Полная версия
Первая научная история войны 1812 года
Продолжим. Об этом не упомянул ни один из моих предшественников, но уже летом 1803 г. петербургский кабинет разрабатывает проект новой русско-прусской конвенции, направленной против Франции! Тогда же российские войска готовы были начать войну с Наполеоном (тогда еще – консулом Бонапартом!), однако прусская сторона оставалась в нерешительности, пытаясь играть на два фронта.[418] Из Вены были получены официальные заверения во взаимности.[419] Поразительно! Именно такая ситуация повторилась в 1811 году, когда Александр УЖЕ отдал приказы русским армиям к началу новой атаки на Францию, но прусский король проявил нерешительность в поддержке этой агрессивной авантюры. Каким образом Франция угрожала России в 1803 году? Кроме как личной манией, завистью царя к грандиозным успехам консула, подобное объяснить невозможно ничем. В этой ситуации Австрия стала рассматриваться Александром, как единственный реальный союзник в готовящемся походе против Франции. Документы неопровержимо свидетельствуют: русский царь СОЗДАЛ трагедию 1812 года – он последовательно придвигал ее много лет.
Зададимся вопросом: почему именно Россия становится организатором новой антифранцузской коалиции? Чем ситуация 1801 г. отличается от контекста взаимоотношений Франции и России в 1803 г.? В 1803 г. Англия объявляет войну Франции, однако пока не особенно настаивает на участии России – это случится позже в 1804 году. Если у Австрии была очевидная заинтересованность в войне с Францией – восстановление статуса-кво в регионе (после поражения в первых двух антифранцузских коалициях), то России активное участие в конфликте было невыгодно! И тем не менее Александр с бешеной энергией принялся сколачивать антифранцузский союз! Важно подчеркнуть, что он не просто присоединился к какому-то лагерю, но сам стал главным организатором коалиции. С нарастающей эмоциональностью царь засыпал своих представителей при европейских дворах десятками инструкций, приказывая «побудить Австрию занять решительную позицию», «заставить Пруссию действовать», «пробудить от апатии», «рассеять страхи» и т. д.[420] Это касалось даже нейтральных держав вроде Швеции, Неаполя (королевство Обеих Сицилий), Португалии, Дании и др. Откуда такая шизофреническая реакция? В чем же дело? Уж точно не в совершенно юридически законной казни герцога Энгиенского (Луи Антуан Анри де Бурбон-Конде, герцог Энгиенский: 1772–1804), которая случилась годом ПОЗДНЕЕ (!!!), и стала лишь поводом для демагогического шума! Иное дело – упоминаемый в письмах русского царя «подходящий момент» для реализации его амбиций и комплекса зависти к гениальному Бонапарту.
Вспомним те идеи, которые звучат в письмах Александра 1801 г.: выжидать, пока «проведению угодно будет». В беседах царя с министром иностранных дел России польским князем Адамом Ежи Чарторыйским (устар. вариант написания: Чарторижский; Adam Jerzy Czartoryski: 1770–1861) и другими членами его близкого окружения в 1803–1805 гг. с каждым разом все чаще повторяется мнение, что режим Наполеона непрочен: и стоит только чуть-чуть надавить – и он рухнет. А теперь изучим один из параграфов из рескрипта Александра I М.И. Кутузову с инструкцией о ведении войны с Францией (август 1805 г.): «Итальянских, швейцарских и других, из французских армий к нам перешедших, позволяется вам употреблять их противу неприятеля, а последних и причислять к полкам нашим, имея, однако, за ними строгое смотрение, а наипаче в таких местах или деле, где от измены их последовать может для войск наших вред. Мы не сомневаемся, что таковые перехождения будут часты, коль скоро французские генералы, истинно любящие свое отечество, узнают положительно намерения наши и те твердо принятые нами правила, в которых выше сего уже вам упомянуто».[421]
Особенно они утвердились в нем после принятия Наполеоном императорского титула (это, по мнению Александра и князя Адама, могло еще сильнее расколоть французское общество). Не случайно и австрийский генерал барон Карл Мак фон Лейберих (Karl Freiherr Mack von Leiberich: 1752–1828) долгое время упорствовал перед окружившей его армией Наполеона, не сдавал Ульм в 1805 г.: «шпионы», присылаемые Наполеоном, доставляли ему информацию, что якобы во Франции произошло восстание против Бонапарта.[422] Таким образом, расчет становится очевиден: режим Наполеона казался Александру, как многим другим европейским политикам, непрочным. Очередная война могла стать успешной (но не стала). И в этой связи небезынтересно будет вспомнить эмоциональные строки из уже упоминавшегося письма Александра матери от 26 августа 1808 г. (то есть уже после двух позорно проигранных царем войн с Наполеоном): «Но чего я желаю прежде всего, так это того, чтобы мне доказали, на чем основываются предположения о столь близком падении столь могущественной империи, как Франция настоящего времени». И главное: «Мечты оказались лишь слишком пагубными для целой Европы, пора бы, чтобы они перестали руководить кабинетами и чтобы, наконец, соблаговолили видеть вещи такими, какими они являются в действительности (выделено мной, Е.П.)…»[423] Можно только удивляться, почему историки – мои предшественники – не провели подобный же документальный анализ, который абсолютно точно объясняет, как случился конфликт между столь отдаленными странами, как Франция и Россия.
