Западня

Когда Михаил вернулся на кухню, Милена уже не плакала. Она умылась и теперь тщательно вытирала лицо носовым платком. Враждебный взгляд исчез, будто она выплакала его вместе со слезами. Она взглянула на Михаила и сделала попытку улыбнуться:

– Вот мне теперь влетит! Я так не хотела, чтобы мама узнала, где я была. Хотя мама-то ладно. Вот отец…

– Я могу сказать, что случайно встретил тебя и сам пригласил, – предложил Михаил.

Милена изумленно подняла свои золотистые широкие брови:

– Тогда влетит вам! Лучше уж не надо.

Она предложила спуститься к подъезду и дождаться ее родителей там. «Нечего им сюда заходить, раз вы ни при чем», – заявила девочка. Михаил помог ей спустить по лестнице велосипед и обратил внимание, что с его руля исчезла игрушка – поросенок в кепке. Милена как будто прочла его мысли:

– Это я сняла.

– Зачем?

– По-моему, весьма пошлое украшение, – ошеломила его девочка.

Михаил был вполне с ней согласен, и все же… Его удивляло, что эта девочка, которой никак не может быть больше четырнадцати лет, кажется такой взрослой, умудренной и даже разочарованной жизнью. Это было как-то нелепо. И он снова вспомнил ее сестру – как она улыбалась, как ветер отбрасывал в сторону ее белокурые волосы, как блестел на руке бисерный браслет. Видение было настолько ярким и реальным, что ему стало не по себе. Неужели с ней и впрямь что-то случилось?

– Это было бы ужасно, – вслух произнес Михаил. Эта привычка проговаривать свои мысли появилась у него в последнее время, когда он стал жить один. Ведь собеседников у него дома больше не было, а поговорить все-таки хотелось.

– Что ужасно? – спросила Милена, натягивая свитер. Они стояли у подъезда, под фонарем, и на них со всех сторон нападали комары. С противоположной стороны во двор медленно въезжала белая машина. Милена застыла, вглядываясь в сумерки, и повернулась к Михаилу:

– Это мои.

Ее отец – крупный мужчина в спортивном костюме – сразу взялся укладывать велосипед на крышу машины, в багажник. Он не представился, и Михаил даже не разглядел его толком. Зато мать Милены еще раз извинилась перед ним.

– Если в милиции понадобится ваше участие, мы можем на вас рассчитывать? Мы тут посчитали, что можем подать в розыск только послезавтра, – сказала она. И, покусав губу, добавила: – Если, конечно, она сама не вернется.

Михаил сказал, что нужно надеяться на лучшее. Что девушка, скорее всего, загостилась у подруги. Что в девятнадцать лет можно и забыть о том, что родители волнуются… Он говорил это и сам себе не верил. Женщина нервно обняла Милену за плечи:

– Иди в машину.

А когда девочка отошла, тихо сказала, что ей очень трудно надеяться на лучшее. Что еще ни разу не бывало, чтобы Ольга где-то задержалась. Что она всегда ночевала дома. На дискотеки не ходила, парнями не интересовалась. В прошлом году она закончила школу, в институт поступить не смогла и теперь усиленно готовилась ко второй попытке, сидела над книгами. Единственное, что ее увлекало, – это самодеятельный театр. Когда Ольга начала там заниматься, она просто преобразилась. Стала такой подтянутой, серьезной, пунктуальной. Других увлечений у нее не было. Если не считать велосипеда…

– Если бы вы знали, как она любила этот проклятый велосипед! Вы бы не говорили, что с ней ничего не случилось! Она бы ни за что его не бросила!

– Но велосипед могли просто украсть, – возразил Михаил. – Мальчишки взяли, накатались и выбросили от греха подальше. Может, ваша дочь потому и не звонит, что боится – вы ее будете ругать за пропажу…

Женщина слабо отмахнулась от его утешений. Сказала, что им пора ехать, Милена наверняка умирает с голоду. Напоследок она представилась. Сообщила, что ее зовут Алла. Алла Владимировна Бог.

– Бог, на конце – «гэ», – повторила она. – Еще раз извините.

Женщина уселась на заднее сиденье, рядом с дочерью, и хлопнула дверцей. Машина тронулась с места, бледный свет фар пересек двор, на миг ослепил Михаила и пропал за углом.

