Зеркало грядущего

Влад Савин

Морской волк: Зеркало грядущего

Серия «Военная фантастика»

Выпуск 164

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

© Влад Савин, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

***

Благодарю за помощь:

Дмитрия Белоусова, Сергея Павлова, Михаила Кубрина.

Читателей форума Самиздат под никами Библиотекарь, strangeserg, Old_Kaa, HeleneS и других – без советов которых, очень может быть, не было бы книги.

Товарища Н. Ш. – он знает за что.

Многоуважаемого Бахадыра из Самарканда, в настоящее время проживающего в Санкт-Петербурге.

И, конечно же, Бориса Александровича Царегородцева, задавшего основную идею сюжета и героев романа.

Также благодарю и посвящаю эту книгу своей жене Татьяне и дочери Наталье, которые не только терпимо относятся к моему занятию – но и приняли самое активное участие в создании образов Ани и Лючии.

Лазарев Михаил Петрович.

В 2012 году капитан 1-го ранга,

командир атомной подводной лодки «Воронеж», СФ. В СССР 1950 г. – Адмирал Победы.

Снова снился мне мой ночной гость. Ничего не сказал, лишь мерзко усмехался.

Мы материалисты и в чертовщину не верим. Хотя товарищи ученые так и не пришли к выводу о природе Феномена, закинувшего нас, вместе с кораблем, в это время, из 2012-го в 1942 год. Но это вовсе не доказательство сверхъестественности – что сказали бы Ломоносов и Ньютон о работе атомного реактора? В то же время установлено, что подобные сны видел не я один (правда, без этой фигуры – так что она может быть плодом моего воображения). Потому лично мне кажется вероятной гипотеза, что наш мозг (особенно для тех, кто прошел через Феномен) приобрел свойства «приемника», позволив нам видеть происходящее в иных временных измерениях, «параллельных» мирах. Ибо, на мой взгляд, гораздо более логична картина мира, когда возникает «развилка времени» и происходящее на одной ветви никак не зависит от другой. То есть парадокс «если я убью своего дедушку» в принципе не возникнет, и в этом мире, где СССР победил в войне на год раньше, а Сталин знает свое будущее – ничего не предопределено. И мы имеем уникальную возможность исправить, или вовсе не допустить сделанные там ошибки. Но и нет гарантии, что мы не наделаем новых.

Так что видел я в своем «вещем» сне? Миротворческие войска ООН в Москве. И демократически избранный президент России толкает речь по телевидению. Рожа вроде другая – в прошлом сне, где я ракеты по США запускаю, он бородатый был? Фамилию тогда не запомнил, а тут – господин подвальный или завальный, что-то такое. Вещает, обращаясь к мировому сообществу: «Простите нас! За то, что будучи кандидатом прошлых президентских выборов, я имел в своей программе поддержку противозаконной аннексии Крыма – поскольку иначе бы у меня не было шансов победить. Что показывает, насколько глубоко эта нация поражена великодержавностью – и чтобы решить вопрос раз и навсегда, и ни у кого из моих последователей на этом посту не было соблазна… – тут лабуда минут на пять о его лично глубоких душевных терзаниях! – …я считаю, что для русского народа будет наилучшим выходом впредь не иметь своей единой государственности. Мой проект о разделении бывшей РФ на десять независимых субъектов уже внесен на рассмотрение в ООН. И конечно, обязательным пунктом будет безъядерный статус всех новорусских государств и их приверженность истинно демократическим ценностям».

Козел! И ведь наверняка эту речь он не сам писал, а кто-то в Госдепе! Что в будущем, уже после года нашего ухода, 2012-го, будет «российско-украинская война», и бандеровская погань на Крещатике, и наши Крым возьмут, – это уже и Юрка Смоленцев видел во сне, и моя Анюта тоже. И опять наверху какая-то сволочь предала, а народ безмолствовал? Или ждал, что сейчас сто сортов колбасы будет, как в девяносто первом?

И полицаи тут же – мордатые, с сине-желтыми шевронами. Вы, москали, думали, мы с вами в Донбассе воевать собирались? Нет, мы ждали, чтоб когда вы Западу сдадитесь – оккупационной армией стать, не самим же американским господам грязной работой заниматься. Ну а мы не гордые – наши деды-«травники» жидов в газенвагены гнали, ну а мы тут будем «экономически излишнее» население утилизовать.

