Дунайские волны

Я понимающе кивнул.

– Как только император вернется в Петербург, я немедленно подниму этот вопрос, и, насколько я успел его узнать, проблем с помощью рабсилой не будет. Ну, хорошо, допустим, нам удастся «пропихнуть» «Мордовию» до Березины и Днепра. А вот как нам быть с «Выборгом», Николай Михайлович?

Капитана 2-го ранга Борисов улыбнулся и ответил:

– Насчет «Выборга» я тоже все продумал. Для начала мы его максимально разгрузим. Все лишние вещи и грузы, без которых можно обойтись во время перехода по Березинской водной системе, следует складировать на баржи и вести на буксире за «Выборгом».

Конечно, скорость передвижения моего корабля по каналам будет помедленней, чем у «Мордовии». Но мои ребята проанализировали информацию о глубине канала и шлюзов, переданную с «Дениса Давыдова», и мы теперь абсолютно уверены в том, что «Выборг» сумеет протиснуться сквозь шлюзы и проползти над мелями, используя понтоны, подведенные к борту корабля для уменьшения его осадки. Здесь эта штука хорошо известна со времен императора Петра Алексеевича. Называются они камели. После закрепления парных понтонов, заполненных водой в качестве балласта, под днищем корабля, балласт откачивали с помощью ручных помп, и камели вместе с кораблем всплывали. В таком состоянии корабль был готов к проводке по мелководью. Выйдя на глубокую воду, балласт в камелях заполнялся снова, и корабль снимался для самостоятельного плавания. В России с помощью камелей выводились в Балтийское море корабли, построенные на Ладоге и на Свири.

Николай Иванович, ознакомившись с нашими выкладками, согласился, что «Выборг» вполне можно провести в Черное море. А там тот скажет свое веское слово во время проведения десантных операций и блокирования Босфора.

Вот такой случился у меня разговор с двумя Николаями. А теперь я докладывал о его результатах третьему Николаю – императору. Сообщив ему о предложении командиров «Мордовии» и «Выборга», я добавил, что следует на все время войны приостановить любые коммерческие перевозки по Березинской водной системе, чтобы какой-нибудь плашкоут случайно (или не случайно – противник наш не дремлет!) не затонул на подходе к одному из шлюзов и наглухо не закупорил стратегически важный для нас путь «из варяг в греки».

Царь выслушал мой доклад и, немного подумав и ознакомившись с расчетами – все-таки он по образованию был военным инженером, причем неплохим, – согласился с моими доводами. Он обещал запретить на время военных действий все коммерческие перевозки по каналам Березинской системы, а также обязать губернаторов тех местностей, по территории которых осуществляются перевозки грузов в Причерноморье, оказывать нам всяческое содействие и помощь.

– И пусть только какая-нибудь каналья попробует помешать вашим перевозкам! – неожиданно воскликнул самодержец. – Я его, мерзавца, в Сибирь упеку, или еще куда подальше!

– Эх, Дмитрий Николаевич, – заметив мой удивленный взгляд, уже спокойно произнес Николай, – если бы вы знали, как порой бывает трудно сдержать себя, когда узнаешь о безобразиях и воровстве подданных. Хочется иной раз вспомнить деяния моего великого предка Петра Великого, который вешал казнокрадов на площадях и рубил им головы.

Император махнул рукой и отвернулся в сторону, видимо, пытаясь совладать со своими эмоциями. Я индифферентно поглядывал по сторонам, делая вид, что не заметил вспышки монаршего гнева.

– Дмитрий Николаевич, – лицо Николая снова стало строгим и спокойным, – полагаю, что было бы неплохо вызвать в Петербург адмиралов Корнилова и Нахимова, а также генерала Хрулёва, чтобы они, наконец, лично встретились с вами и оценили возможности кораблей вашей эскадры. Боевые действия сейчас на Черном море пока не ведутся, а двигать Дунайскую армию вперед невозможно – австрийцы еще не очистили занятые ими Дунайские княжества. Так что недели две, которые они проведут в пути и здесь, в Петербурге, никак не отразятся на наших делах в Крыму. Думаю, что и присутствие полковника Сан-Хуана также будет кстати, ведь он – самый опытный сухопутный командир вашей эскадры. А генерал Хрулёв сможет затем отбыть в Измаил, который и станет местом сосредоточения наших войск. Вы согласны с моим предложением?

