Дунайские волны

– Господин штабс-капитан, что вы? Ведь есть же носильщики-с. Все ваше доставят в лучшем виде-с!

Так что вышел на перрон я налегке, держа в руках только портфель с документами и ноутбуком. Так как я был последним пассажиром, то встречающих было ровно двое – Юрий Иванович Черников, мой шеф по журналистской линии, и моя несравненная и любимая Мейбел.

5 (17) октября 1854 года.

Санкт-Петербург. Зимний дворец

Генерал-майор Гвардейского Флотского экипажа Березин Андрей Борисович, советник министра иностранных дел

– Ваше императорское величество, – произнес Перовский. – С вашего позволения я хотел бы рассказать вам о новостях, поступивших в мое министерство и касаемых военных действий, которые ведет русская армия против англичан и французов.

Николай кивнул, и министр продолжил:

– Вчера посланник Пруссии господин фон Бисмарк сообщил нам, что в Санкт-Петербургский порт на зафрахтованном голландском корабле пришел груз – пятьсот ружей системы Дрейзе – подарок вам от короля Пруссии Вильгельма. Вместе с ружьями прибыли инструктора и большое количество боеприпасов.

Пруссия также готова на дальнейшие поставки этих ружей и боеприпасов к ним по вполне умеренным ценам. Причем пять тысяч стволов могут быть доставлены немедленно, а оплата за них может быть получена в рассрочку. Я уже переговорил с Василием Андреевичем Долгоруковым[9], и мы пришли к общему согласию, что сие предложение весьма своевременно, и что этим оружием необходимо вооружить те войска, кои будут участвовать в Дунайской кампании.

– Прошу вас поблагодарить герра фон Бисмарка и дать согласие на предложение пруссаков. Продолжайте, Василий Андреевич.

– Кроме того, делегация прусских промышленников на днях отправилась в Россию, чтобы обсудить возможность взаимных поставок, а также более тесного сотрудничества с нашими фабрикантами и заводчиками. Фон Бисмарк прибудет сегодня в мое министерство для обсуждения этого визита. Кроме того, он просит вас принять его при первой же возможности.

– Полагаю, – добавил я, – что прусских промышленников интересует не только сотрудничество с нашими промышленниками, но и возможность заполучить некоторые технические новинки, которыми буквально нашпигованы корабли нашей Эскадры. Тут следует за ними внимательно приглядывать и не давать им возможности совать свой любопытный нос туда, куда не следует.

– Это само собой, – улыбнулся император. – Следует внимательно проследить за нашими гостями и время от времени напоминать им о правилах приличия. А что касается вас, Василий Андреевич… Я попрошу вас сообщить прусскому послу, что буду рад принять его завтра в девять часов утра. Надеюсь, что и вы, Василий Андреевич, и вы, Андрей Борисович, сможете при этом присутствовать.

– Так точно, государь! – кивнул Перовский и продолжил: – Князь Горчаков доложил из Вены, что император Франц-Иосиф сообщил ему о том, что уже начат вывод австрийских войск из Дунайских княжеств согласно нашим договоренностям, а также отвод большей части имперских войск из Галиции и Трансильвании. Кроме того, вчера вечером в Петербург прибыл новый посол Австрии, уже известный нам Карл-Людвиг граф фон Фикельмон, который сегодня утром прислал в министерство просьбу об аудиенции для вручения вам, ваше императорское величество, верительных грамот.

Император чуть улыбнулся – все-таки фон Фикельмон был другом России, да еще и женатым на русской немке, Дарье Федоровне фон Фикельмон, урожденной графине Тизенгаузен, которая к тому же была внучкой фельдмаршала Кутузова. Причем иначе как политиком-тяжеловесом его не назовешь – он уже успел побывать министр-президентом[10] Австрийской империи, пока его не вынудили подать в отставку во время памятных событий 1848 года. «Неплохой ход со стороны фон Рехберга»,[11] – оценил я.