С трибуны какая-то харя зачитывает условия. Будет как в «цивилизованном мире» – если ты настолько беден, что не можешь платить за обучение и лечение, то образование и медицина тебе и не нужны. И никаких пенсий дармоедам – пусть стариков кормят дети и внуки. Удовлетворить право российского работника на трудовую неделю без всяких ограничений – что за идиотский потолок, сорок часов в неделю по трудовому кодексу, ради конкурентоспособности можно трудиться и по сто часов, как в Южной Корее. Никаких оплачиваемых отпусков – с чего это работодатель должен нести убытки? А отчего это у большинства населения излишки жилплощади, наследие совкового режима? Молчать и каяться – вы все тут виноваты хотя бы тем, что поддерживали имперский путинизм!

Кто сказал, что агрессия – это как Гитлер? Может быть и так – по решению ООН. Которое постановит, что России не быть – и «границы нерушимы». Когда СССР распался, вот уж границы менялись, но это было демократично, а крымнаш – это не сметь, нарушение принципа незыблемости границ! Гитлеру удалось всего лишь двадцать миллионов советских людей убить – ну а если теперь вымрет хоть пятьдесят, это будут допустимые потери. Да, этот мир еще поганее того, что в прошлом сне был – там я успел все ж по США все боеголовки выпустить, и наверное, не я один, так что пиндосам мало не показалось. На кой черт нужен такой мир, где России нет?!

И я, Лазарев Михаил Петрович, навеки убежден – капиталистической России не быть! Поинтересуйтесь, кто такие «мэйбани» в Китае – к господам олигархам российского разлива, которые держат капитал в чужих банках, покупают жилье за бугром и отдают своих детей учиться в чужие школы, это определение подходит полностью. «Капитал не может лежать без движения, он должен крутиться, приносить прибыль, вкладываться в рынок». А поскольку на этом поле нам с США тягаться нельзя, то любой российский капиталист – потенциальный предатель. Просто потому, что ему будет выгоднее предать. Теоретически я могу поверить в бушковского персонажа-олигарха, сказавшего «ни Форд, ни Вестингауз не могут быть в колонии, а туземным управляющим я сам не хочу», – вот только в жизни я таких персон пока не встречал.

И потому – сделаем все, чтобы повернуть историю на другой путь. Шанс есть – товарищ Сталин из нашей истории, и он же, узнавший будущее (и свое, и страны, в которую он всего себя вкладывал), это большая разница. А также товарищи Берия, Пономаренко, Василевский, Кузнецов, Курчатов – те, кто вытянул самую страшную войну, какую история знала – сейчас тоже намерены сделать все, чтоб реставрации капитализма не допустить. Ну а что будут лет через пятьдесят вопить всякие «кривозащитники» (если эти особи и в данной ветке истории появятся), меня совершенно не волнует! Мы, люди из двадцать первого века, волей пока неизвестного науке Феномена попавшие на семьдесят лет назад, из 2012 года в 1942-й, свой выбор сделали твердо. Мы растеряли идеализм напрочь, когда при Горбатом и Боре-козле товарищи партийные из верхов толпой полезли в олигархи – и, провалившись в прошлое, считали, что Советских Союзов было два. Один, плакатно-идеальный, с обложек журналов вроде «Знание – сила» и «Техника – молодежи», со страниц романов Адамова и Беляева. И другой, реальный, где черные воронки по ночам, маньяк Берия школьниц на улицах хватает, а Сталин ставит к стенке всех, кто смеет свое мнение иметь. Истинность второй версии вызывала сомнения, все ж не настолько были популярны Солженицын с Новодворской среди защитников Отечества – но ведь «дыма без огня не бывает, что-то да было?» Но вписались мы за своих дедов и прадедов – поскольку за кого еще? Не за американский империализм же, и тем более не за Гитлера! Ну а нейтральной стороной в такой драке быть никак невозможно – да и не осталось к середине двадцатого века на этой планете неоткрытых островов, и «Воронеж», атомный подводный крейсер проекта 949А, не имеет вечного ресурса, как «Наутилус» капитана Немо. И предки, какие бы они ни были, для нас однозначно свои. Поскольку – отцов и дедов не выбирают.

