Я поживу еще немного

«Живой отсюда уже точно не выйду», – утешала я себя. Дело в том, что у меня был план «Б», как я его назвала, на тот случай, если меня все же откачают после таблеток. Суть его сводилась к тому, что если я окажусь в больнице, то заморю себя голодом. Я была убеждена, что этот план беспроигрышный и точно сработает. «Начну его воплощать уже с утра», – подумала я. Так и решила: «Последний завтрак в моей жизни состоится завтра. И все…» Эта мысль меня немного утешила.

Теперь я фантазировала, как будут закапывать мой гроб. Но хорошо понимала, что никто не придет на мою могилу. Разве что сестра-двойняшка.

«А потом что?» – продолжала думать я. Мысли вновь сбивались, останавливались и гасли, так и не оформившись во что-то связное. «Уйти раз и навсегда, чтобы забыли… Нет, мне же очень важно, чтобы обо мне помнили… Чтобы после моей смерти семья сожалела о случившемся, все винили бы себя в том, что не замечали меня». Своей смертью мне хотелось заявить о себе, напомнить о своем существовании. «Исчезнуть, чтобы появиться… А если ничего не изменится? Если всем будет только легче от моего ухода? Особенно маме…» Я всегда ощущала себя лишней в этом мире, бременем для семьи. Я чувствовала, что мешаю, омрачаю этот прекрасный мир своим присутствием. Тогда своим уходом я очищу, освобожу семью и всю Вселенную от грязной нечисти вроде себя…

От этих мыслей меня отвлек звук приближающихся шагов. Я убрала с головы одеяло и притворилась спящей. В палату вошла медсестра. Она прошлась между рядами кроватей, осмотрела всех, закрыла форточку и вышла.

Прошло еще некоторое время. Мне хотелось вернуться к своим мыслям, но слезы вновь потекли, затуманив окружающее пространство и смешав все в моей голове. Периодически они высыхали, но стоило мне осмотреться и увидеть, где я нахожусь, как тут же я снова начинала плакать…

Тишину нарушало только тиканье часов, которые уже показывали полночь. Я осторожно встала и огляделась. Заметила, что Дуся спала слева от меня через одну кровать. Я посчитала кровати. Их оказалось одиннадцать. Тихо надев тапки, я на цыпочках вышла в коридор. К счастью, медсестры на своем посту не оказалось, и я поспешила в туалет. Напряжение вернулось, но мне удалось себя отвлечь. Вздыхая от облегчения, я так же тихо вернулась в палату и заснула глубоким сном до самого утра…

Глава 5

Проснулась я от воплей медсестры.

«Подъ-е-ем! Вста-е-е-м!» – неприятно кричала она.

Затем подходила к каждому, стаскивала одеяло и тормошила тех, кто еще не проснулся.

– Аня, а ну, быстро вставай! Зараза такая… Я тебе спать не дам! – кричала медсестра на девочку, лежащую справа от меня. – Ты всю ночь бродишь! Спать никому не даешь! – продолжала возмущаться она.

Это была уже другая медсестра. Немного спустив одеяло, я стала рассматривать ее. Она была не молодая, но и не старая. Квадратные очки на глазах и короткая стрижка придавали ей строгий вид. Она мне сразу не понравилась.

«Как она смеет так разговаривать?! Что плохого сделала ей эта девочка? – мысленно ругалась я. – Пусть только попробует ко мне подойти! Я буду спать сколько влезет!»

– А ты можешь лежать, – улыбаясь, вежливо произнесла медсестра, заметив, что я за ней наблюдаю.

От неожиданности я часто заморгала. Она как будто прочитала мои мысли.

Между тем медсестра объяснила:

– Просто Аня днем высыпается, а ночью колобродит и спать никому не дает.

Я посмотрела на часы. Они показывали без четверти восемь. Мне уже не хотелось спать, чему я удивилась. Ведь дома меня всегда клонило в сон. Я лежала и молча наблюдала за происходящим. К этому времени почти все в палате уже проснулись. Девочки помогали друг другу одеваться, заправляли кровати. А кто-то уже со шваброй в руках передвигался между рядами кроватей, делая вид, что убирает.

«Наверное, дежурит», – подумала я.

Я с любопытством разглядывала девочек. Что-то было в их поведении и внешности такое, что делало их непохожими на всех, кого я знала до этого. Но их лица больше не казались мне страшными.

