Надгробие для живых

– Но как… – Кас смолк, не договорив.

– Видимо, он каким-то образом воссоздал сражение, – он указал на фрица. – Но не в реальности, а как… в голове у каждого. Раздал роли и пошёл ждать, когда нас расстреляют, и мы не будем сопротивляться, уверенные в уже наступившей смерти.

– Я будто до сих пор чувствую пули в груди, – Кас упал на землю.

– Сэм убил его, и иллюзия разрушилась. Странно, что он вообще это допустил. Может, событие было для него слишком масштабным, и он не заметил, что это настоящий человек. Чёрт, я уже поверил, что весь взвод мёртв.

– А что тогда с Сарой?

– Думаю, обычный шок. Боже… нам очень повезло, что Сэм дошёл до дотов. Я уже не дошёл бы.

Я не знал, что говорить, что думать и кого благодарить. То ли сержанта, который вёл меня до окопов, то ли тех солдат, что брали предназначенные мне пули, то ли просто не думать, что всё вокруг было чужой выдумкой. Но ведь такое сражение было! Значит, все эти люди существовали, умерли здесь? И рядовой, которому отрубило ногу, и тот бедняга, закрывший меня своим телом, и немцы, и сержант… и я, получается, тоже? Голова лопается от догадок. Как я мог быть здесь несколько сотен лет назад, если тогда даже моего отца не существовало?

– Думаю, все будут согласны, что сегодня мы никуда не идём, – Джон, наконец, зашевелился. – К тому же, Саре надо прийти в себя.

Никто ему не ответил. Да и возражать никто не собирался.

На следующее утро Сара проснулась и выглядела она бодрее всех нас вместе взятых. И всё же, пренебрегая усталостью, мы двинулись подальше от береговой линии, уже чуть более готовые к европейским формам жизни. И хотя неизвестность замедляла темп шага, мы часто ускорялись, заметив признаки человеческого присутствия, будь то метки на деревьях, свисающая на них верёвка или следы лагеря. Было бы намного лучше, найди мы хоть одного человека, но никто толком не знал, насколько дурные нравы могут быть у местного населения. Джон сказал, что у европейских государственных бункеров одно время были проблемы даже с фильтрацией воды, а говорить про жилые бункеры он решался с трудом. Якобы в последние десять лет возросли разногласия между рядом стран, некоторые вовсе оборвали связь навсегда, на юге континента, как сообщали местные, началась какая-то чепуха, а рассказы доходили до абсурда уровня восстания мёртвых, после чего и там оборвали контакт. Туда даже направили экспедицию, но радиомолчание говорило о том, что они туда или не добрались, или не вернулись. Хорошо всё было в основном у британцев, до недавнего времени у французов и немцев, американцев и СНР – Союза Народов России, который до сих пор сотрудничает с соседями и старается помочь с исследованиями. Видимо, чтобы люди начали работать сообща, им нужен апокалипсис, да и того эффекта хватит ненадолго.

На второй день нашего похода по Европе краски начали сгущаться. В местном лесу на деревьях висели люди разной степени паршивости, у многих зверьё уже успело что-нибудь отгрызть. В двух милях к востоку стоял город, вернее, то, что от него осталось: обугленные руины и трупы людей, расстрелянных или погребённых под обломками. Слабый запах угля и палёного мяса ненавязчиво, но мерзко щекотал нос.

– Что думаешь? – обратился Джон к Касу.

– Точно не звери.

– Это и дебилу ясно. Что могло стать причиной? Ты дольше всех нас живёшь на поверхности, может, видел что-то подобное?

– Не видел, хотя и слышал. В Смогстоуне, по слухам, было нечто похожее.

– Ещё предположения есть?

– Никаких, потому что бесполезны. Что угодно могло послужить поводом.

– Может, найдём тех, кто это всё объяснит? – робко обозначила себя Сара.

– Вряд ли в ближайших окрестностях люди отнесутся к нам дружелюбно, – Джон в подтверждение своих слов указал на труп солдата с дыркой промеж глаз. – Дело явно не в куполе, скорее какая-то вооруженная стычка.

– Кстати про купол: где он?

– То есть?

– На конце той улицы должен стоять основной генератор, – Кас указал на дальние дома. – В тех городах, где я был, всегда так и было, а здесь вместо генератора лишь обугленная груда досок.

