Музыкальные вечера в Дахау. «Променад» по аппельплацу и лагерштрассе

О силе духа и стойкости советских солдат и офицеров также свидетельствуют многочисленные надписи на стенах гестаповских тюрем, лагерных казематов и карцеров. Некоторые из них написаны на стене или нацарапаны на штукатурке: «Братишки! Черноморцы дорогие! Не думайте, что я попал в плен здоровым. Я был тяжело ранен, но подлечили, сволочи, чтобы использовать как рабочего. Не иду. Сегодня били, отбили все до селезенки, прощайте. Ваш Михаил».

«Сегодня меня не будет, но останетесь вы, моряки-черноморцы. За меня, братишки, пошлите несколько пуль – пусть помнят, что мы не сдаемся, что меня нет, но есть вы. Ваш Николай».

«Меня пытали, били резиновыми палками, на моем теле нет живого места. Оно все черное от побоев».

«20 мая 1944 г. Уводят в неизвестном направлении 280 русских офицеров. Прощайте, братья! Кто будет читать эти надписи, вспомните о нас».

«Русский народ никогда не забудет и не простит фашистам за такие зверства над народами, и в особенности над русскими. Голод, расстрелы, избиения, издевательства».

«Здесь сидел за побег с шахты Чеснаков А. М. 21 день, два побега». «Акулиничев Михаил Федорович 1925 г. р., с Урала, г. Свердловск, сидел за третий побег. И еще буду бежать».

«Будь проклят этот карцер, просидел 35 дней, все пережил и в аду был от переживаний. Товарищи по камере, не отчаивайтесь, мы свою жизнь завоюем».

«Памятный день. Год назад я, Чернов, попал к паразитам в руки и нахожусь под их властью. Да будет проклят этот день и власть паразитов. Да здравствует свобода всех народов!»

«Здесь, как и под Сталинградом, русские люди стояли насмерть! Прощайте, не забудьте нас!»

Из мемуаров военнопленного Г. Н. Сатирова «Русский человек и перед лицом смерти не пасует»: «Стены камеры испещрены надписями чуть ли не на всех языках мира. (В тюрьме бьют смертным боем за точечку на стене, а здесь почему-то не обращают на это никакого внимания.) Я видел русские, французские, польские, немецкие, итальянские, чешские, украинские, арабские, словацкие, голландские, греческие надписи. Вот некоторые из них: «Vive la France!» (Да здравствует Франция!), «Esccze Polska nie sginela!» (Еще Польша не погибла!), «Alsase est francais!» (Эльзас принадлежит Франции!), «Vive De Golle! A bas Lavale et Doriot!» (Да здравствует де Голль! Долой Лаваля и Дорио!)

Есть и более длинные записи: «Они били меня, эти проклятые боши. Меня – офицера французской армии, кавалера Почетного легиона. Били за то, что я не желал на них работать, предпочитая любезничать с хорошенькой немкой. Я знаю, они меня казнят. Но я не боюсь смерти. Франция отомстит бошам!»

От русских надписей веет озорством, удальством, ухарством. Вот изображен большой фаллос с подписью: «Х… Гитлер!» А вот другой рисунок: русский уд направлен в сторону немецкой цитронии (гейневское выражение). Подпись гласит: «Е… я вашу новую Европу!» И все в таком же роде.

Когда просмотришь все надписи, первое впечатление остается далеко не в пользу русских. Как-то даже досадуешь на своих. Думается: вот у французов всюду проглядывает любовь к отчизне, ностальгия, а в наших надписях нет и следа патриотизма, никакой взволнованности чувств. Отчего это?

Я рассказал об этом товарищам по тюремной камере. Никита Федорович задумался вначале, но потом с живостью возразил: «А мне, знаете, нравятся русские надписи. У французов сантименты, порожденные в большой мере страхом пыток и казни. Русский же человек и перед лицом смерти не пасует. Сейчас его поведут на пытку, через час, может быть, пристрелят, а наш земляк положил на все с прибором. Это ли не положительная черта русского характера».

