Король-Воитель

– Трупы, – Симея произнесла это слово негромко, но так, что мы все повернули к ней головы и замерли, чтобы не проронить ни звука. – Я никогда еще не видела столько трупов. Тела… И куски тел. И существа, которые прямо в воде рвали тела на куски.

Она одним большим глотком допила вино из своего стакана и встала.

– Вот и все, что нам удалось сделать против Тенедоса.

Офицеры тоже встали, приветствуя ее и Йонга и несравненную победу, одержанную ими.

Интересно, подумал я, многие ли из них заметили, что Симея плакала.

22

ПРЕДАТЕЛЬСТВО В НИКЕЕ

Стояла прекрасная пора, когда Сезон Росы уступает место Сезону Зарождения, но все равно я не мог избавиться от дурных предчувствий. Я почти беспрерывно сражался с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать. Двадцать лет минуло под знаком кровопролития или его ожидания, и я устал.

– Так что мы будем делать, когда наступит мир? – спросила Симея.

– Теперь ты говоришь «мы». Это для меня великая честь! – произнес я, привстав в седле и поклонившись.

– Собственно говоря, из всех возможных вариантов, какие у тебя есть, меня по-настоящему устроит лишь один, – сказала Симея. – Играть в политику с моими братьями и сестрами по тайному обществу. Я даже не уверена, что Товиети пожелают войти в законное правительство. Могу поспорить, что мало кому придется по нраву пойти на компромисс с врагами, которых в прежние времена он предпочитал просто душить. Судя по тому, что мне известно, Товиети, скорее всего, начнут говорить о чистоте движения, снова уйдут в подполье и достанут желтые шнуры. Хотя я всегда останусь в душе Товиети, но думаю, что теперь это не для меня.

– Это истинное счастье для меня, – ответил я. – Мне трудновато представить себе, как я буду разговаривать с гостями: извините, но моя супруга немного задерживается, потому что ей необходимо задушить пару местных торговцев, которые заламывают совершенно несуразные цены, но она непременно придет, а вы пока что выпейте еще чаю.

– А каким будет наш дом? – спросила она.

– Не знаю, – сказал я и, наклонившись, сорвал на ходу с куста алый цветок и преподнес ей. – Я даже не знаю, хочу ли я вернуться в Симабу, хотя и ору на всех углах о том, что мечтаю о радостях жизни сельского помещика.

– И все же ты… мы… будем жить вдали от главных событий?

– Как бы не так, – ни секунды не задумываясь, ответил я. – Слишком уж крепко я увяз во всех этих передрягах. Но мы могли бы жить в… нет, пожалуй, неподалеку от города, и ты будешь держать меня в курсе всех дел. Каждый вечер ты ездила бы туда и привозила старику свежие сплетни и рассказы о последних модах.

– Ну уж нет! – воскликнула Симея. – Куда ты, туда и я.

– Знаешь, только что мне пришла в голову одна любопытная мысль, – сказал я. – Видишь ли, я никогда в жизни не думал о деньгах. Или у меня не было ни гроша, зато была армия, или же денег было столько, что я при всем старании не смог бы их потратить до конца жизни. Ну а сейчас. – Я запустил руку в кошелек и выгреб оттуда неполную горсть монет. – Это у меня осталось с… С каких же пор? С тех пор, когда мы ограбили лодку? Вот и все золото, которое у меня есть.

– Вряд ли Нумантия позволит тому, кто сделал для нее столько же, сколько ты, пропасть с голоду.

– Я не очень-то полагаюсь на людскую благодарность и великодушие, особенно после того, как беда забудется. Слишком много мне приходилось видеть изувеченных солдат, которые были вынуждены просить милостыню на улицах.

– Может быть, – с мечтательным видом продолжал я, – мне удастся подговорить Линергеса, и мы купим лошадь, фургон и станем торговать выпечкой.

– Тьфу и еще раз тьфу! – сказала Симея. – Но если уж рассуждать на эту тему… Я очень сомневаюсь, что мне когда-либо вернут владения Амбойна в Каллио, и потому, видимо, нам придется терпеть лишения. А раз такое дело, то пропади все пропадом. Давай перейдем через границу и присоединимся к твоему другу Бакру. Ты рассказывал, что негареты живут очень весело.

