Беседы с Богом о здоровье, душе и будущем медицины

Поэтому не важно, врач вы или оператор заправки, входите вы в комнату к больному или несете шланг к машине – это в действительности не играет роли. Процесс одинаков, и эффект один и тот же – помощь и исцеление.

Элизабет Кюблер-Росс[4], с которой я имел огромное удовольствие некоторое время работать в качестве ассистента, часто это повторяла. Именно так она отвечала, когда ее спрашивали, как ей удается влиять на пациентов. Она просто входила в комнату, и всем сразу становилось лучше только лишь из-за одного ее появления.

Однажды в большой аудитории, полной студентов-медиков, она сказала следующее: «А, понимаю. Вы думаете, это потому, что я врач. Но хочу вам сказать, – продолжала она со своим швейцарским акцентом, – что женщина, входящая следом за мной, чтобы помыть туалет и протереть пол, оказывает на пациентов такое же воздействие. И я не могу сказать, скольким пациентам стало лучше благодаря даме, убиравшей санузел. Если вам кажется, что данный эффект создает мой род занятий, то вы не понимаете, что происходит».

Суть любой работы – в том, чтобы помогать людям.

Нет таких профессий, чтобы не помогали.

Все, что мы делаем, призвано кому-то помочь.

И насколько мы помогаем людям, выполняя свою работу, настолько получаем внутреннее, а также нередко и внешнее вознаграждение. Иными словами, люди дают нам нечто (деньги и прочее) за нашу помощь. Каждый на планете занят помогающей профессией, и каждый может чувствовать себя как входящий в комнату врач или священник. Каждый может ощутить это чувство реализованности и полного выражения самой чудесной части себя, будь то врач, священник или флорист в цветочном магазине, продавец в кондитерской лавке или в газетном киоске, или адвокат в юридической консультации, или мама с папой дома, предлагающие человечеству величайший из возможных даров – заботу о новом человеке и любовь к нему.

Не важно, чем вы занимаетесь. Важно только то, как вы помогаете и кто вы есть, когда помогаете.

Доктор КУПЕР: Обожаю, как вы превращаете «работу», которую я раньше сочла бы «обязанностью», «социальной ответственностью» или «не слишком веселым делом» в очень увлекательное и духовно полезное занятие.

Благодаря вам мне ужасно хочется подняться и начать служить подобным образом!

НИЛ: Это самое увлекательное занятие на свете.

Именно это заставляет меня выпрыгивать из кровати по утрам. Да, на 72-м году жизни я вскакиваю с постели с тем же энтузиазмом, с каким я проделывал это в 21, хотя тогда я воображал, что делаю это по иной причине.

Но теперь, в свои почти 72 года, я поднимаюсь в пять утра в нетерпении начать новый день, с новым шансом на самовыражение и демонстрацию самому себе высшего представления о том, кто я на самом деле. И делать я это буду так, чтобы любить себя, любить жизнь и любить все условия жизни, которые позволили мне это делать.

Если это не заставит человека влюбиться в Бога, то не заставит ничто.

Глава 2. репарирование истины: взгляд на человеческое тело

Доктор КУПЕР: Это было красиво.

НИЛ: Жизнь вообще красива. Вопрос лишь в том, чтобы увидеть ее такой.

Доктор КУПЕР: Да, это я понимаю. Правда, понимаю. И действительно хочу усвоить вашу оптимистичную точку зрения. Все кажется таким великолепным, таким чудесным, таким освобождающим.

И я согласна: смысл жизни в том, какой мы ее делаем. Мы наделены огромной привилегией выбирать в каждый золотой момент «сейчас», кем мы будем дальше, как мы «проявимся» в следующее мгновение.

Но у меня есть к вам еще несколько вопросов.

НИЛ: Да… Чем могу служить?

Доктор КУПЕР: Ну, все это очень мило – понимать принципиально, что мы духовные существа, явившиеся, чтобы выполнить цель души. И понимать, что всякую борьбу можно превратить в радость, если посмеем спросить себя и создать ответы на семь простых вопросов и четыре фундаментальных вопроса жизни.

