Все сказки старого Вильнюса. Продолжение

Ну как – «мы сидим». Я с этюдником отдельно, а эти двое – отдельно, сами по себе. Пришли, уселись на траву всего в десятке метров от меня. Хотя берег совершенно безлюден, вполне могли бы отойти подальше. Мне же каждое их слово слышно. Но им, похоже, плевать. Или, наоборот, нравится, что кто-то их слышит? Некоторые шутники любят вот так, на публике нести чепуху и исподтишка наблюдать за реакцией. А может, я теперь человек-невидимка? Поди разбери. Но я в любом случае только за. Мне интересно. Так интересно, что краска на кистях уже засохла, то-то радости будет потом их отмывать.

– Тут еще есть Нерис, – говорит зеленоглазый. – Большая, серьезная, солидная река, настоящая граница, делит город на две части – почти равные, но неравноценные. Лично я к Правому берегу равнодушен, слишком уж он реален и, как следствие, деловит. Мне там делать совершенно нечего, а вот на мосту постоять – отличное занятие. На любом, все хороши… Хочешь попробовать? Здесь совсем недалеко. Сперва по берегу до Святой Анны, потом пересечь Кафедральную площадь и, считай, дело в шляпе.

– Которой у нас, между прочим, нет.

– Зато мы у нее есть.

– Ну да. Целых два белых кролика, – смеется его друг. – Повезло этой шляпе, чего уж там.

А уж мне-то как повезло. Одно удовольствие их слушать.

– Не знаю пока, что там с Нерисом, – говорит скуластый. – А вот в Вильняле, несомненно, водятся русалки. Видимо-невидимо.

– Бывалые рыбаки ловят их на суши из японских забегаловок, – подхватывает зеленоглазый. – Местные русалки так любят суши, что даже удочка ни к чему. Достаточно показать, поманить, и она сама на берег полезет.

– Погоди. А зачем рыбакам ловить русалок? Их же не едят. А если едят, я так не играю.

– Вечно у тебя одна жратва на уме. Почему все, что поймал, обязательно надо сразу в рот тянуть? Может быть, русалок просто для красоты в домах держат?.. Или нет, не так. Например, они поют. Сладчайшими, прельстительными голосами. Как старшие сестры их, сирены. Но все же никто не цепенеет и волю не теряет. Просто слушают, распахнув рот, забыв обо всех делах и заботах. И все.

– Ладно. Значит, русалки у нас поют. А в перерывах лопают суши и сашими. Роллы тоже годятся. Главное, чтобы не с огурцом. Да будет так.

– Чем, интересно, тебе огурец не угодил?

– Понятия не имею. Просто у меня тяжелый характер. Мне совершенно необходимо всегда иметь в запасе образ врага. Огурец сойдет.

– Ладно, – кивает зеленоглазый. – Как скажешь.

Совсем психи, восхищенно думаю я. Такие прекрасные психи. И как же хорошо, что никому до сих пор не пришло в голову их вылечить. Это была бы невосполнимая потеря.

– Еще туманы, – говорит скуластый. – По моему опыту, без туманов никак. Если у нас не будет туманов, можно сразу прикрывать лавочку.

– Как это – не будет? За кого ты меня принимаешь?! Тем более с туманами тут и без нас все в порядке. Величайшее виленское сокровище. Жемчужина княжьих снов. И практически в полной сохранности. Время над ними не властно, равно как и людская суета.

– Отлично. Верю на слово. Но. Того, что есть, по умолчанию недостаточно. Было бы достаточно, нам с тобой и делать ничего не пришлось бы. Значит – что? Значит, надо распоясаться.

– Ты, похоже, уже вполне распоясался, – одобрительно говорит зеленоглазый.

