Загон

Липкая дневная жара затрудняла дыхание, день не был солнечным, и трудно было сориентироваться, сколько градусов на улице, но духота стояла неимоверная. Влажность, похоже, доходила до ста процентов, в воздухе висел то ли смог, то ли туман, и витал повсюду все тот же неизменный, приторный, но уже не столь раздражающий, запах.

Прогулкой наши шатания по городу трудно даже назвать, прогулка должна доставлять удовольствие, мы же были напряжены и растеряны. Жан мало-мальски ориентировался в городе, все же он когда-то посещал сие место, я же боялся выпустить из рук карту. Мы оказались в самом центре Конго, так сказать, в его бьющемся сердце! Я чувствовал себя абсолютно беззащитным, да и от Жана, как мне показалось, не исходило чувства полной уверенности в себе.

Было решено двигаться в сторону набережной, ведь Киншаса расположился на берегу реки Конго. Жан рассказал мне, что когда-то, кто-то из его постоянно путешествующих друзей назвал центр Киншасы «африканским Парижем». Рассказал, что город растянулся примерно на десять километров между его артериями – рекой Конго и главной железной дорогой, которые и являются естественными границами. В это время мы как раз пересекали Бульвар Тридцатого июня, – главную магистраль города. Я, между прочим, связи с Парижем, этим вечным городом романтики и любви, не увидел, и в ответ на сравнения Жана, лишь рассеяно пожал плечами.

Мы шагали по городу, глазели по сторонам, местные торговцы присвистывали, зазывая нас к своим лавкам с маниокой и пальмовым вином, встречные прохожие оглядывались нам вслед. До сих пор нам не попалось по дороге ни одного белого человека, в связи с чем, я чувствовал себя немного диковато. Я шел, смотрел, запоминал и мне этот город отдаленно напомнил не Париж, а Гавану, которую я посетил год назад. Такой же прибрежный город, только Гавана расположилась на берегу Мексиканского залива Карибского моря, а Киншасу омывает широкая река.

Одинаково изъеденные влажным климатом строения, дома, зияющие пустыми оконными глазницами, только Гавана показалась мне более монументальной, её Кафедральный собор, Капитолий, Крепость Трех Святых Королей и многие другие исторические памятники существуют наряду со зданиями, возведенными труженниками революционно-демократической Кубы, а также с высоченными новостройками уже нашего времени. В Киншасе то же смешение, стародавние памятники, современные высотки и обшарпанные хижины. Мне вспомнилась протянутая бельевая веревка, вдоль целого этажа одного из домов, на набережной Гаваны, как раз в районе шикарного отеля, где мы жили, и на ней уютно себя чувствовало хозяйское бельишко. Здесь же, в Конго, господствовала та же простота нравов, и хотя развешенного белья я пока не видел (может, они и не стирают вовсе?), нищие спали прямо тут же, возле нашего великолепного Мемлинга.

Местное население в Гаване гораздо разнообразнее, нежели здесь, в Киншасе. Большая часть является потомками испанских переселенцев, остальные имеют смешанное африкано-испанское или азиатское происхождение. Там живут люди, имеющие различный цвет кожи, и от этого изобилия и долгих лет смешивания крови, люди эти очень красивы. Женщины очень горячи и колоритны. На этот факт, я как мужчина естественно обратил внимание. Здесь же, в самом центре Конго, такого разнообразия не наблюдалось, да и красоты людской, если честно, я также не заметил. Жители, в большинстве своем были худыми и истощенными, глаза смотрели либо откровенно враждебно, либо с неизбывной тоской. Мне кажется, каждого белого они рассматривали, как потенциального колонизатора и эксплуататора, чего уж точно не отмечалось в жаркой Гаване. Помню, как-то раз, прогуливаясь по кубинской столице, и проходя по узкой улочке, мы приостановились, чтобы сфотографироваться со старым монстром советского автопрома, и вдруг услышали слова, которые адресовались непосредственно нам:

– Откуда вы? – спрашивал по-английски поджарый чернокожий мужчина лет шестидесяти, который до этого мило переговаривался с кем-то через балкон небольшого строения.

– Из России. – ответили мы так же на английском языке.

Мужчина тут же перешел на русский язык и сказал: – О, прекрасно, так почему же вы не говорите на своем родном языке? У вас очень красивый язык! – И начал декламировать стихи Пушкина.

