Хлеб по водам

Не хозяин, а само совершенство, сокрушенно подумал Стрэнд. Если б гостем его был летчик-испытатель, Хейзен наверняка раскопал бы где-нибудь двух пилотов и на протяжении всего ленча они обсуждали бы детали авиакатастроф.

Они подошли к дому, и тут Стрэнд увидел высокого, очень худенького мальчика, стоявшего в дверях. В руках тот держал перчатку-ловушку.

– Ну вот, – заметил Хейзен, – мне предстоит второе сражение. Не возражаете побыть игроком внутреннего поля?

– Буду стараться изо всех сил, – ответил Стрэнд.

– Доброе утро, Ронни, – улыбнулся Хейзен. – Знакомься, это мистер Стрэнд. Он будет считать болы[15] и страйки[16].

– Доброе утро, сэр. – Ронни протянул Хейзену перчатку-ловушку.

Они пересекли асфальтовую дорожку и вышли на зеленую лужайку неподалеку от дома. Хейзен бросил полотенце на землю, как бы отмечая тем самым основную базу, а Ронни, худенькое личико которого сразу стало серьезным, отошел на положенное для питчера расстояние. Хейзен присел на корточки за полотенцем, Стрэнд, с трудом сдерживая улыбку, занял позицию за его спиной.

– Тебе дается пять бросков для разогрева, – сказал мальчику Хейзен, – а потом поработаешь бэттером. Сигналы обычные, Ронни. Один палец – сильный бросок, два – крученый, три – бросок за зону.

– Понял, сэр, – ответил Ронни и, картинно извернувшись всем телом, изготовился к броску.

Стрэнду был знаком этот стиль, даром что он смотрел игру «Янки» по телевизору. Мальчик откровенно копировал манеру Луиса Тианта, старого кубинского питчера, игру которого в бейсболе отличали самые зрелищные и эффектные движения и броски. И он снова едва сдержал улыбку.

Мяч медленно накатил на полотенце. Стрэнд догадался, что мальчик хотел посильнее закрутить мяч.

После пятого броска Стрэнд крикнул:

– Теперь бери биту и отбивайся!

– Аккурат сюда, малыш! – сказал Хейзен. – Старайся отбить подальше.

Ронни пригнулся, прищурившись, взглянул на цель, затем как-то очень по-тиантовски приподнял левую ногу и ударил.

– Бол один! – рявкнул Стрэнд, начавший заводиться от игры.

Хейзен сердито оглянулся через плечо.

– В чем дело? Ты что, ослеп? Почему не обрабатываешь углы?

– Играть, играть! – выкрикнул Стрэнд.

Хейзен весело подмигнул гостю и развернулся к пареньку.

После пятнадцати минут игры, за которую Стрэнд щедро насчитал десять страйк-аутов[17] против четырех пробежек, Хейзен поднялся, подошел к Ронни и пожал ему руку со словами:

– Отличная игра, Ронни. Лет через десять ты вполне сможешь претендовать на игру в большой лиге. – И он отдал перчатку-ловушку мальчику, который впервые за все это время улыбнулся. А затем они вместе со Стрэндом направились к дому.

– Вы очень добры к нему, – заметил Стрэнд.

– Он славный мальчик, – сказал Хейзен. – Конечно, никогда не станет великим игроком. Постоянно опаздывает где-то на полсекунды, да и броски неточные. Так что в большую лигу ему не попасть. И когда он осознает это, ему будет очень тяжело. Сам я тоже любил эту игру, но когда настал день и я осознал, что мне ни за что в жизни никогда не попасть по крученому мячу, то знаете, едва не разрыдался. И тут же переключился на хоккей. О, у меня были способности. – Адвокат криво усмехнулся. – И жесткость, и хитрость. Спасибо за помощь. Увидимся за ленчем. Хочу пойти принять душ. Вы, должно быть, не представляете, до чего трудно простоять на полусогнутых – вот так – на протяжении десяти минут. – И он направился к боковому крылу дома.