Первоисточники свидетельствуют: нам следует прежде всего принимать во внимание личностный фактор – характер Александра I. Молодой и амбициозный, он видел себя более чем достойной альтернативой Наполеону. Можно даже говорить о его ревности[424] Франции к Бонапарту, нации, как тогда говорили в салонах, просвещенной и прогрессивной. Не добившись явных успехов во внутренней политике, Александр посчитал, что в войне успех придет быстрее, а уж ныне известное письмо Наполеона, где тот намекает на соучастие Александра в убийстве его отца (об этом знал весь высший свет во всех уголках Европы), российский монарх не смог простить никогда (и позор Аустерлица – довершил дело). Кроме того, на царя отчасти имели влияние настроенные явно франкофобски англоманская партия при дворе и лично Адам Чарторыйский.[425] Все это очень дорого обошлось российскому народу.
Что до роли Англии в организации III антифранцузской коалиции, то она очевидна. Еще известный немецкий историк и политик Вильгельм Блос (1849–1927) справедливо отмечал: «Хитрая Англия снова устроила так, что половина Европы соединилась против Франции. Она щедро раздавала деньги. Кабинеты получали деньги, народы же думали, будто в этой борьбе дело действительно идет о том, чтобы осуществить прекрасную идею прочного мира и дать Европе такое устройство, которое обеспечило бы ей лучшее будущее. Они и не предчувствовали, что совместное действие Англии и России уже тогда заключало в себе некоторое соперничество за всемирное господство, и действительно поверили, будто свобода Европы нуждается в защите хищной Англии и России от революционной Франции. На самом же деле, Питт (британский премьер-министр Уильям Питт Младший: 1759–1806, прим. мое – Е.П.) достиг, чего ему надо было: опасность высадки французов в Англию была предотвращена, и война, грозившая разыграться на английской территории, опустошала теперь страны материка. Английские деньги снова достигли цели».[426] Ровно то же произошло и в 1812 году.
Итогом неимоверных дипломатических усилий России стало создание новой антифранцузской коалиции. Декларация о совместных действиях с Австрией против Франции была подписана 25 октября (6 ноября) 1804 г. Вот наиболее существенные ее статьи:
Статья VЕ. в-во император всероссийский разделяет в полной мере живейшее участие, принимаемое его императорским и королевским в-вом в сохранении Порты Оттоманской, соседство коей благоприятствует им обоим; и как нападение, учиненное какой-либо державой на Европейскую Турцию, совершенно нарушит безопасность Австрии и России, а Порта Оттоманская в настоящем смутном ее положении не в состоянии сама собою отразить учиненное на нее нападение, то в сказанном предположении и если вследствие сего разгорится прямо между одним из сих двух императорских дворов с французским правительством война то другой немедленно приготовится как можно скорее вспомоществовать державе, находящейся в войне, и содействовать совокупными силами к сохранению Порты Оттоманской в том вложении ее владений, в каком оные ныне находятся.
