Сидни Шелдон. Узы памяти

«Говорят же, что высокая должность старит. Может, процесс уже начался».

– У меня была трудная ночь.

– Мне жаль это слышать.

– Кто-то приехал в мой дом. Мужчина. Он хотел поговорить со мной. Но к тому времени как я подошла к привратницкой, он исчез.

Сэр Эдвард нахмурился:

– И вы не знаете, кто это?

– Точно не знаю, но подозрения у меня есть.

Алексия коротко рассказала о деле Санджая Патела и угрозах, которые получала потом.

– У нас есть его изображение на пленке, хотя качество ужасное. – Она вынула из портфеля серебристый диск и протянула ему.

– Превосходно. Я немедленно перешлю это в службу охраны. Так или иначе, нужно позаботиться о вашей безопасности. Встреча с главой охраны назначена на пятницу в три. Может это подождать до пятницы?

– Конечно, – кивнула Алексия. – Так или иначе, все это пустяки. Я не волнуюсь. А теперь за работу.

В голове звучали чьи-то голоса. Голоса, которые он узнавал. Голоса из прошлого. Его лучший друг. Его жена. Бывшая жена. Его дочь. Голос дочери всегда успокаивал, вызывал улыбку. Но очень ненадолго. Потому что был еще тот голос.

Иногда он думал, что это голос Господа, полный праведного негодования. Но чаще всего он походил на голос дьявола: искаженный, зловещий, нечеловеческий. И он точно знал, что это голос страха. Голос, твердивший ему ужасные вещи, требовавший от него ужасных поступков. Голос, который нужно удовлетворить. Которому нужно подчиняться. Но как он мог подчиниться, если ему даже не дают ее увидеть? Алексия де Вир была неприкосновенна.

– Вы что-то сказали, дорогой? – Миссис Мэрджори Дэвис с подозрением оглядела своего жильца.

В течение двадцати лет управления гостиницей в Котсуолде миссис Дэвис видела всяких психов. Была такая пара из штата Калифорния, которая каждое утро приносила к завтраку кристаллы и располагала вокруг тарелок с бобами и сосисками как источник «позитивной энергии». Были французские геи, которые отказались оплатить счет, потому что нашли в ванне паука. Не говоря уж о возрожденных христианах из Канады, заказавших по четыре чая с булочками, сливками и вареньем и все это благополучно съевших. Но этот парень был не просто чудаком. Он был более чем странным, разговаривал с собой и расхаживал по дому в любое время суток, бормоча религиозную чепуху. Утром он спустился к завтраку в грязной майке и небритый. Миссис Дэвис запоздало спохватилась, что он может быть опасен.

– Простите, – выдавил он, – я не сознавал, что говорю вслух.

«Определенно с приветом», – подумала миссис Дэвис и подняла чайник как оружие.

– Еще «Эрл Грей»?

– Нет, спасибо. Только счет, пожалуйста. Я после завтрака уезжаю.

«Скатертью дорога».

Миссис Дэвис заметила расписание поездов «Дидкот – Лондон», заткнутое за стоечку с тостами, и понадеялась, что больше постояльца не увидит.

– Мне очень жаль, – сказала она на автопилоте. – Вам понравился Оксфордшир?

Мужчина нахмурился, словно не понял вопроса.

– Мне нужно увидеть Алексию де Вир.

– Прошу прощения?

– Я сказал, что нужно увидеть министра внутренних дел.

Он вдруг ударил кулаком по столу.

– Она ждет меня. Мы старые друзья.

Мэрджори попятилась от стола. Мужчина снова принялся за еду, а она бросилась к стойке портье и быстро напечатала счет. Как только он закончил завтрак, она вернулась к столу.

– Думаю, вам лучше уйти. Мы принимаем карточки «Виза» или «Мастеркард».

Она была изумлена твердостью собственного голоса, но не собиралась провести ни минуты больше в обществе сумасшедшего. И уж конечно, не в своем доме.

Мужчина, казалось, утихомирился. Подписал чек, взял чемодан и молча направился к двери.

После его ухода миссис Дэвис взглянула на подпись на чеке, гадая, услышит ли это имя еще раз в связи с преступлением или заговором против правительства.

«Мистер Уильям Хэмлин».

Хэмлин.

Нужно запомнить.

Глава 11

Тюремная жизнь вполне подошла Билли Хэмлину.

Конечно, странно слышать такое, но это правда. Размеренность, рутина, дружба с другими заключенными – все вполне соответствовало покладистой, дружелюбной натуре Билли, как только он привык к тюремному распорядку.