И пока что нам удается историю менять. Победа здесь была на год раньше. И нашими стали вся Германия (нет тут ФРГ, одно ГДР), а также Италия, Австрия, Греция, и еще половина Норвегии, и черноморские Проливы. Что, конечно, не вызвало к нам любви у наших заклятых «друзей», в пятидесятом едва до атомной войны не дошло. Из-за Китая – поскольку Корея в этой истории тоже наша вся, а вот в Китае до сих пор воюют[1]. А мы живем и строим социализм, попав в страшное и прекрасное время – когда за свое счастье надо драться, или работать по-настоящему, не как полвека спустя. Офисный планктон моего времени, с их отношением к работе, здесь бы массово загремел по статье «за саботаж». Зато сталинский СССР показывал экономический рост больше, чем Китай двухтысячных. И жизнь здесь, на взгляд простого человека, реально становилась с каждым годом лучше и веселее, – а ведь еще живы были и те, кто помнил, каково было при царе.

Как это время после назовут? «Сталинская оттепель», по аналогии с иными шестидесятыми? Похоже, что до самого Вождя дошло (как он с поздней историей ознакомился), что нельзя слишком все зажимать, надо дать свободу – инициатива снизу должна быть, равно как и обратная связь. Потому критиковать линию Партии вполне допускается – при соблюдении двух условий: предложить свой конструктивный вариант (и, конечно, с обоснованием), и исключительно между «своими», то есть членами Партии, а не перед массой. Диктатура, конечно, есть, но предпочитает действовать «мягкой силой» – не хватай, суди и вешай, плодя мучеников-героев, а скорее, по Сунь-цзы: высшее искусство – это заставить врага работать на себя. С Деникиным пример известный, с бывшими белогвардейцами на КВЖД, и немцев из Восточной Пруссии не выселяют, хотя нашими разбавляют активно – но в Калининградском университете до сих пор на части гуманитарных специальностей преподавание на немецком, причем прежней профессурой. Равно как и с Южного Сахалина японцев не гонят – хотя не препятствуют тем, кто пожелает, чемодан, пароход, ридна Япония. Касаемо экономики – уже попав сюда, мы с удивлением узнали, что, оказывается, при Сталине существовал немаленький частный сектор (артели), которые по отдельной номенклатуре (например, металлопосуда или игрушки) давали больше продукции, чем госсектор – то, что продвигал Горбач в «перестройку», но, в отличие от его кооперативов, реально работающее, производя продукт[2]. А теперь это и в Конституцию вписали, «трудовая собственность не является эксплуататорской». В общем, повеяло духом свободы, и народ это ощутил.

Мы не знаем, каким станет здесь светлое будущее для моей страны и коммунистического строя. Но точно знаем, каким оно не должно быть. И если история будет против, решив, что «коммунизм – это тупик» и «Россия не имеет будущего», – то тем хуже для истории.

Иван Антонович Ефремов,

старший научный сотрудник Палеонтологического института АН СССР,

зав. отделом низших позвоночных Палеонтологического музея и, по совместительству, начинающий писатель-фантаст.

Октябрь 1951-го. Москва

«В тусклом свете ламп, экраны и шкалы приборов казались галереей картин». Или с портретами сравнить будет уместнее – разной формы и цвета, разное выражение лиц?

Ефремов отодвинул лист бумаги с написанной строчкой. Сочинять рассказы он начал в сорок втором, в эвакуации (хотя заявление на фронт добровольцем писал – не отпустили). Когда лежал с лихорадкой, не хотелось терять время, – а давняя мечта была, переложить на бумагу все интересное, что видел и слышал он сам, в экспедициях объездивший всю Сибирь, Урал, Среднюю Азию и Дальний Восток. А кроме того, полезно было изложить для читателей, особенно молодежи, некоторые свои идеи, слишком невероятные для того, чтобы стать гипотезами. Был в его жизни опыт, когда маститый немецкий геолог объявил бреднями предположение Ефремова о строении океанского дна. А вдруг среди его читателей сегодня будут те, кто завтра сами станут учеными и, заинтересовавшись, сумеют подтвердить или опровергнуть?

