Верь мне

– Все зависит от обстоятельств. Что вы натворили? – говорит Дурбан. Я смеюсь, поскольку он произнес это мягко, почти в шутку, но замечаю, что он дает мне время ответить, прежде чем добавляет: – Вас не арестовали и не обвинили, Клэр. Мы просто хотим задать вам несколько вопросов. О Стелле Фоглер.

– О ком?

И тут я вспоминаю – речь идет не о продюсере.

– Насколько я понимаю, вы периодически работаете на юридическую фирму «Керр Адлер», – добавляет Дурбан, когда мы садимся. – Правильно?

– Да, это так.

– Расскажите мне об этом.

На мгновение я задумываюсь, не солгать ли – работа, может, и не профсоюзная, однако я уверена, что она нарушает мои визовые условия, но поскольку полицейские и так уже достаточно много знают, я подчиняюсь и рассказываю им обо всем: о Марси, о приманке, о скрытой камере в моей сумке. Через некоторое время Дэвис отодвигает бумаги в сторону и начинает делать заметки.

– Было ли что-то необычное в задании миссис Фоглер? – спрашивает Дурбан.

– Эм… Необычное? Ну, меня попросили встретиться с ней заранее. Такое случается не всегда.

– С чего бы это?

Я пожимаю плечами.

– Генри сказал, что она хочет взглянуть на меня. Посмотреть, подойду ли я ей.

– И как она выглядела в тот раз?

Я вспоминаю, как Стелла Фоглер ходила взад и вперед у окна.

– Что ж… Она выглядела нервной.

– Нельзя ли чуть поподробнее?

Я медленно говорю:

– Как будто она чего-то боялась.

Мужчины не смотрят друг на друга, но я чувствую, как они застывают во внимании.

– С миссис Фоглер все в порядке? – спрашиваю я.

– Просто расскажи нам, что случилось, Клэр, – просит детектив Дурбан. – Возможно, она была напугана?

Я рассказываю им о Стелле, потом о том, как я подошла к ее мужу в баре. Когда я дохожу до того места, где Патрик дает мне сборник стихов и уходит, детектив Дурбан останавливает меня.

– Думаете, он догадался, что происходит?

– Не понимаю, как он мог догадаться.

– О’кей. А миссис Фоглер? Как она отреагировала, когда вы рассказали ей, как все прошло? Она была довольна? Успокоилась?

– Не совсем.

Я повторяю ее слова о том, что она что-то узнала о своем муже. Теперь это звучит несколько зловеще. Эти двое так напряженно допрашивают меня, что мне кажется – произошло нечто плохое.

– Патрик и Стелла в порядке? Что-то случилось? – спрашиваю я, и снова они не отвечают на мой вопрос.

– Когда она вам заплатила, вы видели другие деньги? Может, в сумке? – спрашивает Дурбан.

Я отрицательно качаю головой.

– Но в свертке, который она достала, было не меньше тысячи. Она платила мне сотнями.

– Итак, вы взяли четыре купюры. – Дурбан делает ударение на слове четыре.

– Да, – озадаченно отвечаю я. – Как я и сказала. Столько она была мне должна.

– Что случилось с остальными?

– То есть – с остальными?

– Мы не нашли у нее денег, – напрямую сказал он. – В то утро миссис Фоглер сняла большую сумму наличными.

Я смотрю на Дурбана.

– У нее… Вы имеете в виду – она мертва?

– Верно. – Он наблюдает за моей реакцией.

– О, боже! – в ужасе восклицаю я. – Как так вышло? Что случилось?

– Мы подозреваем убийство. Все, что я могу вам сказать.

Полицейский продолжает пристально смотреть на меня. Выражение его лица, которое раньше казалось мне дружелюбным, даже отеческим, стало жестким.

– Миссис Фоглер умерла в своей комнате, незадолго до рассвета. В ту ночь вы были с ней.

– О, нет, – шепчу я. – Кошмар. Вы ведь не можете думать…

– Продолжайте, пожалуйста, отвечать на наши вопросы, Клэр. – Он снова берет меня за руку. Потом и в третий раз. Дэвис продолжает делать заметки.

– Что случилось с видео? – наконец спрашивает Дурбан. – С тем, которое было сделано скрытой камерой. У кого оно сейчас?

Я вспоминаю.

– Я отдала его Стелле. То есть миссис Фоглер. Это стандартная услуга. В конце концов, она заплатила за нее.

