Западня

Тот удивленно посмотрел на визитера, секунду помедлил и склонил голову. Это можно было понять как подтверждение. Затем Виктор Эдуардович выудил из стопки бумаг на столе разграфленный лист картона и нашел свободную клетку:

– Значит, я запишу вас на утро. Может, потом освободится более удобное время. Оплата почасовая, пять долларов в час. Вас устроит?

«Ну, железобетон! – разозлился Михаил. – Интересно, милиции он тоже ничего не рассказал?» И пошел в атаку – он был слишком раздражен, чтобы и далее соблюдать маскировку.

– Я слышал, ваша дочь пропала. Она еще не вернулась?

Теперь он явственно увидел, как хозяин вздрогнул.

Виктор Эдуардович рассчитанно-медленно положил на место график и повернулся к Михаилу:

– А почему вас это волнует? Нет, не вернулась. Послушайте, почему мне ваше лицо знакомо?

– Мы с вами как-то виделись. – И Михаил напомнил ему обстоятельства, при которых состоялась их встреча.

– Вот я и думаю, что-то странные вопросы вы задаете, – пробормотал хозяин. – Что ж, и дочки, наверное, у вас нет?

– Есть. Только она учит французский.

Тот меланхолично кивнул:

– Понятно, понятно. Вы просто искали предлог, чтобы сюда попасть. Скажите, почему вас так интересует моя дочь?

– Ну, прежде всего, она вам не совсем дочь, – отрезал Михаил. Он уже совсем перестал церемониться с этим человеком. Редко кому удавалось вызвать у него такую антипатию. – А потом… Разве не удивительно, что я – чужой человек – интересуюсь ее судьбой больше, чем вы?

– А с чего вы взяли, что я ею не интересуюсь?

Глаза у Виктора Эдуардовича совсем выцвели – то ли от гнева, то ли от волнения. Михаил видел – тот сдерживается изо всех сил. Эта мощная фигура производила внушительное впечатление, от нее исходила сжатая, как пружина, угроза. И все же он продолжал:

– Вы уже с конца апреля знали, что ваша падчерица не посещает занятий в театре. Вы знали, что никакой роли она не получила, что не будет участвовать в пьесе. И спокойно разрешили ей уйти из дома на двое с лишним суток! Вы-то знали, куда она уходит? Ведь не в театр?

– Ну, предположим, что не в театр, – сдержанно ответил тот.

– Куда в таком случае?

– Предположим, что вас это никак не касается. – Великан вплотную подошел к Михаилу, и тот почувствовал резкий запах пота и дешевого дезодоранта, исходивший от него. – Оставьте в покое мою семью!

– Почему вы скрыли от жены, что Ольга не посещает театр? – Михаил еле сдерживался, чтобы не заорать. В эту минуту он просто ненавидел этого человека. И его, и того, другого… Ведь у его дочери тоже появился отчим! Наверняка ничем не лучше этого типа! И он бросил ему в лицо: – Вы-то Ольге не родной, но мать не отпустила бы дочь бог знает куда!

Виктор Эдуардович странно, кривовато усмехнулся и неожиданно иронично заметил:

– Как раз Бог и не знает, куда она отправилась. Оля мне не докладывала. И почему вы решили, что она отпрашивалась именно у меня? Я узнал об этом последним, когда она успела уйти. Конечно, мог бы сказать жене правду, но… – И совершенно мирно заключил: – Но вы же понимаете, что иногда правду сказать нельзя? Я думал, что Оля вернется в срок, и не хотел волновать жену понапрасну. А что касается самой Оли… Зря вы считаете ее таким уж ребенком. Я тоже когда-то так думал, пока не обжегся.

В дверь коротко позвонили, затем в замке повернулся ключ. Виктор Эдуардович крикнул:

– Алла, иди сюда, у нас гость!

Женщина заглянула в комнату и, увидев Михаила, воскликнула:

– Нашли?!