И я действительно сознаю, что это возможно.

Ваши истории о жителях Уагадугу – живое доказательство того, что возможно жить подобным образом: в мире, гармонии, радости и единстве среди людей, – несмотря на общее состояние государства, жителей которого мы бы честно назвали «самым обделенным народом в мире».

Ведь это потрясающе! Они живут с одной лампочкой, которую приходится менять на немудреные электроприборы, да и теми можно пользоваться только днем, когда свет не нужен. Живут в глинобитных хижинах или бетонных коробках, даже не подозревая о таких вещах, как профессиональная карьера, финансовый успех или экзотический отдых – что так распространено у нас в Северной Америке. И все же, пожалуй, у этих людей больше любви и счастья в сердцах, чем можно купить за все богатство на планете!

Это так четко иллюстрирует, что здесь происходит «нечто большее» – еще одна причина быть на этой планете, – и именно ради продолжения этого «духовного путешествия» мы сюда и явились. Это духовное путешествие имеет куда больше отношения к тому, кто мы есть, нежели к тому, что мы делаем.

Но, Нил, вот я сижу, слушаю вас и все равно пребываю в некотором шоке: как это все может быть…

Потому что даже когда вы говорите мне, что это правда, что можно так жить – а вы объездили 26 стран и в некоторых из них своими глазами наблюдали подобный образ жизни, – я все равно не до конца понимаю, как применить эту мудрость к моей повседневной жизни в режиме с 9 до 17 в западном мире. Как вы сами говорили, это противоречит всему, чему нас учили и к чему готовили. Очень многие из нас не понимают, как «выжить» в рамках этого нового восприятия жизни. Даже я, практически «выращенная Нилом Доналдом Уолшем», временами противлюсь этому, борюсь с этим!

НИЛ: А почему вы с этим боретесь? Почему не радуетесь?

Доктор КУПЕР: Потому что временами возникает ощущение, что приходится выбирать. Выбирать между служением целям физической жизни – субъективным «нуждам семьи», работе, кошельку, вплоть до того, как оплатить следующий счет за аренду и добыть еду на стол, – и служением цели души. Я не до конца понимаю, как эти два начала могут сосуществовать, дополняя друг друга.

Поэтому, мне кажется, не помешает некоторое разъяснение. Я заметила, что люди (и я не исключение) часто воспринимают духовное и физическое так, будто это два отдельных аспекта жизни. Нам тяжело воспринимать их как связанные на самом фундаментальном уровне – хотя именно так, разумеется, и есть.

Но тем не менее жить таким образом трудно.

НИЛ: Думаю, здесь надо высказать очень важное соображение – касательно ситуации с совмещением физического и духовного, которое на самом деле лишь немногие переживают на своем опыте. В теории люди могут думать об этих аспектах как о чем-то едином, но в реалиях своего повседневного земного опыта воспринимают их совершенно иначе, считая, что физические проявления и переживания – это одно, а духовные проявления и переживания – другое.

И может быть, цель всего нашего разговора в том, чтобы внушить людям важность того, что не существует разделения между нашим физическим и духовным опытом. Именно смешение этих двух аспектов и есть цель жизни. Это причина нашего существования! И когда мы это поймем, изменится вся наша жизнь.

Доктор КУПЕР: Да! Это важный принцип, и мы его коснемся. Я сама наблюдала ровно то же самое, даже среди людей, считавших себя «очень духовными». Не раз на нескольких ваших семинарах мне доводилось видеть участников, которые считали духовность неотъемлемым компонентом своей жизни. Эти люди уезжали домой, возвращались к обычным делам и продолжали жить так, будто духовное – отдельно, физическое – отдельно.

Возможно, они просыпались по утрам и некоторое время медитировали, что вроде бы является духовным аспектом жизни, а затем отправлялись на работу, что вроде бы является физическим аспектом жизни.

