Шаг второй. Баланс сил

– Уверены, Игорь Святославич? – повинуясь моему мысленному приказу, на столе появился Бохом, на этот раз в черкеске с газырями и папахе. Только шашки не хватает… и пики. Впрочем, последнюю он тут же нашёл, выхватив у меня из руки двузубую вилку, которой я терзал телячий медальон. Иллюзор, под удивлёнными взглядами сидящих рядом гостей, ловко прокрутил её в лапах и вонзил в кусок мяса, лежащий на моей тарелке. Понятное дело, что поднять изрядно потяжелевший «снаряд» ему бы не удалось, поэтому я тут же развеял своего «боевого хомяка» и, взяв вилку в руку, зубами стянул с неё кусочек медальона. Прожевав ароматное мясо, я кивнул полковнику: – Как видите, не всё так однозначно. А Злата на своём защитнике даже прокатиться может, благо габариты иллюзора это вполне позволяют.

– Не видел бы своими глазами, не поверил, – покачав головой, проговорил Эбергардт под удивлённый гул гостей, с интересом следивших за нашим разговором и за действиями Бохома.

– Это всего лишь демонстрация, – произнёс я. – Бить лапами, царапаться и кусать иллюзор, как вы видите, вполне способен, но основное его оружие всё же в другом. Инфразвук, ослепляющие вспышки, электроразряды. Нефатальные методы борьбы, скажем так. Всё-таки в его задачу входит защита хозяина от агрессии, но никак не убийство.

– А вы могли бы создать иллюзора-убийцу? – задал неожиданный вопрос сосед Эбергардта, щеголяющий погонами штабс-капитана на светло-сером парадном кителе. Стоян Твердиславич Крамов, шеф-пилот Второй Анненской эскадрильи, так он представился при знакомстве. М-да, либо этот дядя – великолепный актёр, либо моё первое впечатление о нём, как о недалёком разгильдяе, полностью соответствует истине. Будь он умней, такого дурацкого вопроса не задал бы.

– Теоретически – да. На практике же я сдам в Особую государеву канцелярию любого идиота, что додумается обратиться ко мне с подобной просьбой, – отрезал я. – Свобода, знаете ли, она дороже денег.

Дождавшись, пока стихнет шум, последовавший за этим заявлением, полковник задумчиво глянул на вилку в моей руке и, резко кивнув, спросил, явно стараясь сгладить впечатление, произведённое его соседом:

– Ерофей… Павлович, не уделите мне после ужина четверть часа для более подробной беседы об иллюзиях вообще и о ваших иллюзорах в частности?

– Почту за честь, Игорь Святославич, – кивнул я в ответ и, почуяв всплеск интереса, докатившийся до меня с другого конца стола, глянул в ту сторону, но человек, от которого шла эта волна эмоций, уже отвернулся и о чём-то тихо заговорил с сидящим во главе стола князем. М-м, помню его, Бадри Автандилович Багратов был в компании «промышленников», с которыми меня знакомил Болх. Любопытно, что этого господина так заинтересовало в моём иллюзоре? Хотя-а… вроде бы княжий внук говорил, что Багратовы занимаются производством зеркомов, а там чуть ли не девяносто процентов системы на иллюзии завязано. Интересно… ха! Спорю на червонец, что сейчас Бадри Автандилович вовсю расспрашивает обо мне хозяина дома! И это неплохо. Не знаю пока, что именно его заинтересовало в иллюзорах, но если удастся как-то связать эту тему с производством Багратовых… хм, думаю, на этом можно будет неплохо заработать.

От радужных мечтаний меня отвлёк всё тот же инженер-полковник Эбергардт, всерьёз заинтересовавшийся темой псевдоматериальности иллюзий. А следом подключился и сидящий напротив Болх. Правда, последнему, как мне кажется, больше хотелось расспросить меня не об иллюзиях вообще, а конкретно об иллюзорах-защитниках. Ну да, после обеда, на памятной прогулке, ему вроде как было невместно уподобляться детишкам, терзавшим Умку Златы, а сейчас, когда к теме проявил интерес взрослый, можно и не шифроваться.

– Ерофей, а во сколько мне обойдётся такой зверёк? – спросил Болх, когда Эбергардта отвлёк кто-то из соседей. Ну, что я говорил? Не выдержал младший Старицкий.

– Червонец, – прищурившись, я улыбнулся. – И то при условии, что выбранное тобой животное найдётся в столице.