Задумался и я. В самом деле, Никита Федорович в основном прав. Французское сердце, как стены старинной капеллы, искусно расписано всякими сакраментально-сентиментальными образами – арабесками. Тут можно встретить и «belle France», и «chére Patrie», и «chagrin de pays», и amour, и уж, конечно, exil (прекрасная Франция, дорогое Отечество, тоска по родине, любовь, изгнание). За русским же озорством таится огромная сила, уверенность, воля к жизни и к борьбе» (Отечественные архивы. – 2003, № 6).

Надпись на стене тюремной камеры № 17 в Луцке (январь 1944 г.): «Приближается черная, страшная минута! Все тело изувечено – ни рук, ни ног. Но умираю молча. Страшно умирать в 22 года. Как хотелось жить! Во имя жизни будущих после нас людей, во имя тебя, Родина, уходим мы. Расцветай, будь прекрасна, родимая, и прощай. Твоя Паша». Гестаповцы арестовали Пашу Савельеву 22 декабря 1943 года. После ужасных пыток и мучений в январе 1944 г. фашисты сожгли ее во дворе средневекового католического монастыря, превращенного гитлеровцами в кровавый застенок (Литературная газета. – 02.06.1960).

Чем больше свирепствовали гитлеровцы в тюрьмах и лагерях, тем острее становилось чувство ненависти к палачам, тем сильнее было желание мстить за погибших друзей, за все пережитое в этом аду, тем чаще происходили побеги из лагерей. Тех, кого удавалось фашистам поймать, казнили на виду у всего лагеря страшной казнью. Беглецов расстреливали, вешали, отдавали на растерзание собакам или помещали в клетку из колючей проволоки и заставляли умирать медленной смертью от голода и жажды. Однажды троих бойцов, пойманных после побега, заживо сварили в котлах лагерной кухни. Но даже эти изощренные злодейства не могли сломить воли пленных, задушить в них стремление снова вырваться на свободу и опять начать борьбу с ненавистным врагом (Смирнов С. Брестская крепость).

В послевоенные годы немецкий исследователь X. Пфальман определил, что только до 1 сентября 1942 года, за первые 14 месяцев Великой Отечественной войны, из плена бежали почти 41 300 офицеров и солдат Красной Армии. Так, в июне 1944 г. в одном из своих докладов о состоянии военной экономики страны министр вооружений и военной промышленности Шпеер говорил, что побеги из лагерей иностранных рабочих и военнопленных приняли угрожающие размеры и что из общего числа бежавших ежемесячно удается обнаружить и вернуть к местам работы от 30 до 40 тыс. человек.

Какой части вырвавшихся из-за колючей проволоки лагерей удалось обрести полную свободу и вернуться в строй антифашистских борцов, сражавшихся с оружием в руках, сказать, разумеется, невозможно. Тем не менее участие большого числа их в партизанских отрядах на временно оккупированной врагом территории Советского Союза, а также в других странах, свидетельствует о том, что значительная часть побегов, особенно в последний период войны, увенчалась успехом. Только во Франции сражались 35 000 советских солдат и офицеров, бежавших из немецкого плена, – более 6000 из них погибли (Chris McNab).

Согласно же немецким данным, советские военнопленные за годы войны совершили около миллиона попыток побега, многие из них – неоднократно.

Чем больше затягивалась война, тем нужнее становился труд пленных на заводах Германии. Для достижения более высокой производительности труда надо было их «поставить на ноги», что позволило незначительно снизить крайне высокую смертность среди советских пленных.

Организационный отдел управления по делам военнопленных верховного командования германской армии (ОКВ) 1 мая 1944 года докладывал гитлеровской ставке, что частями вермахта захвачены в плен 5 165 381 красноармеец и командир Красной Армии. Известный западногерманский историк профессор Боннского университета Ганс-Адольф Якобсен считает, что 2 млн военнопленных погибли в стационарных лагерях, 280 тыс. умерли в транзитных лагерях и 1 030 157 расстреляны при побегах или казнены службой безопасности и гестапо. По данным Якобсена, основанным на документах ОКВ, общее количество советских пленных доходило до 5 700 тыс. человек, из которых пережили плен немногим более 1 млн. Согласно отечественным публикациям за первый период войны Красная Армия потеряла пленными свыше 3 млн, а за всю войну – около 5 млн.