Стрэнд не пошел в спальню, где жена, должно быть, до сих пор наслаждалась утренним ничегонеделанием. Он не был еще готов к разговору с Лесли. Вместо этого он направился к бассейну. И увидел там Элеонор и Джимми. Они загорали.

Девушка в бикини растянулась на надувном матрасе животом вниз, а Джимми, присев рядом на корточки, усердно втирал ей в спину лосьон. Элеонор развязала бретельки бюстгальтера, чтобы на теле не осталось белых полосок, и были видны груди. Это показалось Стрэнду слишком эротичным. Ее тело с узенькой талией, приятно-округлым задом и шелковистой кожей напомнило ему о Лесли, и он даже почувствовал легкое возбуждение. Бросив на детей всего один взгляд, Стрэнд тут же отвернулся, уселся на скамейку и стал смотреть на море.

Элеонор и Джимми играли в слова: один называл букву, второй добавлял к ней следующую – да так, чтобы запутать противника, заставить его назвать совсем не то слово, что было изначально задумано.

– «И», – сказала Элеонор. – Привет, пап. Ну, как там наша мисс Уимблдон-1984?

– Заставила мальчишек попотеть, – ответил Стрэнд, которому очень хотелось, чтобы дочь надела лифчик как следует.

– «З»! – выкрикнул Джимми.

– Ну, это само собой напрашивается, Джим. – Она снова обернулась к отцу: – Знаешь, пап, мы должны поблагодарить нашу малышку, охранительницу старых парков и устрашительницу разбойников, за то, что благодаря ей пользуемся сейчас всем этим великолепием. «Г», Джимми. А я так до сих пор и не видела нашего щедрого и гостеприимного хозяина. Какие еще развлечения он для нас запланировал?

– Ленч, – сообщил Стрэнд.

– Прискорбно слышать, – сказала Элеонор. – Может, извинишься за меня, а, пап? Меня уже пригласили. Один парень, случайно встретились вчера в баре «Бобби». Собирается заехать за мной и отвезти куда-то на ленч. Пишет стихи. Печатается в тоненьких журнальчиках. Ну что ты так испугался, а, пап?.. – Девушка расхохоталась. – Стишки у него скверные, зато есть постоянная работа. «Н», Джимми.

– Случайно встретились, как же! – пробормотал Джимми. – Да он наверняка дожидался тебя там с прошлого вечера, весь слюной изошел!.. «А».

– Догадливый мальчик… – Стрэнд не понял, имела ли она в виду то, что Джимми угадал букву, или же его догадку, что вчерашняя встреча Элеонор с поэтом была запланирована. Она вздохнула. – И вообще ты умница. Так и быть, называй слово.

– «Изгнание»! – торжествующе выкрикнул Джимми.

– Твоя взяла, – заключила Элеонор. – Мастак по части словесных игр, всегда меня побеждает, – пожаловалась она отцу. – А ведь это я считаюсь в семье самой умной.

– Да куда тебе до меня, – пробурчал Джимми, завинчивая крышечку флакона с лосьоном. – Ну что, сыграем еще разок?

– Нет, не сейчас, – томно ответила Элеонор. – Я от солнца тупею. Собираюсь немного прожариться, прежде чем мой кавалер явится за мной.

– А я хочу поплавать в бассейне. – Джимми встал.

Он был высокий и худенький, фигурой пошел в отца. Все ребра можно пересчитать. Из-под темных густых бровей торчит длинный нос. Стрэнд без всякого удовольствия мысленно сравнил сына с теми молодыми людьми, которых только что видел на корте. Те были стройные, но мускулистые, Джимми же можно было назвать не иначе как костлявым. Он мало походил на человека, которому удалось бы продержаться хотя бы один сет. Что касалось физических упражнений, то Джимми придерживался собственной философии: считал, что они только вгоняют в пот и сокращают продолжительность жизни. А когда Кэролайн пыталась дразнить его, он в ответ цитировал Киплинга: «В тройках фланелевых три идиота метят в воротца, играют в крикет, только мешают друг другу, толпятся, в цель норовят попасть…» Хотя бы здесь со стороны Хейзена не грозит опасность, подумал Стрэнд. Вряд ли адвокат сочтет Джимми годным для поступления в колледж на основе выдающихся спортивных достижений.