– Нет, – оборвал ее муж. – Это насчет объявления в газете, помнишь, ты мне говорила? Я думаю, больше тянуть не стоит. Нужно опубликовать ее фотографию.

Алла молча смотрела на мужчин, слабо покачивая головой. Секундное оживление прошло, и теперь ее взгляд стал загнанным и пустым. Она сильно изменилась за то время, пока Михаил ее не видел.

– Оля ушла из дома неделю назад, – сказала она, наконец. – Не звонила пять дней. Позвонить она могла бы, верно? Ведь первые два дня она звонила. Но теперь она не может… Я чувствую, что не может…

– Поставь чай, – приказал ей муж. Но женщина все так же монотонно продолжала говорить, будто не услышала его:

– С ней что-то случилось. Не верю, что она жива. Этот велосипед… Она бы не бросила его. Ни за что. На нее напали. Мы слишком поздно начали искать. Я думаю, ее уже нет…

Глава 3

Виктор Эдуардович сказал правду – его рабочий день и впрямь был расписан по минутам. Услышав звонок, он сам пошел открывать и тут же вернулся с ученицей – толстой кудрявой девочкой лет четырнадцати. Алла, взглянув на них, встала:

– Я поставлю чайник. Может, задержитесь?

Вопрос адресовался Михаилу. Тот понимал, что хозяин вовсе не желает, чтобы он задерживался. Но теперь ему было наплевать на его мнение. Девочка уже уселась за стол, разложила книги и конспекты… Виктору Эдуардовичу ничего не оставалось, как приступить к занятиям. Не мог же он при ученице наброситься на визитера и выставить его вон!

Алла увела Михаила на кухню и прикрыла дверь.

– Вы о чем-то спорили? – спросила она.

– Почему вы так решили?

– Да у него какое-то странное лицо. – Женщина посмотрела на часы и вздохнула: – Сейчас Милена вернется из школы, а у меня опять ничего не готово. Я за эти дни совсем запустила дом, питаемся бутербродами. Знаете, мне все кажется, что Оле нечего есть… А то и что-нибудь похуже думается… Кусок в горло не идет!

Она пустила воду в раковину и принялась чистить картошку. Женщина двигалась так медленно, что Михаил едва не вызвался помочь. Но тут она повернулась к нему с ножом в одной руке и картошкой в другой:

– Вы в самом деле пришли насчет объявления?

– Не совсем, – честно ответил он. – Просто выяснил кое-что и решил поговорить с вашим мужем. Думаю, что и вам лучше все знать.

И он коротко рассказал о том, что узнал сегодня в театре. Женщина жадно слушала его, и ее лицо все больше каменело. Когда он замолчал, Алла была в ярости:

– Как он мог скрывать! Да какое он имел право! Я должна была знать, я с ума сойду…

Она рванулась было к двери, но Михаил встал у нее на дороге:

– Хотя бы нож положите!

Она изумленно взглянула на то, что было у нее в руках, и вдруг отшвырнула картошку и нож в раковину. Уселась на стул и спрятала лицо в мокрых ладонях. «Надо уходить, – подумал Михаил. – Сейчас начнется семейная сцена, и я буду лишним». Однако урок немецкого все еще продолжался, а Виктор Эдуардович был, как видно, не из тех учителей, что даром берут деньги. Свое время он отрабатывал добросовестно. «А может, просто боится столкнуться с женой, – подумал Михаил. – Наверняка понял, что теперь она знает правду. Но в самом деле, он что-то слишком много на себя взял! И уж конечно, милиции ничего не сообщал. Что ж, зато Алла сообщит».

Женщина зашевелилась. Сдернула с крючка чистое полотенце, вытерла руки, лицо и закрыла воду.

