Между ветром и песком

Юный арах едва удерживал саблю двумя руками. Он ворвался в детскую, рубанул наотмашь и ринулся дальше, не заметив малыша в колыбели. Отмечая путь кровью, Шуким схватил брата и выскочил в окно, в сад, полный пустынных лилий. Они расцвели в ту ночь, бледные белесые пятна в непроглядном мраке.

Тоо ненавидел их запах.

Дом пылал позади, освещая путь. Шуким бежал по Священному пути по следам отца, и на рассвете наткнулся на другой караван, и покрытый морщинами тоо принял их, позаботился о ранах и, выбросив товар, укрыл в корзине, когда на горизонте показались всадники. Оакс не плакал, посасывая смоченную опиумом тряпицу, и Шуким держал его так бережно, как только мог.

Харру раскрыл ладони над ним в тот день, от складки на ковре, о которую мальчик споткнулся за миг до удара, и до света костра, вопреки всем правилам разожженым в караване старика. О да, тот сразу понял свою выгоду в возвращении доверенному тоо его единственных сыновей, но знал он и риски, если за дни пути хоть один из его погонщиков пожелает быстрой выгоды.

Шуким больше никогда не сомневался в любви Харру. Никогда до сегодняшнего дня.

Не опуская рук, Аори медленно повернулась. Теперь кинжал, который обратным хватом держал тоо, смотрел ей прямо в грудь.

– Туда, откуда пришла, – изменяющая попыталась усмехнуться, но ее губы дрогнули. – В другой мир. Ты спросил, теперь моя очередь. Почему ты хочешь меня убить?

– Ты… Ты обманула меня, демон. Ты проникла в мой караван, в мою семью. Ты нарушила заветы Харру и предала нас.

Комок в горле мешал, но Аори все же хмыкнула и отвела взгляд от изуродованного шрамом и гневом лица тоо. Небо за его плечом стало совсем бурым – еще немного, и песчаный дождь рухнет сверху стеной, погребая под собой все, что не успело найти укрытие. Тело обычного человека он спрячет так, что никто и никогда не найдет.

На то и расчет тоо. Знал бы он, что зря мучается, может, и решился бы раньше.

Глаза Аори заблестели.

– Предала? Вот уж чего не помню. Куда еще я проникла? Чем еще тебя обидела?

– Все твои слова – ложь. Ты никому не расскажешь, где бьется Сердце Харру.

– А что бьется в твоей груди? Камень? Сколько раз я должна умереть, чтобы мир принял меня? Чтобы хоть кто-то протянул мне руку? Я потеряла все, что любила, и ты думаешь, что я пришла за вашими тайнами?

– Замолчи, демон!

– Я не демон, тоо! Если бы ты видел хоть одного, ты бы никогда не ошибся! Я человек и всегда им буду, до последнего вдоха, даже если это будет мой следующий вдох!

Слезы все-таки брызнули из глаз, когда она закричала. Отвернувшись, Аори зло размазала соленую каплю по щеке. Еще одна успела сорваться и растаяла в песке.

Слабость, которую нельзя никому показывать.

– Почему… Почему ты плачешь?

– Потому, что только демоны не плачут, когда им больно. Они умирают, переполненные ненавистью.

– И ты?

– Я не буду тебя ненавидеть, никогда. Грань… Она все равно меня ждет, раньше или позже.

Аори улыбнулась уголками пересохшего рта.

– Я ведь уже умирала. Это не страшно.

Она закрыла глаза, когда острие прокололо кожу и горячая струйка побежала вниз по животу. Пусть тоо останется в памяти иным. Тем, кто ведет за собою караваны и рассказывает наполненные иронией сказки у ночных костров, тем, кто бережно сжимает твое плечо и бросает монету в бездонный колодец, тем, кто смеется, получив отказ, тем, кто готов отдать свою жизнь, лишь бы не прервалась твоя.

Кинжал упал на заметенный поземкой камень.

Шуким застонал так, словно сталь пронзила его собственное сердце. Согнувшись, он впился скрюченными пальцами в лицо. Из горла тоо вырвался вопль, полный боли, отчаяния, ненависти к себе самому за непоправимое, последний крик, которым обращаются к богу.

– Я не могу… Не могу!