– Сообщите графу Фикельмону, что я буду рад видеть старого друга и его очаровательную супругу сегодня в четыре часа пополудни. Надеюсь, что вы сможете присутствовать и при этом событии, Василий Андреевич.

Перовский кивнул и продолжил:

– Кроме того, мы получили сведения о том, что Луи-Наполеон и королева Виктория намереваются встретиться в ближайшие дни, чтобы обсудить продолжение боевых действий против России. О мире они и не думают…

– Я в этом и не сомневался, господа, – усмехнулся император.

– Более того, – сказал Перовский, – мы уже докладывали вам, государь, об активности британской шпионской сети в Петербурге. Работая по ее обезвреживанию, мы обнаружили и другую сеть – французскую, которая давно уже резвилась в Петербурге. Впрочем, более подробно вам об этом доложит подполковник Смирнов – именно ему принадлежит заслуга их разоблачения.

Игорь прокашлялся и произнес:

– Ваше императорское величество, три дня мы держали под наблюдением дом на Казанской улице. Некоторые из подозреваемых нами личностей были замечены входящими и выходящими из этого дома. Вчера же они попытались захватить двух студентов Елагиноостровского университета – то есть молодых людей из будущего. Мы пресекли эту попытку, а заодно задержали всю их шайку, равно как и несколько других людей, связанных с этой группировкой. Боевой состав группировки – поляки. Их же соотечественниками оказались чиновники различных министерств, которые шпионили в пользу Франции. Кроме того, с ними сотрудничали коммерсанты, как русские, так и иностранцы; последние также использовались для связи с Парижем, равно как репортеры некоторых западных изданий. А руководил всем этим некто граф де Козан.

Выяснилось, что студентов намеревались под пытками допросить о происхождении нашей эскадры, а также получить у них как можно больше прочей информации.

– Под пытками? – недоверчиво переспросил Николай. – Господин подполковник, вы в этом уверены?

– В подвале дома мы обнаружили самую настоящую пыточную, в которой мы обнаружили следы крови на полу и на инструментах для пыток. По словам одного из душегубов, выполнявшего роль палача, там уже побывало семь человек самых разных возрастов и сословий, включая двух женщин. Но людей из Эскадры они смогли заполучить впервые.

После допросов трупы своих жертв они ночью топили в Мойке. Кто именно стал жертвой французов и поляков, мы пока не знаем. Но мы обнаружили тайник с записями, частично сделанными рукой де Козана. Нам удалось подобрать ключ к шифру, и мои люди в данный момент изучают обнаруженные бумаги. А де Козан сначала кричал, что он-де иностранный подданный и мы не смеем его задерживать. Но в свете неопровержимых улик, когда до него дошло, что ему грозит смертная казнь, он вдруг запросил пощады и теперь активно рассказывает о своих «подвигах» так, что мои люди не успевают записывать.

– Это черт знает что! – неожиданно взорвался Николай. – У меня в столице орудует шайка убийц и похитителей людей, и возглавляет все это какой-то французский авантюрист! Господа, я обещаю, что все эти душегубы угодят на каторгу пожизненно! Я не буду настаивать на их повешении, хотя они этого вполне заслужили. Пусть эти мерзавцы сгниют в Сибири, каждый день желая побыстрее попасть в ад. Пытать и убивать женщин – это вообще ни в какие ворота не лезет!

Смирнов с полупоклоном сказал императору:

– Государь, граф Орлов подготовил проект указа о выдворении определенных категорий иностранцев из Санкт-Петербурга и Москвы, а также губернских городов. Отдельно к указу будет приложен список людей, подлежащих высылке за пределы Российской империи. Его светлость проведет негласную проверку чиновников в ряде министерств на предмет выявления вражеских агентов и потенциальных предателей. Кроме того, там идет речь и о тайном надзоре над иностранцами, пребывающими в Петербурге, кроме, конечно, дипломатов. Мы с графом собирались просить вас об аудиенции, но раз уж я здесь, то позвольте вам передать документы, подготовленные в канцелярии графа, – и он протянул Николаю кожаную папку.

