Король-Воитель

– За мной! – в который раз крикнул я, и мы с Симеей, Джакунсом, Кутулу и Свальбардом помчались вверх по длинной, широкой лестнице. На площадке ко мне бросился какой-то слуга. Он неуклюже размахивал длинным двуручным мечом, и я отшвырнул его в сторону ударом рукоятки своего меча и перекинул через перила.

Мы пронеслись по длинному коридору, выскочили ко второй лестнице и побежали по ней. Я услышал пронзительный крик и увидел, что Симея упала. Что-то с глухим стуком покатилось по ступеням. Я даже не заметил, где притаился стрелок. Мое сердце оборвалось; я должен был броситься к ней.

Должен был, но не мог, не мог взять ее в объятия в эти мгновения смерти, не мог даже узнать, погибла она или еще жива, а обязан был бежать дальше. В этот момент во мне умерли последние остатки жизни, и я мчался вперед, желая лишь одного: погибнуть самому, но унести с собой на Колесо и Тенедоса, ибо теперь для меня все кончилось.

Мы оказалась перед дверью, запертой изнутри на засов. Свальбард навалился на нее плечом – она не поддалась. Мне же гнев придал силы, какими не обладал сейчас ни один человек: я ударил в дверь ногой, и створки распахнулись.

Мы оказались на открытой террасе, соединенной мостом с той частью дворца, куда мы так стремились. Далеко внизу находился внутренний двор, где Йонг со своими людьми продолжал удерживать гомункулусов, а дальше лежали дворцовые сады и за ними Никея. Монстр уже выбрался на берег, и мы невольно остановились.

Даже на таком расстоянии я слышал звук его дыхания, если, конечно, это было дыхание.

Он не глядя ткнул кулаком назад, и огромное здание военного министерства рассыпалось, будто было сложено из игрушечных кубиков. Демон взревел в диком ликовании, и вокруг нас посыпались стекла.

А демон ударил ногой, разнося дома, выстроившиеся вдоль набережной. Вероятно, среди них был и тот особняк, в котором когда-то я жил вместе с Маран.

Чудовище радостно завопило, но вдруг его крик оборвался.

Возле западной окраины Никеи появилось другое видение. Там образовался столб коричневого тумана, тут же отвердел и превратился в воина. Это была женщина, облаченная в коричневую броню и шлем, с красным щитом. Она была вооружена острым копьем. Я разглядел лицо и узнал провидицу Девру Синаит.

Она бесстрашно двинулась на демона, хотя и была почти вдвое ниже ростом, чем он, а чудовище вновь взревело и ринулось ей навстречу. Оно взмахнуло всеми четырьмя руками, но тут сверкнуло острие копья, и демон завизжал от боли; из руки брызнула жидкость, заменяющая богам и демонам кровь. Снова мелькнуло копье, но на сей раз монстр отбросил его в сторону, протянул руку с длинным когтем и зацепил воина, не успевшего заслониться щитом. Воин отшатнулся, а по воздуху проплыло нечто вроде облачка густого кроваво-красного тумана.

Воин снова ударил, попав на сей раз в тело демона, и тот снова взвыл от боли, но тем не менее схватил копье двумя руками. Демон дернул воина с лицом Синаит к себе, схватил, поднес к своим ужасным клыкам и вцепился в незащищенное горло. Воин закричал, а демон поднял его тело над головой, отшвырнул прочь, громко заревел, как лев над добычей, и я понял, что в этот миг далеко на окраине города умерла провидица Девра Синаит, пытавшаяся спасти свою страну.

Очнувшись от охватившего меня оцепенения, я подбежал к дверям, находившимся в дальнем конце мостика. Рядом со мной мчался Джакунс. Он распахнул двери, и тут же в воздухе мелькнула стрела и вонзилась ему в живот. Он упал, скорчился и замер. Нас осталось только трое. Кутулу бросил железную болванку, точно попав лучнику в лицо, следующим движением распорол ему живот, и мы побежали по длинному, извилистому, поднимавшемуся вверх коридору, в конце которого, как мне было хорошо известно, находилась высокая двустворчатая дверь, за которой располагались роскошные императорские покои. Я толкнул дверь, и створки распахнулись со стуком, столь же громким, как вопли демона, сокрушавшего Никею.

