bannerbanner
Любовь и смерть в толпе
Любовь и смерть в толпе

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
2 из 5

Она ожидала услышать что-то вроде «Кассандра Ивановна». И в самом деле, от какого женского имени может быть такая странная производная: Кася?

– Зовите меня просто Касей, – тихо сказала женщина. На глазах у нее выступили слезы.

– Не надо реветь, немедленно успокойтесь, – Люба крепко схватила несчастную за локоть и потащила в сторону ближайшего уличного кафе.

Усадила под красный зонт с надписью «Кока-кола», спросила:

– Чай, кофе? Или, может, вы пьете?

Внимательный взгляд: лицо у Каси свежее, кожа ровная, нежно-розового цвета, мешков под глазами нет. Не похоже, чтобы женщина увлекалась спиртным.

– Нет, что вы, – замотала головой Кася. – Я спиртных напитков вообще не употребляю, Любовь Александровна!

– Вы знаете, как меня зовут?

– Конечно! Марина только о вас и говорит! Что вы такая умная! Самостоятельная! Настоящий профессионал!

«Марина – это ее подруга. Моя студентка». Люба вновь внимательно глянула на Касю и спросила:

– А есть хотите?

Женщина молчала. Люба, не задавая больше вопросов, принесла два кофе, шашлык и салат из помидоров-огурцов. Поставила тарелки перед Касей:

– Ешьте.

Та стала есть жадно, но аккуратно. Стараясь не показать, как сильно голодна. Люба вновь почувствовала жалость. Ну, что тут поделаешь?

– Сколько вам лет? – спросила она.

– Много.

– Ну, не больше, чем мне, – усмехнулась Люба.

– А вам сколько?

– Тридцать семь.

– Мне поменьше, – вздохнула Кася. – Но для того, чтобы начать жизнь сначала, все равно многовато.

– Трудовая книжка есть?

– Нет, – тихо ответила женщина.

– Как же вы собираетесь жить? Ни стажа, ни регистрации. Никаких гражданских прав. Вы когда-нибудь думали об этом?

– Нет, – уткнулась в тарелку Кася.

– Какая безответственность! – разозлилась вдруг Люба. На глазах у Каси вновь выступили слезы.

«Не такая уж она и дурнушка, – вдруг подумала Люба. – Простое русское лицо. Милое. Полновата, да. Но, опять-таки, на любителя. Многим нравятся такие вот уютные, мягкие женщины. А сама-то? – спохватилась она и невольно одернула кофточку. За зиму поправилась на четыре килограмма, надо над этим работать. – Замуж ее выдать? Тоже мне, сваха! Себя сначала выдай!».

– Я ушла из дома, – еле слышно сказала Кася.

Люба очень удивилась. При женщине не было никаких вещей.

– И когда вы это решили? Уйти?

– Не надо так, – тихо попросила Кася.

– Не надо как?

– На вы.

– Хорошо. И когда же ты решила уйти из дома?

– Сейчас.

– Тебе есть куда идти?

– Нет.

Люба невольно вздохнула. Какая безответственность! В голове вдруг мелькнуло: «Ты же хотела завести котенка. Или щенка. Вот тебе и… развлечение. А совесть у тебя есть? Ведь это же человек! Живой человек!».

– Хорошо, – кивнула она. – На какое-то время я могу тебя приютить. Я живу одна…

– Ой, спасибо, Любовь Александровна! – вспыхнула от радости Кася. Волнение ее странным образом преображало. Она даже становилась хорошенькой. Щеки зарумянились, глаза заблестели. Нет, не дурнушка.

– Я не договорила. У меня довольно-таки тесно. Однокомнатная квартира. Да и помощница по хозяйству мне не по карману…

– Мне вовсе не надо платить! – горячо сказала Кася.

– Дай же мне договорить! – Люба начала раздражаться. – Тебе надо научиться брать за свою работу деньги. Помощь по хозяйству – та же работа. Ты должна иметь в кармане деньги на расходы. Понимаешь? У тебя есть деньги?