Мы широко раскрыли глаза от изумления, мужчина вызвал у нас ребячий восторг. Мы немного поболтали и выяснили, что в свое время он жил в СССР, учился в Питере и Москве и сохранил прекрасные воспоминания об этом времени. Этот случай мне особо запомнилась, я проникся глубокой любовью к Гаване.

Сейчас же, идя по пыльным улицам Киншасы, я старался уцепиться хоть за что-то, что победит мой страх от пребывания здесь, мне хотелось найти хоть маленькую деталь, которая бы скрасила неприятие этой страны и ее недружелюбного народа.

Не замечая моего паршивого настроения, Жан шел рядом и говорил об этом городе, рассказывал, что он делится на несколько районов, есть старая часть Киншасы, возникшая на месте первоначального поселения, сейчас застроенная многоэтажными зданиями и особняками богатых бельгийцев, живших здесь в свое время. Это зеленый район с садами, парками и скверами. В старом районе возведен мраморный дворец, являющий собой резиденцию для прибывающих в страну глав иностранных государств. Есть и более современный район столицы – район Гомбе, он считается административным центром, его архитектуру составляют крупные общественные здания и учебные заведения, отели, магазины и рестораны. Здесь же находятся резиденция президента республики, парламент, Дворец наций, Национальный банк, конторы и торговые представительства. Мой друг рассказывал с завидным увлечением, а я оглядывался по сторонам и пытался смотреть его глазами на все это великолепие, но не мог. Душу наполнял холод, который не могла изгнать оттуда даже африканская жара.

А Жан, не умолкая ни на минуту, продолжал вещать уже о том, что все административные здания сосредоточены в центре Киншасы, что его окрестности состоят из хижин и лачуг, где проживает основная масса населения. И только благодаря красноречию француза, Киншаса в моих глазах все же понемногу принимала образ столичного города.

Несмотря на непреодолимый скептицизм и сковывающий меня исподволь страх, угнездившийся в подсознании, я не мог не обратить внимание на такие примечательные сооружения, украшавшие город, как монументы, памятники и скульптуры, коих было великое множество. Выполнены они были из камня и бронзы, и располагались в самых неожиданных местах.

Жизнь в городе кипела, мимо проносились разномастные автомобили, да и людей на улицах было предостаточно.

Вдоль набережной растянулись огромные железные конструкции, похожие на ангары, Жан пояснил, что это портовые строения. На воде находилась уйма пришвартованных к берегу судов, каких-то барж, катеров и лодок. Но все они были в чудовищном состоянии, и я удивлялся, как они все еще находятся на плаву, по моему мнению, самое достойное место им было на свалке. Да, портовый город, что ни говори! А грязи и мусора на причалах было во сто крат больше, чем в самом городе. Что и говорить, с этой стороны столица Конго выглядела еще менее приглядной, и мы быстро покинули этот район.

Мы возвращались с набережной обратно в центр города, а Жан как ни в чем не бывало продолжал рассказывать о восточной части центра Киншасы, по-французски «старом городе» – Ситэ. Во всех франкоговорящих колониях так называли районы, где изначально проживало белое поселение.

Я вспомнил то немногое, что прочитал в интернете перед поездкой, как раз о районе Ситэ.

– Жан, а ведь в этом районе есть Центральный рынок, сердце района, как говорится. Я читал, что он в Киншасе огромен, занимает территорию чуть ли не в две Красные площади и вполне сравним со знаменитыми нигерийскими рынками в Кано и Ибадане.

– О, Стас, твоя осведомленность меня восхищает. В Ибадане я был, помнишь, когда привез Татьяне расшитый платок, а ты удивлялся, что это мол, за узоры диковинные? Тогда я еще не мог понять, что за слово такое ты употребил. И деревянный сувенир привозил оттуда, на огромную ложку похожий, с фигуркой женщины в основании, весь такой изъеденный древесным червем. Это как раз из Ибадана, с того самого рынка, о котором ты сейчас вспомнил.

– Может, мы после набережной пойдем туда, рынок именно то место, где в полную силу ощущается местный колорит?

– Да я смотрю, ты осмелел, Стас? – с удивлением глянул на меня Жан. – Ситэ, должен сказать, довольно беспокойный район, мы проезжали мимо него вчера, по дороге из аэропорта, думаю, что нам надо быть крайне осторожными и, если уж посетить его, то лучше в сопровождении кого-нибудь из местных.