Рассказы поначалу печатались лишь в журналах, вроде «Техники – молодежи» и «Знание – сила». Можно ли считать это занятие серьезным делом для доктора наук, палеонтолога с общесоюзным именем? Так академик Обручев, кого Иван Антонович глубоко уважал и считал своим учителем, написал ведь «Плутонию» и «Землю Санникова». Тем более занимался Ефремов этим исключительно в свои свободные часы.

Было тяжелое для Советской страны время – Отечественная война. В том же сорок втором в составе Северного флота появилась подводная лодка К-25, воплощение адамовского «Пионера», настолько же превосходя по боевым качествам фашистские корабли. Затем был Сталинград, когда Красная Армия ударила с севера на Ростов, операция «Большой Сатурн», и две немецкие группы армий, весь их южный фланг, оказались в котле и были уничтожены. Тогда Гитлер не придумал ничего лучше, чем организовать Еврорейх, союз против СССР всей оккупированной Европы, – но и это не помогло нацистам, в мае сорок четвертого Советская Армия взяла Берлин, бесноватый кинулся в бега, но был пойман и повешен в Штутгарте, после показательного международного процесса. Советский Союз вышел из войны намного более сильным, чем вступил в нее, – став сверхдержавой во главе социалистического лагеря, куда в числе прочих вошли ГДР (помимо довоенной территории Германии, включающая Австрию, Судеты, бывшую польскую Силезию – лишь Восточная Пруссия к СССР отошла) и Народная Италия (с «заморской территорией» Ливией). Ефремов вернулся в Москву вместе с Палеонтологическим институтом, весной сорок четвертого. Видел Парад Победы на Красной площади 16 июля, была отличная погода, ярко светило солнце, по брусчатке шли полки армии-победительницы, в небе пролетали эскадрильи боевых самолетов, оркестр играл марш. И вместе с советскими войсками шли батальоны итальянских Гарибальдийских красных бригад, под песню «Лючия». А затем под барабанный бой на Красную площадь вступила шеренга солдат, держа склоненные фашистские знамена, будто подметая ими мостовую – и бросили к подножию Мавзолея, где на трибуне стоял сам товарищ Сталин. И тут сквозь барабан послышались истошные вопли, похожие на собачий лай – оказывается, это пойманного Гитлера привезли, показать, чем завершилась его авантюра. Бывшему фюреру не стали затыкать рот – лишь чей-то командирский бас спросил, так что слышно было по всей площади:

– Эй, он у вас там не взбесился?

Ему ответил другой голос:

– Да он уже давно бешеный, нехай теперь гавкает! – и дружный хохот солдат в строю.

А после был праздник, народные гуляния, и вечером фейерверк. Не так часто Ефремову доводилось быть в городе летом, это самая экспедиционная пора. Но тот год был особый, – а в следующем снова начались рабочие будни.

Однако еще в то лето, перед парадом, в Палеонтологический музей зашли трое военных со звездочками Героев – адмирал Лазарев, в войну бывший командиром той самой лодки К-25, Юрий Смоленцев, командовавший теми, кто самого Гитлера ловил, Валентин Кунцевич, из той самой группы осназ Северного флота, и с ними две женщины, Анна Лазарева, жена адмирала Лазарева, сейчас служившая инструктором ЦК ВКП(б), ответственным за идеологию и пропаганду, и Лючия Смоленцева, бывшая партизанка-гарибальдийка, тоже участвовала в охоте на фюрера вместе со своим мужем. Примечательно, что все пятеро знали Ефремова именно как писателя, а Анна Петровна настоятельно посоветовала ему в Союз писателей вступить и после там защищала, когда в сорок пятом Ивана Антоновича наконец приняли, а маститая литературная публика признавать фантастику достойным литературным жанром поначалу не хотела.

Первый роман Ефремова, «На краю Ойкумены», вышел в сорок шестом, отдельным изданием в «Детгизе». Поначалу его не хотели брать – иным из ответственных товарищей показалось, что образ фараона похож – страшно подумать, на кого. Но будто бы стало известно, что «наверху» не только не имеют ничего против, но и проявляют живой интерес – и книга вышла, да еще сразу как дилогия. В сорок восьмом были изданы «Звездные корабли» и одновременно уже совершенно не фантастическая, а полностью научная монография «Тафономия и геологическая летопись» – о новой, собственноручно разработанной Ефремовым научной дисциплине на стыке биологии и геологии – тафономии. Изложенные там идеи должны были помочь как геологам, так и палеонтологам в их нелегкой работе по поиску полезных ископаемых и останков древних животных. И это тоже заметили «наверху», указав даже увеличить тираж, чтобы хватило на всех заинтересованных лиц. А сам Иван Антонович в это время был в Монголии – в экспедиции, которую в научных кругах называли Великой (ну так была же у географов Великая Северная экспедиция, в эпоху едва ли не Петра Первого – чем палеонтологи хуже?).