Самым тяжелым был первый год. Его перевели в тюрьму, находившуюся поближе к дому отца. И Билли был безутешен, когда Джефф Хэмлин внезапно умер от сердечного приступа всего через три месяца после суда. Билли пытался уговорить себя, что не виноват в смерти отца, что тот скончался не от жестокого удара судьбы – ареста сына, но в глубине души знал правду Совесть грызла его, как собака – кость.

Лесли Луз иногда слал записки насчет подачи апелляции. Но проходили дни, недели, месяцы и годы, а о помиловании ничего не было слышно. Билли смирился с тем, что отсидит полный срок.

Двадцать лет… даже подумать страшно. Даже пятнадцать за хорошее поведение были горькой пилюлей. Билли решил сосредоточиться на единственном позитиве, оставшемся в его жизни. Тони Гилетти.

«Когда я выйду, Тони будет меня ждать».

Сладкая, почти наркотическая фантазия. И Билли Хэмлин льнул к ней, как к спасательному кругу.

– Когда я выйду отсюда, – твердил себе Билли каждую ночь, лежа на холодной одинокой койке, – не выпущу Тони из постели. Нужно же наверстать потерянное время.

Он засыпал, мечтая о мягком, прекрасном теле Тони, и просыпался с запахом ее кожи в ноздрях, ощущая нежную ласку шелковистых белокурых волос на груди. По мере того как шли годы, а о Тони ничего не было слышно – ни писем, ни посещений, ни звонков, – он придумывал сцены, объясняющие ее отсутствие.

Отец не пускает ее к нему.

Она путешествует в дальних странах, возможно, совершает поход по Андам, пытаясь выкинуть его из головы, пока они снова смогут быть вместе.

Она работает и копит деньги на дом, который они купят вместе, когда Билли выйдет.

Фантазии становились все более неправдоподобными, и это понимал даже сам Билли. Он прекратил говорить о Тони с другими заключенными и словно убрал ее далеко, в самую глубину души, с тем, чтобы радостно доставать снова и снова, как только гаснут огни и он остается один.

Питаясь этими романтическими иллюзиями, Билли упорно старался извлечь все выгоды из тюремной жизни: записался в классы науки и механики, много работал на тюремной ферме, что очень ему нравилось. Обычно убийцы детей находились на самой нижней ступени тюремной иерархии. Их подвергали остракизму и всячески издевались. Но было что-то в добром, неизменно жизнерадостном характере Билли, смягчавшее даже самых закоренелых преступников. Кроме того, никто не верил, что он убил Николаса. Все знали, что суд был чистым фарсом.

В тот день, спустя пятнадцать лет, когда Билли вышел из тюрьмы штата Нью-Джерси, никто не ждал его у ворот. Отец умер, близких родственников у него не было. Конечно, имелись знакомые. Но он с болью осознал, что все настоящие друзья остались по другую сторону огромных, запертых стальных ворот. Билли Хэмлин не был готов встретиться с окружающим миром в одиночку.

Поэтому и сделал единственное, что мог.

Отправился на поиски Тони Гилетти.

И прежде всего поехал в особняк ее родителей в Нью-Джерси. Он никогда не был здесь раньше, но запомнил адрес и видел снимки в глянцевом журнале «Дрим хоум».

Горничная, открывшая дверь, была очень добра. Ее брат Тайрон провел в тюрьме восемь лет за мелкое воровство, и она знала, что может сделать с человеком долгий срок за решеткой. Но она сказала Билли, что он приехал зря.

– Старик Гилетти продал дом восемь лет назад. С тех пор здесь живут Бартеры. Мои хозяева.

Билли с трудом скрыл разочарование.

– Не знаете, куда переехали Гилетти?

– Нет. Думаю, вернулись в Нью-Йорк. Но старик потерял кучу денег, когда разорился. Пришлось платить партнерам и банку. Поэтому он продал дом. Они попали в настоящую беду.

Билли помнил Уолтера Гилетти как чванливого, наглого типа, вечного хозяина положения, который так пренебрежительно отнесся к его отцу на суде.

Проведя небольшое расследование и позвонив кое-кому из бывших работников Уолтера, Билли нашел новый дом Гилетти, чистую, но скромную квартирку в недорогом квартале Бруклина. Добравшись туда, он решил, что снова потратил время зря. Его встретила древняя морщинистая карга в грязном велюровом домашнем костюме.

– Какого черта вам здесь надо?