– А если тебя потом одолеют честолюбивые замыслы, ты всегда сможешь захватить трон в Джарре. Насколько я поняла, майсирские вельможи в основном предпочитают подставлять друг другу подножки и толкать в спину, а не заботиться о стране.

– Плюнуть и растереть! – воскликнул я. – И думать не хочу ни о каких тронах. Неужели ты можешь представить себе короля Дамастеса?

Она как-то странно посмотрела на меня, и я почувствовал, как по спине пробежали мурашки. А Симея сменила тему разговора.

– А ты обратил внимание, – спросила она, – что до сих пор ни один из нас не упомянул о женитьбе?

– А тебя это не привлекает?

– Нет, если только нельзя выйти замуж и не стать «моей» женой наподобие «моей» лошади, «моего» дома… Я не вещь и никогда ею не буду, – сказала она и взглянула на меня с яростным блеском в глазах.

– Насколько я понимаю, единственный смысл брака состоит в том, чтобы, если кто-то из супругов умрет и оставит много имущества, было ясно, кому оно станет принадлежать, но для нас, судя по всему, это не будет иметь особого значения. Или, может быть, когда появляются дети. – Она наклонилась и, громко потянув носом, понюхала цветок, который я ей дал.

– Мне кажется, что я хотела бы этого, – мягко произнесла она.

Я почувствовал пронизывающий холод, как будто по извилистой дороге пронесся порыв майсирского снежного бурана.

– Прошу тебя, Симея, – сказал я. – Пожалуйста, не говори о таких вещах.

– А почему?

Меня захлестнула волна эмоций.

– Потому что… Наверно, покажется, что я жалею себя, и, возможно, так оно и есть, но всякий раз, когда дело доходит до чего-то вроде детей и когда я долго ощущаю себя счастливым, я обязательно теряю все.

Ее лицо словно окаменело.

– Неужели ты все время будешь напоминать мне об этом?

– О, клянусь Ирису-Хранителю! – воскликнул я. – Ничего подобного я даже не имел в виду. Я не думал ни о чем, кроме того, что, когда дела начинают идти хорошо, удача всегда изменяет мне. Так что ты прикажешь делать старому солдату? Может быть, лучше вообще не иметь счастья, чтобы потом не было беды? Иногда я думаю именно так.

– Беды? – переспросила Симея. – Неужели бывший первый трибун Дамастес а'Симабу, беглый заключенный а'Симабу, генерал а'Симабу, жалуется на то, что его преследуют несчастья?

– Слава не всегда может возместить потери, – ответил я.

– Так, значит, ты испытываешь жалость к себе? Ну-ка, сейчас же нагнись и позволь мне поцеловать тебя.

Я повиновался, чувствуя себя немного по-дурацки.

– Так вот, ты позаботься о внешней стороне удачи, – повелительно сказала она, – а я послежу за внутренней, ладно? Все, что тебе нужно делать, – это удовлетворять мое неиссякаемое желание. А то, смотри, я начну по ночам ползать в палатку Йонга.

– Да у него язык вдвое короче моего, – ответил я, довольный, что разговор перешел в шутливое русло.

– Ничего не могу об этом сказать, – заявила она. – Я была немного разочарована: он за все время нашего похода не сказал при мне ни одного непристойного слова, не говоря уже о предложениях.

– Йонг? – воскликнул я, чувствуя некоторое изумление. – Этот человек, который имел чуть ли не всех замужних женщин в Никее и каждый день, по поводу или без повода, дрался на дуэли, может вести себя благородно?

– Не в этом воплощении, – сказала она. – Я слышала… Да ведь ты сам мне рассказывал. Он вполне мог стать храмовым стражником. Или храмовой девственницей.

– Я кое-что слышал об этих девственницах, – произнес я, глядя на Симею жадными глазами. – Они очень часто упоминаются в казарменных балладах. А что тебе о них известно?

– А я была одной из них примерно с месяц, – ответила она. – Когда меня перебрасывали с места на место.

– Ты ничего мне об этом не рассказывала.

– Просто нечего рассказывать, – объяснила она. – Спишь на голых камнях, встаешь до рассвета, возвращаешься в келью затемно. Много молишься, а ешь такую пищу, на которую ни один крестьянин и не взглянул бы. А потом снова молишься. Это было нестерпимо скучно, настолько скучно, что мне даже не хотелось играть со своей дырой, хотя там имелась пара женщин, настоятельно предлагавших позаботиться об этой части моего тела. Я никогда в жизни не была так рада переезду в другое место… разве что когда меня в детстве увели из тюрьмы.

