Неправдоподобное происшествие в деревне Пичугино

На смену ужасу пришло отупение, правда, в дома почти никто возвращаться не торопился. Поёживаясь от послегрозовой утренней прохлады, пичугинцы небольшими кучками толпились возле калиток, стараясь держаться ближе к соседям, а не к своим двойникам, и пришибленно вполголоса перебрасывались короткими фразами.

Периодически у кого-нибудь сдавали нервы, и он начинал голосить, но на него тут же цыкали, и глас вопиющего тонул в сдержанном напряжении притихшей деревни.

Никогда ещё за всю историю существования Пичугина односельчане не встречали рассвет все вместе.

Встретили.

Первые лучи совершенно беззастенчиво и беспардонно радостно брызнули по мокрым верхушкам деревьев, заиграли, словно ощупывая подсыхающую землю, скользнули отсветом по землистым лицам людей и, наконец, вытянули светлое, чистое, такое долгожданное солнышко.

– Так это, – сказал кто-то немного хриплым голосом, – мужики, чего делать-то будем? Я в том смысле, что делать ведь чего-то надо.

Негромко, стараясь не нарушить хрупкое умиротворение, звякнул церковный колокол.

– Ну вот, – уже спокойнее сказал тот же голос только из соседнего двора, – я и говорю. Так пошли, что ли?

Всё ещё ёжась и опасливо косясь друг на друга, пичугинцы медленно стекались к церквушке, на недавно слаженной деревянной колокольне которой, виднелась фигура отца Сергия.

– А чего думать? Драпать надо отсюдова, – нервно дёргая ногой и суетливо затягиваясь, сказал Жора, – мало вам, что ли?

– Ишь ты, драпать он собрался, – неодобрительно протянул Ильич. – Это тебе, голоштанная команда, драпать можно, куда угодно, а у меня, – он кашлянул, бросив быстрый взгляд на сидящее чуть поодаль собственное отражение, но твёрдо повторил, – а у меня ответственность, между прочим.

– Да кому она, к лешему, нужна, твоя ответственность, – скривился Жора, прикуривая у самого себя. – Хотя мне–то что? Оставайся. А по мне, так драпать надо.

– Ильич прав, – спокойно проговорил Геннадий, – как мы отсюда уедем? И вообще, кто отсюда уедет? Я или вон тот я? Это мой дом, моя семья… и вообще. Прав я? – бросил он словно в пустоту, ни на кого конкретно не глядя.

– Само собой, – ответил за всех другой Геннадий.

Мужики молча покивали, соглашаясь с бригадиром.

Странная это была компания. Как конкурс двойников или фестиваль близнецов. Только вот особой радости и фееричности что-то не наблюдалось.

Но человек привык приспосабливаться к любым обстоятельствам, и жизнь постепенно брала своё.

Как-то само собой вышло, что все женщины в деревне, втихомолку охая и переговариваясь, разбрелись по домам и занялись тем, чем обычно и занимались ранним утром. И в этой рутинности ежедневных действий приходило к ним облегчение и упрощение того, что разум принимать отказывался категорически.

А мужики остались. Курили, кумекали, сидя вразнобой на сваленных штабелями у церкви досках.

– В леспромхозе смена началась, – глянув на часы, напомнил Алексей, – а наших никого. Ругаются, наверное.

Оба Михаила, как по команде хлопнули себя по лбу, смущённо переглянулись.

– Зараза, – сказал один из них, – я же вчера трактор под честное слово у бригадира выпросил, брёвна для бани перевезти хотел. Убьёт меня Потапенко, точно убьёт.

– Зря ты так, – попытался успокоить его Алексей, – убить не убьёт, а вот премии лишит точно, к гадалке не ходи. Вот у меня хуже. Сегодня линию новую запускать должны, а инженера нет. Инженер тут сидит, и в глазах у него двоится.

Мужики сдержано улыбнулись.

– Чего–то не понимаю я вас, – заговорил, как всегда торопливо и придыханием Матанцев, – чего вы тут картину маслом «Витязь на распутье» устроили? Как малые дети, ей-богу.