– Благодарю вас, Игорь Васильевич, вас и Алексея Федоровича. Не соблаговолите вы вместе с ним сегодня посетить меня, скажем, в восемь часов вечера? Я за это время ознакомлюсь с проектом, и мы сможем его обсудить. – Тон Николая был внешне ровным, но в нем чувствовалась скрытая ярость.

– Будет исполнено, государь! Я сообщу об этом Алексею Федоровичу сразу после окончания заседания.

– Боже мой, какие канальи! – Император снова вспылил.

Тут я подумал, что пора ковать железо, пока оно горячо – никогда я еще не видел Николая столь разгневанным, и та идея, которую я не знал, как и подать, сейчас была как нельзя кстати.

– Ваше императорское величество, – осторожно начал я. – Французский император Луи-Наполеон на самом деле узурпатор без тени легитимности. Более того, он, насколько мне известно, даже не родственник Наполеона – мать зачала его в тот период, когда она уже не сожительствовала с его отцом, принцем Луи Бонапартом. Зато она крутила шашни сразу с тремя любовниками, а именно: голландским адмиралом Веруэллом, неким Эли Деказом и шталмейстером двора Шарлем де Биланом. Без сомнения, отцом Луи-Наполеона является один из них, тем более что на Луи Бонапарта Луи-Наполеон внешне совсем не похож.

– Мне это известно, Андрей Борисович.

– А вот принц Наполеон Жозеф Шарль Поль Бонапарт – законный сын Жерома Бонапарта, брата Наполеона I. Человек незаурядных способностей, немалого личного мужества, и при всем при том он честен.

– Да, я имел удовольствие познакомиться с ним лично, когда был в Крыму, – кивнул император. – Вообще-то я хотел ему предложить стать посредником между Россией и Францией, но он мне прямо сказал, что подобная затея не увенчается успехом из-за характера Луи-Наполеона. Кстати, он должен сегодня прибыть в Петербург; я распорядился выделить для принца гостевые покои Зимнего дворца.

– Ваше императорское величество, – сказал Смирнов. – Перед нашим совещанием мне доложили, что принц Наполеон, а также адмиралы Корнилов и Нахимов, генерал Хрулев и сопровождающие их лица только что прибыли на Николаевский вокзал.

– Благодарю вас за эти сведения, Игорь Васильевич. Андрей Борисович, извините, что я вас перебил.

Я чуть поклонился и продолжил:

– Принц Наполеон-Жозеф поначалу поддерживал своего мнимого кузена во всех его начинаниях. А вот с его планами войны с Россией он не был согласен и уехал на войну не только для того, чтобы показать свое личное мужество, но и ввиду охлаждения отношений с кузеном из-за разногласий по этому вопросу. И, несмотря на поражение, после того как Наполеон-Жозеф договорился о почетных условиях капитуляции, пленные французские солдаты в Крыму его просто боготворят.

Государь, нам кажется, что принц Наполеон-Жозеф был бы намного лучшим императором Франции, нежели Луи-Наполеон. Тем более что он уже вряд ли когда-нибудь поднимет меч против России.

Николай задумался. Он подошел к окну кабинета, потом зачем-то поправил висевшую на стене картину с морским пейзажем, и лишь после этого повернулся ко мне и спросил:

– Да, но как вы собираетесь этого добиться?

«Ага, – подумал я с радостью. – Императору наша идея понравилась».