– Так ведь не факт, что все купола строились по одному плану.

– А что, было время для творчества? Вопрос выживания стоял выше желания построить город на свой вкус, как мне кажется.

– Ну не будешь же ты сейчас говорить, что они жили без купола! – Джон рассерженно повысил тон. – Не бывает такого!

– Почему? – Кас развёл руками. – Площадь города меньше, земли не видно, вместо них везде теплицы, а зимой температура пусть и опускается до восьмидесяти и ниже, но зная хитрости, можно попробовать выжить.

– А стены что, сами построили?

– Я так и не поняла, зачем мы вообще вошли сюда?

– Чтобы осознать и уточнить наличие человеческого фактора.

– А повешенные этой работы не выполняли? Зачем эти лишние телодвижения?!

– А вдруг это преступники были, откуда ты знала?

– Вы здесь роль суда выполняете? Почему только я за столько времени запомнила, что мы идём в Люксембург, а не гуляем без цели!

– Сара, успокойся! Мы поняли, что ты крайне возмущена нашими походами по пепелищам, попаданиями в неприятности и прочим. Но как насчёт вспомнить, что ты сама пошла с нами, никто тебя не тащил за собой. Таким образом, ты негласно подписала договор о том, что никто не несёт ответственности за все наши передряги, – Джон сделал такое выражение лица, что я невольно ухмыльнулся. – Так что будем думать, что никому из здесь присутствующих подобное дерьмо не по вкусу. Прими этот факт как должное, немного снизь громкость голоса, возьми себя в руки и двигайся дальше, как все, молча.

Я посмотрел на Каса и прочитал у него в глазах что-то на границе между «лучшие и не скажешь» и «спасибо, что не дал его убить, потому как теперь я хочу этого ещё больше». Но всё же, он держал себя в руках, Сара перешла на тихое ворчание, и всё казалось вполне себе стабильным. Даже слишком. И хотя делать выводы прямо сейчас казалось бесполезным занятием, для себя я решил, что и на этом материке не всё в порядке. Эта мысль напрашивалась ещё после краткого исторического экскурса на берегах Нормандии. Многое казалось здесь обыденным, но точно не подобные существа, и точно не такие ситуации, когда адекватные люди пошли против других. У нас каждый на счету, а они что здесь утроили? Хотелось бы найти какой-то ответ, но ответы, вероятно, сгорели вместе с городом.

Этим вечером нам повезло найти прикопанную снегом ледяную пещеру, замаскированную под разрушенные дома. Внутри оказались какие-то заготовки мебели из дерева, небольшой запас еды и дров, лежаки из хвойных веток, уже просевшее кострище. По сравнению со сном на открытых равнинах, это могло сравниться с ночёвкой в охотничьей будке у реки, о которых я всё чаще вспоминал с ностальгией. Сара решила не ждать и сразу легла, пока мы с Джоном закапывали вход, а Кас наскоро разжигал костёр. Ей же хуже. Пропустила ужин.

Первым дежурить выпал мой черёд, с чем я был согласен впервые за долгое время. Наверно, я, наконец, остыл после той драки, перестал видеть в них идиотов. Фактически, ничего не изменилось, конечно, но и не должно было.

Мои мысли прервал шорох снега снаружи, ветер так не способен ворочать шапки на деревьях. По идее стоило бы проверить, но зверь если начнёт копать, то легко отпугнётся, а если…

Додумать мысль я так и не успел. В щель, куда уходил дым, влетела граната.

День 22

Очевидно, мне просто ужасно везёт, если граната оказалась светошумовой. Чернота перед глазами и оглушительный писк в ушах сменились ударом по затылку, а затем холодом снега и жаром костра на щеке. Естественно, в этом скрыта и частичка моей вины, чем я слушал, раз допустил их на такое близкое расстояние? Не услышать шаги человека по снегу… позорище.

Взгляд начал проясняться, я попытался поднять голову, но лежащий на ней кулак резко помешал мне, да так, что на глаза надавило изнутри. Они так боятся, что бьют оглушенного по голове? Судя по последующим за этим словам, которые кое-как долетали до ушей, говорят они не по-нашему. А где остальные?