Статья VIПоелику судьба Неаполитанского королевства должна иметь влияние на всю Италию, в независимости коей их императорские величества принимают особенное участие, то и условлено, что постановления настоящего соглашения возымеют действие свое в таком случае, если французы захотели бы силой оружия распространить в Неаполитанском королевстве пределы свои далее их настоящих границ, с тем чтобы завладеть столицей, укрепленными местами сей земли и проникнуть в Калабрию. Одним словом, если бы они принудили е. в-во короля неаполитанского поставить все на карту и воспротивиться вооруженной рукой сему новому нарушению его нейтралитета и если е. в-во император всероссийский вспоможением кое он в сем предположении должен доставить королю Обеих Сицилий, вовлечен будет в войну с Францией, то его императорское и королевское в-во обязуется начать с своей стороны военные действия против общего врага, согласно постановлениям, а именно по силе IV, V, VIII и IX статей настоящего соглашения.
Статья VIIВвиду неизвестности, в коей обе Высокие Договаривающиеся Стороны поныне еще находятся в рассуждении будущих намерений французского правительства, они оставляют за собой право, сверх постановленного выше сего, условиться, смотря по стечению обстоятельств, и о тех различных случаях, вследствие коих нужно будет также употребить взаимные их силы.
Статья VIIIВо всех случаях, когда оба императорские двора приступят к деятельным мерам, вследствие настоящего их соглашения или тех, кои они впредь заключат между собой, они обещаются и обязуются взаимно содействовать одновременно и совокупно по плану, который немедленно ими постановлен будет, достаточными силами, дабы можно было надеяться с успехом сразиться с неприятелем и прогнать его в свои пределы; силы же сии не должны быть менее 350 тыс. человек под ружьем для обоих императорских дворов; его императорское и королевское в-во выставит на свою часть 235 тыс., а е. в-во император всероссийский – остальное число.
Войска сии должны быть выставлены и постоянно содержимы обеими сторонами во всей готовности; сверх того составится обсервационный корпус для обеспечения себя в том, чтобы берлинский двор сохранил мир. Обоюдные армии расположены будут таким образом, что силы обоих императорских дворов, долженствующие совокупно действовать, не были бы менее числом неприятельских, с коими будут сражаться.
Статья IXСогласно с желанием, императорским и королевским двором изъявленным, е. в-во император всероссийский обязывается употребить благосклонное свое предстательство, чтобы лондонский двор во всех случаях войны с Францией, изъясненных в настоящей декларации или имеющихся означиться в будущих соглашениях, кои оба императорские двора по VII статье предоставляют себе право заключить, заплатил его императорскому и королевство-апостолическому в-ву вспомогательные деньги как за начальное выступление в поход, так равно и ежегодно во все продолжение войны (выделено мной, Е.П.); сии вспомогательные деньги должны быть определены сколь возможно сообразно с выгодами венского двора.
в течение 3 месяцев после учиненного востребования, деятельно вспомоществовать е. в-ву императору всероссийскому и неослабно содействовать в исполнении того плана, который ими постановлен будет.
Статья XIIЕ. в-во император всероссийский, признавая справедливым в случае, если война вновь возгорится, чтобы австрийский дом был вознагражден за понесенные им значительные потери в продолжение последних войн против Франции (выделено мной, Е.П.), обязывается способствовать доставлению оному сего вознаграждения в упомянутом случае по мере успеха оружия. Однако же при самых счастливых событиях его императорское и королевское в-во не распространит пределы свои в Италии далее Адды к западу, а По – к полудню, приняв из разных устьев сей последней реки самое южное для сего обозначения. Оба императорские двора желают, чтобы в предполагаемом случае успеха его королевское высочество теперешний Зальцбургский курфюрст получил бы по-прежнему какое-либо владение в Италии, и назначают для сего или Великое герцогство Тосканское или другое приличное владение в северной части Италии, предполагая, что обстоятельства таковое распоряжение сделают возможным (обратите внимание на беззастенчивую дележку европейских территорий: это не планы «захватчика»-Наполеона, а намерения истинных агрессоров того времени, которые позже они осуществят на хищническом Венском конгрессе – прим. мое, Е.П.).
Статья XIIIИх императорские величества в том же предположении стараться будут всеми мерами восстановить сардинского короля в Пьемонте, даже с увеличением его владений. В предположениях же менее счастливых соглашено утвердить за ним приличное владение в Италии.