Советская наука была на подъеме. Не только техническая наука – еще до Победы раскопали Аркаим, и появились исторические труды про Великую степь. Так что если до войны в школах историю преподавали от древнего Египта, Вавилона, через Грецию и Рим, и только после про Россию и славян, то теперь официально считалось, что на территории СССР был такой же центр мировой цивилизации, вся разница от египтян и шумеров, что пирамид не строили и с раскопками не повезло. И предки славян издревле жили в симбиозе со степными народами – хотя теория, что Чингисхан (высокого роста, рыжебородый и сероглазый, ну совершенно не монгольский антропологический тип) был вовсе не уроженцем Монголии, считалась пока слишком революционной, как и иные взгляды на существование «монголо-татарского ига» – да и неудобно, писатель Ян за свою трилогию уже Сталинскую премию получил. Археологи вели раскопки в Новгороде, в Ладоге, в южнорусских степях, и мировой сенсацией стала находка берестяных грамот и установление того факта, что еще в одиннадцатом веке (а возможно, и с более ранних времен) «дикие славянские варвары» в массе владели письмом – среди находок были вовсе не княжьи или монастырские летописи, а письма простых новгородцев друг к другу[3]. Дошла очередь и до палеонтологов – еще не были завершены работы по возвращению Института и музея в Москву из эвакуации, как уже составлялись планы экспедиции в Монголию, ставшую сейчас Монгольской ССР, как Тува в сорок четвертом.

Размах был как у советских великих строек – несколько отрядов (количество менялось от сезона к сезону) численностью иногда до сотни человек, на автомашинах, причем в кузовах-фургонах («кунгах», как называли их военные) оборудовались походно-полевые лаборатории. С полной поддержкой властей МонССР, Картографического управления Советской армии и Забайкальского военного округа. С привлечением авиации, не только для транспорта, но и аэрофотосъемок, причем в подчинение экспедиции придавались вертолеты (последняя новинка техники). Первый сезон в сорок шестом был разведочным, со следующего уже пошли масштабные раскопки. И результат оправдал затраты – с десяток открытий мирового значения об ископаемом прошлом нашего мира и еще больше диссертаций, ну а для привезенных трофеев пришлось строить новый корпус музея. Особенно всех впечатлили скелеты протоцератопса и вцепившегося в него велоцираптора – вероятно, по какой-то причине погибших одновременно и быстро[4]. Правда, сам Иван Антонович руководил экспедицией лишь по сезон сорок восьмого, однако же проведя самую сложную часть организационной работы. А завершали, к сожалению, уже без него – Юрий Орлов, директор Палеонтологического института и старый друг Ефремова, рассказал, что это вовсе не опала, наоборот, по информации из еще более высоких инстанций (он сам затруднялся сказать, из каких именно), кто-то высокопоставленный якобы выразил недовольство тем, что «товарищ Ефремов не бережет свое здоровье, ведь загубит себя раньше времени». Что было правдой – последняя монгольская экспедиция и впрямь «наградила» Ефремова воспалением нерва в правой руке и небольшим инфарктом, перенесенным прямо на ногах; несмотря на своевременную помощь врачей экспедиции, бесследно все это не могло пройти, а постоянные перемены климата при путешествиях в МонССР и обратно тоже здоровья не прибавляли… Так что в следующие сезоны Иван Антонович разрывался между Москвой и Поволжьем, где у села Ишеево было обнаружено местонахождение древней пермской фауны, даже более интересной для палеонтологов ПИНа, чем «простые» динозавры, несмотря на свои размеры и славу, годившиеся этой местной фауне «во внуки». Не особо рассчитывая на успех, Ефремов попросил увеличить финансирование ишеевских раскопок – не до такого уровня, как монгольских, конечно, но все же… К его удивлению, просьбу полностью удовлетворили, раскопки вновь принесли множество трофеев, а палеонтологи-«позвоночники» были без ума от радости. А этим летом случилась еще одна сенсация, самая новейшая в области палеонтологии. Еще в прошлом году Чудинов (ученик Ивана Антоновича) разведал у городка Очёр в Пермской области местонахождение совершенно новой фауны пермского периода, финансирование снова выделили в требуемом объеме – и раскопки под Очером, по одним лишь результатам этого сезона (а они продолжатся и в следующем), дали и продолжают давать скелеты совершенно новых уникальных животных, каких до сих пор не обнаруживали нигде на планете! Палеонтологи всего мира ныне пребывают в восхищении результатами и выпрашивают возможность приехать в СССР. Удачный вышел год – если считать еще и изданные (как всегда, работа редакции была недолгой) еще две научные монографии Ефремова: «Медистые песчаники» и «Каталог местонахождений пермских и триасовых наземных позвоночных на территории СССР» (в соавторстве со своим учеником Вьюшковым). И вышла первая часть научно-популярной книги «Дорога ветров» – «Кости дракона», рассказывающей о монгольской экспедиции. И Сталинская премия в марте, за «Тафономию», – сто тысяч рублей.