– Так точно, ваше императорское величество!

– Тогда я свяжусь с Севастополем по рации, – тут Николай весело улыбнулся, уж очень нравилось ему это слово, – и приглашу их на совещание.

И вот теперь я стоял под моросящим дождем и смотрел на катер, который резво мчался по свинцовым водам Маркизовой лужи к борту БДК. Все было готово к торжественной встрече дорогих гостей…

17 октября 1854 года.

Пивная «La Mère Catherine»

Генри Ричард Чарльз Уэлсли, лорд Каули, посол Соединенного королевства в Париже

Когда-то это здание принадлежало местному монастырю, который прекратил свое существование во время их проклятой Французской революции. Впрочем, еще наш Генрих VIII решил, что монастыри нам без надобности, и упразднил их всех, попутно резко пополнив государственную казну. Так что по бывшему французскому монастырю на месте «мамы Катерины»[14] я плакать не буду – впрочем, я даже не знаю, как он назывался.

А вот ресторан получился на славу – темное дерево, которое повидало множество поколений монахов. Неброское освещение, неплохая еда и пиво, которое, конечно, не сравнится с нашим «горьким»[15], но которое, в отличие от большинства местных сортов, пить вполне можно. А главное – наличие отдельных кабинетов на втором этаже, которые ранее служили кельями для монастырского начальства. Именно поэтому я назначил встречу тут, в этом укромном месте. Конечно, здесь еще и раза в четыре дешевле, чем, например, в Ля Куполь – а в месячном отчете я укажу именно ту сумму, которую потратил бы там.

Я прибыл минут за пятнадцать до назначенной встречи. Знакомый еще с детства (когда послом в Париже был мой покойный отец) пожилой официант сервировал стол на двоих, и принес по моей просьбе напитки: неплохого (но не самого дорогого) вина, коньяка трехлетней выдержки и, на всякий случай, кувшин с пивом. Но мсье поляк – будь все эти восточные европейцы прокляты – появился только спустя четверть часа после назначенного времени. Более того, пришел некий молодой человек, а не тот, которого я ожидал увидеть.

– Милорд[16] Каули? Меня зовут князь Владислав Чарторыйский.

Интересно, подумал я. Сын самого Адама Ежи Чарторыйского. А вслух сказал:

– Но я ожидал увидеть генерала Дембинского…

– Генерал болен и приносит свои извинения. Он просил передать вам это письмо.

Хотя я с генералом никогда не встречался, почерк его был мне знаком, и письмо было определенно написано его рукой. Из него я узнал, что генерал и в самом деле приболел, но сыну его старого друга князю Чарторыйскому я могу доверять, как ему самому. А почерк-то не похож на почерк тяжело больного человека… Понятно… Если что-нибудь пойдет не так, то генерал «ничего не знал», а молодой человек мог «неправильно понять» то, что я ему скажу.

Как и полагалось, мы сначала пообедали, причем я заметил, что принц ел быстро и жадно, как будто он успел оголодать. А потом, за коньяком, я перешел к деловой стороне нашей встречи.

– Мой принц[17], мы с огромным уважением относимся к стремлению великой польской нации к свободе и готовы оказать посильную помощь в этом благородном деле. Надеюсь, что отель «Ламбер»[18] не откажется от сотрудничества.

– Милорд, я так понимаю, что сотрудничество это вы афишировать не хотите, иначе мы с вами встречались бы не в этом заведении в здании, которое по праву должно быть монастырем, а либо в вашем посольстве, либо у нас в отеле «Ламбер».

«А он не дурак, – подумал я. – Или ему растолковали, что к чему?»

– Скажем так, мой принц, негласное сотрудничество может принести нам больше выгод.

– И что же вы можете нам предложить?

– Финансовую помощь – ее можно будет завуалировать под кредиты либо деловые контакты.

Усмешка на лице моего визави показала мне, что он в курсе, как делаются подобные дела. И я продолжил:

– Поддержка дипломатическими и другими методами. Поставка вооружений – частично в кредит, частично в дар великому польскому народу. Разведывательная информация.

– Милорд, все это нам, конечно, не помешает, и польская нация вам будет очень благодарна. Но мне с трудом верится, что подобные предложения обусловлены лишь благотворительностью с вашей стороны. Понятно, что вам хотелось бы новой редакции событий тридцатого года. Но вряд ли это единственное, что вас интересует.

