Конан и честь империи

* * *

Позаимствованная на конюшне «Снежной ящерицы» подвода, запряженная гнедым мерином почтенных лет, бодро громыхала по окраинным улицам, направляясь к Закатному кварталу. На дне возка, прикрытая холстиной и старыми мешками, таилась пара продолговатых предметов, иногда перекатывавшихся из стороны в сторону и слегка подпрыгивавших.

Следом топали стражники, шагах в десяти за ними – вроде бы сопровождая подводу и в то же время сами по себе – ехали двое верховых, без труда узнаваемых почти каждым жителем столицы Пограничья: вольфгардский ширриф Грайтис и его доверенный помощник, писец и дознаватель Рэф. О последнем шептались, будто он умудряется узнавать о любой мелочи в городе едва ли не раньше, чем та начнет происходить. Парочка столпов городской власти выглядела на удивление мрачно, на приветствия не отвечала и между собой не разговаривала. Это казалось столь зловещим и необъяснимым, что позади таинственной процессии вскоре возникла еще одна – из любопытствующих, желающих узнать, куда, собственно, держит путь месьор Грайтис.

Повозка остановилась в конце Медовой аллеи, подле внушительных, окованных потемневшими железными полосами ворот большого подворья, возведенного наособицу. Мало кто из горожан решился бы явиться сюда по доброй воле, да и сами владельцы усадьбы, где размещалось посольство Гипербореи, не славились гостеприимством. Лет двести тому назад часть Пограничья краткое время пребывала под властью обитателей полуночной стороны Граскаальского хребта. Те времена по сию пору звались «гибельными», а Гиперборея при каждом удобном и неудобном случае напоминала о былом праве на кусок чужой земли, подтверждая его набегами на рубежи соседей.

Словно для укрепления бытующей скверной репутации, на звон болтающегося колокола и крики долго никто не отзывался, хотя за могучими вратами слышались невнятные шорохи, скрипы и далекие голоса. Кто-то из стражников уже начал ворчать, что давно пора запалить колдовское логово с четырех концов, когда в толще створок на миг приоткрылось круглое оконце. Мелькнуло чье-то лицо, потом раздался приглушенный лязг, скрежет, краткий пронзительный скрип и огромная воротина беззвучно и легко отодвинулась в сторону. Высунулся приземистый, напоминающий обрюзгшего хряка тип – скорее всего, привратник. Подозрительно оглядел незваных гостей и кучку зевак в отдалении, и с величайшей неохотой отдвинулся в сторону, жестом разрешая заезжать и заходить.

Обширный двор за воротами пустовал – обычную мелкую живность тоже прогнали с глаз долой – двери конюшен, амбаров и прочих хозяйственных построек стояли закрытыми, но чувствовалось, что визитеров пристально разглядывают через все имеющиеся щели, глазки и отверстия. Наведавшись к гиперборейцам в первый раз, Грайтис чрезвычайно удивился такому порядку. Потом привык, хотя по-прежнему возмущался, что приезжих (даже с поручениями от короля!) никогда не впускают в дом.

Здание посольства – одно из редких в Вольфгарде каменных строений, приземистое, темно-красного цвета – слепо взирало на пришлецов наглухо закрытыми ставнями. Над высоким крыльцом поблескивал облупившейся эмалью пятиугольный герб-джунарг с известным всей Полуночи символом: белая ладонь на черном поле. Открылась дверь, по ступенькам с достоинством спустился некий долговязый субъект в сером плаще, обильно расшитом по краям непонятными знаками – не то оберегающими рунами, не то обычным, принятым на его родине узором.

Завидев блеклую физиономию встречающего, похожую на уныло-торжественную морду вяленой рыбины, Грайтис и Рэф с одинаково страдальческим выражением лиц закатили глаза. В глубине души оба надеялись, что им придется иметь дело с кем-нибудь другим, но через двор шествовал именно он – старший письмоводитель гиперборейского посольства, месьор Эгарнейд, славный пристрастием к крючкотворству и тем, что доселе никому не удавалось хоть на миг лишить его холодной невозмутимости.

– Чем обязаны, ширриф? – сухо осведомился гипербореец. – Неужто таможенная управа опомнилась и решила вернуть нам задержанные еще два года назад вещи, по недоразумению сочтенные обрядовыми предметами запрещенных к отправлению культов? Или Его величество заради достойного приема гостей из Аквилонии соизволили обложить нас новым налогом?

