Полная версия
Васёк Трубачёв и его товарищи. Все повести
Звеньевая З о р и н а».
Читая, Митя всё время одобрительно кивал головой и в уголке тоже написал: «Принять».
Пока Митя читал заметки Одинцова и Зориной, Васёк делал вид, что совершенно поглощён своей работой. Но Митя и на его заметке написал своим размашистым почерком: «Принять».
Потом подозвал Сашу:
– Кто переписчик?
– Я, – сказал Саша.
– Вот ещё три статьи. Кто нарисует заголовок?
– Малютин.
В пионерскую комнату вошёл Сергей Николаевич:
– Работаете?
Митя засмеялся:
– Фабрика-кухня. Стенгазету делаем, журналы подшиваем.
Ребята при Сергее Николаевиче сразу подтянулись; каждому хотелось, чтобы учитель заметил его работу. Васёк тоже хотел обратить на себя внимание учителя.
– Рамка готова! – громко сказал он, деловито собирая кисти. – Булгаков, какую заметку пишешь?
– Четвёртую, – ответил Саша тоже громко, чтобы слышал учитель.
Остальные ребята один за другим подходили к столу с кипой журналов и газет.
– Подшито!
– Готово!
Сергей Николаевич пробежал глазами Лидину заметку.
– Нужный вопрос… Лида Зорина… А… чёрненькая такая, с косичками! – сказал он, припоминая, и взял вторую заметку.
– Мою читает, – шепнул ребятам Одинцов, прислушиваясь, что скажет учитель.
Сергей Николаевич прочитал про себя, потом улыбнулся и прочитал Мите вслух:
– «Сергей Николаевич увидел, что на полу валяются бумажки и вообще сор. Он не начал урока, заложил руки за спину, отошёл к окну и не повернулся к нам, пока мы всё не убрали. А потом сказал: „Чтобы это было в последний раз“. Теперь ребята стараются вовсю. Редакция надеется, что такой случай больше не повторится».
Последние слова Одинцов списал со взрослой газеты. Учитель засмеялся и громко сказал:
– Совершенно точно и честно! А относительно надежд редакции – просто солидно получается!
Он крепко пожал руку Мите, кивнул головой ребятам и вышел.
– Что он сказал? Что он сказал? – заволновались ребята.
– Ты слышал? – спросил Одинцова Саша.
Одинцов сиял.
– Сергей Николаевич сказал «Точно и честно. И просто солидно», – взволнованным голосом сообщил он окружившим его ребятам.
– Честно и точно! Это значит – не наврано ничего!
– Ну ещё бы, Одинцов вообще никогда не врёт!
– Молодец! – радовались ребята.
– Молодчага! – сказал Васёк, хлопнув Одинцова по плечу. Он был рад за товарища.
Саша тоже был рад, но он не понял, что значит «солидно».
– Одинцов! Как это понять – «солидно»? – спросил он. – Ты знаешь?
– Нет, – сознался Одинцов. – А как по-твоему? – Он улыбнулся. – Это, наверно, самая главная похвала. Давай спросим у Мити!
Но Митя стоял уже в дверях и, крикнув ребятам: «Не задерживайтесь долго!» – исчез.
– У него комсомольское собрание сегодня, – сказал Трубачёв. – Сами разберёмся.
– А ты тоже не знаешь? – допытывался Саша.
– Да я знаю, только объяснить не могу. Это о старых людях говорят: солидный! – догадался Васёк.
– А какой же я старый? – растерянно спросил Одинцов, обводя всех удивлённым взглядом.
Ребята прыснули со смеху.
Из соседней комнаты – читальни – прибежали девочки.
– Тише! Читать мешаете!
– Ребята, я «Пионерскую правду» в библиотеку относила, а вы так кричите, что даже там слышно, – сказала, входя, Лида Зорина. – Что у вас тут такое?
Ребята, смеясь, рассказали ей.
– Солидный – это толстый. Сейчас только в библиотеке про один журнал сказали, что он солидный, – объяснила Лида.
– Но какой же я толстый? – обтягивая свою курточку, расшалившись, крикнул Одинцов. – Я спортсмен, человек без веса!
Он действительно был тоненький и на редкость лёгкий.
Ребята опять закатились смехом:
– Одинцов, Одинцов! Это он тебя с Мазиным спутал! Это Мазин у нас солидный.
– Попадёт вам сегодня! Лучше уходите скорей, – кричала Лида, – сейчас из читальни прибегут! И Сергей Николаевич ещё не ушёл. Он с Грозным в раздевалке разговаривает и, наверно, всё слышит.
– Тише! – крикнул Васёк. – Булгаков! Одинцов! Пойдём к Сергею Николаевичу! – Он обнял товарищей за плечи и пошептал им что-то.
– Не посадит он нас вместе – лучше не просить! – с сомнением сказал Саша.