Вспомнив про Дусю, с которой познакомилась вчера, я обернулась. Она тоже уже не спала. Как и вчера, она широко улыбалась, все так же разговаривала сама с собой и гладила живот.

Время от времени я ловила на себе любопытные взгляды девочек. Они рассматривали меня со всех сторон. От этого мне стало не по себе, и я снова натянула на себя одеяло.

Вскоре ко мне подошла медсестра и велела идти за ней. Это была та самая молодая девушка, с которой я вчера не захотела говорить. По дороге в процедурный кабинет она сообщила, что ей необходимо взять у меня анализы. И здесь без потрясений не обошлось: она тоже попросила меня раздеться. И словно нарочно двери были нараспашку. Мне казалось, что все, кто находится рядом, смотрят только на меня. Но все произошло очень быстро. Я не успела опомниться, как медсестра уже велела возвращаться в палату.

Выходя из процедурного кабинета, я вдруг почувствовала сильное отвращение к происходящему вокруг. Все смешалось: и чувство стыда, и страх, и ощущение того, что ты обезличен. Мне казалось, что в отделении сейчас только и будут говорить, как у меня брали анализы, заставив при всех раздеться. Я поспешила лечь обратно в кровать. Хотелось спрятаться, чтобы никто меня не видел.

Когда я легла, Аня заговорила со мной.

– Куда тебя вызывали? – спросила она.

– Анализы брали, – поправляя одеяло, ответила я.

У Ани был болезненный вид. На жирной коже бледного лица, словно горох, рассыпаны прыщи. Губы все в болячках. Они вызывали отвращение. Ее пустой взгляд отражал безразличие ко всему происходящему.

Мы с ней разговорились. Я рассказала, что меня привезли сюда поздно вечером. Она спросила, приходилось ли мне бывать здесь ранее. Я ответила, что поступила впервые. Меня удивило, что она задала мне тот же вопрос, что и медсестра при регистрации.

«Второго раза не будет», – подумала я.

Я обратила внимание на левую руку Ани. Она была перевязана в области кисти.

– Почему у тебя перевязана рука? – спросила я.

Мне не терпелось расспросить Аню, хотя смутно я уже догадывалась о драме.

Тогда она немного приоткрыла бинт. Вид зашитой раны заставил меня отшатнуться: безобразные швы, зеленка, еще свежие пятна крови. Мне стало не по себе.

– Ты порезала вены? – совладав с собой, осторожно спросила я.

– Да, – равнодушно кивнув головой, ответила Аня.

Она выглядела такой безмятежной, точно ей задали вопрос о том, который сейчас час.

– Зачем? – шепотом поинтересовалась я.

– Потому что мне жить не хотелось, – спокойно ответила Аня.

– А почему тебе жить не хотелось?

– Не знаю, – тихо произнесла Аня.

– Не знаешь?.. А как ты на это решилась? Чем ты резала? – сгорая от любопытства, засыпала я ее вопросами. Мне не терпелось узнать все до мельчайших подробностей.

– Ножом, – охотно сообщила Аня. – Сама не понимаю, как так получилось. Я тогда с папой поругалась и назло ему это сделала.

– А из-за чего вы поругались? – опять спросила я.

– Я не помню, – немного задумавшись, ответила Аня.

Я жадно впитывала каждое ее слово и вдруг вспомнила слова врача, которая спросила меня в медицинском центре: «…не хочешь поехать туда, где такие же ребята, как ты? Они твои сверстники. Им тоже не хочется жить». Невольно примеряя на себя Анин поступок, я чувствовала страх и злость одновременно.

– Ты смелая… – с завистью произнесла я. – Тебе, наверное, было больно?

– Не очень, – хвастливо ответила Аня.

Я пыталась соотнести ее рассказ со своими переживаниями, но с удивлением обнаруживала, насколько наши истории разные. В ее поступке чувствовались горячность и необдуманность. В отличие от Ани, я хорошо понимала, почему хочу уйти из жизни. После ее рассказа я поделилась с ней своим секретом о том, что мне тоже не хочется жить и именно поэтому я здесь.

Хотелось говорить и говорить, но наш диалог неожиданно для меня прервался. Аня сказала, что хочет спать, и отвернулась.

– Ах да, конечно! – виновато ответила я и тоже отвернулась.

