Полная версия
Забудь мое имя
– Мне кажется, что все случилось, когда я направилась в бюро находок. В тот момент, когда его сотрудник спросил у меня имя и я не смогла его вспомнить. Мне тогда показалось, будто всему конец, мир рухнул.
– Не удивительно, – говорит Лаура. – Такое кого угодно выбьет из колеи. Полная дезориентация…
– Как страшный сон, – соглашается Тони, и в его тоне сквозит уже больше сочувствия.
– Я помню только один момент до этого – когда мой чемодан появился на «карусели», но… ничего из того, что происходило раньше.
У меня опять начинает кружиться голова.
– И вы не можете ничего вспомнить о своей семье? – спрашивает Тони.
– Я думаю, что нам не стоит продолжать этот разговор, – произносит, вставая, Лаура. – Пока ее не осмотрит доктор. Нам уже пора идти.
– Со мной все в порядке, правда, – смотрю я на Тони, внимательно изучающего меня.
– И свое имя тоже не можете вспомнить? Совсем ничего?
Я мотаю головой.
– Мне кажется, вас зовут Джемма, – продолжает Тони, откидываясь на спинку дивана. – Определенно Джемма.
– Не знаю, – пожимаю я плечами.
– Джемма? – переводит с меня взгляд на Тони Лаура.
– Вы можете, если хотите, остаться здесь, в комнате для гостей, – добавляет тот, одаривая меня все той же смущенной улыбкой, с какой встретил меня раньше, на крыльце дома. – На несколько дней, пока вы не решите свои проблемы. Это будет не так легко сделать.
– Конечно, – говорит Лаура. Похоже, она ждала, когда Тони предложит мне у них остаться.
– Но без вещного права проживания, – добавляет Тони. – Я читал о таком.
Думаю, он шутит.
Через минуту мы уже оказываемся у входной двери. Я нервничаю от того, что мне придется переступить порог и снова выйти из этого дома в мир. Лаура улавливает мою тревогу.
– Не волнуйтесь, я пойду с вами, – говорит она.
– Я уверен, что доктор вам сможет помочь, – добавляет Тони. – Она очень опытная. И подтвердит вам, что это наш дом.
Но в тот момент, когда мы открываем дверь, мимо проходит какой-то мужчина.
– Добрый вечер, – приветствует он Лауру. – Как вам новое жилье? Нормально обустроились?
4Как только передняя дверь закрывается, Тони бросается наверх. Он понимает, что нужды в этом нет. Но Лаура жаждет удостовериться, что с ума сошли не они, а женщина, которая внезапно появилась на их пороге. Лауре удалось обуздать свое беспокойство – благодаря ее занятиям йогой. Но Тони-то знает: лучше разрешить ее опасения быстро, до того как они наберут силу.
Поднявшись наверх, Тони раскладывает на лестничной площадке стремянку и отпирает люк – вход в маленькую комнатенку, его «мужскую берлогу», как называет ее Лаура. Она сюда не заходит. Каждый квадратный фут в этой комнатке заставлен коробками. И на каждой из них помечен год. В этих коробках хранятся листовые негативы доцифровых времен. Большинство из них с их свадьбы, но у левой стенки комнатки стоят несколько коробок с негативами, которыми Тони гордится больше всего. Это его коллекция ежедневных снимков, которые он делает все 365 дней в году. Фотографии спящей Лауры, высоких ажурных облаков, ракушек на пляже.
Лаура частенько подкалывает его, говорит, что эти снимки – признак нежелания двигаться по жизни дальше или неспособности жить настоящим моментом. Но дело совсем в другом. Это – память, противодействие забвению. Некоторые люди ведут дневник. А он каждый день снимает. Правда, в последние годы он предпочитает не печатать фотографии, а загружать их в Инстаграм.
Тони наклоняется, выбирает наугад одну из коробок и достает из нее фотографию: сгорбленное под тяжестью позднемартовского снега дерево, снятое за несколько недель до их женитьбы. Тони легко вспоминает тот день. И тот самый момент. С синапсами у него все в порядке; и нейроны его мозга беспрепятственно взаимодействуют друг с другом. Сделав этот снимок, он помог потом Лауре смести толстый слой снега с ее фольксвагена «Жука». Они смеялись, Бросались друг в друга снежками. Было это спустя месяц после очередного выкидыша у Лауры, и она изо всех сил пыталась храбриться. Но они оба понимали: не случись у Лауры выкидыша, они бы гуляли уже втроем, и Лаура бы не бодрилась натужно, а была бы по-настоящему счастлива.