Я наблюдала это у друзей, с которыми познакомилась на ваших семинарах, а также у своих клиентов, которые приходили ко мне на духовные тренинги как раз для того, чтобы я помогла им сделать духовность частью повседневной жизни. И я думаю, для большей части человечества понять, как миг за мигом жить не только физически, но и духовно, а еще получать непрерывный духовный опыт, – очень сложная задача. Трудно представить, как применить эти духовные понятия на земле, в повседневной жизни.

Мне бы хотелось поделиться здесь одной историей, Нил… по-моему, она послужит хорошим примером.

НИЛ: Давайте.

Доктор КУПЕР: Мне бы хотелось описать момент, когда я впервые осознала, что мы «больше, чем наши тела»… Потому что помню это, как сейчас.

Это произошло, когда на первом курсе мединститута я вошла в анатомическую лабораторию. Однако это была не аудитория, а та самая анатомичка, где мы своими руками препарировали человеческие трупы в течение двух лет.

Мы резали все – и сердца, и легкие, и мышцы, и нервы, даже мозг и позвоночный столб. Мы разбирались в глубочайших тонкостях биологии и неврологии о том, кто мы есть, и видели это собственными глазами. Этот опыт стал одним из самых глубоких впечатлений моей жизни. Разумеется, не так много людей сталкивается с подобными переживаниями в 20 лет.

Могу сказать, что прежде я была очень привязана к представлению о том, что мое физическое тело и есть моя суть. Однако время, проведенное в этой лаборатории, радикально изменило мое понимание.

Больше всего меня поразила полная безжизненность лежавших передо мной тел. Когда они лежали на лабораторных столах, а мы собирались сделать первый надрез скальпелем, я знала без тени сомнения, что это не человеческое существо. Это не личность!

И мне стало совершенно ясно, что просто физическое тело имеет очень мало общего с личностью, ходившей в нем по Земле.

Возможно, в теории люди это понимают, но убедиться в этом своими глазами было одновременно и страшно, и познавательно, если не сказать больше. Этот опыт открыл мне глаза. У меня не просто родилось подозрение, что все сложнее, чем кажется. Не просто возникло ясное ощущение, что «происходит нечто большее». Передо мной предстала непреложная истина, и я уверена, что любой на моем месте увидел бы и понял ровным счетом то же самое: без «дополнительного присутствия» – того духовного качества, если его можно так назвать – наши тела имеют мало общего с тем, кто мы есть.

И это неизбежно ставит вопрос: «Кто мы на самом деле?»

И предлагает задуматься: какую роль это дополнительное присутствие играет в повседневном, ежечасном течении нашей жизни?

НИЛ: Это действительно вопрос. Спасибо.

Доктор КУПЕР: Понимаете, Нил, когда я юной студенткой оказалась в той лаборатории, я подумала: «Боже мой, а если бы здесь лежал труп одного из моих родителей?» Эта мысль привела меня в ужас! Меня испугало, что суть любимого мной человека может исчезнуть в тот миг, когда его тело «перейдет черту».

Вот почему открытие, что мы больше, чем наши тела, принесло мне такое утешение. Потому что я смогла увидеть правду собственными глазами: даже если бы там лежало тело моей матери, я бы знала, что это не она.

Многие спрашивали меня: «Откуда вы это узнали?»

Это нелегко объяснить, но я вижу факты: кожа трупа затвердевшая, словно резиновая, и очень бледная, а тело совершенно безвольное. Лицо лишено выражения настолько, что становится почти неузнаваемым – улыбки нет, глаза закрыты, и все эмоции, ранее освещавшие черты этой личности, исчезли.

Думаю, мы потому путаем тела своих любимых с тем, кто они есть, что видим энергию, которая оживляет физическую форму – искрящуюся в глазах радость, танцующую на губах улыбку, даже текущие по щекам слезы печали. Мы видим человеческие эмоции и характерные черты, и хорошие, и плохие, которые формируют проявление существа, живущего в этом теле, и дают нам представление о том, кто оно есть. Мы видим, как невидимая энергия становится видимой, метафизическая жизнь делается физической.