Комнаты настолько сильно изменились, что показались мне незнакомыми. Стены были исковерканы, искривлены, как будто я рассматривал их в кривое зеркало, мебель странно изогнулась, словно сделанная из расплавленного на солнце воска.

Сам воздух здесь напоминал густое знойное марево.

– Добро пожаловать, – раздался негромкий, спокойный голос Тенедоса. – Смерть заждалась тебя, Дамастес.

Он стоял передо мной, не такой, каким я его видел при последней встрече, но молодой, полный сил, одетый в те же самые доспехи, которые носил двадцать лет назад, и держал в руке меч.

– Твой телохранитель не будет нам мешать, – сказал он.

Я услышал вздох, и Свальбард тяжело опустился на пол рядом со мной. Кутулу стоял чуть поодаль, не в силах пошевелиться.

– Я далек от всякой романтики, – вновь заговорил Тенедос, – но все же доставлю себе удовольствие убить тебя собственноручно, находясь в своем телесном облике. Мое волшебство сейчас должно помогать моему другу закончить дело, которое нужно было сделать много лет тому назад, когда я в первый раз стал императором: уничтожить Никею, чтобы я мог восстановить ее и ее жителей в том виде и образе, какой я захочу им придать. Да, да, именно так. Это конец, Дамастес, конец для тебя, а моя нить, нить моей жизни, отныне станет бесконечной.

Я прервал его монолог, сделав выпад в прыжке, но мой меч пронзил пустоту, а Тенедос оказался сбоку, в пяти футах от меня. Он, в свою очередь, сделал выпад, я парировал, почувствовав, как сталь коснулась моего клинка, и ощутил проблеск надежды на то, что передо мною не видение, а человек из плоти и крови, которого можно и ранить, и убить.

– Теперь моя империя будет вечной, как и я сам, – издеваясь надо мною, произнес он. – Не стоит тешить себя надеждой, что этому можно помешать, что тебе каким-то образом удастся встать на пути моего истинного предназначения.

Когда-то я поклонялся Сайонджи, но потом узнал, что могу превзойти ее величием, – ведь никто и никогда не посылал на Колесо больше душ, чем я! Да ведь кто такие боги? Это те же демоны, сумевшие заставить поклоняться себе и набравшиеся могущества от этого поклонения. Разве не правда, что все, кого мы называем богами – Умар, Ирису, Сайонджи и другие, – когда-то были людьми, потом превратились в демонов, а затем стали богами?

Теперь я стану одним из них, стану величайшим из них, потому что знаю, чего хочу, знаю, что все сущее едино и в нем имеет значение только сила, потому что только сила дает власть над огнем, водой, землей, воздухом, войной и даже любовью. А теперь давай, Дамастес, – с явным удовольствием сказал он, – давай попробуй спасти от меня свой жалкий мир.

Я шагнул к нему, и он расплылся в воздухе, и передо мною оказались четыре Тенедоса, словно я видел его отражения в зеркалах. Один из них поднял меч, и Кутулу ожил на мгновение и шагнул вперед лишь для того, чтобы ему в грудь вонзился клинок. В следующее мгновение окровавленное лезвие вновь мелькнуло в воздухе, и невысокий хрупкий человек упал лицом вниз, вытянулся и вновь замер.

Тенедос посмотрел на труп и скривил губы.

– Стражник из него был лучше, чем воин, – с брезгливым видом сказал он. – А вообще-то он просто слуга, предавший своего хозяина и наказанный по заслугам. А теперь, Дамастес, можешь сражаться с нами… сражаться со мной, ведь ты же, конечно, сможешь угадать, кто из нас реален, а кто призрачен, – насмешливо бросил он.

Я атаковал одну фигуру, но она отскочила в сторону, а я почувствовал болезненный удар в бок и увидел мелькнувший клинок.