Он рухнул на колени, запустил руки в песок, пытаясь отыскать окрашенный алым кинжал. И нащупал, и занес, но не успел ударить – тонкие пальцы легли поверх и отвели лезвие от его груди.

– Не надо. Пожалуйста, не надо. Тоо… Прости меня, прости, прости! Неужели ты не видишь, что нужен своему миру, Харру, Двуликой, Дафе, всем, кто идет за тобой? Неужели не видишь, что нужен… мне?

Шуким медленно провел ладонью по щеке изменяющей.

– Ну почему ты опять плачешь?

– Я не хочу уходить. Я не хочу, чтобы ты уходил. Да что ты прицепился к этим слезам? Я не могу перестать… прости.

– Ты забыла? Слезы не имеют цены в пустыне. Ты отдаешь часть себя, часть своей жизни. Может, в твоих мирах плачет каждый, но я видел, как ты улыбаешься в ответ на боль.

Всхлипнув, Аори уткнулась носом в плечо тоо. Жесткая черная ткань саднила кожу, но изменяющая не чувствовала ее так, как прикосновение его руки. Бережное, едва ощутимое. Так держат младенца, так держат чудо, еще не вполне поверив в его присутствие.

– Сейчас самое время ударить, тоо, – прошептала Аори, зная, что он услышит.

– У меня есть имя, змейка, – вздохнув, Шуким бросил быстрый взгляд поверх ее головы. – Пойдем. Буря будет здесь через несколько минут.

Под вибрирующим на ветру тентом едва хватало места для двоих, но у самого бока ящера Аори могла сидеть, не пригибая головы. Пропустив спутницу вперед, Шуким передал ей согретые на костерке лепешки, полоску сушеного мяса и заманчиво булькающую флягу, а сам принялся методично стягивать шнуровку на горловине клапана.

– Это все мне? – поинтересовалась Аори с набитым ртом.

– Ешь, если голодна.

Закончив возиться с ремешками, тоо сел рядом, устало запрокинув голову.

– Не настолько, – Аори смущенно протянула ему начиненную изюмом лепешку. – В храмовой тюрьме неплохие завтраки.

Она попыталась разорвать пополам жилистый огрызок, но не слишком-то преуспела. Бросив на изменяющую насмешливый взгляд, тоо зажал лепешку в зубах, вытащил кинжал и одним ударом разделил мясо на две примерно одинаковые части.

– Мне вот интересно, – Аори проглотила свой кусок, почти не жуя, и стараясь не задумываться, ползало раньше то, из чего его вырезали, бегало или изящные таэлитские фразы строило, – откуда у вас вино?

Тоо фыркнул и, отобрав у нее флягу, от души отхлебнул.

– Оттуда, откуда и светлокожие чужачки или те, кто ими притворяется. Таэли берет начало в предгорьях, и там же находятся виноградники. Моей семье принадлежат три или четыре… не помню точно, ими Оакс управляет. Все, что остается мне, – огорчать брата, устраивая редкие набеги на его запасы.

– Настолько разрушительные?

– Настолько редкие. Но я не готов оставить путь и променять шум бурь на затхлое спокойствие Ше-Бара. Пока не готов.

– Я тоже. Но иногда мне хочется, чтобы было место, которое я могу назвать домом.

Шуким повернулся к ней, едва видимый в последних отблесках затухающего за тканью костра. Алый отблеск мелькнул на стали, но прежде, чем Аори успела испугаться, она услышала, как лезвие разрезает песок. Тоо вонзил кинжал между ними, то ли оберегая себя от демона, то ли, напротив, показывая, что ей нечего бояться.

– Расскажи о своем мире.

Аори тихо хихикнула и, вытерев пальцы о край рубашки, закинула ногу на ногу. Так носок упирался прямо в тент, и она чувствовала, как буря пробует на крепость их жалкое убежище.

– Их несколько.

– Расскажи о каждом. Или о том, который хотела бы называть своим.

Песок барабанил по ткани, задавая ритм, предлагая в последний раз развлечь духов пустыни. И позволить прикоснуться к чему-то большему тому, кто сегодня впервые увидел настоящее небо.