– Вы весьма проницательны, мой принц, – с вымученной улыбкой ответил я – молодой человек и в самом деле оказался весьма проницательным. – Во-первых, во французском правительстве нет министров-поляков[19], зато поляки есть на ряде ключевых должностей как в министерствах, так и в армии и флоте.

Чарторыйский чуть заметно кивнул.

– Так вот. На данный момент меня устраивает политика вашего императора. Тем не менее после поражения в Крыму нам стало известно, что среди ваших военных появились люди, которые, скажем так, хотят примириться с русскими.

– И не всегда довольны действиями англичан, – продолжил Чарторыйский. – Да, такие люди есть. И не только среди военных.

– Нельзя ли было бы получить список таких людей?

– Боюсь, милорд, что он будет слишком уж длинным, – горько усмехнулся тот. – Многие недовольны как тем, что произошло в Крыму, так и известными вами событиями на Балтике. И их предысторией.

«Намекает, паршивец, на плохое обращение с их солдатами на борту наших кораблей, – подумал я. – Увы, намек вполне справедлив».

– Если мы получим хоть частичный список, мы сможем предоставить эту информацию императору.

– Да, будет, наверное, лучше, если эта информация попадет к нему не через наших людей. Тем более, он до сих пор в полной уверенности, что недовольных его политикой во Франции нет. Но я полагаю, это не единственное, что вас интересует.

– Вы правы, мой принц. Второе – нам необходимо знать о любых готовящихся правительством либо другими влиятельными центрами силы событиях. Начиная с того, что еще не подлежало бы огласке.

Чарторыйский вновь чуть наклонил голову:

– Хорошо, милорд, эту информацию мы можем вам предоставить немедленно – а также ставить вас в известность, как только нам станет известно о каких-либо новых планах такого рода.

– Благодарю вас, мой принц. И, наконец, нам бы очень хотелось познакомиться с людьми, которым можно было бы поручить некие… скажем так, весьма деликатные задания.

– О которых отелю «Ламбер» лучше не знать, правильно я вас понял, милорд?

– Именно так, мой принц.

– Да, милорд, такие люди есть среди польской эмиграции, хотя они не связаны с отелем Ламбер.

– Но вы их знаете, мой принц.

– Лично я с ними не знаком, но у нас есть общие знакомые. Полагаю, что они не откажутся от встречи с вами.

– Хотелось бы это сделать в достаточно скором времени.

– Полагаю, что это можно будет организовать. Надеюсь, что представитель ваших людей сможет посетить вас…

– Здесь же, послезавтра, в то же время?

– Хорошо. Об оплате их услуг вам придется договариваться с ними напрямую. А вот нам будет срочно нужна определенная сумма денег – причем указанные вами выше методы займут слишком много времени. Хотелось бы получить их наличными, и еще до вашей встречи с паном… впрочем, пока не знаю, с кем именно.

– Ее мы могли бы провести как одноразовый бонус. Например, положить ее на ваш счет в банке Ротшильдов. Либо на счет любого частного лица.

Чарторыйский покачал головой:

– Мне кажется, ни в ваших, ни в наших интересах, чтобы Ротшильды узнали о подобной сделке. А их это заинтересует. Мы предпочли бы наличные. Их мой человек мог бы забрать по любому названному вами адресу.

Я, подумав, указал адрес одного ирландца, который хоть и считается сторонником ирландской независимости, но уже давно работает на нас.

– Пусть ваш человек скажет, что он от мсье О’Даффи.

– Хорошо, – ответил Чарторыйский и дописал на той же бумажке пятизначное число. Я ожидал, что аппетиты моих новых польских друзей будут нескромными, но не до такой же степени… Я переправил первую пятерку на двойку, на что тот заметил:

– Милорд, мы с вами – люди благородного происхождения, а не торгаши. Увы, мне придется настоять на первоначальной сумме. Причем если вас это не затруднит, «наполеонами»[20].

– Ясно, мой принц, – сказал я со вздохом. – Договорились. Сумму я запомнил.

– Да, милорд, – улыбнулся тот одними губами. – Один из нас навестит вашего знакомого завтра, скажем, в два часа пополудни. А информацию, о которой мы договорились, вам доставит мой знакомый и передаст при вашей встрече.