Кася замотала головой. Люба начала подозревать, что в кармане у нее ни копейки.

– Хорошо, – вздохнула она. – Сейчас мы поедем ко мне. Сегодня мне предстоит визит в больницу. К одному из моих пациентов. То есть клиентов. Это длинная история, – поспешно сказала она, поймав удивленный Касин взгляд. – Потом я тебе расскажу. Но не сейчас.

Она кинула взгляд на часы. Времени не так много. Надо успеть в больницу. И не исключено, что Апельсинчик позвонит. Ее последняя няня одной ногой уже за дверью. А если устроить туда Касю? Няней? Люся ее не обидит. В смысле денег. А как тогда с жильем? Жить у нее постоянно Кася не может. Ивановых четверо, у них семья. Люся, конечно, человек добрый, но вдруг и Кася у нее не приживется? Ладно. Устроится как-нибудь. Надо пройтись по знакомым. Честные работящие люди нужны всем. А Кася – человек честный. По рассказам Марины, ее подруги.

– Подруга знает, что ты ушла? – спросила Люба, расплатившись.

– Нет.

– Звони, – Люба протянула ей мобильник.

– Нет! Я лучше по домашнему! – испугалась Кася. – Потом.

– Потом так потом. Пошли.

Они направились к метро. Кася что-то говорила, но Люба ее почти не слышала. Она думала. Правильно ли я поступаю? Не лучше ли Касе отправиться домой, в родной город?

Уже у себя в квартире, показывая однокомнатные «апартаменты» гостье, Люба спросила:

– Кася, а вернуться не хочешь?

– Куда? – откровенно удивилась женщина.

– Домой. Кстати, ты откуда родом?

Название города Любе ничего не говорило. Да и вряд ли кто-нибудь о нем слышал, кроме его коренных жителей и обитателей окрестных деревень. Российская глубинка.

– Это далеко, – туманно сказала Кася и махнула рукой в сторону окна: – Там.

«Запад или Восток? А может, она южанка? Непохоже. Скорее Поволжье. Новгородская область. Или Сибирь? На сибирячку похожа!».

– Что, большой город? – поинтересовалась Люба.

– Двадцать тысяч жителей. У нас в семье четверо детей. Я – старшая. Жили бедно, – охотно начала рассказывать Кася. – Отец работал на заводе…

– Как же тебя все-таки по отчеству?

– Ивановна.

Люба чуть не рассмеялась: угадала! Надо же! Осталось спросить, откуда у нее такое странное имя?

– … уехала в Москву, поступила в училище. Когда окончила, мама попросила вернуться. Она как раз родила, – тихо добавила Кася.

– Ого! Сколько же ей было? Сорок с хвостиком?

– Сорока еще не было. Меня ведь она родила рано. Это был последний ребенок в нашей семье. Мой единственный брат, – с гордостью сказала Кася. – У нас разница в возрасте – восемнадцать лет! Я его очень люблю. Я его нянчила. Как и остальных. А в школу пошел – в Москву подалась. За Мариниными детьми присматривать. Поэтому и замуж не вышла. Некогда было. Да вы и сами видите, какая я.

– По-моему, абсолютно нормальная.

– Ска́жете тоже! – махнула рукой Кася. – Кто ж меня возьмет!

Люба невольно вздохнула: аналогично. Знала бы Кася ее мысли! Вот и встретились два одиночества. Так, что ли, говорится?

– Вы не думайте, – заторопилась женщина. – У нас очень дружная семья! Мама с папой друг друга так любят! Живут душа в душу. Они – люди верующие. И я их всех очень люблю! Иру, Свету, Игорька…

– Значит, возвращаться тебе некуда? – уточнила она.