Статья XIVВ том же случае большего успеха оба императорские двора условятся об участи легатств, и будут содействовать к возвращению герцогства Модены, Массы и Каррары законным наследникам последнего герцога. Но в случае, если обстоятельства поставят в необходимость ограничить сии предположения, то помянутые легатства или моденские владения могут быть отданы сардинскому королю; эрцгерцог Фердинанд останется в Германии, а его в-во довольствоваться будет, если то нужно, ближайшей в Италии границей, чем Адда, отныне существующей.
Статья XVЕсли по обстоятельствам возможно будет снова поместить Зальцбургского курфюрста в Италии, то Зальцбург, Берхтольсгаден и Пассау войдут в состав Австрийской монархии. В сем только единственно случае распространятся также границы е. в-ва в Германии. Что же касается до той части эйхштедтских владений, коею владеет ныне Зальцбургский курфюрст, то с оною поступлено будет тогда таким образом, как оба императорские двора об этом между собою условятся, а именно в пользу Баварского курфюрста, ежели бы он соучастием в общем деле приобрел право требовать преимущественного себе вознаграждения. Равномерно если, как предполагается в предыдущей статье, наследники покойного Моденского герцога восстановлены будут в их прежних владениях, то Брисгау и Ортенау послужат средством поощрения за общее дело одному из знатнейших германских принцев, а именно Баденскому курфюрсту, в пользу коего австрийский дом откажется от оных».[427]
Здесь мы встречаем типичные агрессивные интервенционистские, реваншистские намерения. В целом это систематизированная программа даже не реставрации довоенных границ государств, но передела Европы на принципах т. н. «вознаграждения» участникам антифранцузских коалиций (т. е. хищнической дележки чужих территорий). Значительная часть этих планов совпадает с восстановлением довоенного статуса-кво (к примеру, положения Австрии как хозяйки Италии). Практически в полном объеме положения этого документа были воплощены в жизнь решениями Венского конгресса в 1814–1815 гг.
Показательно, что русский гвардейский офицер И.С. Жиркевич вспоминал о 1805 годе: «Нам казалось, что мы идем прямо на Париж».[428]
Таким образом, мы наблюдаем и констатируем сложную трансформацию системы отношений двух крупнейших стран континента (Франции и России) от осознания необходимости мира и объективно обоюдовыгодного союза к разрыву этого союза, чему стали причиной исключительно личные амбиции и мания русского царя Александра. Данный конфликт лишь углубил проблему, приведя позднее Наполеона к границам России, где был заключен Тильзитский мир (1807 г.), болезненно воспринятый частью чванливого российского дворянства (не забываем и об ущербности общества, которое ничего не создает, а все заимствует из Франции) и еще более болезненно – лично опозорившимся в глазах России и Европы Александром I. Однако и после Тильзита конфликт 1812 года можно было бы избежать: и об этом – в следующих главах. Роль Австрии была значительна, но второстепенна: ее правительство старалось извлечь максимум выгод из агрессивного настроя русского царя и вынужденной щедрости Англии на континентальное «пушечное мясо».
Континентальная блокада Англии и экономика России
Логика в истории – что математика в естествоведении.
В.О. КлючевскийОдним из давних «подмифов» большого мифа войны 1812 года до недавнего времени являлась пропагандистская «отмычка», сообщающая о крайне негативном влиянии присоединения России после Тильзитского мира к континентальной блокаде Англии. Это «негативное» влияние большинство отечественных пропагандистов от истории называли одной из главных причин войны 1812 года. Поразительно то, что никому не пришло в голову заметить очевидное логическое противоречие уже в самой подобной постановке вопроса: мол, виноват в конфликте Наполеон, он вдруг начал войну против «святой и непорочной» России – при этом главной причиной было то, что вынуждало… (теперь внимание!) Россию начать войну против Франции?! Еще раз: если Наполеон просто взял и решил пойти походом в Россию (именно так опереточно описывают произошедшее большинство отечественных официозных авторов), то зачем вообще придумывать причины для войны со стороны самой России?! И вот это логическое противоречие не заметил пока никто: ни авторы-пропагандисты, ни серьезные исследователи, ни поклонники Наполеона, ни просто сторонние люди, которые умеют мыслить логически.