– Распоясаться в данном случае следует не столько мне, сколько туманам. Пусть берут все в свои руки. Пусть покажут, кто в этом городе хозяин. Для начала пусть просто стирают все на хрен, каждую ночь. А потом возвращают на место. Можно как было, можно с некоторыми небольшими измнениями. Второй вариант мне, сам понимаешь, нравится больше. Но я не настаиваю. Как пойдет. Пусть хозяйничают, к примеру, между тремя и четырмя часами утра. Отличное время. Любители шляться по ночам будут в восторге, а я лоббирую их интересы. Сам такой – был, есть и буду.

– А кстати, о гуляющих. Вот с этой, к примеру, горы, – зеленоглазый машет рукой в сторону холма, увенчанного тремя белыми крестами, – должен открываться вид на вчерашний день. То есть на тот город, который был вчера. Поначалу, конечно, никто ничего не поймет. Но со временем непременно найдется кто-нибудь достаточно внимательный, чтобы заметить, к примеру, как резко изменилась погода. Скажем, весь день моросил дождь, а стоило забраться на холм, и над городом засияло солнце, в точности, как вчера. Спустился – а там опять мокро, и небо тучами затянуто. Или увидит, что над городом парят воздушные шары, которых, пока он поднимался, не было. И быть не могло, погода-то нелетная. Зато как раз вчера эти шары все небо заполонили, и вот этот красный с надписью «Ergo» точно так же низко-низко летел, чуть ли не царапая дном корзины колокольню Святого Иоанна… Словом, непременно найдется кто-нибудь достаточно внимательный и любопытный, чтобы сперва задуматься, а потом проверить свои догадки. И проверять, и перепроверять – снова и снова. И друзей за собой таскать, чтобы были независимые свидетели. И глядеть сперва недоверчиво, а потом – едва унимая сердцебиение. И наполнять город слухами, как же без них. Слухи – это в нашем деле главное.

– Отлично, – кивает его друг. – Просто слов нет. Я бы, пожалуй, предпочел позавчерашний день, но это, возможно, перебор. Действительно, пусть будет вчерашний. Для полной ясности.

Я уже не просто не рисую. Я уже даже не делаю вид, будто собираюсь рисовать. И кисточки давно упали в траву. И лежат там, скрестившись, сложившись в большой деревянный икс. Которым в школьных учебниках математики любят обозначать все неизвестное.

– Твой ход, – говорит зеленоглазый.

– Башмаки на перилах мостов.

– Что-о?

– Пусть люди развешивают на мостах свои старые башмаки. То есть не от балды, кто попало и когда попало, а в особых случаях. К примеру, когда человек твердо сказал себе, что начинает новую жизнь. И, чтобы придать силу своему решению, снимает обувь, в которой ходил старыми путями, оставляет ее на мосту и отправляется дальше, вдохновенный и босой. Ну, или не босой, если запасную пару с собой прихватил. Почему нет.

– Народ у нас хозяйственный, а башмаки – вещь полезная, долго не провисят, – ухмыляется его друг.

– Смотря какие. К тому же, далеко не каждый захочет вот так наугад на чужой путь становиться. С другой стороны, если все-таки будут растаскивать, оно даже и хорошо. Естественный круговорот башмаков и путей в природе, так и надо.

– Слушай, а ведь со временем некоторые горожане станут развешивать на мостах свои старые туфли для снов. В таком деле перемены даже желанней, чем наяву. А другие станут их таскать – просто из любопытства.

– Совершенно верно. Сам бы таскал. Мало ли чьи попадутся. Вдруг повезет.

– Ага. Отлично может получиться. Как же хорошо, что я тебя сюда заманил.

– Мне тоже нравится. Прекрасное развлечение выходит. И город замечательный – уже сейчас. А то ли еще будет.

– Единственное что плохо, моря здесь нет, – печально говорит зеленоглазый.

– Зато целых две реки. Мало тебе?

– Да хоть бы и три, все равно мало. Надо, чтобы море хотя бы мерещилось. Пусть будет его запах летними вечерами – для начала. И проходы к морю в глубине некоторых дворов. То есть тем, кто идет мимо, должно казаться, будто тут есть проход к морю, и если свернуть, непременно к нему выйдешь. Правда, сейчас совершенно нет времени, но в следующий раз – непременно. Прекрасное ощущение.