– А сборник стихов?

– Он все еще в сумке. Я обычно не читаю стихи, но они, как ни странно, действительно интересные…

– Нам он понадобится, – перебивает меня полицейский.

Он достает пакет для улик, выворачивает его наизнанку и использует как перчатку, чтобы забрать у меня книгу.

– Вы не выясняли, что означают эти французские строчки? Какое стихотворение он, уходя, процитировал вам?

– Да, я почти уверена, что он процитировал мне строки из стихотворения «Прохожей». Оно о том, что вы видите кого-то на улице, обмениваетесь взглядами, но все равно расходитесь в разные стороны… Буквальный перевод: «О, ты, кого я любил! О, ты, кто тоже это почувствовал!»

Дурбан фыркает:

– Мда, очень мило. Я должен попытаться это запомнить. Итак, вы покидаете отель… Что потом?

– Я встречалась с друзьями.

– В баре?

Я киваю.

– Бар «Харли». Было много людей, они могут подтвердить, что я была там в половине десятого.

– И когда вы вернулись домой?

– Около семи утра… Я кое-кого встретила.

– Имя этого человека?

– Хм… Том.

– Фамилия?

– Я уверена, что у меня остался номер телефона.

Я роюсь в сумке и нахожу клочок бумаги.

– Да! Вот он.

Детектив Дурбан внимательно изучает клочок.

– Мне кажется, это «и». Тим, а не Том. Мы свяжемся с ним.

– Что вы сделали с деньгами, Клэр? – спрашивает детектив Дэвис, впервые заговаривая.

– С четырьмястами долларами? Я отдала их соседке по комнате. У меня большие долги по квартплате перед ней.

– Да нет, не с четырьмястами, – прерывает меня Дэвис. – С двадцатью тысячами долларов, которые вы украли из номера Стеллы Фоглер.

Я смотрю на него, голова идет кругом.

– Что? Да нет, вы ведь не думаете…

– Просто ответьте на вопрос, – добавляет Дурбан.

– Денег не было – во всяком случае, такой суммы. По крайней мере, я их не видела. Получается, я – подозреваемая?

– Подозреваемая? – Дэвис пыхтит. – Вы, знаете ли, уже признались в записи на скрытую камеру без согласия, в работе в качестве нелицензированного следователя, вымогательстве и заговоре с целью шантажа. Нам просто нужно покончить с этим делом – кражей и убийством, и вот мы его раскрыли.

– С убийством?

– По словам Генри Норта, той ночью вы поссорились с миссис Фоглер.

– Я же говорила вам, она странно себя вела.

– Итак, вы ушли, размышляя о ее грубости. А потом вернулись в номер, – говорит Дэвис. – Где у нее как раз оказалось много наличных. Генри Норт рассказал нам о ваших финансовых проблемах. Должно быть, это сильно раздражает – видеть женщину, которая гораздо богаче вас.

Я озадаченно качаю головой.

– Я же сказала – вернулась лишь потому, что хотела отдать книгу. Более того, Генри сказал мне – все, что я делаю для этой фирмы, законно. Если я записываю людей в общественном месте – это совершенно нормально. И я не буду приставать, если они сделают первый шаг. – Мне приходит в голову одна мысль. – Вы его-то допрашивали?

– Конечно, и мы тщательно проверим его счет. Так же, как мы проверим ваш и этого Тима.

– Вы убили Стеллу Фоглер, Клэр? – Детектив Дурбан спрашивает так буднично, словно интересуется, кладу ли я в кофе сахар.

Я смотрю ему прямо в глаза, не обращая внимания на глухой стук в груди.

– Нет. Я ее не убивала.

Повисает напряженная тишина.

– Детектив, выйдем поговорить? – предлагает Дурбан.

Они выходят, и я слышу приглушенные голоса за дверью. Затем Дурбан возвращается один.

– Мне нужны сведения по крайней мере о трех людях, которые могут подтвердить, что вы были в баре в половине десятого, – произносит он. – После этого можете идти.

Я смотрю на него с облегчением.

– Так значит, вы не думаете, что это сделала я?

– Мы перепроверим все, что вы рассказали. Если говорите правду, то мы сможем довольно быстро исключить вас из числа подозреваемых, но не уезжайте из города, не оповестив нас. Я настоятельно советую больше не работать на эту юридическую фирму. Это расследование убийства, мисс Райт, а не иммиграционная проверка, но, если мы узнаем, что вы нарушили условия пребывания, я не замедлю сообщить эту информацию в соответствующие органы.