– Это мир, в котором все сплетается воедино. Простые люди и те, кто умеет делать что-то особенное, изменяющие в человеческом облике и те, кто его давно утратил, и даже те, кто никогда им не обладал. В самом центре возвышается белая башня, по ее граням бегут огненные сполохи, и это лишь слабое отражение той силы, которая кроется внутри. Изменяющие используют ее для того, чтобы приходить в другие миры, и для того, чтобы защищать собственный. Несколько лет назад они остановили целую армию, способную уничтожать вселенные, и пощадили только одно существо. Может, потому что знали, чем оно может стать… Но, мне кажется, больше из любопытства.

– И чем он стало?

– Ты мне скажи. Кем стала девочка, чей мир уничтожили, которую пытались сделать инструментом одни, но сделали совершенно другие?

– Той, что лишь разжигает любопытство глупого, отсталого тоо.

Темнота рассмеялась его тихим добрым смехом.

– Я никогда не считала тебя глупым, – возмутилась Аори. – Ты мудрее всех, кого я знаю. В десять раз. Или даже в одиннадцать! Мудрость – она совершенно не в количестве зазубренных формул!

– Ну так а в чем же?

– Не знаю! В чем-то еще!

Он снова рассмеялся в ответ на ее запальчивую обиду.

– Скажи, змейка… Ты и в самом деле не можешь колдовать, или разыграла меня?

Аори прищелкнула пальцами, и тусклый оранжевый огонек на секунду выхватил из темноты их лица и беззвучно истаял.

– Это все, на что сейчас хватает моих великих магических сил. Таэлит исчерпал себя, но луна без магии – не слишком большая цена за жизнь, правда?

– А раньше? – продолжил допытываться тоо. – Одна крохотная сережка лишила тебя дара?

– Дара меня лишила одна совершенно не крохотная изменяющая. Амулет лишь зафиксировал это состояние.

– И ты могла снять ее раньше? Исцелить рану, защитить убежище? Ты едва переставляла ноги, когда я впервые тебя увидел!

– Ты скоро станешь главным специалистом Таэлита по демонам, – улыбнулась Аори. – Мы не можем изменять себя самих. Все, что я могла бы сделать, – позвать на помощь. Признать, что неспособна пройти этот путь.

– И ты не могла меня заколдовать?

Голос Шукима не изменился ни на тон, но Аори ощутила, что этот ответ важнее всех предыдущих, вместе взятых.

– Ты поверишь, если я скажу, что нет? А ты, тоо?

– Я?

– Помнишь, как в самый первый день мы вместе смотрели в лезвие твоей сабли? – Аори перевернулась на бок и устроила голову на свернутой рулоном фарке. – Ты не верил, что я умею драться.

– Я помню каждый миг.

– Тогда, знаешь что? Давай ты когда-нибудь сочинишь сказку о чужачке, которая обернулась демоном? И будешь рассказывать ее у ночного костра, и Дафа будет плевать прямо в огонь, вспоминая меня. И каждый раз у сказки будет другой конец… Почему ты меняешь истории?

Сбоку зашуршало, словно тоо тоже лег и теперь разглядывал неразличимый во тьме полог над головой.

– Когда в твоей жизни всего одна история, ты подбираешь каждое слово. Как бедняк, который пересчитывает спрятанные в старом носке книры. Он знает каждую на ощупь, он помнит, на какой щербинка и где вытерт нос Двуликой. Но когда историй много, ты складываешь их одну за другой, ты мостишь путь, а не шлифуешь отдельный камень. Те, кто пройдут его, простят мелкие шероховатости. Открывая тропу, я думаю об идущих, чтобы камни не рассыпались под их ногами.

– Я же говорила, ты самый мудрый из всех, кого я знаю. Ну почему я не могу остаться, тоо?

– Если хочешь остаться, научись называть меня по имени.

– М-м… Хорошо, Шуким, – фыркнула изменяющая. – А ты так и будешь звать меня змейкой?

– Буду.

Аори вздрогнула, когда он безошибочно нашел в темноте ее ладонь и осторожно сжал.

– Если ты сейчас наденешь сережку, то другие демоны не смогут тебя найти?

– Не смогут. Шуким, если ты все-таки хочешь меня зарезать, сделай это во сне, а?

– Перестань, змейка. Останься и раздели мой путь.