Тони убирает фотографию и поворачивается к коробке с документами на их дом. Вот акт по межеванию, вот сведения о недвижимости… экологическая экспертиза… и, наконец, копия свидетельства о праве собственности. Все документы на месте. Все в порядке. А разве могло быть иначе? Что себе надумала Лаура? Тони фотографирует бумаги на телефон и посылает ей фото с смс.
Лаура подозревает, что женщина, которую он окрестил Джеммой, могла проживать здесь какое-то время в прошлом. Она обсудила с ним такую возможность, пока Джемма была в ванной. Это объяснило бы ее тревожащее знание их дома.
Предыдущие хозяева передали Лауре пакет старых документов на дом, покоящихся теперь на дне коробки, и список его владельцев до них. Любопытство подвигло этих людей провести целое генеалогическое исследование и воссоздать историю дома вплоть до 1780 года, когда он был построен. Тони отыскивает список имен и быстро пробегает их глазами… Не стоит отправлять его снимок по телефону Лауре.
5– Мы переехали сюда месяц назад, – рассказывает Лаура, пока мы идем по дороге вниз в сторону паба. – Мы снимали жилье в деревне почти год, дожидаясь, когда этот дом выставят на продажу.
– Дом старинный, – говорю я.
– Да, полагаю, восемнадцатый век. Тони очень хотел его приобрести – стать владельцем кусочка английской истории.
Мы проходим мимо молодой парочки, толкающей перед собой дорогую коляску. За ними петляет на деревянном беговеле еще один ребенок. В «Агнце Божьем» на углу главной улицы полно посетителей; на асфальт то и дело вываливаются перебравшие выпивохи. Тони остался дома готовить ужин к нашему возвращению – вдруг я захочу с ними поесть.
– А вы знаете, кто жил в этом доме до вас? – спрашиваю я.
– Молодая семейная пара с ребенком. Он – служащий «Водафона» и был вынужден переехать в связи с изменением места работы. А она была учительницей в начальной школе.
– Значит, не я, – говорю я, криво улыбаясь.
– Мы с Тони думали о такой вероятности. Будь этот дом раньше вашим, все было бы гораздо проще.
Мы подходим к местной больнице – сверкающему новому зданию со стеклянным фасадом, крыльцом со ступеньками и наклонным пандусом, ведущим к главному входу. Такое здание может быть только медицинским центром, обителью врачей, дезинфицирующих средств и острых инструментов. В животе у меня узлом скручивается напряжение. Мой разум как птица, которая ищет открытое море и время от времени приземляется на крохотные островки памяти.
– Может быть, вы жили в этом доме, когда были намного моложе? – спрашивает меня Лаура, когда мы поднимаемся по ступеням. – Вы явно чувствуете какую-то связь с ним.
– Я просто осознала, что должна сюда вернуться, – говорю я, присаживаясь в приемной.
– У нас на чердаке хранится список всех старых владельцев. Мы можем проверить, есть ли в нем ваше имя – когда вы его вспомните.
Пока Лаура набирает на экране компьютера дату своего рождения, чтобы дать знать врачу о своем прибытии, я беру со столика журнал.
Это старый экземпляр «Загородной жизни», полный фотографий красивых сельских домиков и коттеджей с плетистыми розами у дверей. Мне становится неуютно. Я чувствую себя отрезанной от остального мира и ужасно одинокой. Что я здесь делаю, сидя в больничке сельской Англии?
– Прошу прощения за беспокойство, – раздается надо мной мужской голос. Его тон неуверенный, колеблющийся.
Я поднимаю глаза. Мужчине под пятьдесят, может быть, больше. На нем кремовый льняной костюм, белая рубашка без воротника и галстука и поношенные коричневые замшевые ботинки. Через плечо перекинута желто-коричневая курьерская сумка. Я никогда не видела его в своей прежней жизни – по крайней мере, думаю, что не видела.
– Мы знакомы? – продолжает мужчина.
Я мотаю головой, мое замешательство очевидно. Этот парень что, клеится ко мне?
– Ох, ради бога, извините, – говорит мужчина, глядя на меня со смущением и смятением. – Похоже, я обознался.
– Люк, – обращается к мужчине Лаура, поспешно присоединяясь к нам.
– Лаура, я тебя не заметил, – целует он ее в обе щеки. – Твоя подруга показалась мне знакомой, – с губ мужчины слетает нервный смешок. Но, похоже, он находит нашу встречу совсем не смешной. – Из давнего прошлого, – добавляет он и замолкает.