– Первый укол! – издеваясь, воскликнул он, а я рубанул одного Тенедоса, шагнул в сторону и обратным движением проткнул другого.

Один из образов атаковал меня быстрым выпадом, я парировал, услышал звон клинков, нанес встречный укол и увидел, что из раны на предплечье стоявшего передо мною Тенедоса брызнула кровь.

– Неплохо, – скрипучим голосом бросил Тенедос. – Я и забыл, что ты хорошо фехтуешь. Ладно, тогда, пожалуй, надо взять фору побольше.

Снова образы расплылись в воздухе, и через мгновение их оказалось девять.

– Что, Дамастес, скажешь, нечестно? Почему же ты не жалуешься? Можешь что-нибудь сказать. Молись, зови своих богов, если хочешь. Вдруг они захотят тебе помочь!

Он расхохотался, и его хохот повторило гулкое эхо, но внезапно смолк.

– Довольно развлечений, – сказал Тенедос, и теперь его голос дрожал от нетерпения. – Хватит тянуть время. Мое создание просит указать ему, что нужно уничтожать, и мне недосуг с тобой возиться. Прощай, Дамастес а'Симабу. Подыхай. Тебе остается надеяться только на то, что Сайонджи даст тебе другую жизнь, прежде чем я смогу завоевать ее королевство.

Все девять пар глаз прищурились, и девять фигур изготовились сделать выпад.

Я отскочил назад, и Тенедосу пришлось отказаться от атаки.

– Не надейся на быструю смерть, – сказал он и шагнул ко мне осторожным движением умелого фехтовальщика.

Я заметил, как напряглись его мускулы, и в этот момент у меня за спиной раздался женский голос:

Лирн, дав, махиэл, наст

Ф'рен, ленп асвара аст

Г'лет!

– Бей, Дамастес! Бей скорей!

Все вокруг мгновенно изменилось: комната стала обычной комнатой, дрожавший и переливавшийся воздух успокоился и стал прозрачным, а вместо девяти фигур передо мною оказалась лишь одна.

Какое-то мгновение Тенедос не мог понять, что произошло, но я уже нанес ему рубящий удар. Он завопил от боли, и по его левому боку обильно хлынула кровь. Пока я вновь замахивался, он попытался ударить, но разрубил лишь воздух, я же сделал выпад издалека и проткнул ему плечо. Тенедос присел, норовя попасть мне по ногам, и ему действительно удалось зацепить мою правую ногу ниже колена.

Он попытался продолжить атаку – я видел, что он изнемогает: он жадно хватал воздух раскрытым ртом, – сделав глубокий выпад, но там, куда он целился, меня уже не было, я сменил позицию, и он в своем выпаде со всего размаху наткнулся на мой меч. Клинок проткнул ему сердце и вышел со спины.

Тенедос изогнулся всем телом, повернул ко мне мгновенно постаревшее от боли, ненависти и страха лицо, открыл рот, чтобы проклясть меня, но не смог издать ни звука и начал оседать на пол.

Я вырвал свой меч, и бывший император рухнул на землю.

Я услышал вопль, впрочем, этот звук был чем-то большим, чем просто ужасный крик, это был вой отчаяния, осознания полного поражения – пожалуй, такой звук должна была издавать, разрываясь, сама ткань этого мира, – а земля под ногами задрожала. А может быть, все это было порождением моего сознания, решившего, что именно так должен умирать величайший из волшебников.

Тенедос лежал на боку. Он был недвижим, но я все же сомневался в его смерти и потому пинком перевернул его на спину, вынул из ножен кинжал Йонга и снизу, из-под края ребер, воткнул его Тенедосу в сердце.

Глаза лежавшего передо мною человека были пустыми, мертвыми, но я не забывал, что однажды его уже сочли умершим. Вот когда он окажется без головы, то никаких сомнений больше не будет.

Но прежде чем я успел нанести удар, воздух вокруг меня вновь сгустился, я услышал громкое хлопанье крыльев и отступил назад.

Не думаю, что я верю в богов, по крайней мере в той форме, в которой мы их себе представляем, когда поклоняемся им.