Джимми с громким плеском нырнул в бассейн и радостно зашлепал по воде руками. Стрэнд никак не мог понять, каким стилем он плывет.

– А кто этот кавалер, который собрался угостить тебя ленчем? – спросил он Элеонор.

– Ты его все равно не знаешь, – ответила та.

– Тот самый, о ком ты рассказывала? С греческого острова?

Секунду Элеонор колебалась.

– Ну да, – нехотя призналась она наконец. – Он подумал, будет лучше познакомиться с моей семьей на нейтральной территории. Но если ты не хочешь его видеть – не надо.

– Нет, отчего же! Конечно, хочу! – ответил Стрэнд.

– Он вполне презентабелен, если это тебя волнует, – заметила Элеонор.

– Как раз это меня мало волнует.

– Старый добрый па!

– И ты считаешь, это удобно – вот так сорваться, ничего не сказав мистеру Хейзену? Ведь ты сама говорила, что еще не виделась с ним, и всю ночь вы с Джимми шлялись бог знает где…

– Но я же не виновата, что его не было за обедом вчера вечером! – вызывающе заметила Элеонор. – Кроме того, у него и без меня хватает хлопот. Он отдает долг гостеприимства тебе, Кэролайн и маме. Полагаю, с него вполне достаточно.

Долг, подумал Стрэнд. Звучит не слишком впечатляюще.

– Но к обеду-то вернешься?

– А ты этого хочешь?

– Хочу.

Элеонор вздохнула:

– Значит, вернусь.

– Элеонор, – начал Стрэнд, всей душой желая, чтобы дочь наконец поднялась и завязала лямки своего купальника. – Хочу задать тебе один вопрос.

– Да, папа? – Голос ее звучал устало.

– Это касается Кэролайн. Как ты считаешь, она достаточно взрослая, чтобы поехать учиться в колледж далеко от дома?

– Но я-то в ее возрасте уехала, – ответила Элеонор. – А вообще мне казалось, она собирается поступать в городской. Он ведь недалеко. В центре.

– Ну а допустим, мы передумали?

– В таком случае неужели вы с мамой собираетесь таскаться за ней по пятам по всей Америке, чтобы девочка получила образование? Думаешь искать другую работу? Не думаю, что в твоем возрасте…

– Ну а если мы решили, что как-нибудь справимся?

– Как?

– Ну, как-нибудь.

Элеонор наконец завязала бретельки и села.

– Если честно, – сказала она, – лично мне кажется, что ей было бы лучше дома. И потом, ей сейчас все-таки меньше, чем было мне тогда. Кроме того, есть еще одно обстоятельство. Ты заметил, что к ней никогда не заходят мальчики, даже по телефону не звонят?

– Да, ты права, – согласился Стрэнд.

– Когда я была в ее возрасте, телефон прямо разрывался от звонков днем и ночью.

– Это уж точно.

– Она считает себя уродиной, – пояснила Элеонор. – Думает, что одним своим видом отпугивает мальчишек. Вот почему она так прикипела к теннису. Ей нравится одерживать над ними верх, хотя бы на корте. Я же всегда предпочитала производить впечатление на мужчин своим умом. – Девушка хихикнула. – По крайней мере более достойный способ. Надежный и постоянный.

– Уродиной? – изумился Стрэнд. – Наша Кэролайн?

– Ох уж эти родители, – пробормотала Элеонор. – Послушай, пап, как считаешь, когда я стану матерью, то буду так же слепа?

– Но она никакая не уродина! Мистер Хейзен – так тот просто из кожи лез, подбирая слова, чтобы выразить, насколько она прекрасна, восхитительна и тому подобное!