На Нюрнбергском процессе советская сторона представила документ из аппарата рейхсминистра А. Розенберга (справка на имя рейхсмаршала Г. Геринга, сведения в ней давались по состоянию на 10 января 1942 г.), в котором говорилось об общем числе советских пленных и называлась цифра в 3,9 млн, из них имелись в наличии только 1,1 млн. О «недостающих» 2,8 млн в справке ничего не говорилось, но из других немецких источников известно, что общее количество умерших в лагерях советских пленных к середине января 1942 года перевалило за отметку в 2 млн человек, без учета свыше 400 тыс. пленных, погибших еще до поступления в лагерь (Земсков В. Н. Российская история. № 3, 2011).

Большинство зарубежных исследователей, основываясь на документах штабов немецких войск, называют число 5,7 млн военнопленных. С ними можно было бы согласиться, но известны факты, когда немецкое командование относило к военнопленным гражданских лиц. Отечественные источники дают число 4,559 млн человек, однако в него не включены партизаны, подпольщики и т. д. К тому же нельзя забывать тот факт, что учет личного состава Красной Армии в первые годы войны из-за крайне сложной обстановки не был полным. По данным начальника управления МО РФ генерал-майора В. Попова, в немецком плену находились 4,5 млн советских военнослужащих, из которых погибли 2,722 млн человек.

«Всего вместе со своими подчиненными тяжесть неприятельского плена разделили 83 генерала, среди них 7 командующих армиями, 2 члена военного совета, 4 начальника штаба армий, 5 начальников артиллерии армий, начальник тыла армии, командующий ВВС армии, начальник отдела военных сообщений армии, 19 командиров корпусов, 2 заместителя командиров корпусов, 3 начальника артиллерии корпуса, 31 командир дивизий, заместитель командира дивизии, командир танковой бригады, начальник училища, начальник кафедры Военной академии Генерального штаба, начальник оперативного управления фронта, начальник управления Главного разведывательного управления Генерального штаба, заместитель начальника санитарного отдела фронта.

Несмотря на скудное питание, тяжелые работы, глумление и издевательства, на обещания немецких властей всяческих благ, лишь около десятка генералов дали согласие на сотрудничество с врагом. Шести генералам удалось бежать из плена. За подготовку побегов и советскую агитацию среди военнопленных в лагерях были казнены 15 человек, в их числе генерал-лейтенант Д. М. Карбышев, генерал-майоры И. С. Никитин, Г. И. Тхор, Герой Советского Союза И. М. Шепетов, 10 умерли от голода, болезней, побоев и тяжелого физического труда. За мужество и героизм, проявленные на фронтах и в плену, были удостоены звания Героя Советского Союза генералы Д. М. Карбышев (1946), Г. И. Тхор (1991) и звания Героя Российской Федерации – М. Ф. Лукин (1999). Все посмертно» (Дембицкий Н. П. Судьба пленных).

Надежда на спасение, надежда выжить – это и есть та самая искра, которая помогает людям бороться за право на своё существование в плену. Иногда страстное желание выжить переходит какую-то невидимую грань подсознания, и человек перестаёт быть человеком, и товарищ отбирает у своего товарища хлеб или становится предателем. Только непоколебимая воля и вера в победу советского народа позволяли сохранить человеческое достоинство в плену, что само по себе было уже подвигом. В чудовищном круговороте беспощадных нацистских концлагерей тусклый лучик надежды светил измученным и голодным пленным, заставляя истерзанные сердца биться на исходе последних сил.