С этими словами он начинает собирать бумаги, раскладывая их по стопкам. Я понимаю, что все это было игрой: классический допрос в стиле «хороший и плохой полицейский», рассчитанный на то, чтобы вселить в меня страх Божий.

Это сработало. Я все еще дрожу. Если бы я сделала что-то не то, я бы призналась этим двоим в мгновение ока. Смесь уверенности, дружелюбия и агрессии превратила меня в съежившуюся развалину.

Впрочем, даже сейчас, испытывая облегчение, я ловлю себя на мысли: «Что я могу извлечь из произошедшего?»

13

Когда я прихожу домой, вижу Джесс с тюрбаном из полотенца на голове, она одновременно переключает каналы, просматривает «Фейсбук» и красит бледно-голубым лаком ногти на ногах.

– Хорошо прошел день? – спрашивает подруга, не поднимая глаз.

– Не слишком.

Я рассказываю Джесс о полиции, об убитой клиентке. Вскоре она уже смотрит на меня с открытым ртом.

– Я чувствую себя ужасно, – заключаю я. – Если не считать персонала отеля, мы с Генри, судя по всему, были последними, кто видел Стеллу Фоглер живой.

– Они сказали, как она умерла?

Я в который уже раз качаю головой.

– Все расплывчато. Судя по тому, как они меня допрашивали, это было ограбление. Вероятно, мне придется дать показания в суде.

На мгновение в моей голове начинает разворачиваться непрошеная сцена:

Нью-йоркский зал суда, день.

Клэр Райт, одетая, как Вера Майлз в фильме «Не тот человек» – внешне хладнокровная и отчужденная, но явно нервничает внутри.

Прокурор

Мисс Райт, спасибо, что пришли. Ваши показания будут иметь решающее значение для исхода этого процесса…

– Ты сказала: «Фоглер»? – перебивает меня Джесс.

– Да. А что?

– В новостях какой-то сюжет о нем показывают. – Она нажимает на пульт и указывает на телевизор. – Вот здесь.

На экране – Патрик Фоглер. Его красивое лицо потемнело от усталости. Он стоит перед многоквартирным домом и разговаривает с целой батареей микрофонов. Вспышки мелькают на лице Патрика.

– Это он, – говорю я. – Сделай-ка погромче!

По мере увеличения громкости мы слышим, как он говорит:

– …благодарен за любую помощь, любую помощь вообще, которую вы можете оказать полиции Нью-Йорка.

Он останавливается, и шквал вспышек удваивается.

Кто-то сзади кричит:

– Каковы были ваши отношения с женой?

– Пресса – настоящая засада, – многозначительно говорит Джесс. – Ты знаешь, что это значит, не так ли?

– Что он разговаривает с прессой?

– Нет, глупая. Полиция считает, что преступление совершил Патрик Фоглер.

Джесс вздыхает под впечатлением от моего непонимания.

– Полиция знает, кто это сделал, но адвокат не дает им возможности задавать по-настоящему сложные вопросы. Они оповещают газеты, и журналисты теперь могут задавать вопросы за полицейских. Когда ты в следующий раз увидишь Патрика, он уже будет в наручниках.

Я вспоминаю встречу со Стеллой и ее странные слова.

Стелла

Обещай, что будешь осторожна.

Я

Почему бы вам не рассказать мне о вашем муже, миссис Фоглер?

Стелла

Он не похож ни на одного мужчину, которого ты когда-либо встречала. Я говорю сейчас на полном серьезе. Не поворачивайся к нему спиной. Не доверяй ему. Обещаешь?

Я думала, она имела в виду, что Патрик Фоглер – извращенец. Конечно, это было до того, как я его встретила: меньше всего он напоминал озабоченного, но, может, Стелла имела в виду нечто совсем другое?

Не его ли так боялась моя клиентка? Или, во всяком случае, не так ли детектив Дурбан представил эту сцену, когда я ему ее описала?

Я снова смотрю на экран телевизора, на Патрика Фоглера – такого спокойного, умного, симпатичного – и думаю, что его невозможно представить преступником.

– Он не может быть виновным, – произношу я. – Я в это не верю. Не забывай, что он не отреагировал на мои приставания. Хороший, привлекательный, верный парень.