Лаура смотрит на меня, тщетно пытаясь отыскать на моем лице проблески воспоминаний. Я отчаянно силюсь их пробудить, но все напрасно. Я совсем не узнаю собеседника.
– Извините, что разочаровала вас, – говорю я ему. Даже в смятении у Люка очень приятная улыбка, и на какой-то миг я ловлю себя на том, что мне очень хочется оказаться его знакомой.
– Вам не за что извиняться, – говорит он.
В разговоре возникает пауза. Ожидая, когда Лаура нас познакомит, Люк смотрит на нее, а потом снова переводит взгляд на меня. Едва наши глаза встречаются, улыбка слетает с его лица. О чем он думает?
– Я ошибся, – добавляет Люк более тихим голосом, заполняя неловкую тишину. – Забавная вещь – эта память.
Люк отходит, а Лаура садится рядом со мной.
– Неловко получилось, – говорю я, беспокойно заерзав в кресле.
– Я не могла вас познакомить, потому что…
– Я знаю, все в порядке…
– Я, было, подумала, что мы разрешили вашу загадку, когда Люк сказал, что узнал вас.
– Я тоже, – говорю я, откидываясь на спинку кресла. – Может, я действительно его знаю? Мне показалось, он – хороший человек.
– Люк? Он замечательный!
– Лаура Мастерс? – выкликает голос из глубины коридора.
– Это нас, – говорит Лаура, вставая. – Люк – журналист. Он написал статью о местном приходском священнике, запретившем от имени церкви мои уроки по йоге, потому что они «коренятся в индуизме».
– Не больно-то по-христиански, – говорю я.
– На самом деле священник не хотел, чтобы его обвинили в поддержке «альтернативного мировоззрения». Не удивительно, что к нему в церковь больше никто не ходит.
В тот самый момент, когда мы с Лаурой выходим из приемного отделения, сбоку от меня снова вырастает Люк.
– Прошу прощения, я забыл дать вам вот это, – говорит он, протягивая мне маленькую визитку.
– Спасибо, – говорю я, обескураженная его вниманием.
– Это так, на всякий случай.
6Когда мы заходим в кабинет доктора Сьюзи Паттерсон, у Лауры жужжит мобильник. Она взглядывает на его экран, и, усаживаясь на один из двух пустых стульев, показывает мне текст сообщения от Люка:
«Кто эта новая женщина? Она мне показалась до странности знакомой».
Мы обе улыбаемся, хотя на самом деле его интерес заставляет меня нервничать. Я сажусь на другой стул и осматриваюсь. Невыносимая, гнетущая чистота в кабинете напрягает меня еще сильнее; в груди все сжимается. У одной стены стоит кушетка, покрытая белой бумажной простыней. А на столе, как столовые приборы, разложены медицинские инструменты. Я отвожу глаза в сторону, заламываю от волнения руки. В уме я представляла себе этот кабинет гораздо более безобидным. Я заставляю себя поднять глаза.
– Спасибо тебе, Сьюзи, за то, что так быстро нас приняла, – благодарит Лаура.
– Да пожалуйста, – отвечает доктор Паттерсон. На вид ей пятьдесят с небольшим. Держится уверенно, скорее учтиво, чем напыщенно. Серьезная. Одета в облегающий темно-серый джемпер; на шее скромная нитка жемчуга. Со слов Лауры, она в этой больнице лишь временно замещает отсутствующую коллегу, а раньше работала врачом общей практики в Девицесе. И я подозреваю, что они со Сьюзи – добрые приятельницы.
– Спасибо вам, – добавляю я от себя.
– Расскажите мне, что случилось, когда вы впервые осознали, что не можете вспомнить, как вас зовут.
Я повторяю ей все, что уже говорила Лауре и Тони.
– Это так тяжело – ничего о себе не знать, – признаюсь я.
– Могу себе представить, – кивает доктор Паттерсон.
– Я пытаюсь что-либо вспомнить, но в моей голове одна пустота.
Я стараюсь говорить ровным голосом, но мои ноги предательски дрожат.
– Вы не смогли ничего рассказать сотруднику бюро находок?
– Ничего. – Я замолкла, думая о встрече с Люком в приемном отделении. За кого он меня принял? – Наверное, будет проще, если вы станете называть меня Джеммой.
– Джеммой? Почему именно Джеммой?