Грайтис поймал себя на обдумывании весьма соблазнительного замысла: треснуть бы посланника по лысоватой макушке, а потом заявить – мол, выслушав скорбную новость о кончине соотечественника, Эгарнейд лишился чувств и хлопнулся затылком о крыльцо. Рэф подтвердит, стражники засвидетельствуют, все останутся довольны.

– Ваш магик, досточтимый месьор Унтамо, сегодня утром приказал долго жить, – попытка подражать высокомерному тону письмоводителя оказалась не слишком успешной. Исключительно из стремления досадить Грайтис уточнил: – Его сгубила невместная для господина столь преклонных лет тяга к острым ощущениям и молоденьким девицам. Примите мои соболезнования и извольте получить бренное тело.

Чудо произошло: Эгарнейд выказал признаки заинтересованности и приблизился к телеге. Короткий взмах рукой – и полотнище грязной холстины само собой откинулось в сторону, открыв прятавшиеся под ним длинные свертки. Еще один взмах выставил тщательно укутанные трупы напоказ, неведомой силой развернув ткань и аккуратно откинув складки в стороны.

Гипербореец долго и пристально изучал мертвецов, уделив основное внимание изуродованным останкам Унтамо и бросив на покойного телохранителя единственный полупрезрительный взгляд. Затем проскрипел:

– Все ли имущество покойного находится при нем? В первую очередь это касается утерянных телесных сочленений.

От подобного вопроса Грайтис потерял дар речи. Стоявший позади Рэф чуть слышно пробормотал фразу, возводившую родословную гиперборейца прямиком к противоестественному союзу между ледяным истуканом и дохлой жабой.

– Вот, еще это… имущество, – ширриф, решив ничему более не удивляться, протянул Эгарнейду холщовый мешок. – Тут кисть правой руки с перстнем. Левое ухо, нос, несколько пальцев и… э-э… внутренних частей, к сожалению, пока не найдены.

– Доставьте, если отыщете, – с поразительной серьезностью кивнул гипербореец. – Без них невозможно достойное отправление Последнего Прощания. Я также хотел бы получить как можно более подробное описание обстоятельств сей ужасной кончины, дабы представить его послу Халоги. Виновник, как я полагаю, будет обнаружен и подвергнут наказанию вашими силами? Или мы должны рассчитывать только на собственные возможности?

– Сами как-нибудь справимся, – буркнул Грайтис. – Бумаги и прочее нарочный доставит сегодня вечером.

– Посол, входя в тягостные обстоятельства вашего правителя, пока воздержится от нанесения визита с требованием виры за смерть почтенного Унтамо и нанесенные ему поношения, – лик Эгарнейда стал еще более отсутствующим, словно он зачитывал вытверженный наизусть текст. – Думаю, это произойдет по окончанию ярмарки. Однако я хотел бы осмотреть место случившейся трагедии и побеседовать с имеющимися свидетелями. Могу я рассчитывать на то, что мне не придется одолевать преграды, чинимые властью?

– Можете, – сумрачно подтвердил ширриф. – Он умер в «Снежной ящерице», большом постоялом дворе на восходной окраине. Скажете хозяину и находящимся там стражникам, что пришли от меня. Они отопрут для вас нужную комнату.

«Пес с ним, пусть наведается в трактир и полюбуется на свисающие с потолка убогой каморки кровавые ошметки. Вдруг хоть это зрелище его проберет!»

Из ближайшего сарая неохотно выбрались три человека. Повинуясь безмолвному жесту-приказу старшего письмоводителя, не без труда извлекли рассыпающийся труп магика из повозки и унесли в дом. Эгарнейд отвесил недобрым вестникам откровенно вымученный кивок и, повернувшись, направился вслед за своими подчиненными.

– Погодите, а этот? – вмешался Рэф, указывая на оставшегося в одиночестве покойного охранника. – Вы его что… нам оставляете?

– Причем совершенно бесплатно. Это всего лишь асирский простолюдин, – бросил через плечо гипербореец. – Унтамо пользовался его услугами, но теперь он нам ни к чему. Советую отправить труп его сородичам с надлежащей сопроводительной для погребения по принятому в Асгарде ритуалу… Не припомню, у них полагается жарить покойников для совместного поедания всем кланом или скармливать воронью?