Она замерла, не в силах поверить в то, что услышала. Его осторожные расспросы, его тихий голос с таящимся в глубине неимоверным напряжением, тепло его руки… Все – лишь для этого?

Лучше бы ты пытался узнать мои слабости, чтобы убить, тоо.

– Я же говорила. Я связана обрядом.

– Обрядом иного мира? Это все, что останавливает тебя, маленький демон?

– Этого мало? – она вырвала руку, села, едва не стукнувшись затылком о полог. – Как насчет того, что ты то пытаешься меня убить, то предлагаешь разделить путь? Спасаешь, чтобы отдать жрецам? Как было бы здорово, если бы меня продали, и я стала рабыней! Как удобно, и всего этого бы не случилось! Мы бы погибли на следующий день, но ты был бы счастлив, да, Шуким?

– Почему ты говоришь со мной так?

– Потому, что ты называешь меня демоном! Потому, что хочешь отобрать весь мой мир, а я готова была умереть, лишь бы этого с тобой не случилось! Ты ждешь, пока я усну, вон даже кинжал приготовил, чтобы проще было!

Выхватив оружие, тоо одним движением рассек закрывающее выход полотнище. Кинжал улетел в метущие снаружи пыльные струи, и Шуким обернулся к спутнице. Его грудь тяжело вздымалась, а в темных глазах поселилось беспросветное отчаяние.

– Я открыл тебе путь, изменяющая. Я думал, что подарю тебе свободу.

– Свободу что, сидеть взаперти, ожидая твоего каравана? Ты не Харру, чтобы превратить демона в арашни!

– Я должен был вспомнить о нем раньше.

Шуким отбросил плещущий полог, но Аори схватила его за руку прежде, чем тоо шагнул навстречу буре.

– Ты с ума сошел?

– Да, в тот момент, когда пустил тебя в свое сердце! Отпусти, довольно с меня этих игр!

Шуким попытался отпихнуть изменяющую, но она вцепилась в плечи тоо изо всех сил, словно готова была уйти в клубящийся песок вместе с ним.

– Нет!

– Ты пытаешься отобрать мою свободу? Ты делаешь то, что делают демоны? Что тебе до моей смерти, если ты отказалась от моей жизни?

– Я… Шуким!

Аори прижалась к нему и заглянула в темные глаза, когда тоо обернулся. Ее собственные не светились в темноте, выдавая живущую в теле магию. Но она была там, была наверняка. Как иначе объяснить тот разряд, что прошил тело араха, когда ее губы коснулись старого шрама?

Шуким никогда не брал рабынь силой, не принуждал делать то, что вызвало бы сопротивление. Некоторые оказывались искуснее других, и их награда была больше. Иные считали каждую минуту, но ни одна не могла и не хотела открыть ему хотя бы краешек души.

Рабыни исполняли все, чего желал тоо, и он привык к их покорности так же, как к бурому небу, душному воздуху, бесконечности пустыни и улыбке богини. Но ветер принес белоснежные облака, небо изменило свой цвет, а Двуликая отвернулась, не желая в него смотреть.

И волосы той, что перевернула мир, едва ощутимо пахли пустынными лилиями. Тоо вдохнул ненавистный аромат полной грудью и впустил его в самые темные уголки своей души.

Руки Аори скользнули под его рубашку прежде, чем Шуким успел подумать, губы отстранились на несколько коротких мгновений. Он не смог вымолвить ни слова, лишь протянул к ней руки, страшась коснуться холодной пустоты там, где было тонкое, гибкое тело.

Аори прильнула к тоо, и он задохнулся, ощутив, что между ними нет больше преграды из грубой ткани. Изменяющая заполнила собой весь мир, и Шуким больше не слышал бури, не замечал, как хлещет песок сквозь разорванный полог. Он попытался обнять Аори, заставить ее остановиться хоть на секунду, но она ускользала, как настоящая змейка, не позволяя подчинить себя ни словом, ни жестом.

И тоо покорился, впервые в жизни, покорился всему, о чем никогда не думал, а она знала, чего не смел просить, а она умела. Без просьбы, без приказа, лишь потому, что хотела этого сама.