– А может, и посадит. Попросим!
Все трое побежали в раздевалку. Сергей Николаевич, надевая калоши, разговаривал с Грозным.
– Ещё эта школа семилеткой была, как я сюда пришёл, ещё Красным знаменем нас не награждали… – рассказывал старик.
– Сергей Николаевич! – запыхавшись, крикнул Одинцов. – У нас к вам просьба.
– Мы просим… – начал Саша.
– Разрешите нам сесть вместе! – возбуждённо блестя глазами, сказал Васёк. – Мы друзья.
Сергей Николаевич нахмурился:
– Я разговариваю с Иваном Васильевичем, а вы скатываетесь откуда-то сверху, перебиваете разговор взрослых… Что это такое?
– Простите, – покраснел Одинцов, – мы нечаянно… Мы боялись, что вы уйдёте…
– А что вам нужно?
– Мы вот товарищи, мы хотели сесть в классе рядом, – запинаясь, пояснил Васёк.
– Зачем? – строго спросил Сергей Николаевич. Мальчики оробели.
– Чтобы дружить втроём, – сказал Васёк.
– Дружить втроём? – переспросил учитель. – Разве ваш класс делится на такие дружные тройки? А остальные в счёт не идут?
– Да нет, мы просто друзья… ну, закадычные, что ли, – пояснил Одинцов.
– Допустим, что вы закадычные друзья. Это очень хорошо, но усаживаться со своей закадычной дружбой на одну парту – это совершенно лишнее. Я не разрешаю! – твёрдо сказал Сергей Николаевич – До свиданья!.. До свиданья, Иван Васильевич!
– Счастливо! Счастливо! – заторопился Грозный, закрывая за ним дверь. – Что, не вышло ваше дело? – усмехнулся он, глядя на оторопевших ребят.
– Не вышло, – вздохнул Одинцов.
– Отменный учитель, просто-таки знаток вашего брата! – одобрительно сказал Грозный.
Нюра схватила своё пальтишко и выбежала из раздевалки. Она никак не могла успокоиться после сцены в пионерской комнате.
Осрамили. На смех подняли, а сами и вовсе ни одной строчки сочинить не умеют… И потом мама так хвалила её за эти стихи. Разве мама меньше ихнего понимает? И папа хвалил. Правда, папа никогда ничего не дослушает до конца. Он просто погладил её по голове и сказал: «Пиши, пиши, дочка!»
Нюра снова вспомнила смех ребят и обидные остроты Одинцова.
Сами побыли бы на моём месте. Вот и пиши… Митя сказал: «Разве учатся за конфеты?» Может, не надо было писать про конфеты? И ещё Митя сказал: «Пустые стихи. Разве у тебя нет других мыслей: о школе, о товарищах?..»
Нюра глубоко вздохнула и заспешила домой.
Папы дома не было. Папа всегда приходил поздно, и Нюра с мамой обедали одни. Когда девочка приходила из школы, стол уже был накрыт и около каждого прибора лежала нарядная салфеточка. Но сегодня мама запоздала и, крикнув Нюре: «Раздевайся!» – засуетилась у буфета. Нюра повесила пальто и, бросив на стул сумку, исподлобья взглянула на мать. Мария Ивановна расставляла тарелки, неестественно оттопыривая пальцы, с густо окрашенными в красный цвет острыми ноготками.
– А я, доченька, в парикмахерской была. Такая очередь! Всё дамы, дамы… И все хотят быть красивыми! – Она поправила рыжую чёлку на лбу и с улыбкой взглянула на дочь: – Ну, как тебе нравится твоя мама?
Нюра бросилась на стул и, закрыв лицо руками, расплакалась.
– Ах, боже мой! Что с тобой? Что случилось?
Мария Ивановна испуганно заглядывала в лицо дочери, трясла её за плечи:
– Да говори же! Я ведь ничего не понимаю! Что случилось?
Нюра сбивчиво рассказала про стихи, про насмешки ребят.
– А ты сама хвалила! Нарочно хвалила… И теперь все меня глупой считают… – всхлипывая, повторяла она.
Мария Ивановна гневно закричала на дочь:
– Перестань! Сию же минуту перестань!.. Они тебе завидуют! Понимаешь ли ты? За-ви-ду-ют!
Слёзы Нюры высохли. Она с изумлением глядела на мать.
Мария Ивановна презрительно сжала губы, сузила зеленоватые глаза и ещё раз повторила:
– Завидуют!
Глава 16
Обида
У Севы болело горло. Он уже три недели не ходил в школу. К нему забегала Лида Зорина. Она присаживалась на кончик стула, раскрывала свою сумку и, пока Малютин списывал с её дневника заданные уроки, поспешно рассказывала ему все новости: Митя болен, без него скучно, ребята ходили его навещать. Трубачёв всё ещё занимается с Мазиным. Мазин даже немножко похудел от этого. Стенгазету они делают без Мити.