– Мне нужно какое-то имя и…
– Тони показалось, что ей подходит это имя, – нервно смеясь, поясняет Лаура.
– А вы, – обращается ко мне доктор Паттерсон. – Что вы о нем думаете?
– Нормальное имя. На время сгодится… – пожимаю я плечами; мне же нужно как-то зваться.
– Как вы себя сейчас чувствуете?
Я глубоко вздыхаю:
– Потерянной, оторванной от реальности… одинокой… напуганной.
Доктор Паттерсон откидывается на спинку стула и устремляет взгляд в монитор компьютера на рабочем столе. На стене за ней висит большая карта мира, отображающая рекомендуемые прививки в различных странах. Южную Индию – дифтерия, гепатит А, столбняк, тиф – частично заслоняет ее голова.
– В вашей ситуации чувствовать такое совершенно нормально, – говорит она. – А ваше ощущение оторванности от реальности может вылиться в дальнейшем в отчаяние и депрессию.
– Не знаю, что бы я делала, если бы не встретила Лауру, – говорю я, снова чувствуя себя виноватой перед женщиной, которая, совершенно меня не зная, проявляет ко мне такое участие.
Покосившись на Лауру, доктор Паттерсон снова переводит взгляд на меня.
– Мы говорили с ней ранее по телефону о различных видах амнезии. В большинстве случаев провалы в памяти, как у вас, проходят довольно быстро, иногда через несколько часов. Если ваше состояние не улучшится, нам придется провести пару тестов, чтобы установить, не является ли его причиной травматическое поражение головного мозга. Нам нужно будет также исключить другие органические причины – такие как инсульт, отек мозга, эпилептический приступ, энцефалит, заболевания щитовидной железы или даже дефицит витамина В. Рекреационные психоактивные препараты и алкоголь тоже могут приводить к потере памяти. Но я полагаю, что у вас так называемая психогенная, или диссоциативная амнезия. А одной из основных ее причин является стресс.
Я сижу на стуле, сознавая, что по тротуару за окном проходят люди. До чего же досадно выслушивать о себе подобные медицинские рассуждения.
– Хотите воды? – предлагает доктор Паттерсон, уловив мое состояние. Я киваю, наблюдая, как она наполняет стакан водой из пластиковой бутылки и протягивает его мне.
– Давайте-ка я измерю вам давление, – поднимается со своего стула доктор Паттерсон. – Мне нужно послушать ваше сердце, проверить ваше дыхание.
Она продолжает говорить, надевая мне на руку манжету и застегивая ее на липучку. А потом начинает накачивать в нее воздух. Я пытаюсь расслабиться и дышать глубоко и ровно.
– Вы знаете, какое сегодня число? – спрашивает доктор Паттерсон. Я мотаю головой. – А какой сейчас месяц? Год?
– Извините, – говорю я. До чего же все это тяжело…
– А где мы находимся?
Я снова покачиваю головой. И слышу в ушах голос Флер.
Мне хочется только одного – свернуться калачиком в постели и заплакать.
– Давление почти в норме, – говорит доктор Паттерсон, расстегивая липучку манжеты. – Мне нужно еще провести короткий неврологический осмотр.
Мои руки напрягаются, когда она берет со стола стетоскоп. Послушав мое сердце, доктор Паттерсон проверяет мою координацию движений, равновесие, движение глаз и поле зрения, светит фонариком мне в зрачки и проверяет тонус лицевых и шейных мышц. А затем берется за свой офтальмоскоп. Перед моими глазами мелькает и исчезает ее белый халат.
– Я только обследую состояние вашей сетчатки, – говорит доктор Паттерсон, заметив, как я вздрагиваю. – И проверю, не повышено ли у вас внутричерепное давление, – продолжает она, приблизив почти вплотную свою щеку к моей. – Вроде бы все нормально.
Доктор Паттерсон снова усаживается на стул и кладет свой инструмент на стол. Я на секунду задерживаю на нем свой взгляд, а потом отвожу глаза в сторону.
– Некоторые люди переживают антероградную амнезию. Это состояние, при котором человек не способен сформировать новые воспоминания. Он помнит, что было в прошлом, до того события, которое спровоцировало расстройство памяти, но ничего из того, что происходило потом. Давайте посмотрим, что вы сможете вспомнить завтра, после того как хорошенько выспитесь.
– Что вы имеете в виду? – уточняю я.
– Возможно, вы забудете все, что происходило сегодня.
Сьюзи Паттерсон бросает взгляд на Лауру.