– Давайте уйдем отсюда, – решительно сказала она. – Я хочу встретить Милену на улице. Отвезу ее к маме. Все равно, та уже в курсе что Оля пропала. Пусть хоть младшая будет у нее на глазах, все-таки легче…

Михаил не стал спрашивать, почему Алла приняла такое решение. И так было ясно – женщина перестала доверять мужу. «И она права». Михаил вышел за ней в прихожую и помог Алле накинуть плащ. Уйти незамеченными им все-таки не удалось – когда Алла отпирала входную дверь, в коридоре появился ее муж.

– Куда это ты? – тихо, чтобы не слышала ученица, спросил он.

Она не ответила, даже не обернулась. Рванула заедавший в замке ключ, распахнула дверь и выскочила на лестницу. Михаил последовал за ней, спиной чувствуя сверлящий взгляд хозяина. «Практически разбил семью». – Эта глуповатая мысль не давала ему покоя, пока он бежал вниз по лестнице вслед за Аллой. Она замедлила шаг только на улице, обернулась к нему:

– Я вам даже спасибо не сказала…

– Да за что? – смущенно ответил он, подлаживаясь к ее неровным шагам. – Испортил вам отношения с мужем.

– Ничего вы не испортили, я должна была знать правду… Но каков! – Она пошла еще медленней. Женщина задыхалась – то ли от бега, то ли от гнева. – Да кто дал ему право скрывать такое! А я-то – какая дура… Надо было проследить, ходит ли она в этот театр! Но как бы я успела?! Я же работаю, да и все хозяйство на мне, ведь Ольга у меня не одна… Я виновата перед ней.

Последние слова она произнесла чуть слышно и внезапно остановилась. Михаил понял, что женщина сейчас заплачет, но она справилась с собой.

– Но кто же знал, – пробормотала она. – Мне казалось, что он к ней хорошо относится… У вас нет сигареты?

Он с готовностью протянул ей пачку. Алла долго не могла вытянуть сигарету – пальцы у нее дрожали, сигарета погнулась. Прикурила она тоже с трудом и без особого удовольствия. Подняла глаза, и Михаил понял – она смотрит на окна своей квартиры.

– Добросовестный, гад, – неожиданно сказала она. – Даже к окну не подойдет, пока у него урок. Кто же мог подумать, что он способен соврать? Дура я, дура… Отчим и есть отчим, правильно мне мама говорила!

Выбросив сигарету, Алла осмотрелась по сторонам и приняла решение:

– Пойду навстречу Милене, она должна прийти оттуда. Только бы никуда по пути не завернула – такая своевольная!

Михаил вызвался ее проводить, и Алла, по-видимому, обрадовалась. Ей явно хотелось выговориться, поведать кому-то свое горе. Ему, как журналисту, часто случалось выслушивать исповеди совершенно посторонних людей. Он привык к ним – так врач или следователь привыкает к чужим страданиям. Но эту женщину он слушал с особым вниманием. За последние дни он часто думал о ее дочерях, и ему хотелось больше знать о девочках. Особенно об Ольге.

– Она у меня от первого брака, я развелась, когда Оле было три года, – рассказывала Алла, медленно направляясь в сторону перекрестка. Михаил шел рядом, изредка поглядывая на ее заострившийся, нервный профиль. – Муж очень сильно пил, это у него в семье наследственное. Семья-то у него была совсем простая, он работал токарем, окончил ПТУ. Правда, руки у него были золотые, но что толку? Конечно, Виктор на этом фоне казался принцем. Богом! – И она грустно усмехнулась.

Женщина рассказала, что новый муж с самого начала принял Олю как родную дочь. Через год родилась Милена. Никакой разницы между девочками не делали, если баловали – то обеих, если наказывали – им тоже доставалось поровну. Тем более что Милена в детстве хулиганила почище старшей сестры.