Но любой, кто увидел бы полную безжизненность этих трупов, понял бы – и буквально увидел бы, – что, когда это присутствие, энергия, исчезает, распадающиеся останки имеют очень мало, а то и вовсе ничего общего с личностью, некогда обитавшей в этом теле.

НИЛ: Ничего себе опыт…

Доктор КУПЕР: Да уж! Жаль, что вас там не было, Нил, и вы этого не видели. Думаю, подобный опыт кардинально изменил бы жизнь практически любого человека.

Я сидела в лаборатории день за днем, профессора описывали сложнейшие процессы в человеческом теле, происходящие с рождения до смерти и в каждый момент между ними. Однако что-то в этой чисто научной медицинской теории у меня просто не укладывалось. Интуитивно я чувствовала, что это словно неполный взгляд на жизнь.

Заметнее всего ощущение, что «должно быть нечто большее», было в нейроанатомическом отделении лаборатории, где мы провели два месяца, препарируя мозги и позвоночники. Я буквально держала мозг в руках, прослеживая извилины скальпелем, а мне говорили: «Это проводящие пути, по которым движутся человеческие эмоции. Именно это делает нас теми, кто мы есть. Это наша личность», – и так далее.

Однако про себя я могла думать только: «Нет, это не делает нас теми, кто мы есть! Я вам не верю! Это не может быть нами!» Это просто не имело смысла.

Исходя из моего опыта, из ощущений души и сердца, это не могло быть нами. Но преподаватели твердили мне: «Мы – вот это». Это был очень странный и в чем-то дезориентирующий опыт…

И он определенно заставил меня снова задуматься, еще раз внимательно присмотреться к тому, что тут на самом деле происходит.

НИЛ: Интересно. Очень интересно.

Как тело остается достаточно податливым для препарирования? В смысле, разве оно не становится, ну, окоченелым?

Доктор КУПЕР: Их хранят в специальных условиях, поэтому их легко резать, хотя я не знаю, какие именно химикаты используются и как конкретно происходит процесс бальзамирования. Насколько я знаю, из тела выкачивают кровь и заменяют ее веществом, которое застывает, как пластик, так что его гораздо легче резать.

НИЛ: Почти жалею, что спросил об этом! Как вы избавляетесь от подобных воспоминаний и как заставляете свое сознание вернуться к видению людей в их реальной форме, не воскрешая эти воспоминания?

В смысле, я слишком чувствителен. Я бы не продержался там и пяти минут.

Доктор КУПЕР: Преподаватель спросил меня на первом же занятии: «А вы в обморок не хлопнетесь? Может, вам присесть?» Столкнуться с подобными вещами – действительно настоящий шок!

И это правда: я выходила после занятия из лаборатории, где, например, мы только что смотрели легкие, и думала только о человеческих легких. Наверное, это странный способ идти по жизни, но, разговаривая с людьми, я тогда представляла себе их легкие, потому что воспоминание было слишком ярким. Однако, в общем, я просто не верила тому, чему меня учили в той лаборатории – в духовном смысле, – поэтому не думаю, что воспринимала это слишком серьезно. Для меня это была очевидная иллюстрация того, что я связана со своими родными, с любимыми и с каждым человеком, чей путь пересекся с моим, на уровне энергии. Это подтверждало существование чего-то, помимо физического.

Для меня это стало кристально ясно.

НИЛ: Тело ни в коей мере не является нашей сутью, тем, кто мы есть. Вам очень повезло получить такое откровение в столь юном возрасте.

Большинство людей за всю свою жизнь даже близко не подходят к этому знанию, к такому глубокому пониманию.

Доктор КУПЕР: Это был первый случай в моей жизни, действительно поставивший передо мной вопрос: если мы – не наши тела, то кто мы?