– Не знаете, на что потратить? Ну, Иван Антонович, мне бы ваши заботы, – заметил Кунцевич. – Да хоть ЗИМ купите в полноприводном варианте, сорок пять тысяч всего. А то выделят вам дачу в Подмосковье, для науки и творчества, и каждый раз на электричке добираться будете? Ну а на оставшиеся кутеж устройте в ресторане для всего института, коль желание есть.

Ефремов удивился – такое желание у него было, но он пока никому о нем не говорил[5]. А дачу под Москвой хотя и мог приобрести любой передовик производства (по закону о дачных садоводческих товариществах, от сорок седьмого года), однако большинство советских людей, даже в немалых чинах, предпочитали летом отдыхать, если не в санатории или на курорте, то у родственников в деревне (очень многие, будучи выходцами из класса рабоче-крестьян, такую родню имели). И не было никаких наметок, что дачу выделят Ивану Антоновичу за казенный счет – это было привилегией академиков, профессоров, а также заслуженных писателей, артистов, художников, ну и чинов не ниже замминистра, или по крайней мере, завотделом. Однако всего через неделю после того разговора Ефремова уведомили, что дача ему выделена, можете заселяться. Даже место было близко к тому, что сказал Кунцевич, отчего-то усмехнувшись – «где-то на Рублевском шоссе, тихое зеленое место с приличной публикой». Значит, Кунцевич знал? Но в ответ на прямо заданный вопрос Ефремова продекламировал с шутовством:

Мяч брошенный не скажет: «Нет!» и «Да!»Игрок метнул, – стремглав лети туда!И нас не спросят: в мир возьмут и бросят.Решает Небо – каждого куда.

– Омар Хайям, «Рубаи», номер стиха не помню, уж простите. Все будет хорошо, Иван Антонович – это главное. А на прочее и прочих – забейте.

Ефремов уже был знаком с этой манерой Кунцевича говорить так, что не понять, когда он шутит, когда всерьез. И при этом еще употреблять привычные слова иначе, чем принято. Иногда Кунцевич даже казался Ефремову, человеком не из СССР, но откуда? Доводилось Ивану Антоновичу в Монголии общаться с потомками русских с бывшей КВЖД, они также не были похожи на советских, манерами и языком, но совершенно не так, как Кунцевич. А как белогвардеец мог целых две Звезды Героя получить – нет, в СССР сегодня отношение к «бывшим» вовсе не непримиримое, если даже Деникину дозволили вернуться, по легенде, уважили его просьбу лично к Сталину, «в землю русскую лечь напоследок». Но также, как знал Ефремов, есть негласный порядок (или секретная инструкция?), не дозволять таким людям подняться слишком высоко. Хотя в загранразведке, с учетом личных качеств, могло быть что угодно. Но тогда Кунцевич не просто боевик, каким пытается себя изображать? И проявляет явный интерес к нему, Ефремову – не только Анну Лазареву сопровождая, но и в одиночку в Институт приезжал. После чего Орлов, вызвав Ивана Антоновича в кабинет, наедине и по секрету сказал: