРХОЯНЬЕ

Так, поработав в Верхоянье с Башлавиным, я научился у него предусмотрительности и старался с тех пор предвидеть по возможности все, с чем можно столкнуться при проведении полевых работ. А некоторые высказывания Дмитрия Константиновича я использовал как поговорки-инструкции, чем веселил ребят и даже хмурого Осташкина.

Помню, как-то, замучавшись ждать обещаемого каждый день вертолета, Башлавин сказал: – Погоду надо ломать! Выезжаем! – И мы, сняв лагерь и загрузив вездеход, выехали в моросящую сырость к новому месту лагеря… Вертолет догнал нас через час после выезда…

– Погоду надо ломать! – улыбаясь, стали часто говорить мы, не трогаясь с места.

А как-то, вернувшись из маршрута раньше него, я решил поставить все палатки. Вездеход с имуществом как раз подошел к месту нового лагеря. Я наметил и поставил их в ряд, недалеко друг от друга, причем Константинычу предпоследней выше по течению ручья, а женскую последней. И вот, приходит Башлавин из маршрута… и вместо похвалы опять ворчит… на этот раз, что я поставил палатки слишком близко – надо было подальше, особенно женскую… Вот, тоже наука – женскую палатку ставить подальше и, желательно, за кустарником.

Стоянка геологов в Верхоянье

Или еще – Башлавин был страстный охотник, во всяком случае, любил это дело. Выбирал себе самые дальние маршруты, чтобы возможность встретить оленя или барана была наиболее вероятна и винтовка у него была, а не карабин, чтобы бить на более дальние расстояния. И стрелял он, посылая пулю за пулей, учитывая упреждение. И ведь попадал… За 300, 400, 500 метров, да ведь часто еще и вдогонку. И рабочих брал двоих, чтобы легче донести добычу до лагеря. И, кстати, он был нашим основным кормильцем.