– Если б было… – И Кася невольно вздохнула. – Им и так несладко, моим родителям. Семья-то большая. Ирочка замужем, а Света еще нет. В техникуме учится. А работы в городе нет. И мне нет, – тихо добавила она.

– Понятно. Ладно, придумаем что-нибудь. Ты тут осваивайся, а мне надо бежать.

Кася деловито огляделась. И кивнула:

– Не беспокойтесь, я все сделаю. Идите и спокойно работайте.

Люба чуть не рассмеялась. Вот человек! Доверчивый, как ребенок! Ну, как такого обидишь? Спускаясь в лифте на первый этаж и глядя на свое отражение в зеркале, Люба грустно рассмеялась. Вот и закончилось твое одиночество, Любовь Александровна! Теперь у тебя есть Кася. Не котенок, не щенок. Человек. И хлопот с ним побольше. Что же с ней теперь делать?

Глава 2

О вещах самых сложных

Она постоянно ездила в больницу. К человеку, который ни разу не дал понять, что нуждается в ее помощи. Больше всего на свете он хотел умереть, но смерть с этим не соглашалась. Вот уже год они все никак не могли договориться. Видимо, смерти с ним было не интересно: слишком уж легкая добыча. Потому он и жил, то есть мучился. А Люба ему в этом помогала.

Эти встречи долгое время не доставляли ей радости. Хотя и работу эту она не отнесла бы к разряду откровенной халтуры. Случай был сложный. И если бы не параллели, которые Люба провела между собой и своим пациентом, она ни за что бы во все это не ввязалась. Она лечила не только его, но и себя. Та женщина, которая сосватала Любу на эту работу, прекрасно знала непростую историю госпожи Петровой. Потому и сосватала.

Георгий Кимович Климов был человеком очень богатым. Единоличным хозяином процветающей компании, владельцем нескольких магазинов, шикарного офиса почти в самом центре Москвы и многочисленных складских помещений. И все, что к этому прилагается, то есть достаток, у него тоже имелось: трехэтажный загородный особняк, две огромных московских квартиры, вилла в одном из самых солнечных мест Земного шара, многонулевые счета в банках, отечественных и зарубежных, не считая мелочи типа машин, драгоценностей и антиквариата. До недавнего времени Климов был не только богат, но и счастлив. У него была любимая жена, красавец-сын, выпускник престижного вуза, невеста сына. Словом, у него было все.

И в один день все рухнуло. Климов старался не вспоминать, как все это случилось. И прошлое тоже. Сын окончил элитный институт и должен был уехать за границу, чтобы продолжить там свое образование. Разумеется, Георгий Кимович готовил его в продолжатели Дела. Никто не сомневался, что Климов-младший со временем станет главой компании. И невесту ему отец уже подыскал. Из хорошей семьи, с солидным приданым. Как говорится, деньги к деньгам. Свадьбу запланировали через год, а покамест состоялась торжественная помолвка. С взаимными клятвами, заверениями в любви и кольцами. Этот брак обе состоятельных семьи считали очень выгодным. А главное, и молодые друг другу понравились.

Перед отъездом единственного сына за границу Климов решил устроить в своем загородном особняке небольшую пирушку. Только свои, ближайшее окружение. Отметить диплом Климова-младшего, а заодно помолвку. Ну и отъезд, разумеется. Загород они поехали втроем, на одной машине: Георгий Кимович, его жена и сын. Им так хотелось побыть напоследок вместе, что сын сел за руль отцовской машины, а свою оставил на стоянке у дома. Гости должны были собраться только к вечеру, а до того Климовы собирались говорить, говорить, говорить… Ведь им предстояла долгая разлука.