В данной главе, в основе которой лежит уже ставший знаменитым мой доклад, сделанный 26 сентября на заседании международного «Центра экономической истории» в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова,[429] я расскажу о предыстории Континентальной системы Наполеона, о ней самой, а также о ее истинном влиянии на экономику и финансы России. Сразу замечу: я рад тому, что сегодня среди серьезных ученых принята уже именно моя концепция, впервые озвученная на упомянутом заседании. А теперь обо всем по порядку.
В основе общеевропейского конфликта конца XVIII – начала XIX вв. лежали как традиционные геополитические противоречия Франции с ее соседями, так и ее давнее экономическое и торговое соперничество с Великобританией. Происхождение непосредственных причин, катализаторов развертывания этого конфликта пришлось на бурное время Великой французской революции, приобретя дуалистический характер, который все более менялся в сторону складывания конструкции цепной реакции и замкнутого круга, когда, с одной стороны, феодальные державы, имея интервенционистские намерения (наиболее ярко проявились позднее в период Ста дней), вели борьбу с революционной Францией, опасной своей антифеодальной пропагандой (влияние которой было особенно ощутимо в Польше); с другой, появляющиеся вследствие побед французского оружия территориальные изменения (в ходе отражения нападений) создавали новые поводы к противостоянию. Англия же, вступившая в войну как «спонсор» союзников несколько позже прочих стран (в 1793 г.), пользовалась удобной конъюнктурой для сведения старых счетов.
Все эти импульсы были унаследованы пришедшим к власти в конце 1799 года консулом Бонапартом и получили дальнейшее выражение в новом этапе конфликта, который иногда не совсем, с научной точки зрения, верно именуют «наполеоновскими войнами».[430] В этой связи нам важно понимать, что идея реализации столь масштабной меры, столь крупного предприятия, которое получило название «Континентальной системы Наполеона» (континентальная блокада Британии), стала возможной лишь при том огромном охвате подконтрольной территории, который Наполеон получил в ходе борьбы с антифранцузскими коалициями, уже находясь в центре Европы. Союзники сами загнали себя в тупик, о котором речь пойдет ниже. Но я еще раз повторяю: всю логику действий и сами физические возможности проведения в жизнь континентальной блокады Англии Наполеону были фактически навязаны участниками антифранцузских коалиций – и, прежде всего, самой Англией (как главным агрессором – постоянным спонсором упомянутых коалиций).
Новым и очень важным фактором оказался выход России на европейскую сцену с гораздо более агрессивной и долговременной перспективой, чем прежде, например, в годы Семилетней войны. Однако активизация этой агрессивной внешней политики отсрочила время проведения внутренних реформ (до поражения в Крымской войне) и, наоборот, новый виток европеизации верхушки российского общества привел к культурной и политической коллизии, выраженной, в том числе, и движением декабристов.
Надо сказать, что буквально с первых шагов на посту консула Наполеон определил свой внешнеполитический приоритет – союз с Россией (не имея геополитических разногласий, две крупнейшие страны могли разделить сферы влияния; только при активном взаимодействии с Россией проекты борьбы с постоянными нападениями Англии могли быть эффективными). Многие его действия диктовались именно этой идеей. Так было и 18 июля 1800 г., когда он отправил на родину 6 732 русских пленных (в т. ч. 130 генералов и штаб-офицеров), обмундировав их за счет казны Франции, чем снискал расположение Павла I, который согласился отправить экспедиционный корпус для совместного похода в Индию, в чем даже опередил французов, и за что был убит на деньги англичан. Так было в 1805 г., когда Наполеон, отвергнув убеждения Талейрана о необходимости ориентации на Австрию, несколько раз уже в течение кампании посылал Александру I призывы примириться, а после Аустерлица выпустил из окружения разбитую русскую армию. Так было и в 1807 г., когда после второго сокрушительного поражения Россия не только не понесла территориальных потерь, но и приобрела целую область (!), получила свободу рук в вопросах Финляндии, Молдавии и Валахии; по просьбе Александра была сохранена Пруссия. Так было и в 1809 г., когда Россия опять получила территориальное приращение, фактически не выполнив условие союзного договора (совместной войны против Австрии: русский корпус фактически имитировал военные действия), и уже в ходе вынужденной кампании 1812 г. Наполеон регулярно предлагал Александру вернуться к союзнической модели взаимодействия. Однако Александр I повернул внешнеполитический курс своего «горячо убимого» отца на конфронтацию с Францией.