И все же мне не давала покоя мысль, что можно просто взять и порезать себе вены ножом, а потом так легко об этом рассказывать…

* * *

Завтрака еще не было. Меня уже немного мутило от голода. Я задумалась о своем плане «Б». Представила, как мне будет трудно умирать…

Слева от меня на одной кровати сидели несколько девочек и тихо беседовали. Я с ними не разговаривала, притворяясь, что дремлю.

– Вот уж никогда не думала, что окажусь в психушке, – смеялась девочка с рыжими волосами.

– Это не психушка, – мягко включаясь в разговор, заметила медсестра, которая пришла ставить капельницу девочке, лежавшей на соседней кровати.

– А что же это? Дурдом? – продолжала та иронично.

Девочки громко засмеялись.

– Это психиатрическая больница, – дождавшись, когда смех стихнет, спокойно поправила ее медсестра.

– Так это же одно и то же! Психушка или психиатрическая больница… Какая разница! Мы все в дурдоме, – довольная своим высказыванием, возразила рыжая девочка.

Половина девочек разразились громким смехом.

«Господи, неужели я в психушке?!» – мысленно изумилась я. «Пси-хуш-ка», – как бы привыкая к произношению, смакуя каждую букву, прислушиваясь к звучанию каждого слога, начала повторять я про себя. Мне не хотелось верить, что я нахожусь в дурдоме. В голове вдруг всплыл образ девочки со страшным и кривым лицом, которую я видела, когда меня только привезли в отделение. И это мое наблюдение насчет разных кроватей. Дуся… Точно! Как же я сразу не догадалась? Разве люди могут сквозь стены проходить? А ведь я ей чуть не поверила. И Аня с порезанными венами на руке… Теперь все, что меня до сих пор удивляло, нашло объяснение в одном слове – «психушка». «Значит, тех, кому не хочется жить, увозят в психушку…» – эта мысль казалась мне отвратительной, оскорбляла меня и вызывала болезненное раздражение.

В скором времени медсестра позвала всех на завтрак. Столовая располагалась в том самом коридорчике, который разделял помещение на две палаты. Из него доносился, пробуждая аппетит, аромат горячего какао и овсяной каши.

Немного помедлив, я робко поднялась с кровати. Замешкалась возле нее, делая вид, что ищу тапки. Что-то внутри меня упрямо сопротивлялось тому, чтобы идти в столовую, но желудок уже громко урчал, как будто возмущаясь, почему его еще не наполнили.

Я села за стол. Боясь поднять глаза, брезгливо елозила ложкой по краям тарелки и думала, что каша в психушке, должно быть, тоже не такая, к какой я привыкла… Но вскоре я не выдержала и принялась торопливо опустошать тарелку.

После завтрака стало спокойнее и голове, и желудку. Вернувшись в палату, я решила, что всегда буду лежать в постели. Меня сразу же начало клонить в сон. Видимо, от сладкого горячего какао. И вскоре я заснула…

Глава 6

Проснулась я от ощущения, что меня кто-то толкает. Открыла глаза и увидела перед собой молодую женщину в белом халате.

– Ты Тея? – чуть-чуть отогнув одеяло, спросила она ласковым голосом.

– Да… – приподнимаясь и опираясь на спинку кровати, поспешила ответить я.

– Здравствуй, Тея! Меня зовут Инна Андреевна, я буду твоим лечащим врачом. Пойдем побеседуем.

Прогоняя остатки сна, я протерла глаза и начала разглядывать врача. Это была невысокая, стройная женщина, с аккуратной короткой стрижкой и добрыми глазами. Ее улыбка, приятный, спокойный голос очень располагали к себе. Мне она сразу понравилась. Окинув меня теплым взглядом, как будто оправдываясь за то, что разбудила меня, Инна Андреевна произнесла:

– Надевай тапки, пойдем со мной. Долго тебя не задержу, придешь и еще поспишь.

Торопливо надев тапки, я молча последовала за ней. Заметив меня в коридоре в одной сорочке, медсестра, как бы спохватившись, предложила надеть халат, который она спешно вытащила из какой-то каморки.

Инна Андреевна завела меня в помещение, заставленное мебелью, разными приборами и из-за этого очень похожее на склад. У окна стояли два стула. Тусклый свет прорывался сквозь жалюзи, отчего стулья казались полосатыми. Солнечные лучи обнажали редкую пыль, летающую в воздухе.

– Садись! – предложила доктор, указывая рукой на стулья. – Ты ночью поступила?

– Вечером, – робко усаживаясь на стул, тихо ответила я.