Вообще, мало они похожи на простых бандитов и тем более дикарей. Иные бы всю ночь прождали нас снаружи или вообще начали ломиться в щель, но никак не работать по такой слаженной схеме, тем более с гранатами! Гранаты делают далеко не в каждом городе, чего уж говорить об оглушающих: их я видел второй раз в жизни. Только не совсем ясно, для чего такие большие растраты ради захвата пленных? Явно ведь не ради того, чтобы расстрелять у стеночки.

– Bauen Sie! – рявкнули ботинки, единственно стоящие спокойно. После этого меня подняли за руки и приставили к стене. Наконец-то удалось увидеть наших: синяков не было только у Сары. Видимо их не ослепило и они ещё пытались сопротивляться.

– Verdammte Partisanen! Schämen Sie sich nicht, selbst Frauen zu Aufgaben zu bringen. In Ihr Lager. Alle!

– Да какой же это… знакомый язык ведь, – шептал для себя Джон, за что тут же получил прикладом под дых.

– Schweig!

– Чёрт… немецкий!

Главный отряда «немцев» посмотрел на Джона с металлической холодностью. Казалось, от пули его спасает только терпение солдат.

– Gib ihm einen Knebel! Schnell!

– Was… – не успел Джон толком что-то сказать, как его заткнули кляпом, и нас повели цепочкой подальше от пещеры, не забыв прихватить наши вещи и всё полезное, что к нам и не поместилось бы. Стоит радоваться, что нашего здесь ничего не останется, но легче всё равно не станет, это уж точно. Джон видимо понимает их, да только сейчас он всё равно ничего не скажет, хотя кто знает, какую информацию он выудил. Лично я разобрал только презрительное «партизанэн». Так нас приняли за партизан? Что у них здесь творится? Вели нас долго, в какой-то момент я сбился в счёте времени, но за всё время я не увидел никого из ночных хищников.

Не может же быть, что они всех животных вокруг перебили: это было бы очень неудачно для них же самих. Нужно всегда понимать, чем грозит отсутствие мяса в ближайшей доступности, помимо длительных охотничьих рейдов. Голод зимой – это лишь способ заметно быстрее покончить с жизнью, чем ждать смерти от случайности, старости, чужих когтей, а здесь, видимо, и чужого выстрела.

Нет, я не говорю, что у нас люди не воевали, но на родине это не так заметно, потому что подобные стычки случаются ужасно редко. Как правило, воевать приходится с бандитами, которые вполне могли быть отсюда, а ещё до моего рождения в одном городе кто-то вырезал весь совет, и обезглавленный город обвинил во всех бедах своих ближайших соседей, на которых тут же и ополчились. Это была история пары недель: вскоре оба города опустели, и там остались только не способные воевать люди, а следовательно, и не способные работать, так что им пришлось помогать остальным городам. Это стало хорошим уроком для остальных. Нечего воевать между собой, когда первым делом стоит выживание. Хотя это и ужасная история, но лично мне она кажется поразительной. В своём стремлении доказать что-либо, лишь человек может зайти так далеко. Они не попытались найти убийцу, а сразу напали на город, будто это что-то могло изменить. Совет мёртв, и самым логичным было бы создать новый, но зачем-то потребовалось нажать на курок и показать умение засрать труды многих лет за полтора десятка дней. На их фоне даже староисторические люди выглядят осмотрительнее.

Но это просто попытка отвлечь себя, пока нас ведут в, полагаю, их лагерь. Не думаю, что где-то рядом находится работающий купол, кажется, здесь случилось нечто похожее, но в большем масштабе и, естественно, с большими последствиями. Возможно, это не просто стычка двух городов без весомого повода, а что-то большее. А если полноценная война? Тогда, мы и вправду полноценные «партизаны»… в их глазах. Откуда нам было знать, что они тут устроили?

В какой-то момент начало казаться, что мы ходим по кругу. Я так решил из-за подозрительно одинаковой опушки леса, которую заприметил ещё на первом «круге», а вернее воткнутый на её вершине крест из ржавых железяк. И трижды этот крест предательски скользил в поле зрения, слегка светясь на снегу. Но немцы упорно не подавали вида и шли дальше, вышагивая в одном едином для всех темпе. Невольно вспоминалась наша версия высадки в Нормандию с её немцами, которых я расстреливал, как в учебном тире. Может, дело в захвате разума, но в этих стрелять не хотелось, они не выглядели так же злобно, как солдаты. Одетые кто во что горазд, некоторые с заплатами и бинтами поверх одежды, шаг пусть и в одном темпе, но отнюдь не строевой, и в нас они не стреляли тоже, в отличие от иллюзорных, хотя могли бы и не разбираться, а сразу прибить нас в той же пещере. Значит, они не хотят убивать просто так. Пока что.