Он еще немного постоял у подъезда, докурил сигарету. Ему не хотелось подниматься наверх, в свою пустую квартиру. Сегодня вечером он почему-то особенно остро ощущал эту пустоту. Может, потому, что там побывала Милена. Нет, она была совершенно непохожа на его дочь. И все-таки… Ведь она сама припомнила сказку Андерсена о Снежной Королеве, увидев его необычный балкон. А сколько раз он читал эту сказку Дашке! Летом она целыми днями сидела на балконе, копалась в ящиках с цветами, пропалывала их, пересаживала, поливала, подвязывала стебли чайных роз. Воображала себя Гердой. Что-то шептала себе под нос. Вспоминать об этом было просто мучительно. Он заставил себя думать о чем-то другом и вдруг во всех деталях припомнил одну свою встречу с Ольгой. Ту самую, когда они вдруг разговорились.

Инициатором была она. Михаилу и в голову бы не пришло навязываться с разговорами к случайно встреченной девушке. В тот вечер он, как обычно, шел своим маршрутом и остановился на мостике выкурить сигарету и покормить уток. Внезапно у него за спиной брякнул велосипедный звонок и послышался хруст камушков под колесом. Он обернулся и увидел ее.

Девушка стояла у него за спиной – одна нога на земле, другая на педали, руки сжимают руль, лицо раскраснелось. В тот день, в самом начале мая, было почти жарко. Девушка, слегка задыхаясь, попросила его посмотреть ей цепь.

– Кажется, ослабла, а я не умею подтягивать, – мило улыбаясь, сказала она. – А ключ у меня есть.

Михаил признался, что ничего не понимает в этих цепях и вообще в велосипедах. Она, казалось, была немного разочарована, но все же не сдавалась:

– Но посмотреть-то можно?

Деваться было некуда, и он осмотрел цепь. Вместе с цепью пришлось осматривать также ее ноги – она и не подумала слезть с велосипеда. У него мелькнула мысль, что девушка с ним заигрывает, но он в это не поверил. Конечно, он не урод. Но и не во вкусе старшеклассниц, а эта наверняка еще ходит в школу.

Ноги у нее были стройные, гладкие, молочно-белые. Один носок спустился на теннисную туфлю. Пониже колена розовела припухшая царапина, и Михаил почему-то не сразу смог отвести от нее взгляд. Он выпрямился и почувствовал, что к щекам приливает кровь. Девушка улыбалась, глядя ему в лицо. Может быть, если бы не эта улыбка, он бы решился продолжить знакомство. А улыбка ему почему-то не понравилась. Она была очень искусственная, и вот что странно – за этой улыбкой он почувствовал страх. Ее темные, довольно близко посаженные глаза смотрели напряженно. Уж они точно не улыбались.

– Извините, я в этом не разбираюсь, – неожиданно сухо сказал он.

Девушка склонила голову. Несколько раз тренькнула звонком, прислушалась к этому звуку.

– Вы не дадите сигарету? – спросила она, уже не гладя на Михаила. Он протянул ей пачку. Она вытащила две штучки, заложила их за ухо, вежливо поблагодарила и неторопливо поехала прочь. Михаил смотрел ей вслед, и насколько он видел – велосипед шел нормально, ничуть не хуже, чем всегда. Теперь он был уверен, что цепь была в полном порядке, девушка просто искала предлог для знакомства.

«Ну, если она любительница таких развлечений, то действительно могла попасть в нехорошую историю, – подумал он, отпирая дверь подъезда и поднимаясь по лестнице. – Все-таки удивительно – насколько родители ничего не знают о своих детях! Ее мать уверена, что дочка не интересовалась парнями. А дочка использовала велосипедные прогулки для случайных знакомств».

Он оборвал себя, заметив, что нечего клеветать на девушку, о которой ничего не знает. Может, это был единичный случай. Может, у нее в самом деле возникли неполадки с цепью. Но эту искусственную улыбку, которой одарила его Ольга, он забыть не мог. Ведь он к ней не приставал, день был ясный, солнечный, вокруг – толпы народу. Так чего же она боялась?