После довольно продолжительной и яростной перепалки, в ходе которой даже гиперборейский письмоводитель проявил некоторые признаки человеческих чувств, тело злосчастного асира все же вынули из подводы и уложили под навесом во дворе посольства. Эгарнейд скрылся за дверями, всем своим видом изображая оскорбленное достоинство. Не удержавшись, Грайтис украдкой сделал ему вслед неприличный жест.

* * *

Скверно начавшись, день продолжал и дальше катиться по ухабистой дорожке. Удивляться не стоило – если зимой и осенью Вольфгард представлял из себя тихий и сонный город, по самые крыши заваленный снегами, то весной и летом жизнь начинала бить ключом, особенно в праздничные и ярмарочные дни.

А тут еще, словно назло, вдобавок к уйме торговцев, перекупщиков, караванщиков и хуторян из отдаленных провинций пожаловали не кто-нибудь, но сам аквилонский король с супругой и изрядной кучей прихлебателей!

Лично против Аквилонца никто ничего не имел, но вот его свита, похоже, не отличалась особым уважением к традициям чужой страны. В городской Управе скопился целых ворох остающихся пока без ответа жалоб, а взаимное недовольство горожан и приезжих грозило в ближайшем будущем обернуться шумным выяснением отношений. Такое впечатление, будто в последние седмицы обитатели и гости столицы Пограничья твердо задались целью извести капитана городской гвардии и его подчиненных.

У ворот гиперборейского посольства ширриф и его помощник разъехались в разные стороны, договорившись встретиться ближе к вечеру на обычном месте – в таверне «Корона и посох» под стенами замка. Порой Грайтис задавал себе вопрос: не переместить ли Охранную управу в питейное заведение, ибо за разрешением своих тягот люди сперва направляются именно туда, а уж потом вспоминают о доме на Медвежьей улице. Рэф собирался взглянуть, как обстоят дела на Торговой площади, наводя порядок, разбирая неизбежные склоки по поводу дележа мест и заодно прислушиваясь к новостям. Грайтис, прихватив с собой десяток человек, решил проехаться по близлежащим кварталам.

Переполненный город бурлил. Повсюду, обрастая по пути самыми невероятными подробностями, разгуливали слухи о жутком происшествии в «Снежной ящерице». Мелкие стычки в тавернах и на постоялых дворах неизбежно завершались драками, городская тюрьма трещала по швам, не вмещая всех задержанных. В скором времени, прикинул Грайтис, нарушителей спокойствия придется отправлять в подземелья коронной цитадели, а это придется чрезвычайно не по душе как тамошнему коменданту, так и его подчиненным.

Довершая список неприятностей, у самых дверей «Короны и посоха» ширрифа настиг гонец с безрадостным известием – через два-три дня следует ожидать возвращения Эртеля и гостей из Аквилонии, уезжавших на охоту в леса. По приезде Его величество потребует от градоправителя подробного отчета о столичных неурядицах, это уж как пить дать. Может, встретить короля торжественным вручением прошения об отставке? Нет, проверено еще в минувшем году – не отпустит.

В трактир сегодня набилась едва ли не четверть населения Вольфгарда. Владелец, достопочтенный Юшта Далум, заметив вошедшего Грайтиса, только руками сокрушенно всплеснул: место, куда посадить почетного гостя, отыщется, но спокойного разговора никак не получится. К тому же добрая часть посетителей встрепенулась, готовясь обрушить на голову ширрифа сотню различных и не всегда доброжелательных вопросов.

Пришлось торопливо удалиться, заодно распрощавшись с мечтами о роскошном горячем ужине. Во дворе таверны Грайтис столкнулся с собственным помощником – усталым и задерганным.

– Горожане точно с ума посходили, – мрачно сообщил Рэф. – Скоро вспыхнет мятеж и нас вздернут на главной площади. Хочешь выслушать длиннющий перечень сегодняшних происшествий? Тебе понравится. Давно не случалось ничего подобного.

– Мне бы пожрать, – честно признался бритуниец. – Бунты пусть король усмиряет, он уже по дороге в столицу… Слушай, есть идея. Не станем вышвыривать посетителей Далума на улицу и лишать его законного дохода. Я знаю место, где нам чрезвычайно обрадуются, посочувствуют нашей тяжелой доле, дадут полезный совет и накормят до отвала. Устроим набег на владения королевского волшебника!