Болх задумчиво кивнул.

– Думаю, я составлю младшим компанию в завтрашней поездке в зоосад, – протянул он. – Поедешь с нами?

– Почему бы и нет? – я пожал плечами. – Быстрее сниму матрицы, быстрее сделаю работу. Да и коллекцию пополнить не мешает.

Младший Старицкий удовлетворённо кивнул, и на этом тема была исчерпана. Оно и к лучшему. Судя по взглядам инженер-полковника, мне сегодня ещё предстоит немало говорить на тему иллюзий, а я не люблю пустую болтовню.

Ужин не затянулся надолго, уже через сорок минут гости начали потихоньку возвращаться в гостиную, куда слуги князя подали дижестив. Правда, мне и Болху пришлось довольствоваться кофе, но я не в претензии. Этому телу, чтобы захмелеть, по-моему, достаточно пробку понюхать, а мне не хотелось бы потерять контроль над собой в присутствии гостей Старицких.

Вопреки моим ожиданиям, разговор с инженер-полковником Эбергардтом получился недолгим и, по сути, свёлся к моим объяснениям псевдоматериальности иллюзий. Ну не специалист Игорь Святославич в ментальном конструировании. Ему ближе фортификация и инженерное обеспечение войск в наступлении и обороне. Понтоны, мосты, переправы, в этом он тоже разбирается очень хорошо, а вот иллюзии… тут глухо. Нет, я, конечно, понимаю господина Эбергардта, с его точки зрения, мгновенно создаваемый иллюзорный понтон, способный выдержать тяжёлую технику при форсировании рек, это просто вундервафля, мечта любого военачальника, но, увы, пришлось спустить инженер-полковника с небес на землю и на пальцах объяснить, что скорость создания иллюзии напрямую зависит от её размеров, и ни один философ-прикладник, как бы он ни пыжился, физически не сможет создать достаточно прочный иллюзор, чтобы тот выдержал вес хотя бы одного танка. А если тем же самым займётся круг естествознатцев, то… им будет проще поднять каменный мост над рекой, что по силам, что по времени. В общем, разочаровал я Игоря Святославича, сильно разочаровал. По крайней мере, в вопросах применения псевдоматериальных иллюзий в инженерных сооружениях. Зато он узнал много нового о принципах воздействия таких конструктов, и я бы не сказал, что эта тема его не заинтересовала.

А вот с Багратовым мне пообщаться так и не удалось. Уж очень быстро этот господин покинул гостеприимное поместье Старицких. Впрочем, расстроиться по этому поводу я не успел, поскольку уже через несколько минут после того, как Игорь Святославич покинул моё общество, пребывая в весьма задумчивом состоянии, рядом нарисовался дворецкий и протянул мне визитку уехавшего промышленника.

Перевернув старомодный белоснежный прямоугольник с золотым тиснением, я обнаружил на оборотной стороне довольно лаконичное послание, написанное стремительным, но уверенным почерком человека, не любящего зря терять время:

«Господин Хабаров, я сожалею о том, что нам не удалось побеседовать о вашем изобретении, в котором я весьма заинтересован. Увы, обстоятельства вынуждают меня немедленно вернуться в столицу, однако, надеюсь в будущем исправить это упущение к нашей ОБОЮДНОЙ выгоде. Жду звонка в любое удобное Вам время. Б.Б.»…

Лестно, приятно, но… что ж такого наговорил его сиятельство князь Старицкий своему доброму знакомому, что тот вдруг воспылал таким жгучим интересом к моему скромному творчеству? В то, что уважаемому Бадри Автандиловичу хватило для этого одной лишь демонстрации Бохома, я, уж извините, просто не верю. Так не бывает.

Вывод? Виталию Родионовичу зачем-то приспичило «пропиарить» одного незаметного и никому не известного мальчишку-иллюзиониста. Кстати, и сам факт моего приглашения на этот междусобойчик вполне укладывается в эту схему. Вопрос только один: зачем князю понадобилось так меня светить?

Глава 4

После пира похмелились,

посчитали, прослезились

Приём, если можно так назвать прошедший в поместье Старицких междусобойчик, закончился далеко за полночь, так что разговор с профессором и волхвом вновь пришлось отложить. Но утром, сразу после завтрака, они-таки добрались до меня, и дважды откладывавшийся разговор наконец состоялся. Правда, поначалу он пошёл несколько в иную сторону, чем предполагалось ранее. Основной темой беседы должны были стать условия продолжения нашего сотрудничества с группой профессора, но до неё мы добрались не сразу. Мой интерес к рассказу князя Старицкого и тяга к лекциям Переплутова волхва сказались. И надо заметить, Всеслав Мекленович не возражал. Думаю, ему тоже было любопытно.