Георгий Кимович дремал на заднем сиденье, он очень устал за эту неделю. Жена сидела рядом с сыном, впереди, они оживленно беседовали и строили планы. Собирались встретиться через два месяца в Швейцарии. Климов благодушно, сквозь дрему слушал, как его родные планируют слетать потом в Париж денька на три, прогуляться по Елисейским Полям, прошвырнуться по магазинам. Жена обожала Париж. Город ее мечты, которая сбылась и продолжала сбываться. Климовой было сорок два года, но никто не дал бы больше тридцати, так прекрасно она выглядела, находилась в отличной физической форме, три раза в неделю ходила в тренажерный зал, потом на массаж, а затем к косметологу. И часто летала в Париж, пройтись по бутикам. Да что там Париж! Климов был готов весь мир положить к ее ногам!

Как он был счастлив в те минуты! Его «мерседес» летел по трассе со скоростью двести километров в час, но Георгий Кимович не ощущал огромной скорости. Хорошая, надежная машина. А навстречу им летела такая же хорошая, надежная машина. Которая, обгоняя впереди идущую, вылетела вдруг на встречную полосу. Оба «мерседеса» не успели затормозить. Столкновение было неизбежно. Сын резко вывернул руль, и их машина вылетела на обочину. Потом пробила ограждение и еще метров пятьдесят летела по воздуху. А потом врезалась в трехэтажное кирпичное здание.

Очнулся Климов в больнице. Ему долго не говорили правду. Травмы были серьезные, но для жизни не опасные. Долгое время он думал, что жена и сын лежат в соседних палатах. А когда сказали, что оба погибли на месте, первое, что Климов подумал: «Лучше бы за рулем был я…» Потом в сердце словно впилась раскаленная игла. Он остался один. Совсем один. И никакие деньги не могли компенсировать эту потерю.

С тех пор прошел ровно год. Климов впал в глубокую депрессию, состояние его все больше ухудшалось. Врачи всерьез опасались второго инфаркта. Пятидесятичетырехлетнего мужчину ничто больше не интересовало. Он лежал, бессмысленно глядя в потолок. В отдельной палате, больше похожей на гостиничный номер, где были персональный холодильник, телевизор, спутниковая антенна, Интернет и все мыслимые и немыслимые удобства. У дверей – охрана. К Георгию Кимовичу без конца заходили врачи, рядом суетились медсестры. Но Климову теперь было на все это глубоко наплевать. Он безумно любил свою жену. И сына. Оба его покинули, оставив одного на этом свете. Единственная, с кем он хотел теперь разговаривать, была Смерть. Климов призывал ее к себе, но и эта женщина его покинула, разочаровавшись. Это была расплата. Но за что? За какие такие грехи?

Первый раз Любу вызвали в клинику к Георгию Кимовичу через месяц после страшной аварии. Однокурсница, которая работала теперь здесь штатным психологом.

– Ничего не могу с ним сделать, – пожаловалась она. – Лечение не идет впрок. Кости срастаются плохо. Обратились ко мне. А я бессильна. Он ни на что не реагирует. Лежит, в потолок смотрит. Не идет на контакт. Может, тебе с ним поговорить?

– А почему я? – растерялась Люба.

– Ну, как же? Извини, что об этом напоминаю, но…

Люба и так уже все поняла. Несколько лет назад она тоже потеряла мужа и не родившегося еще ребенка. И тоже в результате аварии. Она все это пережила. Им с Климовым есть о чем поговорить. Но как же это больно – вспоминать! И вновь пройти через все это! Держа за руку такого же несчастного.

– Я все понимаю, – тяжело вздохнула однокурсница. – Но и ты пойми. Мне же каждый день звонят! На меня давят! Это ведь не простой человек!

– А если бы был простой? – не удержалась Люба. И, догадавшись, в чем тут дело, поинтересовалась: – Тебе хорошо заплатили?

– Ты тоже не останешься внакладе, – заторопилась подруга.

– Ты скажи только: что от него требуется?

– Чтобы он бумаги подписал. У него же контрольный пакет акций. А он не сегодня завтра… В общем, ты понимаешь.

– Нет, – честно сказала Люба. – Надо, чтобы он выжил или чтобы акции продал?