Так в праздной болтовне проходило время, и постепенно дороги становились все лучше, чаще попадались фермы, а мосты через ручьи и речушки выглядели новее и оказывались все шире и прочнее.

Иногда вдоль дороги выстраивались фермеры и работники. Порой они приветствовали нас, а порой просто рассматривали с любопытством. Частенько из толпы местных жителей вырывался один из немногочисленных юнцов, спешил вслед за войском сквозь поднятые им густые тучи пыли, а в лагере находил кого-нибудь из командиров и с сияющими от жажды славы и приключений глазами просил записать его в армию.

Шпионы Кутулу сообщили, что Тенедос переформировал войско и двигался на север, точно так же используя лодки для части своих солдат. Но теперь он безнадежно отставал от нас.

Когда до Никеи нам оставалось пройти всего шесть лиг, ко мне подъехал всадник, присланный командиром головного кавалерийского дозора, и сообщил, что мы вступили в контакт с армией Совета. Я с группой командиров поскакал вперед и увидел там отряд вполне прилично сидевших на лошадях кавалеристов, одетых в серое с красным обмундирование хранителей мира. Возглавлял их некий Кофи. К моему немалому удивлению, которое я, впрочем, постарался скрыть, он представился домициусом, а не шалакой. Очевидно, после того, как майсирцы убрались в свои пределы, их воинские звания уже не пользовались в Никее такой популярностью.

Он поздравил нас с прибытием и сообщил, что менее чем в лиге пути далее находится идеальное место для нашего лагеря, хотя, но его словам, никто не ожидал, что прибывшая армия окажется такой многочисленной. Казалось, что он был несколько озадачен этим обстоятельством.

Он также сказал, что жители Никеи приветствуют войско союзников и уже направили нам навстречу большие обозы с продовольствием, что, несомненно, должно доказать их искренность.

– Прекрасно, – пробормотал Линергес. – Хорошо, когда солдаты сытые. Тогда они меньше мародерствуют.

– А не похоже ли это, – также вполголоса поинтересовался Йонг, – на откармливание теленка, пока хозяин подыскивает наилучший рецепт для приготовления его потрохов?

– И это тоже, – согласился Линергес. – Со своей стороны, я мог бы сказать, что мы войдем в столицу, соблюдая все подобающие приличия.

– Все, кроме него, – сказал Йонг, указывая на меня. – Он наверняка считает, что все это говорится и делается совершенно искренне и имеет своей целью только показать внезапно возросшее уважение и любовь к нам этих подхалимов.

– Я не настолько глуп, – шепотом прорычал я. – А теперь заткнитесь оба. Очень может быть, что у этого окаянного домициуса слух куда лучше, чем вы думаете.

В старой регулярной армии – и я задумывался, не означают ли эти мысли, что я начал понемногу превращаться в брюзгливого старого ворчуна, – солдаты разбивали лагерь методично.

Сначала командующий с большой свитой объезжал участок и указывал, где какая часть расположится. Все полки, эскадроны, отряды, роты – каждое подразделение отправлялось на указанное место. Соответствующие командиры, в свою очередь, определяли, где встанут кухонные палатки, повозки, выделяли место для нужников, а затем старший уоррент-офицер назначал наряд, и солдаты притаскивали палатки или, если подразделение было плохо экипировано, парусиновые спальные мешки. Одни разворачивали парусину, другие натягивали веревки, третьи забивали колья кувалдами или топорами, и через час, а то и меньше перед вами вырастали ряды туго, без единой складки натянутых палаток, выстроившихся совершенно ровными рядами, как солдаты на плацу.

Но стиль моей армии был не таков. Я действительно проехал вдоль долины, а потом все они расставили свои палатки – у кого они были – там, где сочли нужным, подальше от канавы, облюбованной под выгребную яму, и поближе к кухне.

Поскольку время было военное, мои лагеря тогда, хотя и были несколько беспорядочно организованы внутри, снаружи напоминали колючего ежа. Импровизированная ограда представляла собой кучи срубленных кустов, длинные жерди, заостренные с обоих концов и вбитые в землю под углом так, что верхний конец торчал навстречу ожидаемому неприятелю на уровне конской груди. Использовались и естественные преграды, такие как густые перелески. Прежде чем разбивать лагерь, все командиры выставили охранные посты.