Глава 2

На другой день с утра у него было назначено интервью. Потом он заехал в редакцию и провел несколько часов, читая корректуру своей большой статьи о службе спасения. У одной из редакторш был день рождения, его угостили конфетами, позвали пить водку. Михаил редко просиживал в редакции до конца рабочего дня, чаще работал дома или разъезжал по заданиям. Но сегодня он просидел там до пяти часов. Погода резко менялась, в окна с силой бил северный ветер, на улице резко темнело – надвигалась гроза. У него разболелась голова, и он отправился домой. Пока он добирался до дому, у него была одна мечта – принять горячую ванну и завалиться спать. Этой ночью он спал мало – ему никак не удавалось отключиться от впечатлений дня. Но когда Михаил вошел в квартиру и прослушал сообщения на автоответчике, сонливость как рукой сняло. Сообщение было только одно, и это звонила Милена. Девочка с запинкой объяснила, что сестра все еще не вернулась, зато у нее появилась мысль, где ее можно поискать. Она не хочет впутывать в это родителей, но без посторонней помощи вряд ли справится. Может, Михаил согласится помочь? Если да – она ждет его в шесть часов перед входом в кинотеатр… Этот кинотеатр Михаил хорошо знал. Здание находилось на Измайловском бульваре, в двадцати минутах ходьбы от его дома. Он взглянул на часы и понял, что к шести туда уже не успеть. Оставалось всего десять минут. «Хотя можно поймать машину», – подумал он и сам удивился. Зачем такая срочность? И почему он – взрослый, занятой человек, у которого страшно болит голова, должен мчаться в такую погоду на зов этой сумасбродной девчонки? «Ну, насчет сумасбродства ты брось, – сказал он себе и натянул кожаную куртку. – Этого в ней ни капли нет». Он взял зонт и отправился ловить машину.

К тому времени, как он оказался перед кинотеатром, уже вовсю лил дождь. Милена не обманула – она ждала его под козырьком у входа, нахохлившись от холода и спрятав кисти рук в растянутые рукава свитера. Велосипеда поблизости не было.

– Как хорошо, что вы пришли. – Она толкнула стеклянную дверь и поманила его за собой. – Я сейчас все вам расскажу.

Оказывается, именно в этом здании занималась самодеятельная театральная студия, которую посещала Ольга. Студия называлась «Жест», и три дня назад, пятнадцатого мая, у них был в этом здании первый спектакль. Все это Милена рассказывала, утащив Михаила в закуток между гардеробом и туалетом. В вестибюле было пусто – только старуха-вахтерша скучала вдали за большим желтым столом.

– А я тебе зачем понадобился? – поинтересовался Михаил.

Милена дунула в ладони, чтобы согреться, и пояснила – с ней никто разговаривать не будет, ее, может, и не пропустят туда. У Ольги был пропуск для посещения студии. А вот Михаил – журналист, его точно пропустят. А вместе с ним и ее. Он слушал и уже ничего не понимал.

– Ты думаешь, твоя сестра здесь? – переспросил он. – Зачем ты туда рвешься?

Милена раздраженно дернула плечом:

– Вы что – за дуру меня принимаете? – Она опять заговорила знакомым ему грубым голосом. – Конечно, ее здесь нет. А может, и не было.

И, увидев его растерянное лицо, уже спокойнее пояснила:

– Хотя вы же не знаете, как она пропала.

И она вкратце рассказала, как все произошло. Всю эту весну Ольга посещала репетиции, готовилась к спектаклю. Студия была только что создана, актеры были новичками, и Ольге, как самой талантливой, по ее собственным словам, досталась одна из главных ролей. Она уезжала из дома на своем велосипеде часов в шесть, возвращалась в девять вечера. Иногда репетиции происходили через день, иногда – реже, но обязательно пару раз в неделю. Четырнадцатого мая должна была состояться генеральная репетиция. Ольга предупредила родителей, что прогон может затянуться до поздней ночи и она переночует у подруги, которая тоже занимается в этой студии и живет совсем рядом. Они согласились на это условие, впрочем, возражений Ольга не принимала.

– Уж если ей что-то западет в голову – конец, спорить бесполезно. А папа даже обрадовался, что не нужно за ней заезжать, – мрачно сказала Милена. – Я думаю, что она и велик брала для того, чтобы он не забирал ее после репетиций. Знаете, как он не любит грузить велосипед на машину?! Мне вчера за это досталось…

Поздней ночью, в сущности уже ночью пятнадцатого мая, Ольга позвонила и устало сообщила матери, что прогон прошел прекрасно. Она сказала, что завтра пойдет на спектакль прямо от подруги. Ей нужно сосредоточиться, а домашняя обстановка этому никак не способствует.

– Папа дает уроки немецкого на дому, – пояснила Милена. – К нам постоянно ходят какие-то ученики, а комнат у нас всего две.