Известный американский публицист Генри Кэссиди, возглавлявший в годы войны Московское бюро информационного агентства США Ассошиэйтед Пресс, 7 мая 1945 г. написал: «Русские могут утверждать, без особых опасений быть опровергнутыми, что они сделали больше всех для победы в Европе. Их победы были самыми главными… и горе их было величайшим, потери их были величайшими».

Бóльшая часть советских военнопленных попала в плен в первые 6–8 месяцев войны, и бóльшая их часть, более 2 млн, была убита в это же время. Казни пленных осуществлялись в несколько этапов. Выявленные по нашивкам комиссары и политруки расстреливались вермахтом в прифронтовой полосе. Помимо этого, части СС имели собственные приказы, в исполнении которых вермахт должен был оказывать им содействие. Части СС, допущенные в прифронтовую полосу, расстреливали также евреев, а иногда и всех коммунистов. Раненые и ослабленные военнопленные расстреливались в ходе длительной и изнурительной пешей эвакуации, во время так называемых маршей смерти. После прибытия в лагеря спецподразделения с помощью доносчиков из числа пленных проводили дальнейшую «сортировку», которая заканчивалась расстрелом «опасных элементов» или отправкой «нежелательной» части пленных в лагеря уничтожения (Hans-Adolf Jacobsen. Kommissarbefehl… Freiburg 1965, S. 200–204).

Расстрелы «наиболее активных и политически опасных» для фашистов советских пленных, которые осуществлялись частями вермахта до середины 1942 года, а частями СС до конца войны, исполнялись по личному указанию Гитлера в строгом соответствии с совершенно секретным «приказом о комиссарах».

Плен

Глава IV. «Приказ о комиссарах»

Сначала стреляйте, потом допрашивайте!

(Авторство приписывают Г. Герингу)

Русские – звери! У нас кровь лучше, сердце тверже, нервы крепче.

(Из речи Гиммлера в Доме летчиков. Берлин, 09.06.1942)

Одной из целей войны гитлеровской Германии против СССР, как это не раз подчеркивала геббельсовская пропаганда, было «уничтожение большевистского мировоззрения». Ветеран вермахта немецкий писатель Heinz Höhne (Хайнц Хёне), известный исследователь истории НСДАП и СС, пишет: «Гитлер 30 марта 1941 года собрал в новой рейхсканцелярии 200–250 высших офицеров вермахта и выступил перед ними с речью: "Война против России не может вестись по-рыцарски. Это война идеологий и расовых различий. Восточная кампания будет самой жестокой из всех. Большевизм – это социальное преступление, – кричал фюрер, – комиссары и сотрудники НКВД – преступники, и с ними следует обращаться как с преступниками! Комиссары придерживаются взглядов, прямо противоположных национал-социализму, следовательно, комиссары должны быть уничтожены"». Итогом этой «пламенной» речи Гитлера стал самый преступный приказ в немецкой военной истории: так называемый «приказ о комиссарах», обязывающий фронтовых командиров обращаться с захваченными комиссарами и политработниками Красной Армии не как с военнопленными, а как с политическими преступниками, которых следует ликвидировать на месте или передать для казни в полицию безопасности».

Один из разработчиков «приказа о комиссарах» заместитель начальника штаба ОКВ Вальтер Варлимонт в книге «В ставке Гитлера» (Praeger, 1964) пишет: «Это была та самая речь Гитлера, которая положила начало "приказу о комиссарах" и декрету относительно порядка действия военно-полевых судов в районе проведения "Барбароссы", известному под кратким названием "приказ Барбаросса"».

План ликвидации политработников Красной Армии вермахт подготовил задолго до вторжения Германии в Советский Союз. На Нюрнбергском процессе генерал Варлимонт под присягой подтвердил, что Гитлер на совещании высших немецких чинов в конце марта 1941 г. заявил «о необходимости применения специальных мер против политкомиссаров Красной Армии. Комиссары не должны рассматриваться в качестве военнопленных, их следует уничтожать на месте или передавать особым группам СС и СД, следующим за немецкой армией». Обо всех расстрелах политработников Красной Армии в целях осуществления контроля за выполнением «приказа о комиссарах» незамедлительно докладывалось руководству РСХА в Берлин.