– Тея, ты знаешь, где сейчас находишься?

– В психиатрической больнице, – невольно вспоминая свое утреннее потрясение, смущенно ответила я.

– Да, это так, – слегка кивнув головой, подтвердила Инна Андреевна. – Ты находишься в психиатрической больнице номер три имени Скворцова-Степанова в женском подростковом отделении.

Она произнесла это, словно оглашая приговор, хотя и с прежней мягкостью в голосе.

– Тея, а ты понимаешь, почему тебя сюда привезли? – опять спросила врач.

– Потому что мне жить не хочется, – тихо ответила я и тут же вспыхнула. Затем, приподнявшись от волнения на стуле, я поспешила добавить: – Да меня сюда обманом привезли!

Инна Андреевна посмотрела на меня многозначительным взглядом, но ничего не ответила, только подвинула свой стул поближе ко мне.

А я продолжала рассказывать:

– Это ошибка. Меня обманули. Психолог сказала, что доктор выпишет мне таблетки и я поеду домой, а сама вызвала скорую помощь.

От нахлынувшей обиды мой голос стал ниже.

Увидев в глазах Инны Андреевны желание и готовность меня слушать, я подробно рассказала ей обо всем. Мне хотелось, чтобы она поняла, что я оказалась здесь случайно, что всего этого не должно было произойти. Описывая свои злоключения, я почувствовала, как меня волной накрывают тяжелые и колкие чувства. Один за другим всплывали эпизоды вчерашнего дня. К глазам подступили слезы. Я с трудом сдерживала себя, чтобы не заплакать. Мне вдруг стало очень тоскливо, и я замолчала.

Взглянув на доктора, я искала в ее глазах поддержку. Хотелось увидеть в ней ту же взволнованность, такую же злость на психолога и несуразных санитаров, удивление нелепостью всего происходящего, сочувствие…

Однако меня встретил спокойный взгляд, полный сосредоточенности и тепла. Она совсем не удивилась, как будто слышала подобные истории несколько раз в день. Это меня смутило. Проснувшиеся внутри обида и злость подсказывали, что врач меня не поймет, ведь она такая же, как все, еще и обманет или предаст, как Маргарита Дмитриевна, что взрослым верить нельзя…

– Тея, а почему тебе жить не хочется? – немного погодя спросила Инна Андреевна.

– Я не знаю. Просто не хочется, и все, – пожимая плечами, печально ответила я.

Желания с ней говорить больше не было. Я впилась глазами в пол, словно пытаясь спрятаться от дальнейших расспросов.

В воздухе повисло молчание. Образовавшаяся тишина еще больше угнетала меня. Я начала разглядывать свои тапки. У них был совершенно безобразный вид, а я это заметила почему-то только сейчас.

– Ты живешь в семье или в детском доме? – продолжила беседу Инна Андреевна.

– В семье, – охотно ответила я.

Благодарная за столь простой и безобидный вопрос, я немного оживилась.

– Ты где-то учишься?

– Да, в восьмом классе, а точнее – уже перешла в девятый, – гордо произнесла я.

Инна Андреевна по-прежнему держалась ровно и спокойно, вот только ее изучающий и пытливый взгляд куда-то исчез, как будто ей все уже стало ясно. Она вообще теперь меньше на меня смотрела и каждый мой ответ записывала.

Затем она стала называть одну за другой пословицы и просила объяснить их значение, а также давала задачки на логику. Мне понравилось их решать. Они показались мне настолько легкими, будто Инна Андреевна проверяла, умею ли я считать.

– М-м-м… Да ты умная девочка! – воскликнула врач. – Ну, может, ты и эту задачку решишь?

Ее комплимент меня очень подкупил и ободрил. После него хотелось выполнять ее задания еще и еще. С каждым разом задачки были сложнее и интереснее. Наконец одну из них мне решить не удалось. Тогда Инна Андреевна отложила свои бумаги, в которые она записывала все, что я говорила, и, озабоченно посмотрев на меня, попросила встать.

– Ты очень сообразительная девочка. Долго тебя держать здесь не будем. Через пару дней будут готовы твои анализы, и из надзорной палаты мы переведем тебя на свободную половину. А сейчас закрой глаза и попробуй указательным пальцем достать до носа.

Мне не составило никакого труда выполнить ее просьбу.

Тут в дверь постучали. В кабинет вошла медсестра.