– Так нет же его в Вольфгарде, – напомнил Рэф. – Он еще в начале лета укатил в Чарнину, копаться в тамошних старинных развалинах. То ли руины Пифона там ищет, то ли крепость альбов, не помню в точности.

– Именно это я и имел в виду, – невесело хмыкнул Грайтис. – Зато Ренисенб дома, в крепости.

– Ах, Ренисенб, – с нарочито безразличным видом кивнул помощник. – Ну-ну.

… Должность придворного магика в Пограничье уже добрую четверть века занимал один и тот же человек – Тотлант, уроженец Луксора Стигийского, прихотью судьбы заброшенный в далекую полуночную страну и решивший, что именно здесь стоит провести остаток жизни. Стигиец водил близкую дружбу с предыдущим королем, Эрхардом (который, собственно, и уговорил его остаться в Вольфгарде), по мере сил помогал новому правителю и справедливо числился среди наиболее уважаемых людей королевства Пограничного.

В последние годы у господина Тотланта появились два новых увлечения, занимавших почти все его время. Во-первых, основанная им магическая школа, называвшаяся «Радугой» и располагавшаяся лигах в десяти к Полуночи от столицы, в чрезвычайно живописном Краю Водопадов. Во-вторых, упомянутая Ренисенб эш’Шарвин. Это сокровище Тотлант раздобыл лет пять тому во время визита на Полуденное Побережье. По мнению волшебника, она воплощала в себе множество замечательных черт, и, что немаловажно, успешно овладевала тайнами колдовского искусства.

Вопреки пугающим слухам об уроженцах далекой Стигии, подруга магика оказалась смешливой, общительной, гостеприимной и не слишком жаловалась на постоянные холода Пограничья. Ее только огорчало, что местный климат пришелся не по душе ее домашним любимцам, маленьким змейкам с оранжевой чешуей, поселившимся в ящике перед всегда теплившимся камином. Обладавшие скверным нравом песчанки дружно шипели на любых посетителей, не изменив своей привычке и сегодня. Покойный король Эрхард, заглянув как-то на огонек к придворному волшебнику и узрев пресмыкающихся обитателей деревянной коробки, немедля прозвал ее «походным капищем Сета». Название прижилось, несмотря на возмущение Ренисенб, доказывавшей, что люди имеют полное право содержать дома как редкую золотистую кхитайскую кошку, так и безобидных крапчатых полозов из Сухметской долины.

Три плоские головки раскачивались над краем «капища», словно прислушиваясь к непонятным людским разговорам. Четвертая изображала живой браслет на тонком запястье хозяйки – смуглой и большеглазой черноволосой женщины. Иногда Грайтис ловил себя на размышлениях о том, что госпожа Ренисенб слишком хороша для безвестного прозябания в захолустье. Ширриф старался держать подобные мысли за семью замками в самом темном уголке, если уж не получается совсем от них отделаться.

Несговорчивое искушение упрямо напоминало о себе, становясь особенно настойчивым, стоило месьору Тотланту на сколь-нибудь протяженный срок удалиться за пределы Вольфгарда. Грайтис надеялся, что женщина ни о чем не догадывается, хотя кто ее знает… Вдруг колдунью искренне забавляют неуклюжие попытки капитана городской стражи малость приударить за ней?

Веселое оживление стигийки, вызванное приходом незваных гостей, сменилось задумчивостью (когда наскоро перекусивший Рэф изложил собранные за день новости), и окончательно сгинуло после описания события в «Ящерице» и пересказа беседы в гиперборейском посольстве.

– Одно из двух, – подвел итог дознаватель. – Либо гибель Унтамо вызвана его враждой с другими колдунами, либо надо признать невозможное – его прикончила Мави. На всякий случай я добился, чтобы ее поместили в подземелья цитадели. Гложет меня смутная тревога касательно этой девицы, а места безопаснее замковых подземелий придумать трудно… Девчонка по-прежнему молчит и прячется в темном углу. Лекарь заверяет, будто телесно она вполне здорова, только перепугана до смерти.

– Я тоже должна ее увидеть, – заявила Ренисенб, произнося слова с необычным прищелкивающим акцентом. – Девочка могла стать невольным оружием, нацеленным против гиперборейца. Есть такие заклятия, они достаточно просты и весьма эффективны: живет себе обычный человек, ничего особенного не подозревает, но достаточно ему услышать тайное слово или просто увидеть намеченную жертву… Унтамо входил в Круг Белой Руки, занимая там не последнее место. Не представляю, кто мог отважиться бы вызвать его на поединок или устроить ловушку.