Вряд ли я не один так считал. Сара, как я заметил, поворачивая голову, готова была вцепиться конвоирам в глотки, постоянно отшатывалась, если кто-то их немцев случайно просаживался в сугроб и телом налегал в её сторону. Она дважды рвалась из рук, после чего, выслушав пачку неизвестных мне ругательств (если это вообще была ругань), ей жестами намекнули, чем закончится следующая попытка побега, Сара в ответ тихо зашмыгала носом, впервые после попадания в Европу. Для неё это будто было предательством: надежда на новую жизнь на другом материке сгорала дотла. И здесь её ждёт тюрьма, как и там. Что толку, если она даже ничего не украла: говоришь не по-нашему – враг. А если пойман с такими, так изволь заткнуться, пока тебя не заткнули. По этой причине ни Кас, ни Джон не дёргались, хотя им ещё и сильно досталось. Наконец вдали замелькал тусклый огонёк и в рядах немцев послышались облегчённые вздохи. Больше удивляло, как методично завилял строй, избегая прикопы, хорошо знакомые мне, охотнику. Обычно так маскировали или капканы, или другие ловушки, взятые с собой. Сам я увидел их, начиная со второго холмика, затем обнаружив, что их здесь десятки, и сам бы я тут прыгал полдня. Побег обещал быть тяжёлым. Я начал запоминать тропу, пытаясь систематизировать с одного края поля на другое, пока окончательно не запутался в этом лабиринте. В какой-то момент более волнительным мне начал казаться вопрос, как они сами не попадают в эти капканы. И, что странно, на встречала девушка, немногим младше меня.

– Fanden Sie?

– Ja, auf den Ruinen gefunden, – отвечал руководитель отряда, что

порядком подбешивало. Оказывается, не понимать, о чём говорят, – крайне неприятно, если не хуже. Девушка же, впрочем, всё поняла, кивнула и пошла себе к кострам, к остальным. Они тоже были готовы к встрече гостей.

Приём был холодным. Никто не шептался, что меня только успокоило бы, кто помладше смотрел с испугом, мужчины – с презрением, а женщины и в особенности старухи стояли, скрестив руки, похожи на раздутых прыгунов

в угрожающей стойке, то есть слегка озлобив взгляд. Были и те, кто выбивался из группы: старик, сидящий дальше всех, и смотрящий куда-то под нас, будто считая шаги и судорожно вздрагивая, если кто-то спотыкался о ветки. Не менее странно смотрелся солдат в почти разваливающейся шинели, со шрамом, делящим его правую щёку по круглой траектории, скрываясь за повязкой на глазу, он, к слову, выглядел страшнее их всех вместе взятых. А вот мужик с плешью на голове, свисающей кожей на горле и шириной тела в два человека, смотрел просто противно. Не как солдат, а по-своему, с еле заметным прищуром, надвинутыми поверх бровями и постоянно шевелящимися губами. Смотрел, как на скот или товар, который ему здесь не нужен. Как на мусор… рабов. Он и одет был не так, как остальные, богаче что ли. Может, из совета?

Нас снова построили, и из группы вышел шрамированный солдат, что-то протараторил скрипящим голосом, выслушал доклад одного из отряда, после чего нам освободили руки и отвели на отшиб лагеря, накормили и жестами объяснили, чем грозит попытка побега, трижды указав на оружие и поля с ловушками. Я бы даже без этого никуда не пытался сбежать, ибо долгая ночь давала результат, мы все валились с ног. За всем процессом нашего размещения наблюдала девушка, встретившая нас ещё на подходах: златовласая, с длинной косой по пояс, круглым лицом и большими глазами, какими-то неестественными и даже отчасти пугающими. Следила она тайком из-за дерева, держась за ствол и будто пытаясь сковырнуть его кору, слегка отшатываясь, если поворачивались в её сторону. Но сколько я не дёргал головой в её направлении, она продолжала пялиться, то на меня, то на Каса, то на всех сразу. Пожалуй, если так продолжится и дальше, то уж лучше в капкан: чужая слежка заставляет думать иначе, взгляд со стороны чувствуется тяжёлой ношей, особенно когда знаешь о нём. У меня, к примеру, всё тело сжималось от взгляда хищников из-за холмов, но часто это и не срабатывало: именно тогда, когда было важно. Те же роевики делают холмы и ориентируются вслепую, ориентируясь на шум и движение снега, у них для этого даже есть ворсинки на ходящих лапах. А доппельгангер, ввиду своей маскировки и порой похвального дара артистичности, просто заставляет меня думать, что это не может быть враг. Эта девушка тоже такого не внушала, но, когда кажется, что инстинкты дают сбой, самым лучшим решением оказывается положиться на рассудительность и логику.

Нас в очередной раз усадили и оставили без присмотра. А вот это уже было интереснее: что у них здесь с режимом охраны, если они позволяют пленникам сидеть так? Впрочем, через пару минут молчания подошёл старик, что был на отшибе. Мне, наконец, удалось рассмотреть его поближе: роскошная, местами облезшая борода, скрывающая шею, как шарф, была чуть ли не единственной растительностью на голове, не считая кустов бровей и седых волос на висках. За те несколько минут, что мы были здесь, он успел переодеться в обитое шерстью пальто до колен, сапоги, закрывающие остальное. Руки закрывали тонкие и явно древние перчатки, с неизвестно как сохранившейся спустя такое время кожей (хотя вполне возможно, что сделали их после конца Старой Истории).

– Je m’appelle Ernst. On m’a dit d’être votre interprète pendant la détention et l’apprentissage de notre langue.

– Жаль, но я нихера не понял, – шепнул Джон.

– Я могу говорить и на этом языке. Правда возможности практиковаться почти не было, und… и я иногда буду переспрашивать.

– Блеск…

– Ещё раз: меня зовут Эрнст. На время вашего заключения и обучения нашему языку я буду вашим переводчиком. Полагаю, никто из вас не говорит по-немецки?

– Тебе какая разница?

– Просто удивительно. Ни один француз из всех мне знакомых не пренебрегал изучением языка своих соседей.

– Француз? – перебил Джон.

– Вы ведь, полагаю, французы?

– Нет, – Джон оскалился. – Мы из Англии.

– Не говорите бреда. В Англии одни мутанты: наша поисковая группа ещё пятнадцать лет назад это доказала.

– Значит, плохо искали, – прохрипел Кас, а потом закашлялся. – Пятнадцать лет назад минимум шесть анклавов ещё работали, чего не скажешь про нынешнее положение дел.

– Возле Лондона?

– Мне откуда знать? Я про староисторическую географию ничего не знаю.

– Это такой термин? Я немного не… какие корни?

– Как с другой планеты свалился! – буркнула Сара.

– «Старый» и «история», – я решил включиться в диалог мирно. – Это обозначает, что город, вещь или ещё что-нибудь существовало до начала похолодания. Новая История – это всё, что произошло после.

– Благодарю, юноша, – Эрнст чуть склонил голову. – Полагаю, ваши друзья не слишком разговорчивы вследствие всей сложившейся ситуации. Надеюсь, с вами мы…

– Пацана даже не думай трогать, старик! – резко вспыхнул Джон. – Не посмотрю, что тебе лет под семьдесят, голыми руками прибью!

– Господа, вы определённо не так поняли наши цели. Мы… dargestellter… нет. Мы представляем мирное население. Если позволите, я постараюсь всё объяснить.

Никто возражать не стал.

– Отлично. Два года назад на границе между Коалицией Франков и Объединением Германских Земель возникла своеобразная стычка. В одном из куполов проживало примерно поровну как немцев, так и французов. Во время очередного нападения рейдеров из лесов в паре часов пути отсюда, большинство французов погибло: кого застрелили, кого зацепило, скажем, осколками, э-э, стекла! Это не так важно, как то, что выжившие в тот же день ушли, а через неделю вернулись люди с оружием, и началась война. Несмотря на изначальный… как это говорится? Несмотря на желание защитить свои земли, в какой-то момент всё вышло из под контроля. Мэры городов захотели мести, и теперь война идёт где-то на юго-западе бывшей Франции. Здесь же остались небоеспособные, бывшие пленные и переселенцы, мечтающие о создании городов-государств. Та группа, которая предстала перед вами, вобрала в себя всех сразу. Привели вас охранники переселенцев, а человек с множеством шрамов является ветераном в отставке. Остальных держали недалеко отсюда, как и меня, профессора первого университета ОГЗ Эрнста фон Остриха, специалиста по части лингвистики. Что же до вас, то убивать вас не будут, могу это обещать. Но и просто сидеть вам не дадут. Работы хватает, вы не кажитесь слабыми, иначе не прошли бы весь путь, который наверняка был труднее, чем можно представить.

– И сколько мы здесь проработаем? – спросил Кас.

– Пока мы вместе не построим пригодное для жизни место.

– Ничего не выйдет. Без купола вам крышка в первую же зиму.

– Купола? А, полагаю, вы про генератор температурной зоны. Да, древняя, но действенная технология наших дальних предков. Сам присутствовал в городе, где его разбирали для дальнейшего изучения и производства. Но мы, кажется, упали в развитии технологий на сотни лет. С другой стороны, я ведь не говорил, что у нас нет способа противостоять зиме.

Он улыбнулся, наблюдая всеобщее недоумение.

– Кстати о работе. Кем вы были на старом месте жительства? Это важно для будущего определения вашего рода деятельности.

– Деятельности? Отлично, записывай! Я – солдат, она была воровкой, а это два охотника. Вот теперь делай вывод, насколько мы будем полезны.

– Будете, ещё как. Охотники займутся своим делом, девушка поможет на кухне: у них всегда не хватает рук. А солдат… солдат должен быть сильным, значит, определим на строительство.

– Я не стану охотится на обозначенных вами территориях: это бесполезно, – высказался Вас.

– Территорию вы выберете сами. А сейчас прошу меня простить, но скоро обед. Ваши порции вам принесут отдельно, во избежание проблем. Работать начнёте с завтрашнего дня, а сейчас лучше отдыхайте. Потом будет некогда.

Эрнст зашуршал по снегу и в этот же момент у всех как от сердца отлегло. Поняв, что трогать её не собираются, Сара легла спать возле костра, и мне очень хотелось последовать её примеру, но любопытство взяло верх. Да и Кас куда-то ушел, стоило поискать его, чтобы ничего не случилось. Если нас приняли за каких-то французов, то, видимо, не всем понравится такое соседство.

Лагерь жил своей суетливой обыденностью, похожей на городскую, но при всём этой имеющий некоторые различия. Многие могли похвастаться, что у них хорошо пахнет завтраком, или что люди у них не сидят на месте, не хандрят, не скучают и не тратят силы на бесполезные занятия, вроде уборки снега. Однако здесь всё иначе: старики сидели на месте, общаясь на своём языке, дети, коих оказалось тут около десятка, носились почти без присмотра, пухлощёкий парень моего возраста клевал носом, будто не спал несколько дней, и, кажется, даже приход потепления не смог бы его разбудить. Беззаветность передавалась и к другим мужчинам, бледным, с мешками под глазами, морщинистыми лицами, одетыми чуть ли не в лохмотья. Профессор со своими перчатками выглядел на их фоне неоправданно роскошно, а заодно с этим наверняка был намного вежливее, говори тут хоть кто-нибудь из них «по-нашему». Пару раз меня всего передёргивало от пронзительного взгляда, который при этом будто не выражал чего бы то ни было. Просто взгляд. Взгляд, серьёзности которого мог позавидовать Кас.

Кстати, про Каса. Он, оказывается, быстро вливается в коллективы. Уже сидит себе чуть ли не под ручку с кем-то тепло одетым, держащим винтовку на плече. Пару раз они оба шевелили губами так, будто между ними не было языкового барьера вовсе, а вполне искренняя улыбка немца лишний раз укрепила мои подозрения. Рядом с ними было свободное место. Не успел я сесть, как Кас посмотрел на меня.

– Ты чего?

– Что? Я просто сел.

– Тут обеды дают, кстати.

– И нам тоже?

– У них систематизированные приёмы пищи: вторую порцию нам не принесут. Можешь поесть здесь, или вместе с Джоном и Сарой. Но я лучше на столе поем, раз уж нас негласно завербовали.

– То есть ты с таким раскладом согласен?

– Я охотник, а не сумасшедший. Не полезу я на них с голыми руками. Стоит радоваться, что никого из нас показательно не убили, да ещё и дали возможность отработать. Не ищи справедливости там, где её изначально не было.

– Нам всё равно нужно валить. Ты помнишь про нашу миссию?