8 июня 1941 г. замначальника штаба ОКВ генерал Варлимонт подписал директиву ОКВ № 44822/41 от 6 июня 1941 года «Указания об обращении с политическими комиссарами». Именно эта директива в большинстве источников названа «приказом о комиссарах» (Kommissarbefehl). Некоторые исследователи таковым документом считают директиву главной ставки фюрера от 12 мая 1941 года «Обращение с захваченными в плен политическими и военными русскими руководящими работниками», а также директиву, направленную Гитлером в адрес ОКВ 31 марта 1941 года (Kommissar Erlass – Указ о комиссарах). Согласно этим документам комиссары Красной Армии подлежали расстрелу на месте, поскольку считались «подлинными носителями большевистской идеологии» и «представляли особую угрозу германской безопасности».

В вермахте насаждался демонический образ политрука – «красного угнетателя», который под «дулом пистолета гнал красноармейцев в бой». В инструкции, изданной ОКВ, говорилось: «Каждый, кто взглянул в лицо любого красного комиссара, узнает, что такое большевизм. Мы бы оскорбили животных, если бы отыскали их черты в этих еврейских рожах». Войскам внушалась мысль, что комиссары являются инициаторами азиатских методов ведения войны, поэтому к ним следует относиться со всей беспощадностью, а соблюдение в отношении комиссаров международных законов недопустимо. Они не являются военнопленными и после сортировки подлежат уничтожению (Felix Romer).

«Приказ о комиссарах» приравнивал советских политруков к партизанам. Слово «комиссар» в нацистской терминологии фактически было синонимом слова «еврей». «Приказ о комиссарах» на начальной стадии войны способствовал тому, что часть политруков – по разным оценкам, от 7 до 8 тысяч – были уничтожены» (Жуков Д., Ковтун И. Русские эсэсовцы. – М.: Вече, 2010).

Из показаний генерала Варлимонта на Нюрнбергском процессе (МНП, документ СССР-263): «Гитлер заявил, что он предпринимает специальные меры против политических работников и комиссаров советской армии, война против СССР будет не обычной войной, это будет борьба противоположных идеологий. Поэтому политических работников и комиссаров Красной Армии нельзя считать обычными военнопленными. Я признаю документ, озаглавленный «Директивы об обращении с ответственными политическими работниками для достижения единообразия в линии поведения, согласно заданию, полученному 31 марта 1941 г.». В документе говорится, что советские политработники и комиссары, взятые в плен, должны быть выделены и уничтожены».

Письменные показания Варлимонта, Олендорфа (бывшего начальника III управления РСХА) и Лахузена (начальника отдела контрразведки абвера) подтверждают тщательность, с которой выполнялся этот приказ. Армия, гестапо, СС и СД, как показывают многочисленные документы, действовали сообща. «Интерес вермахта к выполнению приказа был настолько высок, что штаб одной из групп армий сделал в Берлин запрос: следует ли рассматривать политруков в качестве политических комиссаров и надо ли с ними обращаться соответственно? Этот случай весьма показателен, так как в «приказе о комиссарах» политруки вообще не упоминались. Запрос генералов вермахта способствовал тому, что политруков, которых в РККА было гораздо больше комиссаров, также стали включать в расстрельные списки» (Штрайт Кристиан. Вермахт и советские военнопленные в 1941–1945 гг.).

«Приказ о комиссарах» 8 июня 1941 г. разослали в группы армий. Учитывая содержание приказа, был установлен необычайно строгий порядок сохранения его в тайне: письменные экземпляры поступали только в штабы армий и выше, а на более низком уровне приказ распространялся устно. За несколько дней до нападения на СССР «приказ о комиссарах» стали зачитывать в войсках, причем его интерпретация была доверена средним командирам. Их понимание задачи нередко было куда более широким, чем сам приказ (Römer F. Der Kommissarbefehl. – Paderborn, 2008).

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.