Пятнадцатого вечером был еще один звонок. Ольга коротко сообщила, что спектакль прошел очень успешно. Что она сейчас ложится спать и вернется домой завтра. Затем повесила трубку. Больше от нее никаких известий не было.

– Неужели нельзя было позвонить этой подруге? – удивился Михаил.

– Она не дала ее телефона, – отрезала Милена. – Ни адреса, ни телефона. Только сказала, что подругу зовут Наташа. Родители даже названия этой студии не могли припомнить. Это я сама вспомнила, оно было напечатано на ее пропуске. Ольга мне его как-то показала.

– А почему твои родители не пошли на спектакль? – продолжал недоумевать Михаил. – Неужели неинтересно посмотреть на дочь в главной роли? Я бы уж как-нибудь нашел на это время…

И тут Милена поставила точку, заявив, что Ольга категорически запретила родителям являться в студию. Она выдвинула условие: если увидит их в зале – не выйдет на сцену.

– Вы пойдете со мной в зал или нет? – спросила Милена. – Как, по-вашему, должны мы их спросить, с кем она дружила?!

– Конечно. – Он взял ее ледяную руку и слегка пожал. – Не волнуйся так, ты начинаешь кричать.

Он показал свое удостоверение вахтерше, и та охотно его пропустила вместе с Миленой. Они вошли в небольшой зрительный зал. Низкая сцена, деревянные кресла. На передних рядах и на сцене было оживленно – там шумела и смеялась молодежь, мелькали цветастые театральные тряпки. Михаил посмотрел туда и увидел среди молодых людей диковинную фигуру – крохотную жирную женщину с очень заметным горбом на спине.

– Это их руководительница, – шепнула ему Милена. – Оля говорила, что она горбатая.

На них уже начинали посматривать – как видно, посторонние сюда не допускались. Наконец их заметила и руководительница. Она направилась к ним, и Михаил удивился, с каким достоинством шествовала по проходу эта крошечная женщина – сущий гном из сказки. Однако, когда она подошла ближе, обнаружилось, что лицо у нее молодое, приятное, даже привлекательное. Голос у нее тоже оказался красивый – низкий, мягкий, немного хрипловатый.

– Здесь идут занятия, – сказала женщина, переводя взгляд с Михаила на Милену. – Пожалуйста, покиньте зал.

Тут снова пригодилось его удостоверение. Женщина прочла название газеты и улыбнулась:

– Что же вы на премьеру не пришли? Сегодня у нас уже второй показ. Начало через час.

– Вот и хорошо, – подхватил Михаил. – Заодно познакомлюсь с актерами. Не возражаете, если мы поприсутствуем?

Та снова бросила косой взгляд на Милену – как видно, не понимала, при чем тут девочка. Однако согласилась.

– У меня сейчас нет времени, я дам вам интервью после спектакля, – сказала она. – Меня зовут Ирина.

Ни фамилии, ни отчества она не сообщила. Улыбнулась смущенной Милене и отправилась на сцену. Михаил сел в первом ряду, с краю. Он то и дело ловил на себе любопытствующие взгляды артистов. «А что, можно заодно и написать об этом театре, – подумалось ему. – Совмещу приятное с полезным. Интересно, что у них за пьеса такая? Что-то из восточной жизни, кажется…» Это он установил по костюмам. Костюмы были самодельные, бутафорию тоже явно набирали с бору по сосенке, но в общем колорит был то ли китайский, то ли японский.

К нему приблизилась Милена – она все это время крутилась среди артистов:

– Тут несколько Наташ, я уже разузнала. Только вот не знаю – какая нам нужна. Вы будете мне помогать или пришли посидеть?

Михаил и в самом деле охотно бы передохнул – головная боль так и не прошла. Но делать было нечего, и он взялся за работу. Прежде всего он попросил представить ему ведущих актеров. Они уже успели одеться и теперь гримировали друг друга. Он все больше убеждался, что на сцене будут действовать гейши и самураи – что-то в этом роде. Главных актеров оказалось пятеро – три девушки и двое парней. Все примерно одного возраста – от семнадцати до девятнадцати лет. Они приятно смутились, узнав, что с ними желает побеседовать журналист. Как видно, ребят еще не избаловали вниманием. Михаил заговорил с ними о спектакле и узнал, что Ирина, их руководительница, поставила японскую пьесу неизвестного автора начала двадцатого века. Пьеса называлась «Пионовый фонарь». Ему вручили программку, отпечатанную на цветном принтере.