– Еще одной типичной формой амнезии является ретроградная амнезия, когда человек не может вспомнить ничего из того, что было до события, вызвавшего потерю памяти: подробности автобиографии, свое имя, адрес, семью, друзей и тому подобное. Вы в состоянии формировать новые воспоминания. И я склонна думать, что у вас именно такая форма амнезии.
– Но ей же станет лучше? – спрашивает Лаура.
– На данном этапе сложно делать прогнозы, – говорит мне доктор Паттерсон. – Я настоятельно рекомендую вам пройти еще ряд обследований, в частности, МРТ головного мозга. Если амнезия вызвана стрессом, она пройдет, но не сразу. На полное восстановление памяти потребуется время. Возможно, у вас диссоциативная фуга. Это временное расстройство идентичности, сопровождающееся незапланированным путешествием, смятением и утратой памяти. Сейчас вам необходимо расслабиться, может быть, даже позаниматься йогой с Лаурой. Думаю, она уже предлагала вам это?
Лаура, улыбаясь, кивает.
– Почему бы нет, – пробормочу я. От доброты Лауры мне хочется расплакаться.
– Не думаю, что вам необходимо ложиться в больницу прямо сейчас – даже если и имеются свободные места, а я подозреваю, что их нет. Единственный доступный вариант – провести ночь на койке в коридоре отделения экстренной медицинской помощи.
– Мне бы этого не хотелось! – восклицаю я.
– На прошлой неделе там было ужасно, – встревает Лаура.
– У вас лишь немного повышено давление, – продолжает доктор Паттерсон, не обращая внимания на реплику подруги. – Это закономерно, зато дыхание ваше чистое и я не нахожу никаких признаков, указывающих на наличие у вас инфекции. Ты действительно готова приютить ее у себя на эту ночь? – обращается Сьюзи к Лауре.
– Да без проблем, честное слово, – отвечает Лаура.
Как бы мне ни было неловко перед Лаурой, но спать в ее доме гораздо приятнее, чем в больничном коридоре.
– Скажу прямо: мне бы хотелось для начала исключить все возможные органические причины вашей патологии, но психиатр сможет осмотреть вас только завтра. И нам с вами везет – у нее открыта запись на девять утра. Подойдет?
Я киваю, взглянув на Лауру; та улыбается мне в ответ.
– В большинстве подобных случаев семантическая память не нарушается. У человека сохраняются общие представления, понимание, что происходит, способность воспринимать слова и различать цвета, устанавливать взаимосвязи. И я не предполагаю у вас каких-либо других когнитивных нарушений. Риска для жизни нет.
– Я сообразила, что делать с билетом на поезд сегодня, – если вы это имели в виду, – говорю я.
– Если у вас есть время, – продолжает доктор Паттерсон, глядя на Лауру, – прогуляйтесь сегодня по деревне. Постарайтесь максимально расслабиться, дайте своему расщепленному сознанию перенастроиться. Зачастую требуется лишь импульс, знакомое лицо, чтобы память начала возвращаться. Может, вам стоит поучаствовать сегодня вечером в пабной викторине. Как знать, может, вас кто-нибудь здесь и узнает. И тогда все проблемы разрешатся сами собой очень быстро.
– Она вспомнила планировку нашего дома, – снова вмешивается в разговор Лаура.
– Правда?
– Да, комнаты на втором этаже и душевую в уборной внизу – до того, как увидела их.
Доктор Паттерсон вскидывает на меня взгляд, а затем, в глубокой задумчивости, устремляет его в монитор.
– Мы даже засомневались, а не жила ли она здесь, и вправду, раньше, когда-то давно, – добавляет Лаура.
– Обычно при ретроградной амнезии такие эпизодические воспоминания утрачиваются, – замечает доктор Паттерсон. – Но иногда пациенты способны вспоминать вещи из очень отдаленного прошлого.
– Может, так оно и есть, – говорит мне Лаура. – Возможно, вы жили в этом доме ребенком.
Доктор Паттерсон либо пропускает мимо ушей предположение Лауры, либо предпочитает его проигнорировать.
– Как бы там ни было, у нас в отделении зарегистрировано три Джеммы… – говорит она, поворачиваясь от монитора ко мне.
Мы с Лаурой вскидываем глаза, пораженные внезапной переменой в выражении ее лица. От открытости и оживленности Сьюзи не осталось и следа, пока она прокручивала колесо мышки.
– Что такое? – спрашивает Лаура.