– Я не знаю, – развела руками однокурсница. – Честно. Надо, чтобы он хотя бы пришел в себя. Начал есть. Его ж насильно кормят! И хоть что-нибудь сказал бы.

Люба еле слышно вздохнула. Вспомнила, как мучительно долго пыталась оправиться после трагедии, произошедшей с ней самой. Заперлась в четырех стенах, стала бояться выходить на улицу. Едва оказывалась в открытом пространстве, сердце начинало трепыхаться, давление подскакивало. Страх. Липкий, противный страх – вот что свинцовой плитой навалилось на плечи. Это лечится только временем. И словом.

Она все-таки поехала к Климову. Попыталась наладить с ним контакт. Первое время Георгий Кимович никак не реагировал. Лежал, отвернувшись к стене, и молчал. Первое слово, которое Люба от него услышала, было:

– Больно.

– Больно где? В груди? Сердце болит? Или места переломов?

Климов положил руку на грудь и отрицательно покачал головой. Да, в груди, но это не сердце. Люба его поняла. Душа болит. Хорошо хоть, что болит. Не умерла еще. Болит – значит, у Климова еще есть шанс выжить. В таких случаях надо сказать: «Жизнь продолжается». Но разве это жизнь, если самые близкие тебе люди ушли безвозвратно?

Заговорила она. Рассказывала ему о себе, о том, что случилось несколько лет назад. Климов слушал. Или не слушал. Люба продолжала говорить. Невольно сама увлеклась. Ее монолог продолжался с неделю. В конце концов, Климов узнал о Любе все. А она о нем по-прежнему ничего не знала. Но вскоре ему стало легче. Люба потратила на него полтора месяца. Зато Климов пришел в себя, стал нормально питаться, пить, спать, но был по-прежнему молчалив. Так же молча он выписался из больницы. Люба вздохнула с облегчением. Но через месяц Георгий Кимович попытался покончить с собой. И вновь угодил в больницу.

Этот раз был третьим. Причина – больное сердце, предынфарктное состояние. И как итог – больничная палата. Но к Любе Климов уже привык и хоть и неохотно, но стал с ней разговаривать. Ему прописали постельный режим, усиленное питание, хороший уход. И – беседы с психотерапевтом. Он принял только Любовь Александровну Петрову. А однажды случилось то, чего она, собственно, и добивалась. Климов пошел на контакт!

– Георгий Кимович, ну подумайте хорошенько, – взмолилась Люба. – Неужели вам не для чего жить?

И лицо Климова вдруг просветлело:

– Есть! – оживляясь, сказал Георгий Кимович. – Я вспомнил: есть!

– Слава Богу! – обрадовалась Люба.

А Георгий Кимович начал рассказывать:

– Перед тем как уйти в армию, я женился. Я тогда жил в глубинке, километрах в восьмистах от Москвы. В деревне Ольховка. И знаете, как это бывает, в восемнадцать-то лет. Влюбился по уши в односельчанку. А тут повестка пришла. Мать моя была женщина… гм-м-м… как бы это сказать? Энергичная. Взяла, да и поженила нас. Уже на сверхсрочной я получил от жены телеграмму. О том, что у меня родилась дочь.

– Вот как? – подалась вперед Люба. – И где она сейчас?

– Не знаю, – развел руками Климов. – Честно сказать, я поступил непорядочно. С женой мы не ужились. А тут еще выяснилось, что, пока я был в армии, она загуляла. Но ребенок мой, – с уверенностью сказал Климов. – Родился через девять месяцев после свадьбы. Все, как положено. И похожа Маша на меня. Подбородок точно: климовский. Тут у меня сомнений нет. Когда я узнал, что жена мне изменила, здорово разозлился. Плюнул на все и после армии подался в столицу. Устроился на работу, получил общежитие. Потом поступил в институт. Так началась моя карьера. Деньги я какое-то время жене высылал, но потом мне вдруг стали их возвращать. Справлялся, сказали, что адресат выбыл. Я понял, что бывшая жена денег от меня больше не хочет. Значит, устроила свою судьбу. Ну и я успокоился. Меня повысили в должности, сделали начальником цеха. Через несколько лет я встретился с Анной.