Злобные глазки прищурились.

– Билли Хэмлин! – выдохнула она. – Тебя уже выпустили!

Только тогда он узнал мать Тони.

– Сандра?

– Для тебя миссис Гилетти, мальчишка!

Иисусе! Она состарилась на тридцать лет! Больше!

– Я… я искал Тони, – заикаясь, выдавил он. По какой-то причине старуха сильно действовала ему на нервы.

– Ты и весь мир, – мерзко закудахтала Сандра Гилетти. В ее груди свистело и потрескивало: верные признаки эмфиземы. Он вспомнил старую поговорку: хочешь знать, в кого превратится с годами девушка, – взгляни на ее мать.

– Тони ушла, малыш. И никогда не вернется.

На какое-то страшное мгновение Билли подумал, что Тони мертва. Но Сандра объяснила, что дочь сбежала сразу после суда, холодно уведомив родителей, что больше не желает иметь с ними ничего общего и начинает новую жизнь.

– Вот так и сказала, – прокашляла старуха. – После двадцати лет любви и привязанности встала и ушла, и больше мы о ней не слышали.

Билли вспомнил единственное волшебное лето с Тони и длинные разговоры о родителях. «Любовь и привязанность» не те слова, которые можно соотнести с Гилетти. Тогда он жалел Тони и был благодарен своему отцу за неизменно теплое отношение.

– Конечно, Уолтер потерял все, – продолжала миссис Гилетти. – Ты, возможно, уже знаешь. Умер от удара всего через несколько месяцев после переезда. Оставил меня без единого пенни, скупой сукин сын!

Билли глянул поверх ее плеча. Квартира чистая, уютная. Конечно, не «Ритц-Карлтон», но он убил бы ради того, чтобы получить такой дом, куда можно было бы прийти и остаться.

– Похоже, у вас все неплохо, миссис Гилетти.

Та презрительно скривила губы.

– У тебя низкие стандарты. Возможно, потому и влюбился в Тони. Она даже на похороны не приехала. Даже цветы не прислала. Бессердечная сука!

Билли покинул квартиру в крайне угнетенном состоянии. В тюрьме у него по крайней мере была мечта, помогавшая выжить. Но теперь все рухнуло. Все уничтожено. Как его жизнь…

И не только его. Гилетти тоже все потеряли. Можно подумать, все, кто имеет отношение к тому далекому ужасному лету в Кеннебанкпорте, прокляты! Пусть Билли единственный, кого засадили в тюрьму, остальные тоже наказаны. Каждый пострадал по-своему.

Билли старался не думать о семье Хэндемейер и их нескончаемой скорби. Неужели и они истерзаны и измучены? Что случилось с ними после суда? Удовлетворен ли сенатор свершившейся местью?

Билли почему-то сомневался в этом.

Следующие несколько месяцев он неустанно искал Тони, но это было все равно что пытаться ловить призрак сачком для бабочек. Он даже потратил тысячу долларов из маленького наследства, оставленного отцом, на частного детектива. Бесполезно. Ядовитая старая змея, мать Тони, была права.

Только спустя несколько месяцев Билли Хэмлин распознал природу нараставшего в нем чувства. Облегчение. Он отпустил мечту, отстегнул парашют и, к своему изумлению, обнаружил, что не упал в пропасть отчаяния, не погиб и даже не ощущал себя приговоренным во второй раз. Нет, с его плеч свалилось огромное бремя.

Выйдя из тюрьмы, Билли не стал свободным человеком. Свободу дал отказ от Тони Гилетти. Наконец он может строить собственную жизнь.

В тюрьме он получил специальность механика и потратил остаток наследства на покупку доли в загибающейся автомастерской в Куинсе. Его партнером стал старый школьный приятель Майло Бейтс. Майло следил за процессом Билли по телевизору и очень расстраивался из-за того, что случилось с другом. Он по-прежнему жил в том квартале, где и когда-то Хэмлины, и женился на милой местной девушке Бетси. У них уже было трое детей. Семья Бейтс взяла Билли под свое крыло, и именно их дружба помогла ему найти себя в новой жизни.

Бетси Бейтс и познакомила Билли с Салли Даффилд, женщиной, которая потом стала его женой. Билли и Салли поладили с первой встречи. Она, рыженькая девушка с невероятными льдисто-голубыми глазами и кожей, как у старой фарфоровой куклы, показалась ему необычайно красивой. У Салли была тонкая талия, большие груди и раскатистый заразительный смех, наполнявший комнату весельем. Добрая, обладавшая прирожденным материнским инстинктом, она к тому же имела постоянную работу секретаря в юридической фирме. Билли не был влюблен, но она очень ему нравилась, и он хотел детей. Как и она. Так что вроде бы не было причин ждать.