– Не вешай мне лапшу на уши, – произносит Джесс, вытирая волосы полотенцем. – «Таких не бывает» – как ты обычно говоришь.

14

Весть об убийстве попала на первые полосы. Оттуда ее подхватили блогеры и комментаторы. Каждый выдвигал свою версию произошедшего. Во-первых, они считают, что это неудачное ограбление. Несколько лет назад вооруженная банда орудовала в элитных номерах в отелях Мидтауна, держа гостей под прицелом. Членов банды приговорили к тюремному заключению, и с тех пор на Манхэттене отели не грабили. Тем не менее, в социальных сетях писали о том, как это отразилось на туристической отрасли. Посетителям рекомендовалось держать двери гостиничных номеров на цепочке.

Вскоре внимание переключается на Стеллу. Что делала женщина, живущая на другом конце города, в Морнингсайд-Хайтс, в отеле, расположенном неподалеку? Есть две версии: во‑первых, что она поссорилась с мужем, а во‑вторых, что ждала любовника. Также ходят слухи, что из ее номера была украдена крупная сумма наличных, и эту информацию полиция как раз и отказывается подтвердить или опровергнуть.

Горничная Консуэла Альварес, обнаружившая тело, рассказала репортеру, что в комнате были следы борьбы. По ее словам, тело Стеллы оставили на кровати и накрыли простыней. Заплакав, Консуэла описала разбитую голову, «залитую диким количеством крови».

Судя по всему, камеры наблюдения в отеле не дали никакой полезной информации.

Постепенно две теории начинают сливаться воедино. Стелла ждала любовника. Она отдалилась от мужа. Вот почему Патрик Фоглер убил Стеллу – подразумевалось под этим.

Конечно, я знаю, что это неправда. Стелла остановилась в отеле только для того, чтобы я могла попробовать обольстить Патрика, и какие бы семейные проблемы ни возникали у них, ее муж не был склонен к измене, что, в свою очередь, означало: Патрик, по крайней мере, верил в разрешение этих самых семейных проблем. И полиция тоже обо всем в курсе. Я все жду, когда же они прекратят нагонять туману и расскажут обо мне журналистам, но по какой-то причине они этого не делают. Они не возвращаются и больше не задают вопросов.

Я рассказываю нескольким друзьям, что в тот вечер я была со Стеллой Фоглер, но только нескольким. Мне совсем не хочется, чтобы мою внештатную деятельность обсуждали в каком-то блоге. В любом случае, я не могу удовлетворить интерес моих друзей к ужасным деталям, касающимся преступления, поскольку я ничего не знаю. Я в таком же неведении, как и все.

Когда через две недели я не получаю никаких известий от полиции, я звоню Генри.

– Клэр, – говорит он. Скорее утверждение, чем вопрос. Словно Генри удивился.

– Мы можем встретиться? Я хочу тебя кое о чем спросить.

Повисает пауза, после чего раздается его голос:

– Хорошо, но не в офисе.

Генри называет отель, где мы уже несколько раз работали.

Когда я пришла, он уже сидел за стойкой, в самом конце зала, где нас не сможет услышать бармен. Я присоединяюсь к нему.

– Я думала, ты что-то слышал, – говорю я. – Я имею в виду о расследовании.

– Все, что я слышу, это то, что они ничего не добились. – Он пожимает плечами. – Однако они больше не считают, что мотивом было ограбление. Видимо, есть конкретные детали, указывающие на мужа убитой.

– Какого рода детали?

Я спрашиваю, удивляясь тому, что Джесс, возможно, права.

– Они не говорят, какие именно. Все достаточно банально. Они могут внезапно выпускать подозреваемых, например, на время проведения интервью. Однако прозвучало слово бешеный.

Генри искоса смотрит на меня.

– Они доставили тебе много хлопот?

Я киваю.

– А тебе?

– Ничего такого, чего бы я не делал с другими. Они просто выполняют свою работу.

– Генри… Могу ли я еще что-то сделать для тебя? Мое положение становится отчаянным.

– Ни за что, – говорит он. – Фирме и так повезло, что нас не оштрафовали за нелегального работника. Если б я не был бывшим копом, не думаю, что они дали бы нам такую поблажку. – Он колеблется. – Дело также в том, что мы все равно собирались отказаться от твоих услуг.

– Потому что у меня не было нужных документов?

Генри качает головой.

– Поступила жалоба. От адвоката. Парня по имени Рик. Помнишь его?