– Виталий Родионович не единожды выказывал недоверие к легенде об уходе старых богов, что очень не нравится кое-кому из моих коллег, – задумчиво проговорил Вышата Любомирич и, чуть помедлив, неожиданно усмехнулся. – Впрочем, в этом он не одинок. Меня наши традиционалисты не переваривают по той же самой причине.

– Хотите сказать, что вы тоже не верите в эту историю? – удивился я. И, кажется, Грац меня в этом поддержал. По крайней мере, на миг он утерял обычно сонное выражение лица, да и в эмоциях плеснуло интересом.

– Миф, Ерофей, – кивнул Остромиров. – Я склонен считать её мифом. Да и не только я, если уж на то пошло. Среди известных мне общин волхвов, пожалуй, подавляющее большинство склоняется к той же мысли.

– Странно, – мы с Всеславом Мекленовичем оказались единодушны в своей реакции.

– А что тут такого? – пожал плечами Переплутов волхв.

– Ну-у… – переглянувшись с Грацем, протянул я. – На мой взгляд, это точно так же удивляет, как священник, не верящий в Бога.

– А! Вот ты о чём! – рассмеялся Остромиров и, поднявшись с кресла, принялся мерить малую гостиную шагами. Молча. Наконец, он замер у окна и, прищёлкнув пальцами, заговорил: – Понимаешь, Ерофей, волхвы, несмотря на своё название, уже давно не являются жрецами, как те же христианские священники. Мы – хранители традиций, умений, знаний и даже некоторых суеверий, которые со времён «Уральского сдвига» таковыми вроде как уже и не являются, но не жрецы. Понимаешь?

– Не очень, – честно ответил я. Волхв вздохнул и вновь умолк, задумавшись. Но вскоре ожил.

– Священник несёт веру и закон. Мораль, – медленно произнёс Остромиров. – Он говорит: поступайте так-то – и вам воздастся. Таким образом, насаждая веру, он воспитывает в пастве определённую модель поведения. Если эта модель-мораль выгодна государству, действия священника получают поддержку властей, если противоречит интересам правителей – церковь становится гонимой и может быть даже уничтожена путём замены на иную, более удобную и выгодную. С верой в старых богов так и было. Политеистическая система изжила себя, более того, она прямо противоречила начавшейся централизации власти. Монархи того времени вовсю старались собрать все нити управления в своих руках, и куча жрецов, ратующих каждый за свою «ветвь» веры и, соответственно, тянущих одеяло на себя, никак не вписывались в создаваемую систему. На фоне тех свар, что устраивали жрецы старых богов, не гнушавшиеся, кстати, баламутить своих последователей для достижения нужных им целей, монотеизм выглядел куда как предпочтительнее. Он и занял место основной религии. Кто из жрецов понял, что происходит, тот отошёл в сторону, кто не понял… ушёл в Ирий с дымом. Так волхвы оказались вне закона, который повернулся против них, и были лишены права насаждать свою мораль. То есть оказались без всех жреческих атрибутов разом. Ну… почти всех. Осталась лишь функция хранителей знаний, но это уже совсем другое дело, согласись? Так что меня и мне подобных сейчас скорее можно назвать коллегами уважаемого Всеслава Мекленовича, нежели нынешних священников. А какой первый принцип учёного?

– «Сомневайся», – с неожиданным смешком выдал Грац. Волхв хохотнул следом.

– Ну, так почему я должен принимать на веру древний миф, родившийся в Тёмные века в среде необразованных, склонных к мистике мракобесов, в каждой молнии видевших копьё Перуна, а в каждом раскате грома слышавших его смех? – развёл руками Вышата Любомирич, завершая свою речь.

– Но вы упоминали, что среди ваших «коллег» есть и те, кто верят в этот миф? – уточнил я.

– Разумеется, – пожав плечами, согласился Остромиров. – Традиционалисты есть всегда и везде. Наши общины – не исключение. Тот факт, что волхвы давно перестали быть жрецами, совсем не значит, что их вера угасла. По крайней мере, не у всех. Но ведь и среди учёных есть верующие, не так ли? Тем не менее развитию научной мысли их вера ничуть не мешает.