Первые пять лет брака были счастливыми. И Билли, и Салли были заняты. Билли пропадал в мастерской, а Салли нянчила их маленькую дочь. Дженнифер Дженни Хэмлин была зеницей ока обоих родителей: кругленькая, пухлая, как пончик, постоянно покрытая тальком с цветочным запахом и забавно агукающая всякому, у кого находилось время ей улыбнуться. Единственной болью Билли был отец. Как жаль, что Джефф не дожил до рождения внучки. Не увидел, как счастлив и доволен сын. По мере того как росла Дженни, крепкая, хорошенькая, забавная, острая на язык, – росла и любовь родителей.

И все же их любовь друг к другу, бывшая с самого начала не более чем дружбой, стала меркнуть. Когда Салли вернулась на работу и влюбилась в коллегу, Билли расстроила не измена, а то обстоятельство, что ему было все равно. Абсолютно. Когда тебе безразлично, что другой мужчина спит с твоей женой, что-то определенно неладно. И поэтому Хэмлины развелись спокойно, дружелюбно и без всякой драмы.

Годы спустя, когда Билли спросил дочь о том, подействовал ли на нее разрыв, двенадцатилетняя Дженни глянула отцу в глаза и серьезно ответила:

– Па, я видела, как белок отделяли от желтка с большим проявлением эмоций.

Когда мать задала ей тот же вопрос. Дженни встала, театрально охнула и прижала ладонь к губам:

– Как! Хочешь сказать, что вы развелись?!

Дело в том, что Дженни Хэмлин была счастливым, умным, находчивым ребенком. Мать удачно выбрала второго мужа, а Билли, хотя и не женился, все же был совершенно доволен своим бизнесом, приятелем Майло и сезонным билетом на стадион «Янки».

Вот тут и появились голоса.

Все началось как небольшая депрессия. Клиентов в мастерской постепенно становилось меньше. Начались финансовые затруднения. Долги накапливались, а у Билли больше не было жалованья Салли, чтобы подстраховаться. Когда брак Майло и Бетси тоже развалился, Билли воспринял это как удар. Он не мог точно определить свое состояние, но чувствовал себя так, словно мир рушится на глазах. Он стал пить, сначала редко, потом все чаще. Где-то в процессе саморазрушения граница между реальностью и все более мрачнеющим воображением Билли стала таять, а потом и вообще исчезла.

Майло покинул город, сбежал, предоставив напарнику платить долги. Но Билли убедил себя, что его похитили и убили.

– Майло никогда бы не бросил меня, – твердил он полицейским. – Только не Майло. Он мой лучший друг. Они его украли. Увезли и убили.

Когда его спрашивали, кто это сделал, Билли отвечал одним словом «голос».

Злобный голос, очевидно, подсказал ему, что «они» похитили Майло Бейтса. Билли описывал живые, кошмарные фантазии, в которых Майло пытал и убивал кто-то неизвестный, и требовал полицейского расследования.

Крайне встревоженная происходящим, бывшая жена Билли позвонила социальным работникам. Врачи определили у него шизофрению и прописали лекарства. Когда он начинал их принимать, положение улучшалось. Когда бросал – ухудшалось очень сильно.

Он месяцами отсутствовал дома, исчезая неизвестно куда. Никому не говорил, где пропадал, а когда возвращался, отказывался это обсуждать. «Бэлос» говорил ему, куда ехать, и перепуганный Билли следовал его указаниям. Никто не знал, где он добывает деньги на таинственные поездки, а Билли явно темнил, давая уклончивые ответы и твердя, что деньги появились на его банковском счету неизвестно откуда. Салли и Дженни умоляли его лечиться. Но Билли отказался, убежденный, что, если не выполнить приказ «голоса», если позволить докторам заглушить его, случится нечто ужасное.

Иногда он зацикливался на определенных людях. Некоторые были местными, соседями, которым, как он считал, грозит опасность. Остальные были знаменитостями. Игроки в бейсбол, политики, актеры.

Совсем недавно и внезапно оказалось, что Билли одержим новым британским министром внутренних дел Алексией де Вир. Журнал «Таймс» поместил ее фотографию, и Билли буквально помешался на Алексии, проводя часы за компьютером, изучая биографии британских политиков.