– Все уже собрались. Только вас и ждем! – расплываясь в улыбке, воскликнула она.

– Мы уже заканчиваем. Я скоро приду. Начинайте без меня, – вежливо ответила Инна Андреевна.

«Наверное, у кого-то день рождения», – подумалось мне.

– Я все равно отсюда живой не выйду! – садясь обратно на стул, вдруг произнесла я.

Больше не пытаясь спрятать взгляд, я смотрела ей прямо в глаза. Еще не понимая, как это будет, я была уверена, что последние свои дни проведу здесь. И мне показалось важным сообщить об этом доктору. Просто в голосе и поведении Инны Андреевны было столько заботы… Мне хотелось сказать ей, что все старания меня вылечить будут напрасной тратой времени, потому что мое решение твердое и окончательное.

Она ласково улыбнулась и тихонько произнесла:

– Ну это мы еще посмотрим… – И, словно не придавая значения моим словам, она продолжила: – После обеда я назначу тебе лекарства, которые улучшат твое настроение и…

– Напрасно вы мне не верите! – перебивая ее, воскликнула я.

Меня задела ее невозмутимость и, закипая от злости, я крикнула:

– Я это сделаю! Вот увидите!

– Думаешь, тебе дадут здесь это сделать? – игриво засмеявшись, спросила Инна Андреевна.

В ее смехе тоже было что-то доброе.

– Я с тобой еще побеседую позднее. А пока иди в палату, – сказала она, давая понять, что разговор завершен.

Я ничего не ответила и молча побрела за доктором к выходу.

Вернувшись в палату, я легла в кровать и еще сильнее закуталась в одеяло. «Ничего, придет время, и они сами все увидят», – утешалась я, чувствуя себя как игрок, который, допустив глупую ошибку, потерпел поражение и не может себя за это простить…

Глава 7

Медсестра вновь сделала мне замечание по поводу одеяла и попросила, чтобы я не укрывалась им с головой. Я повиновалась ее просьбе и начала лениво разглядывать палату. Больше она не казалась мне просторной. Теперь я знала в лицо каждого, кто находился в ней. Решетки на окнах наводили на меня тоску. Со всех сторон доносился неприятный и стойкий запах пота, смешанный с чем-то приторно-сладким. От него в палате становилось как будто еще теснее. Все здесь казалось мне странным и непонятным. Я ощущала себя дикаркой, попавшей в чужое племя, и чувствовала, что, для того, чтобы не быть растерзанной, нужно всегда быть начеку и усвоить новые правила игры.

Желая понять местный язык, я вслушивалась в разговоры, пристально вглядывалась в каждого, кто проходил рядом. Некоторые обитатели палаты казались мне заторможенными, ватными, неживыми. Меряя шагами комнату, они с важным видом передвигались из одного угла в другой. Кто-то просто сидел на кровати и качался из стороны в сторону, напевая себе под нос. А одна из пациенток, взрослая и довольно крупная, стояла посреди палаты в неестественной позе. Трудно было понять, куда она смотрит. Ее взгляд был застывшим и безжизненным, и только пальцы, бесцельно теребившие пуговицу на халате, отличали ее от статуи.

Но были и другие. Слева от меня на одной из кроватей сидели девочки и оживленно что-то обсуждали. Они были моими ровесницами и казались мне наиболее здравомыслящими из всех, кто находился здесь. Заметив, что я наблюдаю за ними, они проявили живой интерес и, желая познакомиться, начали задавать вопросы. Я охотно отвечала, и незаметно у нас завязался разговор. Они обсуждали предстоящую выписку Тани – общительной девочки из их компании, высокой, смуглой, с бегающими глазами. Она пришла в гости к подругам, а ее палата находилась в другой половине больницы.

Вторую девочку звали Оля. Это была милая и не менее общительная, с виду добрая девочка с тоскливыми прозрачными глазами. Она рассказала мне, что поступила в отделение после того, как чуть не спрыгнула с восьмого этажа из-за ссоры с родителями. Но, как я узнала из разговора с Олей, ей не хотелось умирать. «Просто решила повлиять на родителей… – неохотно рассказывала она. – А мама, увидев такое, перепугалась и вызвала скорую помощь. Так я и оказалась здесь».

Третью девочку звали Настя. Ее волосы были рыжими, как мех у лисы, и она сильно картавила. Настя поступила недавно, но далеко не в первый раз.