– Понял, – кивнул я в ответ.

– Лукавишь, Вышата, – пряча усмешку в усах, буркнул профессор. А на мой вопросительный взгляд с охотой ответил: – Знаешь, Ерофей, почему именно он сейчас тебя курирует? Хех, это его наказание от общины. Бийских изгнали за инцидент на Урале, а их руководителя лишили звания главы круга и запретили вести какие-либо исследования, пока не исправит содеянное. Спрашивается: если наш любезный Переплутов волхв не верил в миф об ушедших богах, зачем он вообще полез к южноуральской аномалии?

– Чушь! – фыркнул Остромиров. – Шлиман нашёл Трою, изучая греческие легенды, и никто его не упрекает в этом! Чем я хуже? Да, в своих исследованиях я частично опирался на миф об уходе старых богов, но не потому, что в него верю! Я просто хочу выяснить, что на самом деле произошло на Урале тысячу лет тому назад!

– Вот и довыяснялся, – кивнул профессор. – Да так, что из «учёных» волхвов пришлось переквалифицироваться в надсмотрщики.

– Сеславушка… в глаз дам! – неожиданно надувшись, словно воздушный шарик, буркнул Остромиров и отвернулся к окну. Вроде как обиделся. Но действительно ли это так, или Переплутов волхв опять ваньку валяет, я не понял. Просто не смог почуять его эмоций.

Надо же, какие новости я узнаю мимоходом! А ведь раньше ни один из них даже не намекал ни на что подобное. Нет, были разговоры и объяснения о том, что фактически волхв Остромиров в наших исследованиях выступает эдаким инспектором от круга волхвов, следящим, дабы в процессе работы Грац сотоварищи не начудили чего-то из ряда вон выходящего. И об уравновешивании моего состояния путём изучения третьего пути волхвов тоже говорили. Но вот о том, что Остромиров был руководителем группы волхвов, полсотни лет назад полезших в южноуральскую аномалию, мне прежде слышать не доводилось. Как и о том, что он тоже понёс своё наказание за происшедший тогда инцидент, а нынешнее его «кураторство» проводимых Грацем исследований – лишь часть его расплаты. М-да. На всякий случай я решил увести беседу чуть в сторону.

– Вышата Любомирич, Всеслав Мекленович, мы вчера утром разговаривали с князем, и я задал ему вопрос, ответа на который не получил. Может, вы знаете… – начал я, и оба мои собеседника тут же изобразили повышенное внимание. А когда я рассказал о сравнении принципов раскачки физического и ментального тела, и возможном «выхлопе» от занятия последней, задумались всерьёз. По крайней мере, Грац точно. Остромиров же полыхнул в мою сторону чем-то… неприятным, словно не удержав под контролем гнев и обиду на недавние слова профессора, но почти тут же задавил эти эмоции и покачал головой.

– Тут я ничем помочь не могу. Исследования на эту тему были официально закрыты общиной ещё пятьсот лет назад, и запрет на них, похоже, не будет снят ещё столько же, – нехотя проговорил он. – И, Ерофей, не советую тебе в это лезть. Подобные запреты община вводит лишь в тех случаях, когда опасность слишком велика. И да, просто чтоб ты знал: после «Уральского сдвига» запрет на изучение южноуральской аномалии введён не был. Было лишь решение о прекращении работы одной конкретной исследовательской группы, и только. Намёк понятен?

– А мы подобных исследований пока не проводили вовсе, – задумчиво протянул Грац и, заметив мой изумлённый взгляд, равнодушно пожал плечами. – А что ты хочешь, Ерофей? Естествознанию и философии, как серьёзным наукам, едва ли больше сотни лет. И это у нас, в стране, изначально весьма положительно относившейся к ментальному манипулированию, в отличие от тех же европейских соседей. По сути, несмотря на все успехи и прогресс, мы находимся лишь в самом начале долгого пути познания.