В результате это стало началом исследования того, о чем мы говорили ранее – пересечения физического и духовного – и понимания связи между телом и душой.

И, Нил, мне бы хотелось поделиться еще одной историей в дополнение к этой, которая еще больше углубила мое понимание. Это была первая операция на открытом сердце, на которой я присутствовала, – аортокоронарное шунтирование – когда надо провести артерии вокруг сердца.

В этой операции мое внимание привлекло то, что она выполнялась именно на сердце, одном из самых жизненно важных органов в теле. Это не тот случай, когда пациент сломал ногу или еще что-нибудь, а нам надо это починить. Сердце – тот самый орган, без которого жизнь попросту невозможна. В смысле, что остается от нас, когда наше сердце не бьется?

Поэтому я была заинтригована этой операцией с первой же минуты, как только вошла в помещение.

Я прекрасно помню, как стояла в операционной и помогала анестезиологу, «усыплявшему» пациента перед операцией. В тот момент меня поразило, что для погружения пациента в «сон» – большинство этого не знает – надо парализовать его мышцы. Ведь, если мы собираемся вставить дыхательную трубку, а мышцы не парализованы, они дыхательную трубку вытолкнут. То есть сами не расслабятся настолько, чтобы впустить ее. Также мы не хотим, чтобы пациент отталкивал хирурга или отбивался, поскольку мышечные рефлексы будут противиться действиям хирурга. Это еще одна причина, почему надо временно парализовать пациента, прежде чем начать вмешательство.

Затем мы довели сознание пациента до состояния, которое называют «лекарственной комой». Это значит, что человек, который подвергается операции, на самом деле не спит, он не видит сны, не проходит другие относительно активные стадии мозговой активности. Если измерить активность его мозга на электроэнцефалограмме в этот момент, она покажет коматозное состояние, эквивалентное полной потере сознания [2].

Если анестезия была проведена правильно, то, «просыпаясь» после операции, пациент абсолютно ничего не помнит. То есть у него не остается никаких воспоминаний о том, что операция вообще имела место. Остаются только швы на месте разрезов.

Все это звучит как научная фантастика, а уж ощущается и подавно. Именно так я себя чувствовала, находясь в этом помещении и наблюдая глазами юного студента-медика. Но это было по-настоящему. И это было замечательно.

Пациент под анестезией не мог самостоятельно дышать, поскольку его мышцы были парализованы. Поэтому нам надо было «дышать» за него с помощью аппарата искусственной вентиляции легких. Более того, данная конкретная операция затрагивала сердце, и оно, разумеется, не билось, пока мы над ним работали. Вместо этого пациента подключили к аппарату искусственного кровообращения – трубопроводу, который гонял его кровь по кругу и обогащал ее кислородом, то есть выполнял функции, в норме осуществляемые сердцем и легкими [3].

И вот я стою в операционной. Кровь пациента качается по трубкам, опутавшим всю операционную – сердце у него не бьется, легкие не работают, память на нуле, активность мозга подавлена до состояния комы, мышцы парализованы. Помню, как подумала в тот момент: «Черт, если это не заставляет нас задуматься, кто мы, если это не заставляет нас снова задаться вопросом „Что такое жизнь?“, то что может заставить?»

Уберите наше сердце, функции мозга, легкие, мышцы – и что останется? Что есть мы?

Поэтому самое важное, что я вынесла из своего обучения профессии врача: физическое и духовное не существуют сами по себе. Наше физическое «Я» – ничто без постоянной и вечной связи с духовной энергией, и это стало мне совершенно ясно именно в те моменты.

НИЛ: Итак, вы говорите, что существует энергетическая составляющая жизни, которая оживляет всю нашу физическую сторону. Неотъемлемая сущность.

Из вашего рассказа очевидно, что в операционной применяют заменители телесных механизмов. У них есть заменитель сердца, заменитель кровеносной системы, заменитель легких и так далее. Но неотъемлемая сущность должна оставаться с телом, – иначе это будет труп. Потому что нет заменителя для фундаментальной энергии жизни, когда эта энергия жизни больше не течет в теле. И эта фундаментальная энергия не течет ни из какой машины.

Доктор КУПЕР: Интересный взгляд!

НИЛ: Как это относится к человеку, который не пребывает под наркозом, а ходит себе и живет нормальной жизнью?

Доктор КУПЕР: Ну, что до меня, то я восприняла это и применила к собственной повседневной жизни – явно не под наркозом – сказав себе: «Ясно, без сомнений, что существует духовная энергия, оживляющая наше физическое присутствие, которую невозможно ничем заменить».

Также очевидно, что как таковую мы ее обычно не видим. Большая часть человечества не видит этого присущего нам замечательного инструмента!

В «Беседах с Богом» говорится о нашей вечной связи с Богом, и этому сопутствует идея о том, что духовность способна помочь нам во времена тягот и борьбы. Однако по иронии судьбы, когда мы оказываемся в этих самых тяжелых временах, по моим наблюдениям, большая часть человечества прибегает к «физическим» решениям проблем и даже не задумывается о духовной точке зрения.

Когда я собственными глазами увидела, что это духовное присутствие сопровождает нас всегда, это стало для меня не столько эзотерическим откровением, сколько реальным, земным знанием. Я начала усваивать, что «духовное присутствие» не просто все время со мной, – это на самом деле я и есть.

А если это и есть я, тогда это можно использовать как чудесный вспомогательный инструмент в моем арсенале пути по жизни.

НИЛ: Стало быть, если духовная энергия и есть наша подлинная суть, тогда как получается, что она автоматически покидает тело, если сердце перестает функционировать?

Что происходит, когда сердце перестает работать? Если нет заменяющего механизма, нет аппарата в операционной, который бы поддерживал его работу… Вас на улице сбила машина, и вы не можете достаточно быстро добраться до больницы, а замены работающему сердцу нет – оно просто перестает биться. Если так, то все кончено. Тогда это «присутствие», о котором вы говорите, эта жизненная сила, теоретически, вас покидает. Значит, духовный аспект того, что мы собой представляем, наша суть, очевидно, зависит от физического механизма тела, чтобы в этом теле оставаться.

И когда физический механизм сдает – то есть когда сердце перестает биться, – тогда духовная сущность, очевидно, не имеет выбора, кроме как сказать: «Что ж, береги себя, а нам пора. Пока!» И духовная сущность уходит.

И возникает вопрос: что первично – курица или яйцо?

Похоже, что духовная сущность на уровне своего функционирования принимает решение уйти и таким образом заставляет сердце перестать биться, если у него нет заменяющего механизма? Или сначала перестает биться сердце, а потом духовный механизм говорит: «Ну, если ты не собираешься продолжать, то я пошел!»?

Так что же первично – курица или яйцо?

И разумеется, аналогичный вопрос возникает при рассмотрении рождения, первых мгновений жизни. И кстати, этот вопрос и врачи, и общество обсуждают уже несколько тысяч лет: когда начинается физическая жизнь?

Жизнь, как мы ее определяем, начинается с первым ударом сердца в утробе? Вот зародыш находится в материнском лоне и представляет собой просто инертную массу клеток, пока не случится первый удар сердца. Именно в этот момент, полагают некоторые, он становится живым! Или он не является живым, пока он не родится на самом деле, пока не выйдет из материнского тела?

Мне кажется, этот вопрос упирается в то самое пересечение между физическим и духовным. И мы должны понять: где физическая и духовная энергии пересекаются и, в некотором смысле, сталкиваются.

Я некогда написал небольшую книгу под названием «Сердце запускается, любовь начинается» в соавторстве с медсестрой родильного отделения, которая хотела обратиться к вопросу, когда начинается жизнь. Когда это происходит: в момент рождения или в момент, когда запускается сердце в утробе? Или еще раньше?