– О, это чисто возрастное, – заметила Элеонор. – Все эти слова – они не стоят и одного щипка какого-нибудь восемнадцатилетнего сопляка в кинотеатре, где-нибудь в заднем ряду.

– Да Бог с ним, с этим Хейзеном. А если я сам скажу, что считаю ее… ну, пусть не красавицей, но очень хорошенькой девушкой?..

– Тоже старческое, только с примесью отцовского тщеславия, – отрезала Элеонор. – Ты спросил, что я думаю о своей сестре. Так вот, ты хочешь, чтобы я действительно сказала то, что думаю, или просто подыграла тебе?

– Провокационный вопрос, – возразил Стрэнд.

– Провокационный или нет, но чего ты хочешь?

– Ответ существует всего один, – с достоинством заметил Стрэнд.

– Она считает себя уродкой из-за носа. Все очень просто. Ребятишки смеялись над ней еще с первого класса. Носом она пошла в тебя. Но ты мужчина, и тебе даже идет. Ты с этим носом выглядишь шикарно. И Джимми, когда подрастет, тоже будет выглядеть о’кей со своим носярой. Но она девочка, и, будь у нее такой же аккуратный носик, как у мамы или, давай смотреть правде в глаза, как у меня, проблемы не существовало бы. Это семейная, наследственная черта всех Стрэндов. Пойми меня правильно, папа, – более мягко добавила Элеонор, глядя в его огорченное лицо, – я вовсе не хочу сказать, что она себя недооценивает или чем-то плоха. Нет, Кэролайн – просто чудесная, но от фактов никуда не деться. Если девочка чувствует себя некрасивой, то стоит отпустить ее одну куда-то далеко, туда, где у нее не будет любви и поддержки со стороны добрых, милых папы и мамы, своей комнатки, куда можно прибежать, своей кроватки с подушкой, в которую можно выплакаться, то она… черт побери, вполне может угодить в объятия первого встречного мальчишки или мужчины, который назовет ее хорошенькой. Причем не важно, какие у него при этом будут мотивы, хорошо или плохо это для нее закончится. Ты спрашивал у меня совета? Так вот: держите ее дома, пока не подрастет.

Джимми вылез из бассейна, отряхиваясь, точно собачонка.

– Только не задавай этого вопроса братцу, – предупредила Элеонор. – А то еще не такого наслушаешься.

– Настанет день, Элеонор, – сказал Стрэнд, – и я приду за советом к тебе и спрошу, что мне делать со своей жизнью.

– Оставайся таким, как есть. – Она встала и поцеловала его в щеку. – Ни малейшей перемены в тебе я просто не вынесу.

Стрэнд сидел на террасе один. Элеонор ушла переодеваться к ленчу, Джимми отправился побродить по пляжу. Стрэнд был рад, что Лесли еще не выходила из комнаты. Жена безошибочно улавливала оттенки в его настроении и теперь сразу же почувствовала бы, что он обеспокоен. Начала бы задавать вопросы и испортила бы себе тем самым ленивое, беззаботное утро.

Он как раз раздумывал над тем, не стоит ли ему пойти и надеть плавки, чтобы искупаться в бассейне. Надо пользоваться моментом. Пока там никого нет, и никто не увидит его тощих ног, не заметит, как он напоминает худобой подростка Джимми. Он уже хотел было встать, как вдруг появился мистер Кетли.

– Мистер Стрэнд, – сообщил он, – там пришел один джентльмен. Спрашивает мисс Элеонор.

– Будьте добры, проводите его сюда, – попросил Стрэнд.

Молодой человек вошел на террасу, и Стрэнд поднялся ему навстречу.

– Я отец Элеонор, – представился он. Они обменялись рукопожатием. – Она будет через минуту. Переодевается.

Молодой человек кивнул.