– Я предлагаю освободить принца Наполеона и всех французов, плененных при Бомарзунде, Севастополе и Евпатории, при условии, что они дадут честное слово никогда больше не воевать с Россией. После чего мы их сможем высадить, например, в Штеттине, договорившись с пруссаками о перевозке их по железной дороге до западных границ Пруссии. Там их можно будет вооружить устаревшим оружием тех частей, которые мы перевооружили, либо трофейными штуцерами. Ведь сейчас во Франции, после разгрома под Бомарзундом и под Севастополем, уже началось брожение недовольных императором Наполеоном III – и вполне вероятно, что по дороге в Париж армия Наполеона-Жозефа будет разрастаться, как снежный ком.

– Да, но согласится ли Пруссия на транзит французов, пусть и безоружных, через их территорию?

– А вот здесь, как мне кажется, пруссаки могли бы полюбовно договориться с Наполеоном-Жозефом о предоставлении независимости Эльзасу и частям Лотарингии, о которых мы не так давно говорили с генералом фон Герлахом. Примерно так же, в нашей истории, сардинцы отплатили французам за поддержку в войне за объединения Италии Ниццей и Савойей. Полагаю, что то же может получиться и в данном случае. Ну, это уже дело фон Бисмарка и принца Наполеона. Мы к этому не должны иметь никакого отношения. «Я – честный маклер» – так когда-то сказал Бисмарк о себе.

– Ну что ж, Андрей Борисович. Поговорите с принцем и посмотрите, согласится ли он на подобное предложение. Вот только про Эльзас и Лотарингию пусть ему лучше скажут пруссаки.

5 (17) октября 1854 года. Санкт-Петербург

Мередит Катриона Худ Катберт, мать и путешественница

Эх, чувствовало материнское сердце беду. Как мне не хотелось отпускать Джимми в Европу… Но Джонни высмеял мои страхи и сказал, что не все же время им держаться за материнскую, сиречь мою, юбку. И я, увы, с огромной неохотой, но согласилась. Все-таки, подумала я, Джимми уже не тот круглоголовый увалень, который так трогательно собирал для мамы полевые цветы, бегал наперегонки с детьми наших невольников и играл с ними в бейсбол… К тому же мне пришла в голову мысль – пусть возьмет с собой сестру. Ведь жених ее умер, а нового в наших патриархальных краях было не так-то и просто найти. По крайней мере, нашего сословия.

В Англии, как я слыхала, неженатых молодых людей из хороших семей хоть пруд пруди. По крайней мере, об этом мне писал мой троюродный брат, которого тоже звали Джон. Он пообещал, что его сын, Алджернон, познакомит мою дочь со своими друзьями. Мы с супругом, подумав, решили, что благословение на брак может дать и Джимми – ведь не обязательно ждать ответа с другой стороны Атлантики.

Конечно, нас встревожили сообщения газет о том, что на Балтике начались боевые действия. Джонни даже купил атлас, и оказалось, что Балтика достаточно далека от Англии. Так что мы немного успокоились. И когда у нас в газетах написали про победу русских над англичанами, мы даже обрадовались – пусть у нас с Джонни предки и из Англии, но мы не забыли ни войны за нашу независимость от их тирана, ни двенадцатый год, когда они сожгли Вашингтон, ни недавние страсти с нашим Орегоном[12], от которого они сумели оттяпать половину.

А пятнадцатого сентября нам пришло письмо от моего кузена, в котором он сообщил нам, что Алджи, Джимми и Мейбел ушли в море на яхте некоего Альфреда Черчилля. Они решили отправиться на Балтику, и, по рассказам очевидцев, их яхта была уничтожена во время боев при какой-то крепости с варварским русским названием Bomarsund. Яхтсмены, которые предпочли держаться подальше от места, где велись боевые действия, разглядели в подзорные трубы, что русские выудили кого-то из воды. Но что с ними стало потом, неизвестно. Мы даже представить себе не могли, что русские сделают с нашими детьми, попадись Джимми и Мейбел к этим извергам в руки. Ведь они, как нам написал кузен, азиаты, и им не свойственны такие чувства, как сострадание к ближнему или бескорыстие.