– Нет, Жора, конечно, кипишует, драпать никуда не надо, – продолжил он же, неловко спрыгивая с досок, отчего брюшко пару раз колыхнулось под ярко синей футболкой, – но и тут репу чесать тоже толку никакого. К людям надо пробираться, к цивилизации, так сказать. Объяснить, что да как, пусть разбираются.

– А сам чего не едешь? – исподлобья глянув на ближайшего чэпэшника, спросил Геннадий. – У тебя и уазик свой.

Матанцев шмыгнул носом, переглянулся.

– Да там такое дело, – сказал тот, что был поодаль, – с аккумулятором что-то. Или со стартёром. Подсобили бы, а?

– Так вас же двое, – картинно всплеснул руками Михаил, – вот и подсобите друг другу.

Мужики не сдержались, прыснули. Жоры загоготали.

Матанцевы обиженно и синхронно засопели.

Мелкого чэпэшника Семёна Матанцева в деревне откровенно недолюбливали, но терпели.

Пока он не открыл свою продуктовую лавку в купленном на бесценок и наспех подлатанном заброшенном доме, за продуктами и всем необходимым приходилось ездить в ближайший магазин в Бадяево. А это как–никак вёрст десять с гаком. Невелико расстояние для российских просторов, а всё равно неудобно.

Матанцев же нарисовался здесь года три назад, помахал бумагой из поссовета и торжественно, так что на следующий день полдеревни мучилось похмельем, открыл, по его заявлению, новую торговую точку. Щедрость чэпэшника ограничилась днём открытия лавки. Цены там были выше, чем в Бадяеве, а ассортимент наводил на определённые размышления.

Впрочем, для не избалованных благами цивилизации пичугинцев и это было манной небесной. Водка, пиво, иногда вино, всякая там бытовая химия, канцтовары, гвозди и прочие стройматериалы по мелочам. Ну, и продукты, разумеется. Чего ещё надо?

Правда, водка, особенно последнее время, всё чаще была палёная, а на большинстве продовольственных товаров очень уж нарочито не читался срок годности. Но эти пустяки мало кого всерьёз волновали.

Товары для лавки Матанцев всегда привозил сам. Его потрёпанный, но ходкий уазик появлялся в Пичугине раз, реже два в неделю. Сам себе хозяин, сам себе извозчик.

В его отсутствие лавкой заправляла Генриетта. Дородная молодая женщина, своим макияжем к делу и не к делу демонстрировавшая социально-классовую обособленность от деревенских.

Матанцев привёз её в деревню с год как, и жила она тут же, при лавке.

В деревне поговаривали, что привёз из города.

Сама Генриетта эту версию не то, чтоб подтверждала, но при каждом удобном случае пестовала. А ещё в деревне поговаривали, что у них с Матанцевым роман, и что, задерживаясь здесь, якобы, по делам на пару дней, Семён Ефимыч ночует точно не на коврике в прихожей. А ещё в деревне поговаривали, что у Матанцева таких Генриетт по одной на каждую его торговую точку. Да мало ли о чём поговаривали в деревне…

– Ладно, я вот что предлагаю, – Алексей вышел вперёд. – Логика в словах Матанцева есть. Не век же нам здесь куковать, надо в контору сообщить, да и до посёлка добраться.

– Ага, – ухмыляясь, перебил его Жора, – ясно вижу себе картину: здрасьте, у меня тут вдруг брат-близнец появился. Не знаете, отчего бы это? А вообще, у нас в деревне демократический взрыв произошёл, удвоение личности, блин!

– Демографический, – хором сказали оба отца Сергия, – взрыв демографический.

– Чего? – не понял Жора. – Да какая хрен разница?

С глухим шлепком Михаил несильно, но ощутимо треснул ближайшего Жору по затылку. Тот ойкнул, сверкнул глазами, но замолк.

Геннадий оглядел всех присутствующих, прикинул что-то в уме, решительно поднялся.

– Тогда так. Поделимся. Э… Ну, например, ты, ты и ты, – он поочерёдно ткнул кривоватым пальцем в одного Михаила, одного Алексея и одного Матанцева, – берите трактор и в контору.

– Секундочку, – запротестовал Матанцев, которого не выделил указующий перст, – на каком основании меня? Я здесь оставаться не намерен, если он, то и я, знаете ли.

Геннадий, молчавший до этого, подошёл к чэпэшнику вплотную, многозначительно заглянул в глаза и объяснил:

– А на том, что являться туда в двойном экземпляре не стоит. Пока.

Вышло убедительно.

– А мы в таком случае в Бадяево рванём, – подхватил Алексей, – тем же составом, я полагаю. Гена, мотоцикл одолжишь?

– Ну да, – язвительно вставил Жора, – драпать они, значит, не хотели, а сами в разные стороны! А Жора тут оставайся, Жора на себя и этот зоопарк любуйся? Не покатит, я с вами.

– Да не вопрос, – легко согласился Алексей, – а вы, отец Сергий?

Священник улыбнулся.

– Мы здесь останемся, – сказал он, – мало ли что.

– Ой, мужики! Ой, обоссусь щас! – заржал Жора, тыча пальцем в сторону пустой улицы. – Эти-то, эти-то! Гляньте-ка на них!

Улица была не пуста.

По улице, кажется даже сгибаясь под тяжестью собственных телес, грузно шагали близнецы Славик и Федя.

И было их четверо.

Глава

IV

Говорят, чуть ли не до начала тридцатых пичугинцы жили практически сами по себе.

Основанная, если верить очень увлечённому своим делом сотруднику городского краеведческого музея, аж в пятнадцатом веке, деревня располагалась как бы на острове. С трёх сторон её обступали непролазные топи, причём такие, что даже сами пичугинцы редко захаживали в лес дальше одной версты. А с четвёртой деревушку отрезала от остального мира делавшая здесь поворот на восток река Пичуга. Она отрезала, она же и связывала.

Обособленность эта пичугинцев, очевидно, ни капли не смущала, раз деревня худо-бедно дожила до начала двадцатого столетия, не особо интересуясь делами большой земли. В своё время числилась она за помещиком Бадяевым, но про барщину, оброк, барское самодурство и прочие атрибуты крепостной зависимости пичугинцы разве что слыхивали.

О том, что далеко на востоке бесславно отгремела русско-японская война, в деревне узнали в первый год империалистической. А о том, что империи боле не существует, царя-батюшку свергли и доконали, и в стране новая власть – так и вообще в середине двадцатых.

Новость эта потрясла умы нелюбопытных пичугинцев, когда вместо усопшего батюшки появился в деревне не новый священник, а совершенно посторонний и какой-то чудной мужик. Мужик этот назвался… Вообще-то, никто не помнит, как он назвался, но представился странно – двадцатипятитысячником. И речи у него были странные, вроде по-русски говорил, а непонятно выходило. Послушали мужики с бабами про коммунизм, колхоз и партию, послушали, накормили пришельца, в баньке попарили, да и решили: блаженный, мол, ежели хочет, пусть остаётся.

Но блаженный отчего-то стал кричать, грозить кулаком и мировым пролетариатом, здорово надоел и был бит. Несильно, с пониманием.

Потом мужик пропал. Судя по отсутствию на привычном месте одной из лодок, на которых селяне по необходимости плавали на большую землю, в Бадяево, вернулся домой. Хозяин-барин, казак вольный, не особо тужа, решили они и ошиблись.

Через неделю в деревне появился отряд вооружённых людей с суровым и непреклонным товарищем во главе. Мужиков согнали в церковь и объявили, что с этого момента они все добровольно вступают в колхоз «Красный Октябрь». А кто окажется несознательным, то есть…

Впрочем, зачем снова об этом?

Страница сия столько раз уже написана, переписана, раскрашена и приукрашена, что ещё одна строчка под названием Пичугино вряд ли привнесёт что–то новое.

Нет, пичугинцев не записали поголовно во враги народа. Нет, не раскулачивали их семьями и не ссылали в края далёкие.

Не было ни страшной трагедии на этой земле, ни абсурдной комедии. Была жизнь. В чём-то совершенно новая, но в глубинной сути своей, наверное, такая же.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.