– А я Джузеппе Джанелли. На редкость музыкально, правда? – И молодой человек расхохотался. На вид ему было лет двадцать восемь – двадцать девять. Низкий приятный голос, а еще этот парень был поразительно хорош собой. Огромные зеленые глаза с золотистыми искорками, смуглое лицо и густые черные кудри. Ростом он был почти со Стрэнда, одет в белые слаксы, сандалии и синюю спортивную майку, открывавшую мускулистые загорелые руки и плотно облегавшую широкие плечи. Стрэнд от души порадовался тому, что гость не застиг его в плавках.

– А славно они тут устроились, ничего не скажешь, – заметил Джанелли, озираясь по сторонам. – У этого Хейзена были дальновидные предки.

– Знаете, вчера мой сын, впервые увидев все это, воскликнул: «Ничего себе образчик архитектуры!»

Джанелли рассмеялся. И смех у него тоже был приятный, какой-то воркующий, тихий, и прекрасно сочетался с низким выразительным голосом.

– Старина Джимми, – заметил он. – Уж он вчера оттянулся на славу.

– Что он натворил? – встревожился Стрэнд. – Напился, да?

– О нет, нет, ничего подобного, – улыбнулся Джанелли. И лицо его, такое мужественное, почти скульптурное, с правильными строгими чертами, внезапно смягчилось и стало удивительно веселым, даже лукавым и милым. – Нет, если б он напился, я бы вам рассказывать не стал. Джимми выпил лишь кружку или две пива. Зато устроил нам концерт.

– И на чем же он играл? – удивился Стрэнд. Ему удалось убедить Джимми не брать с собой на уик-энд электрогитару, мотивируя это тем, что и у миллионеров есть свои пределы гостеприимства.

– Там у одной девушки оказалась гитара, – ответил Джанелли. – И она спела какую-то песенку. Ну, знаете, такую печальную, на тему того, почему это она еще жива, когда мир вокруг такой подлый и жестокий, настоящие джунгли, все в этом духе. Ну а когда закончила, Элеонор спросила, не может ли она одолжить гитару Джимми. И Джимми нам сыграл, да еще под аккомпанемент пианиста. Он прекрасный музыкант, смею вас заверить.

– Не знаю, – ответил Стрэнд, – тут я не судья. Я не настолько хорошо разбираюсь в современной музыке, чтобы оценить его игру.

– Жаль, что вас не было с нами вчера, – заметил Джанелли. – Он играл целый час, если не больше. Разве Элеонор вам не говорила?

– Мы обсуждали с ней совсем другие вещи, – ответил Стрэнд и тут же спохватился: не покажется ли другу дочери столь лаконичный ответ обидным. – Сам Джимми все время твердит, что занят поисками некоего нового звука. И я взял с него обещание, что, когда найдет, обязательно поделится со мной своим открытием.

– Не знаю, что именно он там нашел вчера, – заметил Джанелли, – но нашел определенно.

– Как-нибудь в следующий раз, – сказал Стрэнд, – когда увижу, что дети собираются прогулять всю ночь, обязательно напрошусь с ними.

– И все испортите, – дружелюбно заметил Джанелли. – Не возражаете, если я присяду?

– О, простите! – спохватился Стрэнд. – Пожалуйста, прошу вас.

Оба они сели.

– Элеонор сказала, что будет готова через минуту, – заметил Стрэнд. – Но сами знаете, каковы женщины. Минута переодевания может затянуться у них на целый час.

– Вообще Элеонор довольно пунктуальна, – возразил Джанелли. – Почти никогда не опаздывает. Ну, максимум минут на пять. В этом плане у меня нет к ней претензий.

Говорит так, точно она его собственность, подумал Стрэнд. Но всеми силами постарался не показать внезапно возникшей неприязни. Если Элеонор действительно так считается с Джузеппе Джанелли, то, видимо, отношения у них серьезные. В их семье старшая дочь всегда славилась отсутствием пунктуальности. «Подожди, дружок, – с некоторым злорадством подумал Стрэнд, – тебя ждет еще немало неприятных сюрпризов. В будущем. Если оно, конечно, наступит, это будущее».