Я впериваю взгляд во врача, опасаясь слов, способных сорваться с ее языка.
– Ничего, – говорит Сьюзи Паттерсон и снова поворачивается к нам – растерянная, все еще обдумывающая то, что только что прочитала.
И мы обе понимаем, что она лжет.
7– Мне кажется, я могла зваться Джеммой, – говорю я, когда мы возвращаемся из больницы под лучами вечернего солнца. – Хотя и не понимаю, как Тони мог догадаться.
В церкви через дорогу практикуются звонари; их перезвоны разливаются друг за другом, все время понижаясь в тональности.
– Это имя вам подходит, – отзывается Лаура. – А Тони мастерски отгадывает чужие имена. Даже удивительно, как ему это удается.
– А вы когда-нибудь участвовали в викторинах в пабе?
– Это не по мне. А вот Тони буквально одержим ими. Ему только сорок, но он живет в страхе – перед болезнью Альцгеймера. Его отец от нее умер. И викторины служат для него хорошим способом тренировки ума и памяти, помогают поддерживать мозг в тонусе. Хотя Тони никогда в этом не признается. Он не любит говорить на эту тему, – усмехается Лаура. – К тому же Тони обожает петь.
– Петь?
– После викторин в пабе обычно устраивают музыкальные вечера. По правилам, команда-победитель выступает первой. Тони никто не может остановить. Тем более, я. Пение – его страсть.
– А вам не нравится, как он поет? – посмеиваюсь теперь уже я. – Его голос не так хорош?
– Пусть ваша близость не будет чрезмерной…[3]
– И пусть ветры небесные пляшут меж вами, любите друг друга, но не превращайте любовь в цепи, – в удивлении вскидываю я глаза на Лауру: я продолжила стих, даже не задумавшись!
– Видите – ваша память работает!
Мы останавливаемся напротив церкви, собираясь перейти дорогу. И, помолчав, Лаура добавляет:
– Когда-то Тони проводил довольно много времени, фотографируя разные музыкальные коллективы. Он очень хотел петь в одном из них. Его отец тоже пел. В последние месяцы жизни. Ему казалось, что пение облегчает симптомы болезни Альцгеймера – если такое, конечно, возможно.
Мы обходим по дорожке кладбище и спускаемся вниз, через заливной луг, к железной дороге, бегущей параллельно каналу. На подъездных путях стоит поезд с двигателями, работающими на холостых оборотах. Мы перебираемся через рельсы, и Лаура показывает мне склон, куда они с Тони ходили кататься на санках в свой первый уикенд в деревне.
– У вас есть дети? – срывается у меня с языка вопрос. И я тут же о нем сожалею. Церковные колокола за нашими спинами мгновенно теряют свой ритм, неловко ударяясь друг о дружку. В безукоризненно чистом доме Лауры и Тони не было никаких следов присутствия детей.
– Мы пытались, – говорит Лаура.
– Извините, мне не следовало вас спрашивать об этом.
– Все нормально. Мы и сейчас не оставляем попыток.
Мы идем дальше вдоль канала, мимо вереницы пришвартованных моторных лодок. По их бокам свешиваются цветы – как венки на «королевах мая»[4].
– Я понимаю, что мой встречный вопрос прозвучит нелепо, – произносит Лаура, – но как вы думаете – у вас дети есть?
Я задумываюсь:
– Даже не знаю, что бы могло навести меня на правильный ответ.
– Обвисшие груди и постоянное ощущение усталости и вины? – предполагает, смеясь, Лаура. – По крайней мере, так говорят мамаши в моем классе.
Наш разговор прерывается, когда Лаура показывает мне продуваемый всеми ветрами деревянный барак, в котором она дает уроки йоги. «Интересно, – проносится у меня в голове, – думает ли она о Сьюзи Паттерсон и о том, что та увидела на экране своего монитора?» Ведь что-то явно взволновало докторшу, лишило ее профессионального спокойствия. На обратном пути по главной улице мы останавливаемся у кафе.
– Это заведение Тони, – поясняет Лаура. – Предмет его гордости и радости. Он всегда мечтал стать владельцем собственного веганского кафе в нью-йоркском стиле и развесить там свои снимки. Мы купили его пару месяцев назад.
Я поднимаю глаза на вывеску: кафе-галерея «Морской конек». В передней части заведения находится линия раздачи блюд со стеклянными стойками, а в глубине кафе стоит несколько столиков со стульями, и стены украшены большими фотографиями в рамках.