Но то, что я увидел, показалось мне совершенно реальным. В воздухе на короткое мгновение появилось женское лицо. Волосы у видения были взлохмаченные и нечесаные, глаза сверкали яростью. Я не видел голых грудей, но на шее у женщины висело ожерелье – ожерелье из черепов.

Может быть, это была галлюцинация, а может быть, и нет.

И тут же образ Сайонджи исчез.

Тело Лейша Тенедоса лежало неподвижно. На сей раз я точно знал, что с ним покончено, что он больше не вернется и я могу не прибегать ни к каким мерам предосторожности .

В конце концов я оглянулся и увидел Симею, сидевшую на корточках в дверях. Она медленно выпрямилась, потирая живот.

– Этот проклятый булыжник чуть не пробил мне кишки, – сообщила она. – Я долго не могла перевести дух, не то что вста…

Прежде чем Симея договорила, я схватил ее в объятия. Мне хотелось изо всех сил прижать ее к себе, но я вынуждал себя держать ее очень осторожно, чтобы не причинить боль ушибленным ребрам, и чувствовал, как ко мне возвращается жизнь.

Я обнимал Симею и прислушивался. За стенами дворца было почти совсем тихо. Грохот сокрушаемых домов и ужасный рев демона смолкли.

Вероятно, чудовищное существо исчезло, как только умер его хозяин, так как поняло, что никогда не получит обещанной платы. Надеюсь, что смерть Тенедоса уничтожила и это воплощение зла, хотя, увы, не знаю, каким законам подчиняется существование демонов.

Симея сказала, что может стоять и сама, и я опустился на колени перед Свальбардом. Его глаза медленно приоткрылись, затем широко распахнулись, и он молниеносным движением перекатился на бок и вскочил на ноги, успев схватить лежавший рядом меч. А потом увидел труп Тенедоса.

– О! – негромко воскликнул он и, ничего не добавив, вложил меч в ножны.

Я посмотрел на тело Кутулу. Странная улыбка, которая не сходила с его лица все последние дни, застыла навсегда. Надеюсь, он улыбался потому, что Сайонджи оказала ему милость, сообщив о том, что его бывший господин наконец-то расстался с жизнью.

Мы с Симеей вышли из императорских покоев на мост. Внизу, во внутреннем дворе, стояли, опираясь на мечи, трое мужчин в пестром одеянии моих разведчиков. Остальные пришедшие со мной солдаты лежали неподалеку, убитые или жестоко изувеченные. Кошмарных воинов, с которыми они бились, больше не было – на камнях лежало множество детских и женских трупов. Еще одно зло, сотворенное Тенедосом, исчезло с его смертью.

Одним из троих разведчиков был Йонг. Увидев меня, он громко крикнул:

– Эй, симабуанец! Похоже, что все кончилось!

Да, все кончилось.

Кровавое царствование Короля-Провидца, Короля-Демона наконец-то завершилось.

26

А ЭТО, ПОЖАЛУЙ, НАЧАЛО

Впрочем, все проходит гладко только в романах. Большая часть армии Тенедоса сдалась или разбежалась; солдаты срывали с себя форму, стремясь вновь стать обыкновенным людьми. Впрочем, были и упрямые и непримиримые бойцы, которых приходилось буквально выковыривать из укреплений, в которых они засели, и убивать.

Годжама, волшебника и ближайшего помощника Тенедоса, никто и никогда больше не видел, и мы надеемся, что он или умер вместе со своим хозяином, или был унесен демоном.

Трерис несколько дней скрывался, а затем попытался под покровом ночной темноты бежать из города, хотя, куда он намеревался направиться, так и осталось неизвестным. Он пробрался на берег Латаны к одной из пристаней парома, надеясь утром незаметно проскользнуть на какое-нибудь судно. Для маскировки он переоделся в гражданское платье.

Но кто-то все же его узнал, потому что, когда взошло солнце, его абсолютно голый, если не считать желтого шелкового шнура на шее, труп лежал на ступеньках, по которым купальщики сходят в воду.

Наши судьбы сложились более благополучно.

Мы умоляли Линергеса остаться главнокомандующим армией, но он отказался, сказав, что в его лавках без него плохо идет торговля, а сам он не может больше жить без своей жены Гуланы. Так что этот тихий человек, оказавший своей стране поистине неоценимые услуги, почти сразу же после нашей победы покинул разгромленную столицу и возвратился в тот самый провинциальный город, из которого прибыл в мою армию.

Синаит действительно погибла, сражаясь с демоном, и ее похороны вылились в грандиозную церемонию, а свет погребального костра был виден за много лиг вокруг. И я надеюсь, что много-много лет народ будет отмечать день ее памяти.

Почти в то же время прошли и другие, куда более скромные похороны – Кутулу, Змеи, Которая Никогда Не Спала. Церемония проводилась на маленькой похоронной площади неподалеку от дворца, и огонь был небольшим. В отличие от похорон Синаит, за которыми наблюдали тысячи и тысячи людей, здесь помимо священника присутствовали всего четыре человека: я, Симея и Бридей д'Кеу, красивая, хотя и немного пресная, на мой взгляд, светская женщина, имевшая какие-то дела с Кутулу. Возможно, эти дела продолжались одну ночь, а возможно, и гораздо дольше. Никто этого не знает.

Последней из числа тех, кто провожал Кутулу, была невзрачная с виду женщина, просто одетая, ни богатая, ни бедная. Ее возраст невозможно было угадать. Она стояла одна в стороне, пока священник пел, и лицо ее оставалось неподвижным и совершенно спокойным. Эта женщина оставалась, пока не догорели последние угольки, а потом ушла, не сказав никому ни слова. Кем она была – женой, любовницей, сестрой, а может быть, даже матерью Кутулу, – никто не знает. Так что этот маленький незаменимый человек свою последнюю тайну унес с собой на Колесо.

Мы с Симеей через месяц поженимся. Она утверждает, что беременна. Мы решили, что если родится девочка, то назовем ее Деврой, а мальчику дадим имя Ательны, как я много лет назад обещал командиру моих Красных Улан, геройски погибшему в Майсире.

Впрочем, у нас есть и другие проблемы.

Моя страна все еще лежит в руинах. После того как мы с Тенедосом возвратились из Кейта, Нумантия мало что видела кроме смертей и бедствий. Потребуется срок жизни целого поколения, а то и больше, для того чтобы возродить заросшие сорняками поля, но и тогда целые районы останутся бесплодными и безлюдными.

По крайней мере, наконец-то в стране мир, у людей есть семена и вода, а провидцы предсказывают мягкую зиму и теплую весну.

Нумантия возродится..

Симея и другие волшебники сумели вновь зажечь газовые факелы Никеи, так что столица снова стала Городом Огней. Нумантия все еще существует, и это значит, что еще одна легенда канула в небытие.

Но есть проблемы еще серьезнее.

Первая из них – это Товиети. Никто не знает, как они поведут себя, продолжат ли они жить открыто и помогать восстановлению страны или же вновь уйдут в подполье и займутся убийствами и грабежами, надеясь возродить былую мощь и укрепляясь в своей уверенности, что только они достойны обладать властью и никаких компромиссов быть не может.

Но даже и это не самая большая из имеющихся трудностей.

Величайшая из всех проблем – это проблема правительства Нумантии.

Проще говоря, его нет, и неясно, откуда оно может взяться.

Никто не хочет возврата к тупости и нерешительности Совета Десяти или продажности Великого Совета.

Вероятно, каждая деревня, каждый город, каждая провинция могли бы выдвинуть достойных лидеров, мужчин и женщин, аристократов и простолюдинов, людей, о которых можно было бы с уверенностью сказать, что они будут соблюдать ответственность перед теми, кто вручил им власть, и не станут кровавыми тиранами.

Я не знаю, каким образом можно сформировать такое правительство, и похоже, никто не знает, даже Товиети.

Но существует еще один вариант, о котором идет много разговоров.

Сделать меня королем Нумантии.