Невзирая на усталость в таких случаях, люди всегда работают дружно и старательно, поскольку чем скорее будет разбит лагерь, тем быстрее каждый из них окажется в безопасности и, что, возможно, даже важнее, тем скорее будет приготовлена и съедена пища.

Я выбрал для штаба холм, господствовавший над всей округой, нашел неподалеку от него место для нашей с Симеей палатки, взял лопату и отправился рыть яму под наш собственный нужник. Свальбард занялся лошадьми, а Симея расставляла в палатке мебель: нашу кровать – две простые раскладушки, которые Свальбард своей единственной рукой очень ловко соединил вместе, мой полевой стол, ее сундук с магическими принадлежностями и складную ванну. Это было все наше имущество.

Едва я успел углубиться на штык в землю, как в лагерь повалило гражданское население. Должно быть, все эти люди покинули Никею рано утром и до поры до времени держались за спинами кавалеристов домициуса Кофи, пока им не сообщили, что встреча прошла благополучно. Они предлагали солдатам и офицерам свежие овощи, рыбу, вкусно приготовленную птицу, сочные ломти говядины, вино, бренди и, пожалуй, столь же часто – себя в придачу.

Единственное, от чего я велел отказываться – и приказал следить за этим, – было бренди. Вино должны были делить поровну на всех, так что ни у одного солдата не было возможности напиться допьяна.

Теперь лагерь больше напоминал какой-то народный праздник, чем расположение воинских сил, но ведь реальная опасность нам не угрожала. Во всяком случае, серьезная. Я был готов к этому и заранее посоветовал офицерам закрывать глаза на мелкие беспорядки до тех пор, пока не запахнет угрозой насилия, а тем, кому положено надзирать за дисциплиной, и беднягам, которым выпало нести постовую службу, – напротив, быть начеку.

Я продолжал свое полезное дело и углубился уже по колено в землю, рассчитывая вырыть яму себе по пояс, так как было совершенно очевидно, что нам предстояло простоять здесь довольно долго. Без рубахи, в грязных штанах, покрытый потом и пылью, я с удовольствием долбил лопатой твердую землю, когда взвыли горны и подлетевший ординарец объявил, что в лагерь прибыли Скопас и Трерис, сопровождаемые сотней конников.

Я вылез было из ямы и потянулся за мундиром, но тут же одернул себя и возвратился к своему занятию. И действительно, когда Скопаса и Трериса провели ко мне, они оба не могли скрыть удивления при виде главнокомандующего, по-настоящему работавшего вместе со своими солдатами, вместо того чтобы сидеть в кресле и отдавать приказания. Именно на такое впечатление я и рассчитывал. Они прибыли в армию, где каждый человек сражался и каждый человек работал. Если нам предстояло вместе сражаться на поле боя, то это правило должно было стать обязательным и для армии Совета.

Одеяние Скопаса далекий от военного дела человек мог бы назвать формой, так как оно состояло из высоких ботинок со шнуровкой, бриджей и мундира со стоячим воротничком, но его необъятная грудь была так до смешного обильно увешана золотыми и серебряными безделушками, что я при всем желании не сумел бы угадать, к какой из известных мне армий он хотел себя причислить. Трерис, как и во время нашего первого знакомства, носил простую серую форму и оружие без украшений, а глаза его были столь же холодными, как и вложенная в ножны сталь.

Скопас приветствовал меня с величайшей экспансивностью, назвав героем нашего времени, одним из величайших генералов и воинов, каких когда-либо доводилось видеть Нумантии, и так далее, и тому подобное, несомненно желая произвести впечатление на своих адъютантов, неподвижно сидевших в седлах в нескольких шагах от него, и на тех солдат моей армии, которые могли его услышать. Если бы все это говорил Бартоу, то можно было бы в ответ посмеяться, но я обратил внимание, что Скопас все время озирался вокруг, оценивая впечатление от своего красноречия. Такие хитрости и расчеты были важной частью тех причин, по которым я ни в какую не хотел заниматься политикой.

Я не спеша вылез из недорытой ямы.