– Тогда еще должно быть одно особенное кафе у самой реки. Непременно с верандой.

– Есть уже такое. Будем мимо идти – увидишь.

– Отлично. Так вот, пусть все, кто сидит на веранде, видят оттуда море. И никакого другого берега, вода до самого горизонта, запах йода и водорослей, все как положено, без обмана. А как только расплатятся, выйдут на набережную – бац! – снова река. И другой берег – вот он, рукой подать, вброд перейти – раз плюнуть. Но всегда можно вернуться на веранду. И сидеть там сколько заблагорассудится.

– Популярное станет место.

– А то. Что дальше? Твой ход.

– Давно думаю, что надо бы слегка перемешать времена года. Аккуратно, без перегибов. Просто, к примеру, изредка снег в июле. Выпал, полежал полчаса, тут же растаял, все танцуют. И продолжают загорать.

– Тогда уж и оттепели посреди зимы. А то нечестно.

– Они здесь и так каждый год бывают.

– Не просто какой-нибудь жалкий плюс один по Цельсию, а хорошая, добротная, жирная оттепель. Плюс пятнадцать и подснежники прут как на дрожжах. На буйном цветении садов, впрочем, не настаиваю. Перебор.

– Будешь смеяться, но тут и без нашей помощи пару лет назад каштаны в декабре цвели. И форзиции в январе. И, кстати, никто не погиб, не замерз, весной снова цвели, как миленькие, такие молодцы. Впрочем, ты прав, нельзя полагаться на волю случая. Зимние оттепели не менее важны, чем июльский снег, значит – будут. По рукам?

– По рукам. Теперь смотри, есть такая важная штука как зеркала. С зеркалами вообще отдельная песня. Вернее, великое множество песен, все – хиты. Хоть альбом записывай… Знаю, что у тебя на уме – входы и выходы из ведомого в неведомое и, соответственно, наоборот. Для чего еще и нужны зеркала, все так. Но здесь у них будут и другие обязанности. Настолько пустяковые, что их вполне можно считать развлечениями. Из зеркал станут порой выглядывать чужие отражения и, смущенно хихикая, исчезать, уступая место законным владельцам места. И, конечно, в некоторых зеркалах дети смогут увидеть себя взрослыми, а старики – юными. Еще на зеркалах станут писать записки своим отражениям и порой получать ответы. И… Нет, стоп. Пошли прогуляемся. Да вот хотя бы к другой реке. Некоторые слова следует произносить, оставаясь на месте, а другие – только на ходу.

– Как скажешь.

Они поднимаются и идут по берегу в сторону рынка, а я, забыв о приличиях, этюднике и упавших в траву кистях, вскакиваю, чтобы побежать за ними – вот интересно, что я собираюсь делать, догнав? Не знаю и теперь уже никогда не узнаю, потому что, не сделав и шагу, падаю навзничь.

И просыпаюсь.

Я лежу в густой траве, чуть поодаль валяется деревянный икс, сложившийся из упавших кистей. Над моим этюдником вьются бабочки – белые, желтые, голубые, рядом деловито пасутся толстые утки. Мне очень смешно и немножко обидно – просто приснилось, надо же!

Вру. Совсем другая пропорция. Мне очень обидно и немножко смешно. Ровно настолько, чтобы не заплакать от разочарования.

Просто приснилось.

А может быть, и не приснилось, думаю я. То есть приснилось, конечно, но не «просто». Может быть, это были духи-хранители полян и ручьев, местная разновидность фэйри, или даже какие-нибудь мелкие локальные божества. Такие типы, если верить соответствующей литературе, обычно с удовольствием насылают волшебный сон на всех, кто встретится на их пути. Вот и на меня наслали. Вполне может так быть.