Таня радовалась, ведь ей остались считаные дни до выписки. Она сказала мне, что я очень добрая и со мной интересно. Предложила мне после ее выписки перейти в ту палату, где была она, находившуюся на свободной половине. Я рассказала ей, что врач обещала перевести меня туда, как только будут готовы анализы, и добавила, что обязательно попрошусь в ее палату.

От девочек я узнала, что все отделение больницы делится на две части. Наша палата располагалась в так называемой «надзорке» – помещении типа изолятора. Туда отправляли всех, кто поступал в отделение. Другую половину называли «свободкой». Здесь предоставлялось больше свободы, чем в изоляторе, и было меньше контроля медсестер.

Общение с девочками на некоторое время отвлекло меня от мучительных мыслей о доме, своем месте в мире и о том, что будет после моей смерти…

* * *

Время шло к обеду. Я вдруг почувствовала, что сильно проголодалась. От мысли, что не буду есть, закружилась голова. И вновь я начала спорить сама с собой, однако голод победил. «Странно, – подумалось мне, – ведь утром я завтракала, разве я могу так сильно хотеть есть?» Организм словно сопротивлялся задуманному мной плану и как будто нарочно усиливал чувство голода в надежде на то, что я откажусь от голодовки и не обреку себя на погибель.

«Почему я выбрала именно этот способ уйти из жизни? Неужели от голода можно умереть? – задавала я сама себе вопрос и сама твердо на него ответила: – Можно!»

Болезненный страх умереть от голода мне знаком. Дома могло не быть еды по несколько дней. Помню, как приходилось воровать продукты у соседей. Я никогда не забуду, как мы ходили в школу только потому, что там кормили. Правда, нам давали одну бесплатную порцию еды на двоих с сестрой. Почему так – это длинная история… С каким замиранием я смотрела на выданный рогалик! Он мне казался таким крохотным. Я думала, что мигом его проглочу и все равно останусь голодной. Но надо было еще поделить рогалик с сестрой. В то время я была настолько голодной, что даже жалела, что у меня есть сестра. После уроков мы с ней шли домой, перелезали через забор, оказывались в соседском дворе и рвали сливы и яблоки. Это был наш единственный ужин…

А когда вспоминаю, как мы жарили без масла картофельные очистки, я смеюсь. То ли оттого, что история комичная, то ли оттого, что просто не позволяю себе плакать…

Мы с сестрой и братом учились тогда в школе и жили в съемном доме, поскольку наш дом сгорел год назад. Нам было по тринадцать лет. Раз в неделю брат ездил к родителям за деньгами, но их хватало лишь на несколько дней. Потом приходилось просить еду у соседей, собирать и сдавать металлолом или бутылки из-под пива, чтобы купить хлеб. Собаки и кошки, которых всегда было очень много в нашем доме, вообще не знали, что такое еда. Но когда брат ездил в город, мама передавала с ним картофельные очистки, а также косточки для собак, которые они почему-то не ели. И однажды, когда у нас долго не было еды, сестра предложила пожарить на сковороде без масла картофельные очистки. Я сначала посчитала эту идею нелепой, но когда попробовала жареные очистки, они мне понравились. Брат в это время спал. Он всегда много спал, когда не было еды, и утверждал, что, если спит, совсем не чувствует голода. Брат и нам предлагал так делать. Но это был его способ, мы же с сестрой старались выживать иначе. В тот день брата разбудил аромат жареной картошки, и он вскочил от радости. Ему показалось, что приехала мама и привезла еду. Но когда мы все объяснили, он очень расстроился. Отругал нас, что раздразнили его аппетит, и снова лег спать, но вскоре встал и попросил ему тоже пожарить картофельные очистки…

Я не любила доставать подобные воспоминания из закоулков своей памяти, но сегодня они почему-то сами всплывали. С одной стороны, они придавали мне уверенность, что от голода точно можно умереть, с другой – усиливали этот самый голод и будили детский ужас, засевший колющей занозой в моей памяти.

«Может, пообедаю сегодня, а завтра начну голодовку, – начала я сама себя уговаривать. – Нет, что это?! Я сдаюсь?! Нельзя при первой же трудности идти на попятную! Ведь испытания только начались!» Внутренние метания истязали меня. Чтобы запах еды не манил, я зарылась глубже в одеяло.

В палату вошла медсестра и начала тормошить всех, кто спал, сообщая о начале обеда. Когда очередь дошла до меня, я притворилась, что сплю.