После чего принц поднес бумажку к пламени свечи, поджег ее и бросил в медную пепельницу, стоявшую на столе.

5 (17) октября сентября 1854 года.

Севастополь. Здание Морской библиотеки

Даваева Ольга Кирсановна, невеста

Это красивое, выстроенное из белого инкерманского камня трехэтажное здание с недавних пор стало чем-то вроде кают-компании, где собирались офицеры кораблей Черноморского флота и частей Севастопольского гарнизона, дабы разделить радость или горе, сообщить полученную новость или просто увидеться с товарищами. Поэтому именно сюда отец пригласил наших друзей и знакомых, чтобы объявить о моей помолвке.

– Дамы и господа, имею честь представить вам свою дочь Ольгу. А это – ее жених, поручик Александр Николаев, хирург. – Папа́ сделал полупоклон Саше, который в этот раз был в новом парадном мундире, построенном одной знакомой портнихой, которая сшила и мой сиреневый кринолин. Сашин мундир сидел на нем как влитой, и любимый выглядел в нем элегантно. Папа́ между тем продолжил:

– Господа, я благодарен поручику Николаеву за то, что он спас мне жизнь. Да-да, именно спас. Ведь если бы он не сделал мне вовремя операцию, то я бы сейчас здесь с вами не разговаривал. Впрочем, дочь моя его полюбила не только за это. Что я могу сказать? Только одно – совет вам да любовь. Но помните, поручик, если вы обидите мою дочь, то пеняйте на себя! – тут папа́ улыбнулся, показывая, что это всего-навсего шутка. Но как любит говорить Александр, в каждой шутке есть доля правды, и я не сомневаюсь, что, приди я к родителю жаловаться на Сашу, то папа́ вспомнит про гордые традиции калмыков, и Саше несдобровать. Именно поэтому я никогда не буду ябедничать на него отцу.

Саша поклонился папа́ и сказал:

– Господин есаул, я клянусь перед Богом и перед людьми, что всегда буду любить вашу дочь, и сделаю все, чтобы она была со мной счастлива.

Тут он достал из кармана коробочку с бриллиантовым колечком и надел его мне на палец. Я охнула – настолько камень вдруг заиграл и заискрился в лучах солнца. Гости зааплодировали.

А потом папа́ взял нас за руки, вывел на улицу, где его денщик развел костер, и три раза провел нас вокруг огня. Да, конечно, он был православным, но костер – непременный атрибут всех калмыцких свадеб, а папа́ гордится тем, что в его жилах течет кровь кочевников, сражавшихся когда-то под знаменами самого Чингисхана. Ведь он происходил из племени тургаутов – гвардейцев дневной стражи «потрясателя вселенной». Об этом мне рассказывала бабушка, мама отца.

Впрочем, это стало единственным, что напоминало о калмыцких традициях – почти все гости с нашей стороны были хоть и казаками, но не калмыками. Со стороны жениха присутствовали его коллеги-врачи (милейший Иван Иванович Кеплер играл роль названого отца жениха), поручик Витольд Домбровский с супругой Анастасией и несколько других офицеров, во главе со штабс-капитаном Гвардейского экипажа Павлом Филипповым. Увы, Сашин лучший друг, Коля Домбровский, уехал недавно в столицу, а другой, Юра Черников, вчера отправился в Одессу вместе с госпиталем доктора Пирогова.

Само же венчание будет еще нескоро. Послезавтра мой Сашенька тоже уезжает в Одессу; ему дали отсрочку на три дня для нашей помолвки. Я попросила у Юры, чтобы он зачислил и меня в сестры милосердия. Он-то согласился, да вот родительского благословения я так и не получила. Папа́, услышав мою просьбу, сердито буркнул:

– Нечего барышням по войнам шастать. Не женское это дело, даже и не проси.

А потом я узнала, что доктору Кеплеру, который рвался в Одессу, тоже было отказано в его просьбе с указанием, что флот скоро примет участие в грядущих баталиях, и что Иван Иванович нужен будет здесь, в Севастополе. После этого они с Сашей набросали программу дальнейшего обучения врачей. А еще было там написано про открытие курсов для барышень по уходу за ранеными, тем более что одна из девиц Крестовоздвиженского сестричества, княгиня Лыкова, перенесла такую же болезнь, как и мой папа́, и было решено оставить ее в городе. Она уже кое-что умеет делать по медицинской части и вполне может нас этому научить.