– Эта пьеса о любви умершей девушки к живому юноше, – бойко рассказывала самая хорошенькая из трех актрис. – Я играю эту самую девушку, пока она еще жива. В первом действии.

– А я во втором действии играю гейшу, – перебила ее другая актриса. – Но, в сущности, я и есть эта девушка. Та давно умерла, а у меня ее лицо, и вот я хочу соблазнить юного самурая.

– А я играю призрак мертвой девушки, – еле дождалась своей очереди третья девушка, очень маленького роста, похожая на куколку в своих ярких одеждах и массивном черном парике. – У меня самая большая роль. Я-то и прихожу к этому несчастному юноше.

И она ткнула в спину парня с густо набеленным лицом. Тот поежился. Актеры наперебой рассказывали о своих ролях, а Михаил удивлялся. Странная идея пришла в голову этой маленькой горбунье! И добро бы, такая пьеса ставилась где-нибудь в центре города, в расчете на публику с утонченными вкусами… Но здесь, в Измайлово, в здании запущенного кинотеатра… Кто сюда придет? Разве что случайно? А случайному зрителю, больше привыкшему к популярной ныне мелодраме, трудно будет разобраться в классической японской пьесе.

Михаил выяснил у актеров их имена и записал их в книжку. Милена делала ему большие глаза, будто умоляла действовать. И он решился.

– Знаете, дочка моих знакомых тоже как будто занимается в вашей студии, – сказал он. – Знаете такую? Ее зовут Ольга, Ольга Бог.

– Нет-нет, Ольга Ватутина, – испуганно перебила его Милена. И тихо, себе под нос уточнила: – У нее другая фамилия, она от первого маминого брака.

Актрисы переглянулись. «Призрак» удивленно поднял подрисованные брови:

– Одна Ольга у нас есть, но фамилию я не знаю. Вон она!

На краю сцены поспешно гримировалась высокая худощавая брюнетка. Михаил покачал головой:

– Нет, мне нужна другая Ольга. Она блондинка, глаза у нее…

– Карие, – снова выручила его Милена. – Неужели не знаете?! Она играет одну из самых главных ролей!

Среди актеров возникло замешательство. Они переглядывались, слегка пожимали плечами. Двое извинились и отошли – им нужно было повторить роли. Девушка, которая играла гейшу, вежливо сообщила:

– Главные женские роли играем мы. Мы – трое. Я играю гейшу, Лена – О-Цую, Оксана – призрак… Да, есть еще одна большая роль, но служанку играет Наташа – она вон там сидит, видите? Причесывается… И еще у нас довольно большая массовка. Но второй Ольги больше нет. Есть только одна, та что на сцене. Она играет парикмахершу.

– И в спектакле пятнадцатого мая она тоже не играла? – глуповато уточнил Михаил. Он уже понял, что попал в неприятную ситуацию. Милена была красная, как помидор, и старалась не смотреть ему в глаза.

– Да нет же! – нетерпеливо воскликнула «гейша». – В программке указаны имена всех актеров. Вы почитайте, а нам нужно гримироваться.

Михаил пересел с первого ряда на третий. Милена робко примостилась рядом и заглянула в программку.

– На, посмотри, есть здесь твоя сестра? – грубовато спросил Михаил.

Она прочитала длинный список имен – всего около двадцати – и молча вернула программку.

– Нет? – уточнил он.

– Нет, – прошептала Милена.

– Что же это значит? Она вообще здесь не занималась?

– Я сама видела пропуск в этот театр, – сдавленно ответила девочка. – Не может быть, она была здесь! Ну, а горбунья? Ольга мне описала ее! Не могла же она такое придумать! А пьеса?! Она мне рассказала, что это что-то про любовь, японское. Нет, нет, она тут занималась!

Михаил наконец принял решение.

– Ну, вот что, – сказал он. – Иди и побеседуй со всеми здешними Наташами. Сама говоришь, так звали ее подругу. Может, и правда, была у нее такая подружка. Может, кто-то и вспомнит твою Ольгу. А вообще, мне это уже сильно не нравится. Получается, она твоим родителям все время врала.