Он вдруг помрачнел. И замолчал. Люба не стала его торопить. Анна – это его погибшая жена. После паузы Георгий Кимович продолжил:

– То есть, я давно на нее заглядывался, но она на меня внимания не обращала. Если бы вы знали, какая это была женщина! Богиня! – с чувством сказал Климов. – Она работала секретаршей при нашем директоре, – тихо продолжил он. – Разные ходили слухи, но я им не верил. Вскоре после того, как мы поженились, Аня ушла в декретный отпуск. И больше уже никогда не работала.

– Сколько сейчас лет вашей дочери? – также тихо спросила Анна.

– Дайте подумать, – наморщил лоб Климов. – Тридцать три. Кажется.

– Где она? Что с ней?

– Не знаю, – беспомощно развел руками Георгий Кимович. – Должно быть, замужем. И у меня внуки. Да-да, внуки! – вдруг оживился он.

– Ну, вот видите! Надо же их найти!

– Да, – кивнул Климов. – Надо. Моя бывшая жена, разумеется, снова вышла замуж. Раз деньги у меня брать перестала. И сменила фамилию. Мою дочь будет трудно найти. Но записана-то она на меня! Климова Мария Георгиевна.

– Вот и надо обратиться в частное детективное агентство, чтобы они нашли Климову Марию Георгиевну. И ее детей.

– Какой же я дурак! – хлопнул себя по лбу Климов. – А вдруг они нуждаются? Живут бедно? И вообще: где они живут? Это же родная кровь! Вот кому я все оставлю!

– Вы не волнуйтесь так, Георгий Кимович, – попыталась успокоить его Люба. – Вы же их совсем не знаете.

– Но кровь-то родная! Моя! – не унимался Климов. – Не чужие люди, дочь и внуки. Мне надо срочно сделать звонок. Дайте мне телефон.

С тех пор его словно подменили. Найти свою дочь – это стало у Климова идеей фикс. Он только об этом и говорил. И каждый день справлялся: как идут дела? Врачи вновь стали опасаться за его здоровье.

– Ему нельзя так волноваться! – внушали они Любе.

– А разве я его волную? Вы же сами просили вернуть его к жизни!

– Такие резкие переходы из одного состояния в другое вредят его изношенному сердцу. Притормозите его.

И вот Люба ехала в больницу, чтобы, как ей сказали, «притормозить» Климова. Принять на себя очередной всплеск его эмоций. С некоторых пор на встречах с ней настаивал сам Георгий Кимович. Он же платил Любе деньги. Она его не совсем понимала. Климов не требовал, чтобы его лечили. Раньше он просто жадно слушал Любины рассказы о себе, о подругах и просто хороших знакомых, о несчастьях, которые выпадают на долю других. Теперь он с еще большей жадностью ждал от нее информации. Непонятно почему, Климов Любе доверял, хотя по натуре и вследствие положения, которое он занимал, Георгий Кимович был человеком крайне осторожным и к людям относился с подозрением. А вдруг они из корысти в друзья набиваются? Или в наперсники.

Едва Люба вошла в палату, Климов, приподнявшись на локте, спросил:

– Ну что, нашли?

– Кого нашли? – слегка растерялась Люба.

– Как кого? Мою дочь, конечно! – раздраженно сказал Климов.

– Но не я же занимаюсь поисками.

Люба уже знала от персонала, что Климов задает этот вопрос всем, кто заходит к нему в палату. Начиная от санитарки и кончая главным врачом больницы. И все терпеливо отвечают одно и то же:

– Делаем все возможное.