Поболтав, Лида уходила. Сева с завистью смотрел, как мимо его окна пробегают школьники. Он чувствовал себя оторванным от товарищей, от школы. Во время болезни он много читал, пробовал рисовать, но после картины, отданной на выставку, никак не мог придумать чего-нибудь нового и говорил матери:
– Я всегда так… нарисую, отдам… и скучно, скучно мне делается…
– Вот и папа твой, бывало, кончит картину и заскучает. Как будто всего себя вложил в неё и ходит опустошённый. А я, наоборот, сдам свои чертежи – и рада-радёшенька! – смеялась мама.
– Потому что ты с готового чертишь, а мы с папой своё придумываем, – серьёзно сказал Сева.
– Конечно. Но разве не приятно тебе, что твоя картина всем понравилась? Ведь это, по-моему, самое главное. Разве интересно человеку делать что-нибудь только для себя?
– Ну конечно, я рад, а то все ребята меня таким каким-то считают… – Сева запнулся и с упрёком посмотрел на мать, но сдержался и только добавил: – Я многого не умею делать…
Мать поняла его:
– Сева, я знаю, о чём ты говоришь. Но без этого футбола и всякой чехарды можно обойтись. Они здоровые, крепкие мальчики, а у тебя порок сердца.
– Ну, вот я никуда и не гожусь, мамочка, – грустно усмехнулся Сева.
Мать заволновалась.
– Это совсем не нужно внушать себе. Это пройдёт, с годами ты окрепнешь, но рисковать сейчас – просто глупо.
– Ну ладно, ладно, мама! Я ведь так сказал… Просто я боюсь, что мне никогда ничего такого не сделать. Вот как наши герои.
– Конечно, не всякий может быть героем. Сева, но я думаю всё-таки, что в каждом честном человеке непременно есть это геройство… непременно есть… Ой, Сева, – вдруг вспомнила мать, – у нас плитка зря горит, мы же хотели чай пить. И вечно мы с тобой заговоримся!
Она бежала с чайником в кухню и на цыпочках возвращалась обратно:
– Тише, Севочка, весь дом уже спит, только мы с тобой никак не угомонимся. И каждый день так. Завтра же сделаю строгое расписание.
Но строгое расписание не помогало. Мать приходила с работы поздно, за день у обоих накапливались разные новости – времени для разговоров не хватало.
– Сева, пей чай и ложись спать… Положи, положи книжку. Я не буду тебя слушать.
– Подожди, мама. Я только один вопрос… Почему это говорят, что трус умирает много раз, а храб-рый один раз? Как ты это понимаешь, мама?
– Как я это понимаю?.. – подняв глаза вверх и сморщив лоб, начинала мать и вдруг, спохватившись, сердито обрывала себя: – Никак не понимаю! Опять ты меня в длинный разговор втягиваешь, Сева…
Когда Сева был болен, мама вставала ночью, осторожно щупала ему лоб, утром торопилась приготовить еду и, уходя, уговаривала сына, чтобы он не переутомлял себя чтением и не выдумывал себе никаких занятий.
– А мне сегодня лучше, мама! Куда лучше! – каждый день заявлял ей Сева. – Ты не беспокойся!
Сегодня в первый раз Севе было позволено вый-ти. Он решил зайти к Саше Булгакову и узнать у него, что задано на завтра, так как Лида уже два дня не приходила.
Закутавшись тёплым шарфом, Сева вышел на улицу. Непрочный мартовский снег сбивался под ногами в грязные комья. Саша Булгаков жил недалеко. Сева хорошо знал его улицу и дом, так как в прошлом году, когда Саша был болен, Сева приносил ему уроки. Но теперь, по рассеянности, мальчик долго путался, заглядывая в чужие дворы и припоминая номер дома. Наконец в одном дворе он узнал одноэтажный флигель, где жил Саша.
«Сейчас погреюсь, возьму уроки, узнаю все новости!»
Во дворе маленькая девочка в тёплом платке с длинными пушистыми концами усаживала на санки крепкого, толстого мальчугана в больших валенках.
– Положи ноги на санки, а то они будут по снегу ехать. Ну, положи свои ноги! – хлопотала она.
Малыш, опираясь на санки, шевелил тяжёлыми валенками.
– Да не поднимаются они, – уверял он девочку. Какой-то высокий мальчик в шапке, без пальто подскочил к мальчугану, вытащил его из санок, сел на них верхом и крикнул:
– Н-но! Поехали!
Девочка схватила за руку малыша и замахнулась на мальчика.
Когда Сева вошёл в длинный коридор, со двора послышался громкий плач, и тотчас в углу открылась дверь, из неё выскочил Саша. Не заметив товарища, он пробежал по коридору и бросился к девочке.