– Как сто лет?! Я же читал труды философов, датированные двухсотым и даже сотыми годами нынешнего тысячелетия, – начал было я, но был тут же перебит профессором:

– Труды? Философов?! Чушь! Рассуждения о природе вещей, в которых они совершенно не разбираются, да ещё и сдобренные бабкиными наговорами и дремучими суевериями, – взбеленившись было, Грац вскочил, но, словно осознав, что выпадает из привычного образа, спохватился и тут же вернулся в своё обычное флегматичное состояние. Рухнув обратно в кресло, он махнул рукой и заговорил знакомым занудно-лекторским тоном: – Я толкую о науке, а не о псевдологической болтологии, построенной на простейших аналогиях и тыканьи пальцем в небо. Да, это был необходимый, можно сказать, неминуемый этап в развитии человечества, но он пройден, и сейчас мы не можем смотреть на измышления учёных того времени иначе как с усмешкой. Не на всё, конечно, были среди тогдашних шарлатанов и серьёзные исследователи, гении, своими озарениями создавшие основу нынешних философии и естествознания, но и они совершали ошибки, порой совершенно глупые, необъяснимые ограниченностью имевшихся у них знаний или убогостью гносеологического аппарата. Впрочем, на них оказывали серьёзное давление религиозные догматы, так что частично эти их ошибки и заблуждения можно списать на святош… Кстати, Вышата, вот и опровержение твоего утверждения о том, что вера не мешает учёному в процессе познания. Если бы над тем же Якоби или Ломоносовым не довлели церковные авторитеты, вклад сих многомудрых мужей в науку мог бы стать намного более весомым.

М-да, не признаёт, оказывается, Всеслав Мекленович прежних авторитетов. Совсем не признаёт. Я покосился на Остромирова, ожидая, что тот, как это уже часто бывало, вступит в полемику с другом, но Вышата Любомирич только недовольно фыркнул в сторону профессора и отвернулся. Точно обиделся.

Впрочем, долго обижаться на что бы то ни было Переплутов волхв-колобок, по-моему, совершенно не умеет. Так что, не прошло и минуты с последней реплики Граца, уже успевшего задуматься о чём-то высоком и, несомненно, умном, как Вышата Любомирич вновь включился в разговор. Точнее, затеял беседу на новую тему, ту самую, ради которой мы, собственно, и собрались этим утром.

Собственно, я предполагал, что эти Пат и Паташон будут радеть за скорейшее возобновление работ по их проекту, ради которого, как недавно выяснилось, меня и вытащили из того мира. Но то, что эти господа будут настолько напористы в своём стремлении, я никак не ожидал. Да и с чего бы? В Ведерниковом юрте они действовали куда спокойнее, не пытались присвоить себе всё моё свободное время, с пониманием относились к тому, что у некоего Ерофея Хабарова могут быть свои планы и цели. Хотя, может, от того и давят теперь, что нынче я уже знаю, кому должен быть благодарен за спасение от смерти?

– Ерофей, ты же сам прекрасно понимаешь, чем быстрее мы начнём работу, тем быстрее будет результат, – разглагольствовал Вышата Любомирич, колобком перекатываясь из одного угла комнаты в другой.

– Понимаю, но прежде чем планировать наши встречи с группой, мне нужно хоть какое-то жильё найти, место под лавку, опять же. Потому как без подработки, на одних выплатах профессора, я тут ноги с голода протяну! – отбрыкивался я. – Хольмград – это не Ведерников всё же. Здешние цены я уже видел… мельком, правда, но чтобы понять, насколько они выше, чем на юге, мне хватило!

– У меня есть другое предложение, – отвлёкся от своих важных размышлений Грац. – Привлечённый сотрудник в лаборатории.

Мы с Остромировым недоумённо уставились на очнувшегося профессора. Кажется, не только мне его реплика показалась… скажем так, не совсем понятной.

Обведя нас взглядом, Всеслав Мекленович тяжко вздохнул.

– Поясняю, я могу выбить для Ерофея ставку лаборанта в Хольмском университете. Его ученического сертификата для этого вполне достаточно. Жалованье, конечно, не так чтобы очень велико, но всё же это полторы студенческих стипендии отличника, плюс бесплатное проживание в преподавательском квартале.

– А полторы стипендии это сколько? – уточнил я.

– Девяносто рублей в месяц, – тут же ответил Грац.

– Негусто. Моя лавка в Ведерниковом юрте приносила как минимум сотню рублей в неделю, – проговорил я с грустью в голосе. Но о том, что названная сумма включала доход от «школьной» торговли, упоминать не стал. Зачем?

– И сколько ты платил за аренду помещения и жилья? – тут же откликнулся профессор.

– Двести двадцать рублей в месяц, – признался я. – Сто тридцать за лавку и девяносто за квартиру над ней.