– Я не понимаю: неужели это так сложно? Найти человека, имя, фамилия и отчество которого известны! А также дата рождения и даже место рождения! Я сам видел свидетельство о рождении! – все больше раздражаясь, заговорил Климов. – А у меня фотографическая память. Исчерпывающие данные! На основании которых Маше и был выдан паспорт! Куда как больше? Есть же базы данных! Есть люди, которые этим занимаются! Человек – не иголка. В чем загвоздка?

– Вы у меня спрашиваете? Я не частный детектив. Но если хотите, я проконсультируюсь.

– У кого проконсультируетесь? – все больше повышая голос, спросил Климов.

Она подумала о Стасе. Который и по сей день работал в уголовном розыске. Их свело дело об убийстве Любиного мужа, а развело… Люба затруднялась ответить на вопрос, что же их развело? В таких случаях обычно говорят: не сошлись характерами. Но звонить друг другу не запрещается. Так ведь? «Ты ищешь повод, – сказала она себе. – Получается, что хочешь навязаться». Нет, Стасу она позвонит в самом крайнем случае. Не раньше.

Поскольку она молчала, Климов откинулся на подушку и затих. Люба присела на стул у постели больного. Как можно мягче спросила:

– Как вы себя чувствуете?

– Плохо. Перед смертью я хочу увидеть свою дочь. И внуков.

– Георгий Кимович! Перестаньте говорить о смерти! Вы еще молоды, полны сил.

– Хоть вы мне не врите!

– Я не вру. Я искренне верю, что…

– Замолчите!

Люба уже поняла: ее время потеряно даром. Сегодняшний визит напрасен. Теперь Климов зациклился на своей дочери. Это случается с людьми, пережившими такую трагедию. Чтобы не думать о случившемся, они с головой уходят в какую-нибудь проблему. Хорошо хоть, что Георгий Кимович зациклился на своей родне. Мог бы завести, положим, кактус и мучиться днями и ночами: а почему он не цветет? И когда, наконец, зацветет? Лишь бы не думать об аварии. О гибели близких. Пусть лучше будет кактус.

Она гадала: как с достоинством выйти из создавшейся ситуации? И вдруг дверь в палату открылась, и вошел он. Мужчина, мимо которого не пройдешь равнодушно, особенно если ты незамужняя женщина. Высокого роста, широкоплечий, мускулистый и ко всему прочему, вооруженный взглядом, способным разрезать сталь. Пару раз они с Любой уже сталкивались в больничной палате. Люба уже знала, что зовут его Борисом. И что он – правая рука Георгия Кимовича. В списках держателей акций компании не значится, но входит в Совет Директоров. А лет ему… Гм-м-м… Немного за тридцать. Какая успешная карьера! Сразу видно: парень не промах.

В его присутствии Люба терялась. Да и любая женщина не могла чувствовать себя спокойно. Основной инстинкт прямо-таки толкает ее в объятия особи противоположного пола, рожденной выигрывать битвы. Ведь женщина хочет быть защищенной, а еще больше хочет, чтобы выжило ее потомство. И прекрасно устроилось в жизни. Поэтому инстинктивно выбирает того, чья добыча больше в силу неоспоримого физического превосходства.

Вошедший в палату мужчина сегодня был в белоснежной рубашке с коротким рукавом, и Люба невольно смотрела на его внушительные бицепсы. Вот это руки! Вот почему эти мысли про выигранные битвы и добычу! Интересно, каким видом спорта Борис занимается, что у него такая впечатляющая мускулатура? Не иначе как всеми сразу. Какого дьявола он только помощник Климова? Сидит в офисе? Шел бы на ринг. Или в прерии, седлать диких мустангов. На большее Любиной фантазии не хватало. Но Климов отзывался о своем помощнике лестно. Мозги, мол, у Бориса в порядке. Креативен и деятелен. Почему-то в имени «Борис» Георгий Кимович делал ударение на первый слог. Люба, которой это резало слух, однажды спросила:

На страницу:
2 из 5