Однако, Сет свидетель, я знаю далеко не все и не всех. На вашем месте, господа человекоохранители, я бы выяснила, чем заняты известные в Вольфгарде маги, особенно живущие при иноземных представительствах. Я тем временем попробую узнать… доступными мне средствами… кто еще из магического сословия пребывает в столице инкогнито.

– Успокоили, госпожа магичка, нечего сказать, – пожаловался ширриф. – При мысли о том, что твои собратья по ремеслу надумают выяснять отношения накануне Летней ярмарки, да еще когда аквилонский король в гости пожаловал, у меня прямо-таки мороз по коже. Ладно, идея не хуже и не лучше всякой другой. Рэф, учини-ка с нынешнего вечера за известными нам колдунами негласное наблюдение… Теперь касательно способа, коим бедолагу Унтамо отправили на Серые Равнины. К чему понадобилось громоздить такие сложности? Если кто-то хотел его прикончить, куда проще воткнуть нож под ребро и готово дело. Так нет, ровно зверь какой порвал!

– Зверь… Вообще-то предположение недалеко от истины. Как я понимаю, загадочный убийца вполне может оказаться гулем, – высказала догадку Ренисенб и поднялась из-за стола, обнося гостей еще одним кувшином вина. – Доводилось слышать о таких существах? Они – коренные уроженцы Рабирийских гор на закатном побережье Хорота. Уцелевший осколок древних времен, наподобие двергов или Племени Карающей Длани. Тотлант и я жили в их краю, когда проходили обучение в «Сломанном мече». Своеобразный народ, а наиболее диковинная и отталкивающая их черта – необходимость пить кровь живых созданий. Большинство обходится кровью домашних или диких животных, но есть такие, что ставят превыше всего охотничий азарт и предпочитают выискивать жертвы среди людей.

– Еще не легче. Только заглянувших на огонек вампиров нам не хватало, – уныло вздохнул Грайтис. – Узнать такую тварь как-то можно? На кого они похожи?

– На обычных выходцев из стран Полуденного Побережья, – дернула плечом стигийка. – Вдобавок у них прирожденный дар к магии наваждений и созданию обманных чар. Если хоть один гуль прибыл в Вольфгард вместе с торговым караваном… Поймать его чрезвычайно трудно, а выдавать себя подобное создание может за кого угодно, начиная от благообразного торговца драгоценностями и заканчивая послушницей нищенствующего митрианского ордена. Правда, у рабирийцев имеются два неотъемлемых отличия: клыки, похожие на зубы мелких хищных животных, и втяжные когти на пальцах.

– Когти, – протянул Рэф. – Унтамо и асира разодрали на кусочки… Я полагал, их свежевали кривым лезвием. Похожие следы оставил бы, скажем, снежный барс…

– Или волк, – возразил ширриф. – Не забудь, над злосчастным магиком поработали не только когтями, но и клыками… притом зубки-то, дражайшая Ренисенб, изрядно поосновательнее, чем у мелких хищников. Даром, что ли, стражники ошметки по задворкам собирали? Кстати, подскажите, кто способен точно определить: девица Мави – человек или из народа Карающих? Может, она внезапно свихнулась? С перевертышами такое случается. Я слыхал истории про Безумного Вожака или как его там кличут, когда оборотни начинают поголовно сходить с ума и бросаться на всех подряд…

– Бешеный Вожак – заплесневелое чучело для глупцов! – с неожиданной злостью бросил дознаватель, сопровождая слова резким взмахом руки – так, что часть вина из его кубка плеснулась через край. – Его не существует… никогда не существовало! Это россказни и дурацкие выдумки! О Бешеном вспоминают, когда нужно посеять раздор между людьми и оборотнями!

Блестящая змейка на руке волшебницы вдруг открыла маленькую клыкастую пасть и зашипела, дрожа тонким длинным язычком.

– Ты чего разошелся? Рэф? – недоуменно вопросил ширриф. – Вон, тварюшку госпожи Рени напугал… Да, денек сегодня выдался не из легких, только вопить-то зачем?

Рэф пропустил слова начальника мимо ушей – что с ним случалось редко – и явно рвался продолжить обличительную речь… но тут часто и требовательно забарабанили в дверь. Сквозь толстую створку долетели выкрики:

– Госпожа, ширриф здесь? Срочное дело! В «Короне и посохе» резня!

* * *

Почтенный Юшта Далум, владелец таверны «Корона и посох», проводил ширрифа с помощником сочувствующим взглядом и сокрушенно покачал головой. Радоваться при виде двух усталых и измотанных стражей порядка стал бы разве что закоренелый злодей. Юшта, как ни посмотри, таковым не являлся: налоги платил исправно, дурманными зельями не приторговывал, краденое не скупал и вообще гордился тем, что таверна в городе на хорошем счету, а всякая шваль обходит заведение за лигу. Публика в таверне столовалась самая что ни на есть степенная: состоятельные купцы, заезжие и местные, гильдейские старшины, гвардейские чины из высившегося рядом королевского замка.

Выгодное место, прекрасная кухня, цены, конечно, соответствующие, однако клиенты не жалуются – зачем, спрашивается, честному кабатчику ссориться с законом? И без того Юшта Далум, недавно справивший пятьдесят второй день рождения, был вполне доволен жизнью. Он даже подумывал, не расширить ли дело. Как раз через дорогу торчит «Дуб и желудь», где, по точным сведениям Юшты, хозяин последнее время едва сводит концы с концами. Перекупить, что ли, заведение? Вот славно бы вышло! Справа от ворот, стало быть, «Корона» – для тех, кто побогаче, слева же, для ремесленного сословия, охотников, скотоводов и прочего работного люда, ясное дело, «Посох»…

Размышляя таким приятным манером, Юшта облокотился на широкую, отполированную тысячами локтей стойку и рассеянно созерцал негромко гудящий обеденный зал. По залу с деревянными подносами, нагруженными снедью, шустро сновали смазливенькие служаночки, числом трое. Девиц, кстати, трактирщик содержал в строгости. Ежели кому шальные деньги покоя не дают, любил он повторять, так я не неволю – вон, целых два борделя в Закатном Конце. Пока ни одна из девушек на легкие заработки у мамаши Зифгы не польстилась – строгость строгостью, а платил-то им Юшта неплохо.

Народу нынче в зале собралось много. В иные дни, случалось, приходилось и дополнительные скамьи выносить, но и теперь всего пара столов пустовали, за остальными потягивали эль и красное вино посетители. Все как обычно: парами, тройками беседуют за обильным ужином купцы, в углу, сдвинув два стола, веселится десяток гвардейских из замка – но негромко пока сидят, прилично. Вон ремесленники из Золотого цеха обмывают, как видно, богатый заказ, да у самых дверей притулился, никем не замеченный и никому не нужный, побирушка с холщовой сумой. Хлебает луковую похлебку за два медяка, посвечивая из-под спутанной седой гривы диковатыми темными глазами. Побирушку Далум немного знал. Время от времени тот выполнял разную черную работу в таверне, за что Юшта платил ему когда мелкой монетой, а когда – вот как сейчас, едой.

На Оленьей башне замка колокол отбил шесть пополудни. Одновременно с последним звонким ударом дверь мотнулась на хорошо смазанных петлях от молодецкого пинка, и в таверну один за другим ввалились пятеро.

Завидев их, Юшта отложил в сторону дощечку-абак и немного сместился за стойкой – так, чтоб под левой рукой оказался плетеный шнурок замаскированного звонка, а под правой короткая толстая дубинка из железного дерева. Чуть подумал и дернул за шнурок. В глубине дома брякнул колокольчик, оповещая Громилу Белиаса, что в общей зале вскорости могут потребоваться услуги вышибалы.

Гости, впрочем, трезвона не услышали и хитроумного маневра кабатчика не заметили. Они направились прямиком к Юште, нарочито громко стуча коваными сапогами и галдя промеж собой на тяжеловесном наречии горцев Полуночной Зингары.

Единственный взгляд, брошенный на визитеров, рассказал о них многоопытному месьору Далуму почти все, кроме разве что имен. Наемная охрана кого-нибудь из купцов, приехавших на ярмарку. Судя по масляному блеску в глазах и размашистым движениям, выпили как раз столько, сколько потребно для устройства хорошей драки. С виду – отъявленные рубаки, и, что самое скверное, по самые уши обвешаны неприятного вида оружием. Одному из зингарцев под ноги попался оставленный табурет. Наемник, сыпля проклятьями, отшвырнул его ударом ноги.