– Элеонор рассказывала вам обо мне? – Джанелли обратил взгляд своих темно-зеленых глаз на собеседника. Взгляд открытый и доверительный – в самый раз для мужского разговора. Да он парень не промах, подумал Стрэнд. – Я имею в виду – что-нибудь, достойное вашего интереса?

– Говорила, что вы пишете стихи, – отозвался Стрэнд. – Ну и еще сказала, вы уж простите, что стихи у вас так себе. Зато у вас есть постоянная работа.

Джанелли рассмеялся. И Стрэнд с трудом удержался и не растаял, заслышав этот приветливый, мягкий смех.

– А она – это нечто, верно?

– Нечто, – согласился Стрэнд. – Правда, она не читала мне ваших стихов наизусть.

– Так вам просто повезло, мистер Стрэнд! – воскликнул Джанелли.

– Как не говорила, впрочем, какой конкретно работой вы занимаетесь… – «О Господи, – подумал Стрэнд, – я веду себя как какой-нибудь старомодный папаша, допытывающийся, какими качествами обладает соискатель руки его дочери». – У Элеонор, знаете ли, полно самых разных знакомых молодых людей, и занятия у всех такие странные…

– Мое странным не назовешь, – вздохнул Джанелли. – А хотелось бы заняться чем-нибудь эдаким… Нет, я работаю на своего отца. Он строитель-подрядчик. Так что занимаюсь цементом, кирпичом, проблемами найма, грузовиками. Но надеюсь, это лишь временное отступление. Отец тоже не слишком высоко оценивает мои поэтические достижения. Считает, что я попал под влияние коммунистов и гомосексуалистов, еще когда учился в Вартоновской школе экономики. – Парень рассмеялся и взмахнул рукой, словно показывая, что не слишком прислушивается к мнению отца.

Вот оно, среднее поколение, подумал Стрэнд. Отцы в рубашках с короткими рукавами, сынки в слаксах, ошиваются по Хэмптонам. Джанелли… Строитель-подрядчик. Читает газеты, ходит в кино. Наверняка смотрел «Крестного отца»… А если у этой семейки связи с мафией?.. «Коза ностра». Ведь в фильме сынок крестного отца тоже окончил колледж. Устыдившись собственных мыслей, Стрэнд сменил тему:

– Элеонор говорила, вы этим летом собираетесь провести отпуск на каком-то острове в Греции. – И он испытующе взглянул на Джанелли, ожидая, какая будет реакция. Реакции не последовало. Никакой.

– Да, на Спетсае, – небрежно заметил Джанелли. – У меня там друзья. А у них – домик прямо на берегу моря. Неподалеку от владений Онассиса. Вполне свободно могли бы напроситься в гости. Правда, сам старик уже помер. Просто пришла вдруг в голову такая идея однажды ночью, ну, как это всегда бывает…

Идея провести три недели на острове с девушкой, которая не является твоей женой, да еще в непосредственной близи от имения судостроительного магната, никогда бы не пришла в голову Стрэнду – ни днем, ни ночью. Но он не стал сообщать об этом Джанелли. Просто спросил:

– А кстати, где вы познакомились с Элеонор?

– Как-то вечером в салуне у Бобби, – непринужденно ответил тот. – Прошлым летом. Сидели рядом за стойкой бара и разговорились.

Просто разговорились, подумал Стрэнд. И тут же вспомнил, с каким трудом и осторожностью он добывал адрес и телефон Лесли, потом ждал целый год, не решаясь позвонить. А потом, впервые появившись у них в доме, чтобы пригласить Лесли на обед и в театр, потел и краснел под взглядами ее отца и матери. Просто разговорились – и сразу же тебе остров в Эгейском море. А что потом, что после этого?.. Ох уж эта нынешняя молодежь. Похоже, эти люди никогда не испытывают смущения. Хотя в целом ему это нравилось, он вовсе не был уверен, нравится ли это ему сейчас и здесь. Сидя на террасе, на солнышке, он ждал, что этот молодой человек увезет его дочь на ленч. А что потом?..