– Приветствую вас, советник Скопас. И вас, генерал – полагаю, теперь я могу называть вас этим званием, – Трерис. Могу ли я поинтересоваться, где почтенный Бартоу? Надеюсь, что он уцелел во время того поспешного отступления, которое ваши силы вынуждены были предпринять после нашей последней встречи?

– Обязанности не дали ему возможности сегодня присоединиться к нам, – ответил Скопас.

Ответ Трериса, который должен был означать любезность, все же прозвучал несколько вяло (что, впрочем, было неудивительно, учитывая мою последнюю фразу):

– Вы нас всех удивили, генерал.

– Я на это рассчитывал, – ответил я и повернулся к Скопасу. – Приветствую вас в лагере народной армии, советник. Хотел бы я так же умело владеть словами, как и вы. Но, увы, лишен этого дара, так что не взыщите. Может быть, вы не откажетесь присоединиться ко мне за столом. У нас найдется бутылочка вина, которое было бы не стыдно предложить вам. Трерис, я не могу припомнить, употребляете ли вы спиртное?

– Крайне редко.

– Как и я.

– Мы были бы рады воспользоваться вашим гостеприимством, – сказал Скопас, – но нам необходимо возвратиться в Никею до темноты. У нас есть дела, неотложные дела, которые мы хотели бы с вами обсудить. Желательно наедине, если вы не возражаете.

– Моя палатка вас устроит?

Они последовали за мной.

– Это Симея, – важно произнес я, – она волшебница и один из моих советников.

Оба учтиво поклонились, но было очевидно, что они сразу догадались о реальном статусе этой женщины, заметив ее красоту. А Симея, вежливо ответив на приветствие, не дожидаясь просьбы, покинула палатку.

– Полагаю, что это безопасное место? – сказал Скопас.

– Думаю, что вы говорите о безопасности, имея в виду сохранение тайны? – ответил я. – Поскольку в этом лагере нет ни одного человека, который желал бы вам зла, я в этом уверен. Что касается этой палатки, то Синаит, моя главная волшебница, всегда окружает мое помещение, каким бы оно ни было, защитой от любого вторжения.

Йонг мог бы гордиться тем, насколько хорошо я научился лгать. Если только мои помощники не завалились спать, воспользовавшись тем, что я не дал им приказа бодрствовать (чего, впрочем, просто не могло было случиться), то Синаит должна была сейчас склоняться над Чашей Ясновидения и наблюдать за тем, что происходит в моей палатке, не пропуская ни единого слова и жеста, а Кутулу, скорее всего, самолично сидел на земле, приложив ухо к задней стенке.

Конечно, я не думал, что эти двое поверят моим словам, поскольку они тоже не были детьми.

Я усадил их и снова предложил выпить чего-нибудь на их вкус, но они отказались.

– Ваше положение заметно изменилось, – сказал Скопас. – При нашей последней встрече все выглядело совсем не так.

– Вы совершенно правы, – согласился я. – Я был вашим пленником. Сейчас у меня в этом лагере полтора миллиона человек, пятьсот тысяч в тыловой базе в Каллио, да еще несколько сотен тысяч – не знаю точно, потому что наши силы постоянно растут, – следуют за нами, направляясь на север. Мы дважды сражались с Тенедосом немного южнее Дельты, один раз с оружием в руках, а второй раз колдовством, и оба раза взяли над ним верх.

– Мы знаем о первом, – ответил Трерис. – До нас дошли слухи и о втором. Но моя разведка считает, что ни то, ни другое сражение не было генеральным.

– Вы правы, – согласился я. – Но оба раза успех был гораздо больше, чем тогда, когда наши объединенные силы стояли возле Пестума.

Скопас отвел глаза, а Трерис и не пытался скрыть своего гнева.

– В то время… мы… никто из нас… не имел того опыта, которым располагаем теперь, и Тенедос смог нанести нам удар в самое уязвимое место, – хрипло каркнул он.

– Да, такие вещи случаются и с самыми лучшими генералами, – согласился я, наслаждаясь его смущением. – Теперь мы должны позаботиться о том, чтобы он не сделал этого вновь, – продолжал я, тщательно подбирая слова, – но, разумеется, в том случае, если я прав в отношении возможности заключения союза между нами. Может быть, вы желаете сохранять прежние отношения с майсирцами, и тогда я буду вынужден относиться к вам обоим как к врагам моей страны.