– Я должен предупредить ее, – сказал Билли дочери.

«Неужели опять? – подумала Дженни. – Последнее время ему вроде бы стало гораздо лучше».

– Предупредить? О чем? – вздохнула она. – Ты не знаешь эту женщину.

– Это не важно.

– Но, па…

– Она в страшной опасности. Так сказал голос. Я должен предостеречь ее. Нужно ехать в Англию.

Никто, даже Дженни Хэмлин, не думал, что Билли действительно поедет.

Тедди де Вир с расстроенным видом вошел на кухню в Кингсмире.

– Что случилось, па? – спросила Рокси. – Как любит говорить бабушка, выглядишь так, будто потерял шиллинг и нашел шестипенсовик.

Тедди даже не улыбнулся.

– Ты видела Дэнни?

Дэнни был старым семейным псом, жесткошерстной таксой с интеллектом не выше, чем у капусты, но де Виры были очень к нему привязаны. Особенно Тедди.

– Я позвал его утром на прогулку, а он не пришел. И нигде его нет.

– Возможно, спит в темном уголке, – отмахнулась Рокси, – или поковылял к коттеджу егеря за колбасками. Хочешь, я его поищу?

– Тебе не трудно? Глупо, я знаю, но почему-то волнуюсь за него.

Через полчаса встревожилась и Рокси. Они дважды обыскали весь дом и сад. Стало ясно, что собака пропала.

– Может, мама случайно выпустила его, когда утром уезжала в Лондон? – недоумевала Рокси. – Нужно позвонить ей и проверить.

– Уже сделано. Она сказала, что не заглядывала в корзинку, но не помнит, чтобы видела Дэнни, и он точно не выбегал за ворота.

– Ваша милость.

В дверях кухни появился Альфред Дженнингс. Тедди вот уже десять лет как отказался от титула, когда Алексия впервые избиралась в парламент, но Альфред был совершенно не способен обращаться к Тедди как-то иначе.

– Вы нашли его?

Круглая физиономия Тедди осветилась надеждой.

Старый привратник опустил глаза.

– Да, ваша светлость. Боюсь, что нашли.

Алексия откинула простыни от Фретте на постели в лондонском доме и скользнула между ними. День выдался тяжелый. Со времени ее нового назначения все дни были тяжелыми, и мягкое прикосновение египетского хлопка к голым ногам казалось восхитительным. Алексия обычно надевала в постель шелковые пижамы от «Тёрнбулл энд Ассер», но в Лондон нахлынула трехдневная волна жары, а единственной роскоши, которой не было в Чейн-Уок, – это кондиционеров.

– Если я заплачу за эту чушь, мы разоримся, – твердил Тедди. – Будет жарко, откроем окна.

«Иногда он может быть таким англичанином», – с любовью подумала Алексия.

Тедди уже звонил из Кингсмира. Сэр Эдвард Мэннинг трижды передавал ей, что звонит муж, но у Алексии буквально не было ни единой свободной минуты, чтобы ответить. Телефон зазвонил в тот момент, когда она потянулась к трубке.

– Дорогой, прости, ты не поверишь, что сегодня творилось. Две выборные комиссии, первая встреча с кабинетом министров… я…

– Алексия. Кое-что случилось.

Тон Тедди мгновенно отбил всякую охоту продолжать. В мозгу мгновенно заклубились всякие ужасы.

«Несчастный случай. Майкл. Рокси».

– Собаку отравили.

На секунду ее охватило облегчение.

«Это всего лишь Дэнни. Не дети».

Но тут до нее дошло то, что пытался сказать Тедди.

– Отравили? Намеренно?

– Не уверен. Но никто из садовников не признался в том, что рассыпал крысиный яд, а ветеринар утверждает, будто в желудке Дэнни его полно.

– Полно? Он мертв?

– Да, мертв. Именно это я пытаюсь тебе сказать. Весь проклятый день!

Алексия слышала, как дрожит голос Тедди. Он любил пса.

И вдруг ей стало страшно. Таинственный посетитель. Гибель Дэнни. Возможно, между этими двумя случаями нет связи. А если есть? Что за психопат способен убить милую маленькую собачку?