К моему великому удивлению, когда я побежала к отцу и рассказала ему обо всем, он, подумав, согласился отпустить меня на эти курсы, правда, покачал головой и пробормотал при этом:

– Авось перебесится.

«Ага, а вот и нет, – подумала я. – Скоро есаулу Даваеву будет дозволено после излечения вернуться в свою часть. И тогда я первым делом попрошусь отправить меня туда, где будет находиться мой сердечный друг, милый Сашенька. Эх, поскорее бы!»

Когда мы вошли обратно в зал Морской библиотеки, то увидели, что там уже расположился небольшой оркестр, и в его составе был сам Игорь Шульгин, кумир молодых севастопольских девушек. Игорь поклонился, поцеловал мне руку, дружески обнялся с улыбающимся Сашей и вдруг запел под звуки музыки:

Тихо плещет волна,Ярко светит луна…

И Саша закружил меня под мелодию этого прекрасного вальса. Сначала мы танцевали одни, но постепенно к нам присоединился Иван Иванович со своей супругой, немолодой, но все еще стройной Луизой Мартыновной. Ну, а потом то один, то другой из приглашенных гостей приглашал даму на танец и вел ее в центр залы. И даже Витя Домбровский, все еще на костылях, стоял вместе с Настей и делал крохотные шажки.

А Игорь все пел и пел своим божественным баритоном:

Севастопольский вальс,Золотые деньки;Мне светили в пути не разВаших глаз огоньки.Севастопольский вальсПомнят все моряки.Разве можно забыть мне вас,Золотые деньки!

Саша вдруг шепнул мне:

– Вот так и твоих глаз огоньки будут мне светить в пути…

5 (17) октября 1854 года.

Российская империя. Кронштадт.

Борт БДК «Королев»

Контр-адмирал Дмитрий Николаевич Кольцов

Командир БДК капитан 1-го ранга Алексей Иванович Сомов отдал команду сыграть «Большой сбор», чтобы достойно встретить высоких гостей. Экипаж «Королева» выстроился на верхней палубе, наготове был почетный караул, а вместо оркестра наши специалисты из БЧ-4 приготовились запустить «Встречный марш» и гимн «Боже, царя храни» по корабельной трансляции. Все должно было быть в полном соответствии с Корабельным уставом ВМФ.

Оба адмирала были выше меня по чину и, тем более, по старшинству. Поэтому я приготовился лично встретить их. Вот катер подошел к правому трапу «Королева», и сигнальщик протрубил «Захождение». Корнилов и Нахимов ловко перескочили с борта катера на трап и помогли генералу Хрулёву, который, как все сухопутные военачальники, немного робел, попав на военный корабль. Я, как положено по уставу, подал команду «смирно!».

Когда высокие гости ступили на палубу БДК, заиграл «Встречный марш», а я, приложив ладонь к фуражке и чеканя шаг, направился к адмиралам. Скажу по-честному – было весьма волнительно увидеть тех, кого раньше знал лишь по картинам, посвященным обороне Севастополя. По их лицам я понял, что и они сильно взволнованы и с любопытством осматривают БДК, так не похожий на привычные им парусные фрегаты.

– Господин вице-адмирал, – отрапортовал я старшему по должности Владимиру Алексеевичу Корнилову, – экипаж большого десантного корабля «Королев» для встречи построен. Командующий эскадрой контр-адмирал Кольцов.

Я опустил руку, то же самое сделали адмиралы и генерал Хрулёв. Но тут над палубой зазвучал гимн Российской империи, и все снова приложили руки к головным уборам.

Потом мы все вместе прошли перед строем и в сопровождении командира БДК капитана 1-го ранга Сомова отправились в кают-компанию. Там и должно было пройти наше совещание, на котором мы обсудим, как нам далее воевать против англичан и французов.

– Да, Дмитрий Николаевич, – покачал головой Корнилов, когда мы расселись на стульях вокруг большого стола. – Если бы я не знал, что такое может быть на самом деле, то, увидев ваш корабль, непременно бы подумал, что мне все это снится. Однако замечательные корабли научились делать у нас в России в XXI веке.