– Нет, нет, – поспешно возразил Скопас – Мы были вынуждены согласиться на такие отношения, чтобы спасти то, что оставалось от Нумантии. Но вы, благодарение Ирису, разрешили эту проблему, и все мы необыкновенно благодарны вам за это.

Трерис, судя по выражению лица, не испытывал ни малейшей благодарности, но все же промолчал.

– Тогда возникает один-единственный вопрос, – сказал я. – Что делать дальше?

Скопас, моргая, посмотрел на меня.

– Ну как же… Наилучшим способом нейтрализовать Тенедоса.

– С моей точки зрения, – твердо произнес я, – способ может быть только один: полное уничтожение.

– А вы не считаете, что такая категоричность может оказаться чрезмерной? – спросил Скопас. – Если мы не оставим ему… и его солдатам… никаких шансов, то они, скорее всего, будут сражаться с величайшей ожесточенностью и приложат все силы, чтобы разгромить нас, не помышляя даже о капитуляции.

– Послушайте меня, Скопас, – ответил я. – Тенедос уже занял именно такую позицию. Вы знаете, что он делает? Захватывает ни в чем не повинных сельских жителей и при помощи своего волшебства превращает их в воинов. Вы слышали об этом? Ваша хваленая разведка доносила вам о солдатах, которые, умирая, вновь превращаются в детей и их бабушек?

Скопас был потрясен, Трерис постарался скрыть удивление.

– До нас доходили неопределенные сведения о том, что его силы существенно увеличились, – с видимой не ловкостью сказал генерал, – но… нет, этих подробностей мы не знали.

– Мой штаб ознакомит вас со всей информацией, как только я дам такое приказание, – сказал я. – Вы понимаете, что я имею в виду? Не может быть никаких перемирий, никаких полумер – только полная и безоговорочная капитуляция. А когда Тенедос окажется в наших руках, мы должны будем сделать все от нас зависящее, чтобы гарантированно исключить возможность его новых попыток захватить власть.

– Это значит – убить его? Без суда?

– Да, это значит – убить его, – твердым голосом повторил я. – Или, если вас больше устроит такая формулировка, помочь ему воссоединиться с его возлюбленной богиней, окаянной Сайонджи. Возможно, это и впрямь звучит помягче. Если вы считаете, что без этого никак не обойтись, мы можем устроить суд, но только после того, как погаснет погребальный костер.

– Генерал Дамастес, – сказал Скопас, – я понимаю, что как солдат вы занимаете – и, наверно, должны занимать – очень суровую позицию. Но…

– Не может быть никаких «но», – отрезал я. – Такова наша позиция; не только лично моя, но и всей моей армии. У нас нет девиза, но если бы он нам понадобился, то звучал бы так: «Или Тенедос, или мы». А погибнуть – куда лучше, чем позволить ему снова завладеть нашей страной, нашими душами.

Скопас глубоко вздохнул, в то время как Трерис пожирал меня мрачным взглядом.

– Я понимаю вашу точку зрения, – сказал Скопас. – И, возможно, это именно то, чего нам недостает… недоставало. Вероятно, вы правы, и нам следует занять более твердую позицию и решительнее выступать против экс-императора. Может быть, ваша огромная военная сила является тем самым последним штрихом, который придаст законченный вид нашему правительству.

Теперь уже я отвел взгляд в сторону.

– А теперь перейдем к главному вопросу, который мы намеревались с вами обсудить, – продолжал Скопас. – Жителям Никеи давно уже не доводилось праздновать победы. Так нельзя ли устроить праздник – как можно скорее показать им вашу армию? Люди хотят видеть победителей битвы при Латане – вот как они теперь называют вас и ваших солдат. Они хотят видеть вас, Дамастес.

– Это можно очень просто устроить, – подхватил Трерис – Местность, где вы расположились, годится только для временного лагеря. А между тем к западу от Никеи есть более просторная территория с хорошей. системой отводных канав на случай дождей и уже готовыми постройками. Вы, генерал, вероятно, знаете это место по тем временам, когда служили в армии. Это старый учебный и парадный загородный полигон.

Я помнил его, помнил, как отдыхал в тени густых деревьев и потел на строевых занятиях. Это место располагалось на большом острове и отделялось от столицы широким рукавом Латаны, через которую регулярно ходил паром.