Но Аори пришла из тьмы, а не родилась в ней под вой бури, покорила пустыню, а не проросла в ней корнями. Она легко смеялась и легко плакала, сбросив с плеч непосильную ношу, она птицей билась в руках тоо, и он знал, что не сумеет ее удержать.

И Шуким разжал объятия там, где любой другой боролся бы с ней до конца. Он сам стал ночью, пропахшей пустынными лилиями и кардамоном, силуэтом хашина, едва различимым на смуглой коже, бурей, терзающей утомленный город. Он касался изменяющей, отступал и снова возвращался, не позволяя понять, что будет дальше. И та, что пыталась ответить на каждое его касание, что не опускала оружия, в конце концов открыла сердце и растворилась во тьме, разделяя путь тоо.

Шуким не видел глаз изменяющей, хотя лежал лицом к лицу и чувствовал, как щеки касается прядь ее волос. Кончиками пальцев он коснулся виска Аори и прошептал тихо, так, чтобы не спугнуть подступающий сон:

Я хочу просыпаться тысячу ночей подряд

В самый длинный час перед рассветом,

Час без красок и времени.

Чтобы смотреть, как ты спишь,

Безмолвная, тихая, лишенная тени.

Моя.

Аори свернулась в клубочек, отвыкнув от прохладного ночного воздуха, и тоо попытался притянуть ее к себе, обнять и согреть.

Изменяющая отодвинулась, не просыпаясь. Дотянувшись до скомканной, перекрученной фарки, тоо расправил ее и осторожно набросил на плечи Аори.

Он уснул, слушая шум бури и мерное, размеренное дыхание ящера, безразличного к жару человеческих душ.

Шуким проснулся от тишины. Буря улеглась, и сквозь откинутый полог сочился мутный свет будущего рассвета. Несколько минут тоо лежал, рассматривая узоры на скомканной сбоку фарке, а потом, поежившись от проникшей вместе со светом прохлады, нашарил шаровары и, натянув их, выбрался наружу.

Вожак чуть приподнял морду, провожая тоо сонным взглядом. Черные чешуйки превратились в серые, таким же стал песок, небо, скалы. Ни следа не осталось ни от пыльных вихрей, ни от звезд, о которых Шуким знал столько сказок, и которые оказались в тысячи раз прекраснее, чем самые яркие описания.

Фыркнув, вожак уронил башку обратно в песок. Если он и знал, куда подевалась изменяющая, то не спешил делиться секретом со своим наездником. Неужели она унеслась вслед за бурей, как и положено демонам?

Тоо нашел Аори у самого обрыва. Она сидела на плоском камне, поджав ногу под себя, и смотрела, как солнце медленно раскрашивает золотом границу неба и земли. Тишина и покой окутали изменяющую незримым покровом, и крохотный уголок вселенной полнился чудом от одного ее присутствия.

Беззвучно ступая, Шуким приблизился и коснулся теплых волос. Аори улыбнулась и подвинулась, освобождая ему место.

– Ты ведь не назовешь меня рабыней, тоо? – она посмотрела на него снизу вверх так, что сердце пропустило удар от неизбежности потери.

Покачав головой, Шуким осторожно сел рядом.

– Не думаю, что ты могла бы ей стать, сейчас или прежде.

– Надеюсь, ты не слишком виноват перед Харру.

Она прислонилась к плечу тоо и снова принялась наблюдать за горизонтом.

– Не виноват, – ему сложно было подбирать слова. – Я открыл тебе свой путь. Ты отказала словами, ты согласилась всем, кроме слов.

Аори вздохнула почти неслышно и очень горько.

– Я уже связана обрядом, Шуким. Сколько раз повторить?

– Ты уйдешь. Так оставь мне хоть одно утешение, маленький демон.

– Хорошо… Но ты живи дальше, словно меня нет. – Аори коротко откашлялась – ну вот куда делось умение насмехаться надо всем, когда оно так нужно? – Переход уже готов.

– Откуда ты знаешь?

Он тоже смотрел туда, где за тучами вставало солнце, и не замечал ничего похожего на путь в иной мир.

Аори обняла его руку и потерлась о нее щекой, словно извиняясь.

– Знаю. Но я не хотела уходить, не попрощавшись.

– Змейка, что я могу сделать, чтобы ты вернулась?