Сева выглянул во двор. Чужой мальчик дёргал девочку за пушистые концы платка и, сидя верхом на санках, кричал:
– Н-но! Поехали, поехали!
Малыш сбоку старался столкнуть обидчика с санок.
– Эй, ты! Брось! – сердито закричал Саша.
Мальчик вскочил, отбежал в сторону и, кривляясь, завизжал:
– Ох, ох! Деточек обидели. Караул! Нянечка пришла!
– Дурак! – вытирая носовым платком мокрые щёки сестрёнки, крикнул ему Саша. – Связался с малышами! Попробуй только тронуть их ещё раз!
– Ещё раз, ещё два!.. А что ты мне сделаешь?
– Тогда посмотришь! – показал ему кулак Саша.
Он был очень рассержен и тяжело дышал. Сева уже хотел поспешить ему на помощь, но дверь в коридоре снова открылась, из неё вышла женщина, поставила на порог ведро с мыльной водой и, крикнув: «Сашенька, вынеси помои!» – поспешно ушла.
– Го-го-го! Сашенька, вынеси помои! Постирай пелёночки! – запрыгал мальчишка.
Сева увидел красное, злое лицо Саши. Не замечая товарища, Саша схватил ведро и молча, не оглядываясь, потащил его по двору, сопровождаемый насмешками. Сева поспешно вышел и решительными шагами направился к обидчику.
– Ты подлый человек! – сказал он, поднося к его носу свой худенький кулак, и, круто повернувшись, направился к воротам.
У ворот он услышал, как, возвращаясь назад и позвякивая пустым ведром, Саша презрительно говорил мальчишке:
– Ну, и что ты этим доказал? Что ты этим доказал? Я на тебя плевать хочу! Ты хулиган. Я с тобой даже связываться не буду. А за ребят когда-нибудь так дам, что своих не узнаешь!
«Расстроился, – подумал Сева. – Хорошо, что меня не видел, а то ему неприятно было бы…»
Он тихонько пошёл по улице к своему дому.
В этот день была суббота. Для Саши это был самый трудный день в неделе. В субботу мать купала ребят. Придя из школы, Саша наливал ванночку, менял воду, выносил помои, укладывал в кроватки выкупанных ребятишек. В такую-то минуту и попал к нему Сева. А перед этим, сразу после уроков, Одинцов и Васёк Трубачёв звали Сашу на каток.
– Пойдём! Ведь последние зимние денёчки. Скоро каток растает! – уговаривали они его.
– Да не могу я сегодня. Мать ребят купает. Давайте завтра пойдём.
– Ну, завтра! Я и коньки в школу принёс, чтобы домой не заходить, – говорил Одинцов.
– А я вообще не люблю откладывать. Решили – значит пойдём, – заявил Трубачёв. – Это у тебя всегда дела какие-то находятся. Пусть мать сама купает. При чём тут ты?
– Чудак! – усмехнулся Саша. – А кто же ей помогать будет? Одной воды сколько натаскать надо! И вообще… она моет, а я вытираю. Ведь у нас мал мала пять штук… Одна Нютка самостоятельная.
– Фью! – свистнул Васёк. – Так это ты их и до ночи не перемоешь.
– Да пойдём! Скажи матери – может, она за-втра их выкупает? – спросил Одинцов.
– Ну ладно! Зайдём ко мне. Вы постоите, а я спрошу, – согласился Саша.
Ребята зашли. Пока Саша бегал спрашиваться, Васёк говорил Одинцову:
– Чудак Сашка: вечно со своими ребятами нянчится!
– Ну, – протянул Одинцов, оглядываясь на Сашину дверь, – ему же нельзя иначе. У них отец целый день на работе, а детей куча.
Саша вышел:
– Ребята, идите! Мне никак нельзя: завтра воскресенье, отец дома, – ему тоже отдохнуть надо.
– Значит, не пойдёшь? – хмуро спросил Васёк.
– Не могу.
– Ну ладно! Идём, Трубачёв! – звякнув коньками, сказал Одинцов.
Саша с сожалением посмотрел им вслед и открыл свою дверь. В кухне над плитой поднимался пар, на двух стульях стояла детская ванна.
– Кого первого? – не глядя на мать, спросил Саша.
– Меня! Меня!.. – запрыгали вокруг него малыши.
– Витюшку, – сказала мать.
На кровати ползал малыш с закрученной на спине рубашонкой. Он протянул к брату пухлые ручки и что-то залепетал.
Но Саша молча стащил с него рубашонку и, пока мать пробовала локтем воду, удерживал подпрыгивающего на кровати малыша.
– Расстроился, Сашенька? – спросила мать.
– Ещё бы… Товарищи на каток пошли, а я тут как банщик какой-то…
– Ну что же, иди тогда. Я сама как-нибудь, – вздохнула мать.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.