– Да, да… ты абсолютно прав… рисковать нет никакого желания, но побывать там действительно хочется, знаешь, все же не плохо было бы найти и положительные моменты от здешнего пребывания, и мне хочется, чтобы этот город, наконец, начал мне нравиться. Вот только, думаю, на помощь господина Блакулы рассчитывать тут не придется, а не то он, чего доброго, воспользовавшись ситуацией, нас на этом рынке и в рабство продаст, – вздохнул я, представив эту картину.

– Полностью с тобой согласен, Стас. Профессор Столпов, конечно, хороший человек, но в данной ситуации его помощь представляется мне довольно сомнительной. Я, честно признаться, нахожусь в тупике, не представляю, как нам быть, и что предпринять. Может, стоит вернуться на то место, где погиб несчастный старикан, передавший мне куклу? Такая смерть, скорее всего, запомнилась очевидцам. У меня до сих пор в глазах та сцена, когда старик пролетел несколько метров, впечатление было такое, что это не живой человек, а манекен. Полагаю, что подобным образом люди гибнут здесь все же не каждый день. Может, какие-то свидетели и остались, ведь все происходило не так давно, с полгода тому назад. Может, добудем информацию относительно этого старца, кто он, откуда, тогда нам будет проще ориентироваться. Как ты думаешь? Стоит расспросить местных, ну аккуратно, конечно, чтобы гнев не вызвать и не напугать.

– Возможно… Только, наверное, нужно придумать какой-нибудь мотив, почему вдруг два белых человека интересуются смертью какого-то несчастного старика, сбитого машиной полгода назад. Тебе бы на их месте не показалось это более чем странным?

– Ну, к примеру, я скажу, что стал свидетелем этой трагедии, что обязан этому человеку жизнью, что его смерть меня очень печалит, и я хотел бы оказать его родным какую-нибудь помощь.

– Жан, прекрасная история, только не для страны с таким низким уровнем жизни. Они моментально все станут его родственниками, будут тебя обвинять в гибели и требовать материальной компенсации. Впрочем, это нормально и не только для бедного населения.

– Но что-то определенно надо придумать. Может рассказать им о кукле?

– Да, одному мы её уже сегодня показали, теперь вот у нас обзорная экскурсия по Киншасе. Кстати, ты не хочешь перекусить?

– Не откажусь, но как-то страшновато это делать на улице.

По ходу передвижения, нам попалось несколько забегаловок для местного населения, один вид которых вызвал спазм в желудке, а тот самый запах вокруг них был куда более насыщенным, чем в центре города, поэтому, проходя мимо, приходилось по возможности ускорять шаги.

Мы двигались по бульвару Тридцатого июня в сторону нашего отеля, сделав по набережной изрядный крюк.

– Чуть дальше, на авеню Дуан, мы сегодня уже там были, есть симпатичный индийский ресторан, – «Тадж Махал», ты ничего не имеешь против индийской кухни? – поинтересовался Жан?

– Нет, я только ЗА! Особого пристрастия к данной кухне я не имею, но отношусь вполне терпимо. Я пробовал индийскую кухню только на Гоа, не знаю лишь насколько она была оригинальной.

– О, Гоа прекрасное место, там индийская кухня представлена необычайно разнообразно. Это рай для гурманов! Готовят там очень вкусно, а вегетарианские блюда просто превосходны. Ты знаешь, что в индийской кухне должно присутствовать сразу три вкуса: сладкий, кислый и горький, тогда любое блюдо будет гармонично?

– Жан, ты все же увлекающаяся натура и весьма интересный рассказчик. Ты так все красочно описываешь, что заочно начинаешь обожать все места, где тебе удалось побывать. По всей видимости, мне придется полюбить Киншасу, только нужно сопоставить рассказанное тобой с увиденным мною, найти золотую середину и начать восхищаться. В Гоа я был не один, и по большей части нам приходилось питаться в отеле и туристических зонах, с моими товарищами мы даже посещали пельменные. Да Жан, у российских туристов есть такая особенность, даже пребывая в экзотических странах, неизменно тянет домой, и эту ностальгию ты топишь в ресторанах с русской кухней. Так что пойдем, мой дорогой друг, и, возможно, сейчас я стану поклонником индийских кулинаров.

– Возможно, возможно! Но тогда идем скорее, я ужасно голоден, а от наших разговоров аппетит просто разбушевался. – Жан с ухмылкой глянул на меня и ускорил шаг.

Ресторан и вправду оказался славным. Мы заказали индийский рис басмати7 с соусом карри и «тондак»8 . Жан сказал, что эти блюда сложно испортить, к тому же здесь меньше экспериментов со специями. В качестве напитков мы заказали несколько рюмочек фени9. Редкостная дрянь, скажу я вам, имеющая резкий запах самогона. Но Жан настоял, чтобы мы отведали именно этот напиток, так как он лучше всего сочетается с индийской кухней, столь богатой специями. Процесс принятия пищи у нас растянулся на два часа. Периодически мы поглядывали на мобильный телефон, ожидая звонка от господина Мабобо, но современное средство связи не подавало признаков жизни. На улице уже начинало темнеть, и мы с Жаном решили вернуться в отель, чтобы проверить, не оставил ли Блакула там каких-либо для нас сообщений. Мы же поставили его в известность, что будем на мобильной связи, а в случае чего, нас легко вычислить в Мемлинге. Думаю, ему не сложно было бы разыскать в привычной среде обитания двух белых «неудачников», коими он, вероятно, нас считал.

Мы расплатились по счету и направились в отель, дорога должна была занять у нас не более двадцати минут.

Мы шли сытые и уставшие, и Жан продолжал тешить меня рассказами о своих путешествиях. По дороге мы решили приобрести каких-нибудь фруктов в уличных лавках, и свернули в переулок, где располагался небольшой торговый ряд. Здесь ассортимент товаров был представлен очень широко. У одних лоточников были фрукты: бананы, ананасы, манго, папайя, у других – мясные деликатесы. От увиденного на одном из лотков, по моему телу пробежала неприятная дрожь. Жан похлопал меня по плечу и сказал, что это нормальные африканские деликатесы, а именно, копченые крысы. Их коптили целиком, не разделывая, съежившиеся тушки, с легким налетом пыли, плотно висели на металлических крюках, а сухопарый конголезец призывными жестами зазывал к себе в лавку. Развешанные крысиные тельца были внушительных размеров, и при жизни эти твари были явно крупнее известных нам обитателей московских помоек.

– Стас, ты же хотел на киншасский рынок попасть, а там знаешь что? Копченые обезьяны, антилопы и прочие дикие животные. Весьма экзотично.

– Нет, пожалуй, оставим это желание нереализованным. От одного вида этих яств мне становится дурно, пойдем скорее в отель.

Мы ограничились фруктами и двинулись в сторону отеля, но посчитали излишним выйти на знакомую нам дорогу, и пошли по параллельному ей проулку, решив срезать изрядный кусок. Проулок был безлюдным и после оживленных улиц Киншасы, мне стало не по себе. К тому же, в сознании поселилось ощущение присутствия кого-то рядом, не Жана, а кого-то постороннего, и к тому же угрожающего. Непреодолимое чувство тревоги пульсировало параллельно сердечному ритму, чем дальше мы отдалялись от людей, тем больше это чувство усиливалось.

– Жан, ну зачем мы пошли здесь, уже почти сумерки, ты уверен, что эта дорога точно приведет нас к отелю? – спросил я, начиная паниковать.

– Да Стас, если не уверен, посмотри по карте и прекрати нервничать, ты сбиваешь меня с мысли, – с некоторым раздражением ответил Жан.

– Хорошо, давай остановимся и я посмотрю, – сказал я, разворачивая карту, взятую в отеле. – И что за мысли у тебя появились?

В этот момент, откуда ни возьмись, к нам подскочило трое парней неопределенного возраста, черных как ночь. Жан от неожиданности шарахнулся в сторону и, споткнувшись о какую-то железяку, точащую из асфальта, упал.

– Вы что? – поднимаясь и отряхиваясь, разразился проклятиями Жан.

Парни зло рассмеялись. Жан явно разозлился: – Освободите дорогу!

– О, смелые Мунделли! Конечно, мы освободим вам дорогу! – угрожающе произнес ближний из них. – Только для начала, давайте сюда ваши деньги. Посещение нашей прекрасной страны является для вас платным.

– Пошевеливайтесь, Мзунгу10! – Прошипел второй, который успел обойти нас, и теперь находился за спиной Жана.

Я посмотрел в сторону говорившего, он почти растворился в темной густой зелени кустарников и наступавших сумерках, и лишь его драная футболка, когда-то бывшая белой, обрисовывала силуэт человека. В руке незнакомца что-то блеснуло.

В моей голове пронеслась мысль о том, как паршиво лежать на грязном, вонючем асфальте в безлюдном переулке нищей африканской страны с дырявым животом в луже собственной густеющей крови. Дальше понеслись не менее мрачные мысли, и возможно я бы потерял сознание от всего этого вертящегося потока, но Жан, сильно схватив меня за локоть, тихо произнес: – Стас, не нервничай, достань деньги и отдай им.

Меня словно окунули в холодную прорубь.

– О, вот и хваленое конголезское гостеприимство! Ну, что ж, у меня осталось около десяти тысяч конголезских франков после нашего обеда и не размененная двадцатка долларов. Их что, устроит эта сумма?

– Стас, давай все что есть, эти парни явно не шутят, – прошелестел француз, а в сторону парней произнес спокойно и громко: – Хорошо, хорошо, сейчас мы отдадим вам все деньги, которые у нас есть.

Я достал из карманов сложенные купюры и протянул конголезцам.

Третий парень, низкорослый и отчаянно худой, в сетчатой майке, стоявший немного поодаль и нервно переминавшийся, подскочил в два прыжка ко мне, выхватил деньги, пересчитал и крикнул первому, явно старшему в их шайке: – здесь слишком мало!

Первый, усмехнулся: – Какие жадные, Мунделли! Обыщи их.

Тот подскочил ко мне, пошарил по карманам и, вытащив мобильный телефон, засунул к себе в карман.

Первый кинул ему: – Часы, цепочки, кольца. Бери все.

Сетчато-дистрофичный захихикал, схватил меня за левое запястье и стал расстегивать мои Longines, я выдернул руку, тот огрызнулся и крикнул: – Квикли!

Я расстегнул ремешок, медленно снял часы и вложил в нервно трясущуюся черную руку. Жан проделывал тоже действие со своими часами.

– Все, больше у нас ничего нет. – сказал француз. – Мы можем идти?

Первый парень посмотрел на часы и произнес:

– Хорошие часы, но странно, что такие богатые с виду Мунделли оказались такими бедными. Слишком мало денег, слишком мало!

– Вам достались дорогие часы, за них вы можете выручить отличные деньги. – Ответил Жан.

– Лузоло, посмотри что у него на шее! – приказным тоном обратился главарь к сетчатому.

Тот дико скалясь, подскочил к Жану и рванул воротник поло. На шее моего друга красовался мешочек гри-гри, наш оберег от темных сил, сотворенный профессором Столповым.

– Кисимба, это похоже на амулет, – ответил сетчатый доходяга своему главарю. Конголезцы явно почувствовали, что мы исключительно в их власти и даже не стеснялись называть друг друга по имени.

– Забери его, пусть его амулет теперь охраняет нас, и посмотри, что есть у второго.

Дистофичный Лузоло сорвал с Жана гри-гри и моментально оказался около меня.

В предвкушении того, что его грязные пальцы прикоснутся к моей шее, я сам снял оберег и отдал его сетчатому.

– На, подавись! – буркнул я ему, жаль только конголезец не понимал ни слова на русском.

– И цепочку снимай. – Узрев блеснувшее золото на моей шее, проскрипел Лузоло.

– Вот зараза! – Вслух произнес я. Цепочка была с крестиком, и мне совсем не хотелось с ней расставаться. Я снял цепочку, зажал ее в ладони, так чтобы конец с замком свисал, мизинцем придержал крестик и протянул руку грабителю.

Тот, ухмыляясь, вытянул цепочку, а крестик остался у меня. Конголезец изобразил притворное сострадание, лишая меня моего ценного имущества.

– Убирайтесь скорее, Мзунгу, – донеслось из кустов, – и помните, что вам повезло, и вы сохранили свои жалкие жизни.

Трое грабители растворились так же быстро, как появились.

– Жан, что это было? – спросил я, оглядываясь по сторонам.

– Стас, если ты не понял, то нас ограбили. Пойдем поскорее, хватит на сегодня приключений, на этой чертовой улице совсем темно.

– Великолепно! Такое впечатление, что я виноват в том, что нас ограбили. Между прочим, я спрашивал тебя, какого рожна мы идем по безлюдным улицам. Заметь, здесь кроме этих трех уродов не появилось ни души!

– Не будь занудой, Стас. Мы еще легко отделались, пойдем скорее.

И Жан быстро зашагал вперед. То ли от осознания того, что мы чудом остались в живых, то ли от всплеска адреналина в крови, но я почувствовал необычайный прилив сил, усталости как ни бывало. Меньше чем через десять минут мы уже входили в отель.

Портье встретил нас с улыбкой и поинтересовался, как прошла наша прогулка. Ничего не ответив, мы поднялись в номер и сразу же налили по стакану коньяка. Сидя в креслах, мы стали оценивать ущерб, и надо сказать, грабители изрядно поживились за наш счет. Мало того, что мы лишились средства связи, номер которого был дан нами Мабобо, нам пришлось распрощаться с дорогостоящими часами, а я без них чувствовал себя немного голым. Денег, конечно, они получили немного, всего порядка тридцати баксов, но какой моральный удар получили мы! Да еще и лишились наших оберегов, черт побери!

Хорошо, что документы их не заинтересовали, а московские телефоны мы оставили в сейфе. Осознание того, что гражданство моей страны подтверждено документально, моментально успокоило меня, да и крестик, хитростью утаенный, лежал в кармане джинсов. Действие коньяка умерило нервную возбужденность, я махнул на все рукой и постарался хотя бы на вечер позабыть о неприятном приключении.

А Жан все время моих рассуждений молчаливо и сосредоточенно о чем-то думал. Третье наше конголезское утро сулило стать весьма хлопотным. В состоянии душевного раздрая мы и заснули.

Начало поисков

Проснувшись на следующий день, мы сразу спустились позавтракать в кафе.

Еще накануне вечером мы решили отправиться на то место, где был сбит несчастный старикан, всучивший Жану куклу. Поэтому, уже допивая кофе, я спросил, куда же именно мы направляемся.

– Я так понимаю, что все это случилось у какого-то отеля. Ты говорил, что уже собирался ехать в аэропорт и ждал такси?

– Да, я направлялся в аэропорт, но не из отеля. – Жан замолчал, и мне показалось, что он чего-то недоговаривает.

– То есть как, не из отеля? А откуда же еще?

– Видишь ли… – последовала непонятная пауза.

– Слушай, Жан, не тяни. Если есть, что сказать, говори прямо. Сейчас не время разгадывать ребусы. Ты что-то скрываешь?

Он тяжело вздохнул и признался:

– Понимаешь ли, я тут в прошлый свой приезд одно дельце обстряпывал…

– Даже и не сомневаюсь! Ты никуда просто так не летаешь, а уж тем более в такую дыру, как Конго. Ну, и что же привело тебя в эти края в тот раз?

– Стас, это богатейшая страна! И мне до сих пор не понятно, почему она такая бедная! Здесь столько самоцветов, что при определенной оборотистости и небольшом везении можно стать очень богатым человеком!

– Так, так, так! Уже интересно! И что же?

– Я приехал сюда с тобой не только для того, чтобы помочь тебе разобраться с чертовой куклой. Ну, и для этого, конечно, тоже, но у меня здесь осталось одно недоделанное дело…

– Жан, не тяни! Выкладывай! Какое?

– Помнишь, когда-то я рассказывал тебе, что мы с Петром Коломейцевым побывали в самых недрах Конго, у пигмейских племен?

– Что-то такое припоминаю… Смутно, если честно. Ну и…?

– Так вот, это было примерно с год тому назад. Он был помешан на своей науке, что-то там вызнавал, общался с этими пигмеями, болтал с ними на их наречии, и мне в какой-то момент стало до жути скучно, пока однажды, на каком-то там празднике, во время одного ритуала я не увидел этот камень…

Жан замолчал и мечтательно уставился куда-то вдаль. Я не торопил его, и через некоторое время он продолжил: – Как я узнал несколько позже, это был демантоид, редкая разновидность граната, только зеленоватых оттенков. Его еще называют зеленым алмазом. Камень чрезвычайно редкий и поэтому весьма дорогой. Он во все времена считался сильнейшим талисманом-оберегом, а в этом племени пигмеев был почти священным. Когда я его увидел, а был он размером с приличную фасолину, то совершенно потерял и голову и покой. Я подумал, ну зачем этим дикарям такая красотища? Они же могут найти себе еще. На следующий день я потихоньку начал расспрашивать об этом Коломейцева, он-то мне все и рассказал про этот минерал. И я понял, что этот камень должен стать моим. Но при Коломейцеве я ничего не мог предпринять, и тогда я решил вернуться на это место потом, уже без профессора, и, либо выторговать у этих наивных людишек это сокровище, либо даже украсть его.