Помню, конечно. В Сиэтле за это платят много. Когда я показала пленку его жене, в ее глазах сквозь слезы горел гнев.

– Через пару дней после вашей встречи Рик дал письменные показания под присягой. Он утверждал, что после того, как ты встретила его в баре, ты поднялась к нему в номер и занялась с ним сексом, а потом взяла тысячу долларов, которые он тебе дал, и только потом продала видео жене. Это, конечно, делает тебя виновной в уголовном преступлении, а нас – соучастниками. Подобный расклад сделал бы видео неприменимым в бракоразводном процессе.

– Он лжет, – говорю я с остервенением. – Просто просмотри запись.

– Видео заканчивается тем, что ты говоришь ему: «Иди вперед, встретимся в номере». Затем ты выключила камеру. Рик предоставил полную временную шкалу событий, Клэр, а также чеки из бара и информацию о ключе. Сколько времени ты провела в отеле – два часа? Достаточно для его версии.

– Видео заканчивается, потому что я получила то, что мне было нужно, – настаиваю я. – На это ушло два часа. Я целый час ждала, когда он встанет из-за стола. Господи, Генри, ты ведь знаешь, как я работала!

– Я знаю, тебе нравилось менять обличья. Я никогда не задавал тебе слишком много вопросов, пока мы получали нужное.

– Я никогда такого не делала, – категорически заявляю я. – Господи, этот Рик – подонок. Подонок и адвокат. Он точно знал, как именно солгать, чтобы исключить это видео из показаний его жены.

– Я не о его словах, Клэр. Я просто говорю о том, что такие доводы нам будет очень сложно опровергать, и все задания, которые после этого ты выполнишь для нас, будут запятнаны с точки зрения улик. Поэтому-то руководство настоятельно посоветовало мне найти кого-нибудь другого. Если бы ты не позвонила и не сказала, что тебе нужны деньги на аренду жилья, я бы никогда не позволил тебе работать со Стеллой Фоглер. Считай это своеобразным «последним концертом» – в память о старых временах.

Я чуть не зарыдала от такой несправедливости.

– Что ж, значит, я теперь не могу работать в фирме, но ведь должен же существовать какой-то другой способ…

Генри качает головой.

– Даже и не начинай. Послушай-ка, ты – великолепна. Мне было очень приятно с тобой работать, и я надеюсь, что наши пути когда-нибудь снова пересекутся. Но не в этот раз.

Он машет бармену:

– Счет!

15

Прошло три месяца, а может, и больше.

Какое-то время убийство в отеле «Лексингтон» оставалось сенсацией, обсуждаемой в интернете, в барах и офисах. Затем звезду телесериала фотографируют в клубе свингеров, туннель Линкольна закрывается на ремонт, а президент отправляет еще больше войск на Ближний Восток.

Жизнь продолжается.

Отец Джесс дает мне небольшую отсрочку по арендной плате. Однако без работы на юридическую фирму мне приходится делать то, чем я бы никогда не занялась без крайней нужды. Вещами, о которых я не люблю думать и о которых больше никто не знает.

Что угодно, лишь бы продолжать играть.

Часть вторая

16

Комната залита солнечным светом. Нас восемь, мы лежим на полу в виде морской звезды, уставившись в потолок, наши головы почти соприкасаются.

– Это очень старая импровизационная игра, – слышится слева от меня голос Пола. – Она называется «История рассказывает сама себя». Мы будем отбивать ритм по полу. И каждый раз, когда мы ударяем, будем по очереди добавлять одно слово к рассказу.

– О чем этот рассказ? – спрашивает кто-то.

– Понятия не имею. В том-то и дело. Никто не знает. Рассказ уже есть. Все, что нам нужно сделать, это выпустить его на свободу.

В последнее время упражнения стали сложнее. Пол заставлял нас целыми днями называть вещи не теми именами, просто чтобы узнать, как мы их ощущаем. Он заставлял разыгрывать безумных персонажей: коммивояжера с чемоданом, набитым свитерами из жирафьей шерсти, солдата, вооруженного невидимым пулеметом. Затем он послал нас в качестве персонажей приставать к прохожим на улице. К моему удивлению, прохожие чаще всего слушали все это с удовольствием. Или я совершенствуюсь в этом, или Нью-Йорк становится все более сумасшедшим, когда жара бьет в голову.

И с каждым упражнением Пол напоминает нам об одном-единственном правиле. Игра – это не притворство. Вся суть в слове. Игра – это действие. Бытие. Становление.