– Плюс время, которое ты тратил на работу для пополнения товара в лавке, и время на торговлю в ней же. Так? – Всеслав Мекленович смотрел выжидающе, и мне не оставалось ничего иного, как утвердительно кивнуть. – Ну, а теперь подумай над выгодой моего предложения. Пять часов в сутки работы в лаборатории, девяносто рублей месячного жалованья, бесплатное проживание. Квартира в преподавательском квартале – односпальная. То есть включает в себя кухню-гостиную, спальню и ванную комнату. Сам квартал является частью университетского городка, расположенного в Загородском конце, всего в часе неспешного шага от детинца. Не центр города, конечно, но и не самая его окраина. Шумновато, правда, бывает, когда студиозусы гуляют, но это случается нечасто, да и недолго. Обычно до первого свистка городового. По желанию, за небольшую сумму можно заказать уборку в квартире, а то и нанять экономку. Впрочем, последнее даже не все преподаватели могут себе позволить. Зато рядом с городком расположено огромное количество дешёвых, но вполне приличных кафетериев и погребков, где можно очень недорого, но вкусно пообедать. Да, чуть не забыл! Если пожелаешь, могу замолвить слово, чтобы твои поделки принимали в ученических лавках при университетском городке. Конечно, доход от собственного магазина их продажа не переплюнет, но рублей пятьдесят в месяц ты на них точно заработаешь. Твоё слово, Ерофей?

– На какой срок будем заключать контракт? – после недолгого размышления спросил я, отказываясь от дальнейшего торга. А смысл? Предложение вполне себе приличное… я бы даже сказал, щедрое. Теряю в деньгах? Зато отдаю долг, и хорошо, что деньгами. Свою жизнь я ценю всяко выше раскрашенных бумажек или кругляшков из жёлтого металла. К тому же какой-никакой, а жировой запас у меня имеется, что в денежных знаках на казначейском счету, что в товаре на ростовских складах. Кстати, надо бы организовать перевозку моих поделок в Хольмград и место для их хранения здесь подыскать.

– Стандартный контракт лаборанта – учебный год, – Всеслав Мекленович отвлёк меня от размышлений. – Но, в принципе, я могу открыть его уже завтра.

– Завтра – не надо! – встрепенулся волхв. – У тебя ещё лаборатория не готова и сотрудники в отпусках, и как их ни торопи, раньше чем через пару недель они в Хольмграде не соберутся. А ведь тебе ещё и ставку лаборанта утвердить надо. И вообще, раз уж контракт привязан к учебному году, давайте начнём работу со второго семестра. Думаю, и Ерофей будет не против получить немного свободного времени. В конце концов, мальчику нужно отдохнуть после недавних приключений. А вот насчёт квартиры можно обеспокоиться пораньше. Бонусом, так сказать.

– Обеими руками «за», – отозвался я, мысленно вздохнув по поводу «мальчика». Ну не доказывать же теперь, что я давно уже вышел из детского возраста… Вот, кстати, интересный момент! Старицкий говорил, что его призвали в этот мир в собственном теле, а со мной вышло иначе. Уж не знаю, откуда взялся в «точке выброса» мой реципиент, но факт есть факт: я здесь в чужом теле, тогда как моё собственное, судя по всему, потерялось где-то по дороге. А самое интересное, что даже непосредственные участники и организаторы переноса, похоже, уверены, что вот это тело они и перетащили в свой мир. Как уверены и в том, что его «носитель» в своём прошлом был бродягой-беспризорником. Впрочем, тут они не ошиблись, Горазд действительно изрядно пошатался по стране, но… без меня. Вот кем-кем, а бездомным бродягой я никогда не был, хотя по миру меня помотало изрядно… в своё время. Считай, десять лет без малого по шарику пробегал. Эх!

Поразмыслив над этим замысловатым фактом, я вдруг понял, что именно он и царапал моё сознание всё эти дни, заставляя напрягаться чутьё…

– Ерофей! – я дёрнулся от громкого голоса Остромирова и, тряхнув головой, выжидающе взглянул на своих собеседников.

– Прошу прощения, задумался, – ответил я на выжидающие взгляды профессора и волхва. – Вы что-то сказали?

– Можно и так сказать, – усмехнулся Вышата Любомирич и кивнул в сторону застывшего у входа в гостиную дворецкого. – Сварт приглашает к обеду.

– А… да, конечно, – я поднялся с кресла следом за Грацем. – А по нашим делам?

– Я позвоню тебе, как только решу вопросы с лабораторией и квартирой. Думаю, на следующей неделе уже сможешь переезжать в новое жильё, – не оборачиваясь, на ходу ответил профессор.