Меня кидает в дрожь от одной мысли об этом, не говоря уже о произнесенных вслух словах. Я видел, что делается с людьми, когда они восходят на троны и надевают на головы золотые обручи.

Могут быть вещи и похуже, чем безволие и некомпетентность Совета Десяти.

Это гнет монаршего самовластия – зло, в которое с готовностью впадают правители.

Я помню короля майсирского Байрана и то, как мало он заботился о своих людях, и великих, и малых. Ведь и Алегрия была на самом деле всего лишь невольницей. Я помню, как он приказал мне убить Карьяна, моего слугу и друга, человека, не сделавшего ему ничего дурного, лишь для того, чтобы проверить силу наложенного на меня заклятия; помню и другие отвратительные преступления, которые он и его предшественники совершили против народа Майсира.

Я помню Лейша Тенедоса, некогда бывшего самым близким моим другом, человека, который желал управлять мудро и достойно, человека, которому я с гордостью служил. Сколько времени потребовалось ему, чтобы переродиться? Впрочем, перерождался ли он на самом деле? Не могло ли быть так, что те благие намерения, которые он высказывал до того, как я возложил на него корону, являлись сплошным притворством, а в душе у него с самого рождения сидел безумный демон? Не это ли заставило его стремиться к трону, а не удовольствоваться спокойным положением преуспевающего провинциального волшебника?

Я не могу поверить ни тому, что был таким дураком, всерьез доверяя ему и полагаясь на него, ни тому, что едва ли не все, кто меня окружал, точно так же были очарованы этим человеком. Но все же…

Нет, я не могу быть королем.

Но кто же тогда будет управлять моей возлюбленной Нумантией?

Кто пожелает попытаться разрешить наши бесчисленные проблемы?

Эти крупнейшие проблемы прямо-таки бросаются в глаза, но есть и другие, непрерывно терзающие меня. Линтон Берда (если она еще жива), все так же торгующая своим телом, и ее семья во главе с отцом, достойно и честно служившим стране, все глубже погружающаяся в пучину нищеты. Шляющиеся по дорогам бандитские шайки и бывшие солдаты, которые сами не ведают, что они ищут, но твердо знают, что это где-то есть. Крестьяне, такие как Гунетт и ее односельчане, хотя этим повезло куда больше, чем многим из тех, кого я помню: у них, по крайней мере, есть хороший предводитель.

Так что же ждет всех этих людей, запечатленных в моей памяти так ясно и четко, словно я только что расстался с каждым из них, людей, которых я знал много лет назад, людей, с которыми виделся сегодня, людей, с которыми я хорошо знаком, незнакомцев, которых мельком видел где-то на дороге? Кто будет править ими?

Я помню наш фамильный девиз: «Мы служим верно».

Но никто не имеет права просить меня надеть корону. Я достаточно отдал своей стране. Единственное, чего мне хочется, – это одиночества, пусть мелким помещиком в Симабу, пусть мирным обывателем в Никее, пусть бродягой-негаретом за границей, в Майсире. Симея сказала, что ей понравилась бы такая жизнь.

Вчера под вечер ко мне пришел Йонг и сообщил, что в Никее собралась делегация уцелевших родовитейших аристократов Нумантии. Завтра, сказал он, они обратятся ко мне и будут настаивать на том, чтобы я согласился принять королевскую корону.

Йонг считает, что это очень забавно.

Я говорил до полуночи с Симеей, затем отпустил ее спать, а сам в одиночку пришел сюда, в большую дворцовую часовню, где короли и другие правители Нумантии, имена которых давно стерлись из памяти людей, молились богам.

Я тоже молился. Но не получил ответа ни от Ирису, ни от Сайонджи, ни от мудрого Вахана, бога-обезьяны Симабу, ни от Таниса, бога-хранителя нашего рода.

Из темных углов часовни слышатся только отзвуки шороха моей одежды, моего дыхания, моих шагов, когда я хожу взад и вперед по залу.

И передо мной стоит один и тот же вопрос, пока остающийся без ответа:

Как же тебе поступить, Дамастес а'Симабу?