Вот теперь мне уже действительно очень смешно. И совсем чуть-чуть обидно. Исчезающе малая велична, можно игнорировать. Духи! Божества! Волшебный сон! А ведь только третьего дня справку о полной психической нормальности выдали – для управления автомобилем. Бедный наивный старенький доктор. Знал бы он, что творится у меня в голове. Особенно если поспать на солнцепеке.

Кстати, да. Солнцепек – это многое объясняет.

Я лежу в густой мягкой траве и курю сигарету. Мне больше не обидно. И даже не смешно. Мне – хорошо. Такое специальное, ни на что не похожее «хорошо», для которого нет антонима «плохо». И вообще никакого антонима. Без вариантов.

А башмаки на мосту, думаю я, это и правда была бы отличная традиция. Куда лучше дурацких замков с именами молодоженов, под тяжестью которых уже перила всюду гнутся.

Башмаки на мосту, думаю я, это очень красиво. Отличный образ. Нежный, стилистически безупречный абсурд. Надо бы их хоть нарисовать, что ли. Как висят на перилах моста, привязанные за шнурки, на фоне темной тяжелой зелени, звонкой золотой воды, линялого июльского неба и обманчиво далеких храмов.

А можно вообще ничего не рисовать, думаю я. А взять да и повесить на мосту башмаки. Просто так, низачем. Чтобы было. Чтобы появилось то, чего раньше не было, и без меня не стало бы никогда. Строго говоря, именно это и есть искусство. Картинки и прочее рукоделие – только средство, самый простой и понятный метод изменения мира, а не конечная цель, как принято считать.

Я смотрю на свои ноги, обутые в дурацкие лакированые ботинки с острыми, как шпаги, носами. Прежний владелец, мой дед, разносил их на совесть. Вид ботинок неописуемо ужасен. Я надеваю их только когда собираюсь как следует поработать, чтобы ноги не уставали. Более удобной обуви у меня не было никогда. И, наверное, уже не будет.

Мне, конечно, просто напекло голову, думаю я. Поэтому и приснилась всякая прекрасная ерунда, местами переходящая в горячечный бред. С другой стороны, развешивать башмаки на мосту – это была бы прекрасная традиция. И почему бы мне не попробовать ее основать? Вот прямо сейчас. Уж мои ботинки вряд ли кто-то сопрет. Их в руки-то взять страшно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Улица, о которой здесь идет речь, называется Jono Meko skersvėjo takas – «сквозной проход Йонаса Мекаса», но дословно это может быть прочитано как «проход сквозняка».

2

Йонас Мекас (1922) – американский режиссер-авангардист литовского происхождения. В 1954 году с братом Адольфасом начал издавать журнал «Кинокультура» (Film Culture), который со временем стал считаться самым важным изданием о кино в США. В 1962 году он основал знаменитый «Кооператив кинематографистов» (Film-Makers' Cooperative), а в 1964 – «Синематеку кинематографистов» (Film-Makers' Cinematheque), которые в конечном итоге переросли в «Антологический кино архив» (Anthology Film Archives), один из крупнейших и наиболее значимых в мире архивов авангардного кино.

3

Речь о горе Trijų Kryžių Kalnas, на вершине которой установлен памятник жертвам сталинизма в виде трех белых крестов. Впрочем, кресты на этой горе стояли с первой половины семнадцатого века. Тогда они считались памятником монахам-францисканцам, убитым язычниками. Власти, то российские царские, то немецкие, то советские эти кресты периодически сносили, а население упорно их восстанавливало.

4

Замок Нойшванштайн (буквально: «Новый лебединый утес») – знаменитый романтический замок баварского короля Людвига II в юго-западной Баварии. Король принимал настолько активное участие в разработке чертежей, что замок можно считать его личным произведением.

5

Альгирдас Бразаускас (Algirdas Mykolas Brazauskas) – первый президент независимой Литвы, т. е. брюки датируются 1993–1998 годом.

6

Костел Святых апостолов Петра и Павла – римско-католический приходской костел Вильнюсского деканата, памятник архитектуры XVII века. Расположен в самом начале улицы Антакальнё.