– Даже я не могу ничего сделать. Слушай, ну неужели ты сам не хочешь, чтоб твоя жизнь стала прежней, до того, как я испортила все, что могла? Неужели тебе не приходилось уходить, не оглядываясь?

– Мы называем это пропастью. Разломом в пути, по которому идем. Соблазн перепрыгнуть его велик, но Харру учит нас строить мосты.

Аори осторожно коснулась шрама на губах тоо.

– Я уверена, ты построишь самый крепкий мост.

Она вскочила с камня резко, порывисто, словно, как обычно, спешила спрятать лицо. И там, где нога изменяющей коснулась песка, под ним прятались обкатанные ветром голыши. Аори вскрикнула, подвернув лодыжку, неловко взмахнула руками, пытаясь то ли удержать равновесие, то ли взлететь в низкое дымное небо.

У нее не получилось ни то, ни другое. Тоо успел подхватить Аори за талию и прижал к себе, стоя на краю обрыва.

– Ты опять спас меня вместо того, чтобы убить.

– Но я все равно останусь твоим должником.

– Почему? – Аори ойкнула, попытавшись сделать шаг.

– Я отдал долг жизни, а не крови.

– А мне так не кажется.

Изменяющая насмешливо прищурилась, и вслед за ней тоо взглянул на собственную руку. Длинная царапина протянулась от запястья до самого локтя, и алые бусинки собирались в ее глубине. Кровь тоо осталась на острой застежке из рыбьей кости, украшавших фарку изменяющей.

– Видишь? Больше никаких долгов.

– Ты сделала это специально, маленький демон?! – возмутился тоо.

– Клянусь, нет, – ответила Аори с такой горечью, что его гнев моментально растворился в предрассветной тишине. – Я же говорила, что я – инструмент. Это знак, что мы прощаемся навсегда.

Ветер понемногу просыпался, и первый его порыв швырнул горсть песка за край обрыва.

– Знак Харру? – Шуким схватил изменяющую за плечи. – Скажи мне, ты ведь знаешь… Харру… Его нет на самом деле? Мы придумали его, забывшие прошлое глупцы, которым нужна помощь демона, чтобы увидеть небо?

– Нет, – Аори улыбнулась и осторожно отвела его ладони. – Он существует. Но Харру – это не бородатый арах в халате, которому прислуживает изувеченная женщина. Харру – это мир вокруг тебя, где равны каждый человек и каждая песчинка, где духи приходят к ночному костру и где рабыни танцуют в струях дождя. Это следы, которые мы с тобой оставляем на Священном пути.

– В чем тогда его воля для нас двоих?

– Может, он любит тебя, Харру этот? – Аори коснулась кончиками пальцев сначала своей груди, потом – его. – Ты навсегда в моем узоре, и в твоей жизни будет чуть больше удачи. Только будь осторожен. Если она внезапно кончится, значит, меня больше нет в этом мире… и ни в каком другом – тоже.

Губы тоо сжались, он порывисто отвернулся, всматриваясь в тусклый рассвет. Золото затапливало тучи так, как магия заливала ее зрачки. И ни там, ни там не было правды, ведь настоящее солнце и настоящая Аори скрывались где-то еще.

И, когда тоо нашел в себе силы вновь посмотреть в ее глаза, изменяющей уже не было рядом. Только ветер понемногу засыпал песком две неглубокие вмятины там, где она стояла.

Тоо поднял взгляд к небу и смотрел в него, пока пробившееся сквозь тучи тепло не коснулось его щеки, словно губы змейки. Стальные врата пропустили его на закате, и лапы ящера утаптывали песок так же легко, как и прежде.

Караван следовал за своим тоо, пересекая пустыню, и долгие луны пролетали мимо, оставляя в душе лишь пустоту. Его лицо было твердым, неприступным, а сердце плакало кровавыми слезами. И бездонная с виду пропасть наполнялась ими, и путь его исцелялся.

Hillary Scott & The Scott Family. Thy Will.

*

– Слышишь, как капли ударяют о листья? Так новая жизнь рождается.

– Я не смогу стать частью твоего мира.

– Не становись. Но неужели ты не чувствуешь, что счастье пахнет дождем?

Anette Olzon. Moving Away.

*В оформлении использована иллюстрация автора.