– Поехали, – произносит он, хлопая ладонями по полу.

Медленный, скачущий ритм. Постепенно мы все его подхватываем.

– Однажды, – начинает он.

Немного сбиваясь с ритма, студент слева от него продолжает:

– Давным.

– Давно.

– Жила.

– Была.

Вдруг наступает моя очередь. Не думай, действуй. Хотя, по правде говоря, у меня нет времени ни на то, ни на другое, ритм заставляет меня сказать первое, что приходит в голову.

– Принцесса.

И история продолжается, набирая обороты по мере прохождения по кругу. Сказка, что-то о принце, который влюбляется в статую в своем саду.

В следующий раз Пол все усложняет. Если вы колеблетесь, то выпадаете из игры. И ритм будет ускоряться с каждым разом. Необходимо научиться инстинктивно реагировать в конкретный момент, объясняет он.

На этот раз он не начинает с чего-то столь очевидного, как «однажды». И появляется странная блестящая история, темная фантазия о маленькой девочке, которая живет на кладбище среди воронов и ворон.

Один за другим студенты спотыкаются, поднимаются на ноги.

Все, кроме меня.

И в конце концов мы остаемся вдвоем, я и Пол, лежащие под прямым углом на полу, как две стрелки часов. Наши руки хлопают по половицам в тройном темпе, слова текут так густо и быстро, словно мы их выучили наизусть.

Я чувствую себя одержимой, возбужденной, плененной. Как будто я всего лишь рупор другой личности. Хозяйка какого-то духа вуду. Настоящая «я» уничтожена, уничтожена силой, которая сильнее любого оргазма.

Теперь я понимаю. Не думай.

Наконец он останавливается, а я живу там еще несколько секунд, приходя в себя, наслаждаясь моментом.

Группа молча наблюдает. Обычно в конце хорошего упражнения они аплодируют. Я поднимаю голову и смотрю.

Коп стоит рядом с ними. Детектив Дурбан.

– Мисс Райт, – произносит он. – Клэр, мы можем поговорить?

* * *

Я веду его в кафетерий. Вокруг нас группами по два-три человека сидят студенты, болтают или работают на ноутбуках. Слишком жарко для кофе. Детектив достает нам из автомата диетическую колу.

– Америка, – бормочу я смешным голосом янки, когда он протягивает мне колу. – Земля некалорийная.

Он не улыбается. Я замечаю, как он устал.

– Я хочу, чтобы вы помогли нам, Клэр, – резко говорит он.

– Конечно, что угодно, если смогу. Как?

– Мы возвращаемся к старой теме об убийстве Фоглер. Перепроверяю показания, смотрю, не пропустили ли мы чего-нибудь в первый раз.

– Вы ведь никого не арестовали? Я читала в интернете.

Дурбан хмурится.

– Мы исключили из нашего расследования очень многих людей. Включая сто двадцать шесть постояльцев отеля «Лексингтон». Мы не сидели сложа руки.

– Извините, я не хотела…

– Хотя большая часть нашей работы сосредоточена на одном человеке, – добавляет он.

– На муже, – говорю я. – На Патрике.

На это он не отвечает.

– Вы можете вспомнить детали разговора с мистером Фоглером?

– Конечно.

– У нас есть новый человек в деле. Психолог. Я бы хотел, чтобы вы с ней встретились.

– Разумеется, если вы думаете, что это будет полезно… Когда?

– Было бы неплохо прямо сейчас.

Я бросаю взгляд в сторону репетиционной.

– У меня занятие.

– Это важно, Клэр.

Его тон стал жестче.

– Просто… я не вижу, чем могу помочь. Мы с Патриком Фоглером говорили всего несколько минут. Я его не заинтересовала.

Дурбан кивает.

– Возможно, но почему он ушел?

– Что вы имеете в виду?

– Фоглер. Когда вы попытались его снять, то сказали, что он, казалось, стремился уйти. Вот об этом я и думаю. Поскольку он собирался домой, а его жены не было в городе, к чему такая спешка? Зачем прерывать разговор с дружелюбной молодой женщиной, которая готова обсуждать французскую поэзию, как будто ей действительно это интересно?

– Может быть, я ему наскучила.

– Это один из вариантов.

– Есть еще?

Он не отвечает прямо. Я понимаю, что с этим человеком поток информации всегда односторонний.