– Выяснилось, что у нас есть общие интересы, – добавил Джанелли.

– К примеру? – спросил Стрэнд.

– Нелюбовь к алкоголю, – усмехнулся Джанелли. – И, напротив, увлечение Уоллесом Стивенсом[18]. Нам обоим нравится и не нравится в Нью-Йорке одно и то же…

– Вы, должно быть, долго там просидели, раз успели побеседовать о столь многих вещах, – сухо заметил Стрэнд.

– Часов до трех ночи.

– Ну а помимо поэзии чем увлекаетесь?

– Вам действительно хочется знать? – серьезно спросил Джанелли.

– Конечно.

– Был редактором газеты в Брауне. Просто я там учился в колледже. И знаете, мне это очень понравилось. Наверное, нравилось видеть свое имя, напечатанное в газете. Тщеславие… Впрочем, конечно, не только это. Я надеялся, что отец поможет мне профинансировать издание газеты в каком-нибудь маленьком городке. Что я стану жить отдельно в каком-нибудь старинном доме, буду сам себе хозяин, объявлю крестовый поход против всяких мошенников. Что моя газета поможет упрятать за решетку разных негодяев, сделает профсоюзы честной организацией, будет способствовать избранию порядочных конгрессменов, восстановлению справедливости в отношениях между нанимателями и рабочими. И никаких там больше вьетнамов и уотергейтов!.. Ну, в общем, всего понемножку… Романтичные, идеалистические мечты богатенького американского мальчика. Сказывался возраст, конечно. Да и способности, честно говоря, были довольно скромные. Но все равно страшно хотелось!.. А отец сказал вот что: «Донкихотствуй на собственные деньги». На том интервью и кончилось.

С какой, однако, охотой они говорят о себе, эти современные молодые люди, подумал Стрэнд. И тем не менее монолог ему понравился.

– А вы рассказывали об этом Элеонор?

– Конечно.

– Ну и что она думает?

– Она против, – ответил Джанелли. – Выбирайся сам, беби! Эта девушка карабкается наверх по телам своих однокашников – выпускников Гарвардской бизнес-школы, и мысль о том, что можно подкрашивать глаза зелеными тенями или же редактировать какую-нибудь газетку в маленьком городке на задворках Америки, ей просто претит. Вы тоже считаете меня болваном, мистер Стрэнд?

– Вовсе нет. – Идея Джанелли казалась Стрэнду довольно привлекательной. Но следовало учитывать прискорбную статистику ежегодных банкротств, которым подвергался мелкий бизнес в Америке, а также поглощения мелких изданий более крупными. – С другой стороны, если бы ваша мечта осуществилась, для Греции вряд ли осталось бы время.

– На свете есть дела поинтереснее, чем отдых в Греции, – проговорил Джанелли. – Что ж, теперь вы знаете обо мне самое худшее. – Он усмехнулся. – Мне уйти прямо сейчас или дождаться, пока вы не скажете Элеонор, чтобы она вышвырнула меня из дома?

– Так и быть, оставайтесь, – ответил Стрэнд и поднялся. – Пойду посмотрю, что это она так долго.

Но не успел он войти в дом, как появилась Элеонор, свежая и бодрая, с надменно вздернутым носиком и ярким шарфом на голове.

– Привет, – сказала она. – А ты рано.

– Я всегда вовремя, – поднимаясь навстречу ей, парировал Джанелли. – Ладно, не важно. Пока ты там прихорашивалась, развлекал твоего отца рассказами о своих недостатках и достоинствах. Ну, ты готова?

– Естественно. Разве не видишь, как я выгляжу?

– Просто шикарно, – подтвердил Джанелли.

– Как и должно быть, – ответила девушка. – Ну ладно, пап, увидимся позже.

– Позже – это когда? – осведомился Стрэнд.

– Просто позже. – Она улыбнулась ему и взяла Джанелли под руку.