– В ХХ веке, Владимир Алексеевич, – ответил я. – Военно-морской флаг был поднят на «Королеве» 5 января 1992 года. С тех пор он достойно представлял его на многих морях и океанах. А в вашем времени наш корабль славно повоевал, спасая от захвата противником крепость Бомарзунд.

– Мы наслышаны-с о ваших подвигах на Балтике, – вступил в разговор адмирал Нахимов. – Это ж надо такое – разгромить объединенный англо-французский флот, да так, что почти все его корабли спустили флаги-с и сдались на милость победителя!

– Павел Степанович, – я посмотрел на прославленного героя «севастопольской страды», – тут все просто – разве враг мог устоять против оружия, о котором в этом мире никто еще даже и не слыхал? К тому же отлично поработали наши морские пехотинцы, которые с помощью гарнизона Бомарзунда пленили французский корпус генерала Барагэ д’Илье. Ну, и вертолеты – вы их уже видели в деле.

Адмиралы дружно закивали, а генерал Хрулёв сказал, что с такими чудо-богатырями, как наши морпехи, он готов отправиться хоть в ад, чтобы пленить там самого Сатану.

Не скрою, мне было приятно выслушать похвалы от столь храбрых людей, которые до конца защищали Севастополь в нашей истории. Но пора было заканчивать с комплиментами и поговорить о делах насущных. Я взял, что называется, быка за рога.

– Господа, у нас есть несколько предложений по ведению боевых действий на Черном море. Да, противник потерпел поражение в Крыму, но война еще не закончилась. Англия и Франция – сильные в военном отношении державы. Одна – на море, вторая – на суше. К тому же против нас воюют еще и турки. Пока мы окончательно не разгромим наших противников и не заставим их запросить мира, о нашей полной победе не может идти и речи.

– Полностью согласен с вами, Дмитрий Николаевич, – кивнул генерал Хрулёв. – И поскольку объединенный флот союзников вряд ли теперь осмелится появиться на Черном море, основные сражения будут на суше. Как в Дунайских княжествах, так и на Кавказе.

– Я бы не стал спешить с таким выводом, Степан Александрович, – ответил я. – Как ни крути, а у союзников осталось еще достаточно кораблей, чтобы добиться перевеса над нашим Черноморским флотом. К тому же французы попытаются использовать последний козырь – ввести в бой творения своего талантливого кораблестроителя Дюпюи де Лома – плавучие броненосные батареи. Император Наполеон III отдал приказ об их строительстве, и на верфях Франции уже вовсю идет работа. Учитывая сложившуюся обстановку, французы могут форсировать работы над ними, и вполне вероятно, что к началу будущего года три из них – «Лавэ», «Тоннант» и «Девастасьон» – могут быть готовы к бою.

– Дмитрий Николаевич, – спросил Корнилов, который был энтузиастом строительства паровых кораблей, – а что представляют собой эти корабли? В свое время я был знаком с мсье Дюпюи де Ломом. Два года назад он был назначен французским императором главой Корпуса корабельных инженеров. Помнится, при той нашей встрече он горячо убеждал меня, что боевые корабли должны быть защищены броней, которая спасет их от снарядов бомбических пушек. Значит, он осуществил свою идею?

– В общем, да, – ответил я. – Правда, выглядят его творения довольно неказисто и ползут по морю, как черепахи – со скоростью три с половиной узла. Но борта их защищены стальными брусьями толщиной четыре с половиной дюйма. И вооружены они восемнадцатью орудиями в семь с половиной дюймов. В нашей истории три такие «черепахи» расстреляли батареи крепости Кинбурн. И хотя наши артиллеристы добились почти двух сотен попаданий во французские корабли, броня их так и не была пробита.

– Да-с, господа, – тяжело вздохнув, произнес адмирал Нахимов, – с такими бронированными батареями ни один наш корабль не справится. Похоже, что век парусного флота действительно подходит к концу. А как вы собираетесь бороться с этими стальными «черепахами», Дмитрий Николаевич? Вы научились находить управу на броненосные корабли противника?

– Для того, чтобы окончательно переломить ход боевых действий на Черном море в нашу пользу, я предлагаю перебросить туда с Балтики два корабля. Первый – сторожевой корабль «Выборг» с трехдюймовым орудием, способным стрелять с удивительной точностью до шести миль и своим снарядом пробивать броню французских «черепах». Второй – десантный корабль «Мордовия», который может двигаться по морю до 60 узлов.