Алексия десять минут утешала мужа, прежде чем повесить трубку. Но телефон тут же снова зазвонил. Она схватила трубку, молясь, чтобы это не оказалась свекровь, часто звонившая по ночам. Вдовствующей леди де Вир было девяносто шесть, и она уже почти полностью оглохла – недостаток, который ни в коем случае не гасил ее любви к телефону как к средству связи. Особенно она обожала выкрикивать рецепты, предпочитая забывать о том, что невестка за шестьдесят лет жизни тоста не поджарила и вряд ли собирается сделать это в будущем, теперь, когда на ее плечи легла такая «легкая» задача, как управление страной. Обычно вызов начинался со слов: «Тедди обожает заливных угрей. У тебя есть под рукой ручка и бумага?»

Но это оказалась не мать Тедди. Судя по тихому щелчку, звонок был междугородним. Но на другом конце линии молчали.

– Алло!

Иногда на линии бывали задержки, особенно если звонок поступал из США.

– Люси, это ты?

Люси Мейер – ее соседка по Мартас-Вайнъярд. Больше ей никто не мог звонить домой в такой час. Скоро летний отпуск, и Люси звонила чаще, приятное напоминание о мирной жизни вне политики.

«Если бы только Люси перебралась в Англию, насколько легче была бы жизнь!»

– Это ты, Люси? Ничего не слышно. Перезвони.

Но это оказалась не Люси. В трубке рычал явно измененный механический голос.

– День грядет. День, когда гнев Господа обрушится на тебя.

– Кто это?

– Согрешила ты против Господа, и потому я сделаю тебя беспомощной. Как слепца, не способного найти дорогу.

– Я спросила: кто это?

– Кровь твоя прольется в пыль, и тело твое будет гнить на земле. Сука, убивающая невинных!

Все смолкло. Алексия, задыхаясь, положила трубку. Закрыла глаза и представила вид из окна офиса: серебристая Темза и ее предательские течения, змеями обвивающие здания, запирающие ее, как Рапунцель в башне.

«Кто-то в этом мире ненавидит меня».

Вода прибывала.

Глава 12

Алексия нетерпеливо постучала по столу серебряной авторучкой «Монблан». Комиссар Грант, старший офицер городской полиции, отвечающий за ее личную безопасность, опаздывал на встречу к трем часам. Если что-то Алексия и не могла терпеть, так это опоздания.

Ее первый политический босс, одиозный член парламента от партии либералов, по имени Клайв Лейнстер, был помешан на пунктуальности, и урок Алексия усвоила навсегда. Боже, какой все-таки болван этот Клайв! Работа секретаря изменила жизнь Алексии, но босс был ходячим кошмаром: лет сорока пяти, женатый и омерзительный развратник даже по вестминстерским стандартам, внешне – лысый коротышка с кривыми ногами, почти несуществующим подбородком и зловонным дыханием. Для Алексии Паркер (такую фамилию она носила тогда) было почти чудом то, что Клайв Лейнстер нашел единственную женщину, согласившуюся с ним спать.

– Власть – невероятный афродизиак, Алексия, – хрипло выдыхал Клайв ей на ухо после одного из долгих, сдобренных выпивкой ленчей. Через месяц ей с болезненной ясностью увиделось, какой именно работы ждет от нее Клайв. Вовсе не той, которую была готова предложить Алексия.

– Знаешь, ты никогда не продвинешься в Вештминстере, если не готова играть по правилам, – прошипел Клайв, когда Алексия забирала свои вещи.

– По крайней мере я умею выговорить «Вестминстер», – отрезала Алексия. – И я готова играть по правилам, просто не с вами.

Прошествовав к выходу с высоко поднятой головой, Алексия ушла. Она была убеждена, что немедленно найдет работу. Однако следующие шесть месяцев пришлось провести за стойкой бара в «Коуч энд хорсез» на Хаф-Мун-стрит.

– Ни один член парламента не дотронется до меня, – жаловалась она одному из постоянных посетителей, застенчивому молодому финансисту по имени Эдвард де Вир. – Можно подумать, у меня чума или что-то в этом роде. Эта сволочь Лейнстер, должно быть, отравил колодец.

– Я могу поспрашивать в «Карлтон-клаб», если хотите. Посмотрю, ходят ли какие-нибудь слухи.

– Вы член «Карлтон»?

Алексия впервые сообразила, что у де Вира могут быть влиятельные связи. И в политике тоже. «Карлтон-клаб» – это эксклюзивный клуб тори в районе Сент-Джеймс. Как все будущие политики-консерваторы, Алексия душу бы продала, чтобы получить в него доступ, но женщинам членство запрещалось. А даже если бы и разрешалось, имя неизвестной барменши, без семьи и связей, вероятно, не оказалось бы в самом верху списка для комиссии по приему новых членов.