– А Оля лет до семи, пока в школу не пошла, даже не понимала, что Виктор ей не отец, – жалобно говорила Алла. – Только когда пришлось писать другую фамилию на тетрадке, тогда до нее дошло. Я ей все объяснила, как смогла, и мне казалось, ее это мало трогает. Родного отца она потом видела… Тот же эффект – на фоне Виктора он ей не понравился. И она всегда называла Виктора «папой». Ну, как я могла думать, что он к ней так отнесется? Ведь это же наплевательство! Знал, что она шляется где-то целый месяц, и молчал! И хоть бы слово, хоть бы намеком дал понять… Нас ведь в милиции опрашивали, с нами долго разговаривали – чем Оля занималась, где бывала, с кем дружила… Он им ничего не сказал. Это уже ни в какие ворота не лезет!

– А Ольга не могла отправиться в гости к своему настоящему отцу? – поинтересовался Михаил.

Алла устало отмахнулась:

– Да что вы! Следователь тоже меня спросил, я дала ему адрес, телефон… Думаете, я сама не проверила? Ее там нет и не было. Последний раз они с отцом виделись два года назад. Он ей за пять минут осточертел, так она мне и сказала.

Женщина вдруг остановилась и замахала рукой – от перекрестка им навстречу шла Милена. Она шагала, о чем-то задумавшись, размахивая ярким бирюзовым рюкзаком, который небрежно несла за одну лямку. Мать окликнула ее, девочка подняла глаза, замедлила шаги, а потом побежала им навстречу.

– Привет, – сказала она матери и кивнула Михаилу. – А куда это вы идете вместе?

– Тебя встречаем. – Мать взяла дочку под локоть и развернула: – Мы поедем к бабушке.

– А что случилось? – строптиво вырывалась та. – Я есть хочу, а к бабушке далеко! Мам, ты что – плакала?!

Алла прикрыла глаза и нарочито весело сообщила, что у бабушки как раз готов обед, а дома ничего из продуктов не осталось, и вообще… Лучше Милене несколько дней пожить с бабушкой. Та остолбенела. Она глядела на Михаила, будто надеялась, что он ей все объяснит. Но тот молчал.

– Что-то про Олю узнали? – грубым, чужим голосом спросила девочка.

Но мать почти насильно потащила ее к автобусной остановке. Отойдя на несколько шагов, Алла обернулась и крикнула Михаилу:

– Я позвоню вам! Спасибо!

И, повернувшись к дочери, крепко обняла ее за плечи.

* * *

Михаил вернулся в лицей. Он высчитал, что спектакль только что закончился, но вряд ли актеры успели переодеться и собрать декорации. И не ошибся – красный «Москвич» Ирины все еще стоял у ограды лицея. Вскоре появилась и она сама. Увидела Михаила, удивленно подняла тонкие, аккуратно выщипанные брови. Женщина явно решила, что журналист уже ушел. За ней спешили ребята из студии. У некоторых на лицах еще виднелись полосы белил, черного и красного грима. Автобуса у них не было, на что Ирина немедленно пожаловалась Михаилу:

– Кстати, хорошо бы упомянуть в статье, что мы ищем спонсора. Пусть хотя бы автобус предоставят. Мы начнем ездить со спектаклем по школам – представьте, каково каждый раз все тащить на себе? Не могу же я всех запихать в свою развалюху!

Актеры шумно попрощались с ней и, разделившись на несколько стаек, скрылись за воротами. Михаил заметил, что исполнители главных ролей держались особняком и ушли вместе. «Парикмахерша» удалилась под ручку с каким-то парнем из массовки. На Михаила она даже не взглянула – видимо, успела раскаяться в своей откровенности. Кому охота, чтобы его сочли мстительным? Она ведь попросту отомстила своей тезке за то, что та с ней не поздоровалась. Теперь Михаил понимал, что Ольга «не узнала» ее из страха разоблачения. Эта встреча никак не входила в ее планы. Она боялась, что при отчиме начнется разговор о студии и тогда обнаружатся ее нелегальные отлучки из дома… Но почему она боялась этого? Ведь, узнав тайну, отчим никому ее не выдал. Он молчал. Чтобы не расстраивать жену, по его собственным словам? Михаил очень в этом сомневался. Тогда почему? У него должна быть веская причина, чтобы молчать…

– Вы меня слышите? – словно издалека, донесся мягкий голос. – Дама уже целую вечность предлагает вас подвезти, а вы молчите! Это невежливо, в конце концов!