Важно осознать, что без прекращения субсидирования антифранцузских коалиций Англией, была бессмысленной любая военная победа над ними. На протяжении нескольких лет Наполеон испробовал ряд путей решения проблемы: удар по источнику финансовой мощи англичан – Индии (Египетская кампания 1798–1799 гг. и неудавшийся совместный русско-французский поход 1801 г.), мирный вариант (Амьенский договор от 25 марта 1802 г., разорванный Англией уже 18 мая 1803 г.),[431] наконец, попытка прямой высадки на Британские острова (Булонский лагерь), от которого «туманный Альбион» спас одноглазый адмирал Г. Нельсон (1758–1805) и деньги, сколотившие очередную континентальную коалицию 1805 г. (здесь, кстати, наиболее существенной была инициатива Александра I). Затем последовала Четвертая антифранцузская коалиция 1806–1807 гг., приведшая (он не был инициатором, его привели!) Наполеона в Берлин и Тильзит, где он счел себя в силах применить новый метод – блокаду. Итак, мы видим, что внешнеполитические действия Франции во многом диктовались господствующей на определенном этапе концепцией борьбы с Англией, причем наиболее продолжительной и значимой по своим последствиям была идея континентальной системы, а курс на союз с Россией был в этой внешнеполитической парадигме константой.
Идея торговой блокады Англии имеет свою предысторию: она не стала чем-то неожиданным и новым для современников. Пользуясь своим сильным флотом, Англия неоднократно (еще со времен Столетней войны) применяла методы блокирования портов и просто экспроприации товаров, перевозимых на судах европейских стран. Учитывая, что даже для начала XIX века состояние путей сообщения по суше сводило товарооборот к пограничной торговле, морские пути были принципиально главными. Зависимость континента от Британии превратилась в традиционную и тягостную. Таможенные меры регулирования торговли часто практиковались различными странами: в том числе и Францией и при старом режиме (до революции). Главными статьями экспорта Британии были хлопок и колониальные товары (кофе, какао, экзотические фрукты, нанка, индиго и другие красители, деревья с островов, сахар, муслины, бумажная пряжа для светилен и т. д.).
Активную войну английским товарам объявляли со времен революционного Конвента (с 1793 г.), потом идею взяла на вооружение Директория (декрет 10 брюмера V года республики). И после попыток мирного сосуществования, предпринятых Бонапартом, когда Британия снова объявила Франции войну и блокировала ее порты в 1803 г., постановлениями от 1 мессидора XI года (20 июля 1803 г.) французское правительство запрещает ввоз английских колониальных товаров и вообще всех продуктов, происходящих, либо доставляемых из Англии (постановление в общих чертах было сохранено и законом 10 брюмера V года). Но эта «система берегового контроля» распространялась в то время лишь до Ганновера. Учитывая возможные лазейки, принимается дополнительный закон по обложению высокими пошлинами товаров, которые обычно происходили из Англии. Однако это свидетельствовало, по большей части, о желании оградить французского производителя от иногда более конкурентоспособных английских товаров (наплыв качественной и дешевой британской продукции спровоцировало безработицу и социальные волнения, которые во многом стали причиной событий 1789 года). Начиная с 17 плювиоза XIII (6 февраля 1805 г.) ввоз какао и кофе был обложен пошлиной в 120 и 100 франков за квинтал, а тонкие полотна, хлопчатобумажные ткани, нанка, галантерейные товары и др. облагались добавочной пошлиной. Декрет от 22 февраля 1806 г. воспрещал ввоз во Францию белых и окрашенных хлопчатобумажных тканей, муслинов, бумажной пряжи для светилен; квинтал хлопка – сырца, теперь мог попасть на французский прилавок через 60 франковую пошлину (бумажная пряжа – 7 франков за килограмм). С марта 1806 г. поднималось обложение какао до 200 франков за 100 кг, до 150 франков на перец и кофе, до 55 и 100 франков на желтый и очищенный сахарный песок.