Он пожалел о последних словах – Милена сжалась, будто упрек относился к ней, а не к сестре. Встала и отправилась общаться с актрисами. Михаил тем временем читал программку. Его заинтересовал текст на обороте, кратко излагающий содержание пьесы. Молодой самурай засыпает во время прогулки, во сне встречает дочь знатного безумного господина и влюбляется в нее. Однако сумасшедший вельможа на его глазах убивает девушку, и в этот момент самурай просыпается. Наяву он встречает гейшу с лицом погибшей девушки, а та из честолюбия дает своим дружкам слово соблазнить молодого самурая. Они встречаются по ночам, и девушка всякий раз приходит к нему с шелковым фонарем в руке. После каждой такой встречи юноша все больше чахнет, он уже близок к смерти. Выясняется, что его посещает вовсе не гейша, а дух из загробного мира. Чтобы выжить, ему нужно отказаться от любви мертвой девушки, но он предпочитает умереть в ее объятьях.

В самом конце программки излагалось предание, связанное с самой пьесой. Оказывается, в японском театральном мире она считалась проклятой, подобно «Макбету» в английском театре. Эта легенда возникла в 1919 году, когда молодые японские актеры, игравшие девушку и ее служанку, умерли от загадочной болезни через неделю после премьеры.

– Этого еще не хватало, – пробормотал он. – Ненавижу всякую чертовщину.

А ведь именно чертовщиной и следовало назвать то, во что он ввязался. Благовоспитанная девица из хорошей семьи, которая знакомится в парке с мужчинами. А родителям врет, что играет главную роль в театре, где даже имени ее никто не знает. И куда она, черт возьми, пропала?

Вернулась Милена. За ней шла девушка, одна из немногих, кто еще не успел переодеться. Она была в джинсах и простой черной блузке.

– Это Наташа, она знает Ольгу, – сообщила Милена и уселась рядом с Михаилом. Наташа села в крайнее кресло и вздохнула:

– Да, мы с Олей сначала подружились…

– Сначала? – удивился Михаил. – А потом что же?

Наташа сообщила, что они с Ольгой пришли в театр вместе. Можно сказать – стояли у его истоков. Тогда даже репетиций еще не было. Они просто учились ходить и говорить на сцене. Пили чай – Ирина любила устраивать такие чаепития. Рассказывала ребятам о поэзии, о драматургии. Выясняла их вкусы и склонности.

– Она ведь очень образованная, – с уважением сообщила Наташа. – Она столько всего знает! И совсем одинокая, ну, понятно почему. У нее есть только театр, она всю душу в него вкладывает. Жаль, что вы не видели нашу премьеру! Потрясающе получилось! И народу было очень много!

То, что Наташа далее сообщила об Ольге, окончательно сразило Милену. Михаил видел, что девочка близка к истерике. Из слов актрисы выяснилось, что Ольга никакой роли не получила. Даже самой маленькой, не говоря уже о главной.

– А она хотела играть главную роль, – пояснила Наташа. – Только главную – больше никакую. В сущности, в этом спектакле у нас три актрисы на одну главную роль. Это Ирина так придумала, чтобы не было одной примадонны, чтобы девчонки меньше завидовали друг другу. То есть это мое мнение. А вообще-то, так просто легче учить текст. Сама-то роль большая… Одна актриса у нас играет аристократку – в самом первом действии. Другая – гейшу. А третья – призрак аристократки. Оля так хотела играть призрак! Такая трогательная роль – в конце зрители чуть не плачут, честное слово… Но ей предложили участвовать в массовке, и тогда она сказала, что вообще играть не будет. И не стала.

– Когда она отказалась? – напряженно спросила Милена.

– Где-то в начале апреля. Тогда как раз распределяли роли.

– А на репетиции она ходила?

Наташа призадумалась и в конце концов сообщила, что за прошедшие два месяца Оля появлялась здесь несколько раз. Садилась на задних рядах. Молча смотрела на то, как остальные репетируют. Никогда ни с кем не заговаривала по своей инициативе, и ее тоже никто не трогал. Постепенно она стала совсем чужой, некоторые даже забыли, что она в театре со дня его основания. Даже самой Наташе редко приходилось с ней общаться – ведь Оля, как правило, очень быстро уходила.

– Здесь все считали ее надменной, а может, так и было. – Наташа пожала плечами. – Мне тоже показалось, что она уж очень много о себе воображает.

– Все или ничего? – уточнил Михаил.

Девушка кивнула. Также она сообщила, что давно не видела Ольгу. Во всяком случае, ни на прогоне, ни на премьере ее точно не было. Она с возмущением опровергла, что Ольга у нее ночевала.