Михаил извинился. У него столько работы, пояснил он, голова постоянно забита какими-то проектами… Он увидел, что рядом с руководительницей театра стоит та девушка, с которой как будто дружила Ольга. Как же ее зовут? Да, точно, Наташа, и она в этой пьесе играет служанку.

– Так вас подвезти? – Ирина отперла дверцу машины.

– Конечно, если вам в сторону «Щелковской». Сперва подвезем Наталью, она у нас инвалид труда, подвернула ногу на сцене. Платный лицей, обучение стоит бешеных денег, а сцену привести в порядок не могут! Бедняжка запнулась о гвоздь, хорошо, что ногу не пропорола.

– Лучше бы я ее пропорола, но не упала, – убито возразила Наташа. – Какой позор! Устроила цирк на сцене, они же полчаса после этого смеялись!

– Ну, прекрати, – по-матерински улыбнулась Ирина.

– С каким актером не бывает! Это я виновата, надо было послать ребят осмотреть доски, а я замоталась… Теперь буду умнее. Но и публика тут, скажу я вам! – Теперь она обращалась к Михаилу. – Хамство удивительное! В зале все время шум, шелестят фантиками, встают, пересаживаются, я видела – некоторые заткнули уши наушниками… Неинтересно им. Фабрика быдла – вот что такое этот лицей! Учителя не смеют слова сказать этим юным хамам – они ведь у них на жалованье. Ну, ничего. Следующий спектакль у нас в детском доме. Так вы едете?

Михаил принял приглашение и уселся на заднее сиденье. Наташа села впереди. Все время, пока они ехали, девушка молчала. Видимо, она тяжело переживала свою сегодняшнюю неудачу. Михаил тоже не испытывал желания разговаривать. Его задели слова Ирины о «фабрике быдла». Конечно, не он устроил дочь в этот лицей. Это все Любины честолюбивые затеи. Ее девиз: «Что дорого – то и хорошо». А теперь он даже не имеет права вмешаться, высказать свое мнение. Кто его послушает? Кому он нужен? Дочь узнала его, но даже не подошла…

Ирина тоже о чем-то задумалась, что не мешало ей лихо вести машину. Михаил даже позавидовал ей – было видно, что за рулем мастер своего дела. «Впрочем, она, наверное, из тех, кому все удается, – подумал он. – Захотела собрать театральную труппу – собрала. Захотела поставить такой необычный спектакль – и он получился. Да уж, о ней не скажешь, что ее Бог обидел. Улыбается, шутит. Но все равно, мне неловко смотреть на ее горб. Будто я в этом виноват».

Он попросил высадить его где-нибудь на Измайловском бульваре, объяснил, что отсюда недалеко до его дома и он пройдется пешком. Ирина притормозила у магазина бытовой техники, Михаил передал ей текст статьи, и они уговорились, что вечером созвонятся. Если будет нужно, внесут исправления. Он уже прощался, когда заметил, что Наташа тоже выбирается из машины.

– А ты куда? – удивилась Ирина.

– А я к подруге, – невнятно ответила та. – Она здесь рядом живет… Спасибо, Ирина Сергеевна.

Женщина пристально посмотрела на нее, мельком взглянула на Михаила. Наташа неожиданно разрумянилась.

– Ну как знаешь, – недовольно произнесла Ирина. – Дело твое. Только береги ногу – чтобы завтра ты могла играть!

Девушка клятвенно пообещала, что выйдет на сцену в любом случае – даже если опухоль не пройдет. Хлопнула дверца, и красный «Москвич» улетел за перекресток.

– Ну вот. – Наташа прижала ладони к пылающим щекам. – Что она обо мне подумала! Решила, что я к вам липну!

Михаилу тоже было не по себе. Ему не понравился оценивающий взгляд Ирины – та смотрела на него так, будто предостерегала: «Не морочьте голову девчонке». «Нашла тоже коварного соблазнителя! – сердился он. – У кого нет своей личной жизни, тот всегда лезет в чужую!» Наташа попросила у него сигарету, он дал. Она затянулась также неловко, как Алла, и он сразу вспомнил ее бледное, несчастное лицо. «А тут еще я ей прибавил горя с мужем! Нечего было соваться!»

Наташа подняла на него глаза:

– Вы-то хоть не думаете, что я к вам пристаю?! Знаете, наша Ирина всем хороша, вот только терпеть не может, когда кто-то за кем-то ухаживает. Даже намека не переносит. Сразу меняет отношение – как-то нехорошо смотрит, как на врага…

– А пьесу тем не менее выбрала про любовь, – заметил он.

– Про несчастную любовь! – подчеркнула девушка. – Ну, да бог с ней. Я ведь хотела с вами поговорить, но вы так быстро сбежали из зала… Когда вы к нам пришли в первый раз, я ничего толком не вспомнила. А потом Ирина нам сказала, что Оля Ватутина пропала, что ее ищет милиция. И велела быть готовыми к тому, что и с нами будут о ней говорить. Ну, я стала вспоминать… И вспомнила. Не знаю только – это важно или нет?

Михаил подбодрил ее, и девушка рассказала, что незадолго до спектакля, после майских праздников, увидела Олю на улице.

– То есть не совсем на улице, а в машине, – поправилась она. – Я не разбираюсь в машинах, но это была иномарка синего цвета, темного, почти черного. Стекла были тонированные, но передняя дверца открыта. Машина стояла возле винного магазина. Шикарный магазин, называется «Коллекционные вина». Наверное, водитель был в магазине. А Оля высунулась из машины и трясла над газоном туфлю – наверное, камушек попал. Она меня не заметила, зато я ее узнала. Это точно была она.

– Она была одна в машине?

– Не знаю… Я больше никого не разглядела. Там внутри играла музыка, очень громко, потому я и посмотрела в ту сторону. А вообще мне показалось…

Наташа запнулась на секунду и решительно выдохнула:

– Короче, она была пьяна. Я еще и поэтому решила не подходить к ней. Глаза у нее были совсем мутные. Она посмотрела сквозь меня. Я уверена, что она вообще ничего не соображала и не видела.

Как ни странно, он вовсе не удивился, услышав эту новость. Ему вспомнились слова отчима Ольги: «Я тоже считал ее ребенком и обжегся». Что-то в этом роде. Как это он обжегся, интересно?

– Вы не можете вспомнить, во сколько это было? – спросил он Наташу.

Та подумала и сообщила, что встреча произошла около семи часов вечера. Репетиции десятого мая не было, и Наташа решила съездить в центр, на Никитский бульвар. Там, в галерее «Шон», как сообщила ей руководительница студии, продавалось настоящее японское кимоно. Родители были не меньше дочери увлечены театром и выделили ей деньги на покупку. Но кимоно оказалось не только потрясающе красивым, но и запредельно дорогим, так что Наташа вернулась домой с пустыми руками. На сцену приходится выходить в самодельном костюме… Пока она вдавалась в тонкости японского женского наряда, Михаил произвел несложные расчеты. Ольга уходила из дома в шесть вечера, возвращалась в девять. Наташа видела ее в семь часов. Значит, за час Ольга успела напиться. Что ж, она времени даром не теряла. Как девятнадцатилетняя девушка провела остальные два часа – особо гадать не приходилось. Ему вдруг стало скучно – слишком банально все это выглядело. Девица развлекается с богатым приятелем, однако скрывает это от родителей, прикрываясь репетициями… Выдали бы ее замуж, и дело с концом. Ольгу тоже можно понять – не так-то весело в девятнадцать лет сидеть под родительским крылышком. Особенно с такими наклонностями, как у нее.

– Как по-вашему, я должна рассказать об этом следователю? – спросила Наташа. – Как-то неловко получается… Будто я на нее доношу.

Михаил ответил, что в этой ситуации выбирать не приходится. И не стоит ждать, когда к ним в студию придут с опросом. Нужно действовать как можно быстрее – ее показания слишком важны. Он записал адрес и телефон Наташи и сказал, что сегодня же узнает, как ей связаться со следователем. Девушка явно оробела, но отступать было поздно.

Разумеется, байку о живущей рядом подруге актриса выдумала для Ирины. Теперь ей нужно было добираться до дому на троллейбусе. Михаил довел ее до остановки, обратив внимание, что Наташа заметно прихрамывает. Но она держалась мужественно и не жаловалась. «Да уж, пьеса все больше оправдывает свою «проклятую» репутацию, – думал он, поддерживая девушку под локоть. Каждый шаг давался ей с трудом. – Одна актриса слегла с температурой, другая охромела… А третья вообще исчезла. Хотя актрисой она так и не стала, и тут виновата не пьеса. Похоже, Ольга все-таки познакомилась не с тем, с кем нужно…»

Вернувшись домой, он долго не решался позвонить Алле. И новость была не из приятных, и на ее мужа нарываться не хотелось. А когда он все-таки позвонил, его ждал сюрприз.

Трубку снял Виктор Эдуардович – Михаил даже про себя называл его по имени-отчеству, хотя тот был всего лет на десять его старше. Он попросил к телефону Аллу, ему вежливо ответили, что она будет минут через двадцать.

– Что-нибудь передать? – осведомился тот.

А когда Михаил назвался и попросил, чтобы Алла ему перезвонила, Виктор Эдуардович раздраженно ответил, что это уже переходит всякие границы. Что профессия Михаила еще не дает ему права лезть в чужую семейную жизнь. И чтобы он – раз и навсегда – забыл этот номер. Тем более что Ольга только что вернулась домой и, значит, инцидент исчерпан.

– Вернулась? – закричал Михаил. – Она у вас?

– У нас, – ответил тот и положил трубку.

* * *

Алла ворвалась в квартиру как раз в тот момент, когда дочь выходила из ванны. Женщина до последней минуты не верила, что муж сообщил ей правду о возвращении Ольги. Он позвонил, когда она устраивала Милену у бабушки и обдумывала вопрос – не остаться ли здесь самой? Когда Виктор сообщил ей эту потрясающую новость, она решила, что это какая-то глупая уловка, придуманная для того, чтобы вернуть ее. Тем более что позвать падчерицу к телефону он не мог – Ольга, по его словам, только что заперлась в ванной и моется. Женщина успела сжиться со страшной мыслью, что больше никогда не увидит дочь. И вот она увидела ее – едва переступив порог своей квартиры.

– Господи, – Алла замерла, не веря своим глазам, не в силах сделать еще один шаг. – Что с тобой?! Что случилось?!

Ольга теребила в пальцах пояс красного махрового халата. Она только мельком взглянула на мать, но та все равно успела заметить, как страшно исхудало лицо дочери. Нос заострился, как у покойницы, глаза глубоко запали и ушли под надбровные дуги, тонкая шея, казалось, готова была согнуться под тяжестью головы… А эти руки! Почти прозрачные, костлявые, голубоватые – все вены напоказ! Алла бросилась к ней и схватила дочь за плечи:

– Где ты была?! Господи, одни кости! Что ты с собой сделала?!

– Ой, ну не надо, – тихо ответила она. – Только не кричи. Ужасно голова болит.

– Почему ты так выглядишь?! – Женщина плакала, сама того не замечая, и ощупывала дочь. Даже толстая ткань купального халата не могла скрыть этой ужасной, небывалой худобы. Девушку трясло – она едва стояла на ногах.