Я потребовала, чтобы муж отпустил меня в Россию. Мне почему-то показалось, что именно я сумею вытащить наших детей из русских застенков, если они, конечно, живы. Он чуть подумал и сказал:

– Хорошо. Только с одним условием – мы едем в Россию вместе.

Мы попросили моего папу позаботиться о нашем имении и наших младшеньких. Хлопот, как мы прикинули, у него будет немного – наш управляющий, Леонард, вполне со всем справится, даром что невольник.

Семнадцатого числа мы с Джоном отчалили на грузовом судне из Саванны. Второго октября мы уже были в Ливерпуле, откуда поехали ночным поездом в Лондон. Кстати, несмотря на то что мы ехали в первом классе, кто-то украл портмоне мужа и мой ридикюль, но нам повезло – деньги, которые мы везли для выкупа наших детей, были предусмотрительно зашиты в мой корсет…

В Лондоне, к нашему счастью, кузен Джон оказался на месте. И тут мы впервые услышали хорошую новость – Альфред Черчилль, тот самый, кому принадлежала яхта, каким-то образом сумел прислать из России родителям письмо, из которого следовало, если отбросить все диатрибы в адрес «проклятых русских», что Алджи, увы, погиб, но «некоторые другие пассажиры выжили и находятся там же, где и я». Что за пассажиры, он не счел нужным написать, но мы сразу же купили билеты на пароход до Копенгагена – так именуется столица Дании, – чтобы попробовать хоть как-нибудь пробраться в это «царство зла», как назвал Российскую империю кузен.

В Дании народ отнесся к нам весьма прохладно, но как только люди узнавали, что мы не англичане, а граждане Североамериканских Соединенных Штатов, все тут же становились весьма дружелюбными. Нам рассказали, что наши английские «кузены» дважды уничтожали их столицу, причем во второй раз, в 1807 году, даже несмотря на отсутствие войны между обеими странами. Да, подумала я, хорошо, что мы отвоевали свою независимость от этих разбойников.

Североамериканские Соединенные Штаты никогда так себя не поведут, сказала я себе, хотя мне почему-то вдруг вспомнилось, что мы не очень хорошо поступили с Пятью цивилизованными племенами при президенте Эндрю Джексоне[13], а также с мексиканцами в 1848 году, когда мы отобрали больше половины их территории.

В Копенгагене мы узнали, что после того, как русские очистили Балтику от англичан и французов, пароходное сообщение до Санкт-Петербурга полностью восстановлено. Нам помогли купить билеты на один из пароходов, и, наконец, рано утром мы прибыли в морской порт этого, нужно признать, необыкновенно красивого города, хотя нам, как вы понимаете, было не до его красот. Куда обращаться, что делать, мы не знали, но услышав, что мы ищем детей, таможенник улыбнулся и сказал нам по-французски:

– Не бойтесь, мадам, здесь никто не тронет граждан Североамериканских Соединенных Штатов – ведь мы с вашей страной не воюем. И если бы даже воевали, к гражданским лицам это не относится. А вот где бы узнать о ваших детях… Попробуйте навести справки в канцелярии обер-полицмейстера. Она находится в двух шагах от Дворцовой площади. Вам надо будет войти под большую арку с бронзовой квадригой наверху и пройти по улице, которая называется Большой Морской – канцелярия будет слева.

Вы сразу узнаете дом обер-полицмейстера – это большое четырехэтажное здание, на крыше которого установлена каланча и мачта оптического телеграфа. Приемная находится на третьем этаже, и именно там вы сможете попробовать получить информацию о судьбе ваших детей. Впрочем, вы можете спросить о том, где находится дом обер-полицмейстера, у любого прохожего. Очень многие жители Петербурга неплохо изъясняются по-французски. Мадам, мсье, желаю вам удачи и надеюсь, что с вашими детками все в порядке.

И вот мы стоим на самой красивой площади, какую я когда-либо видела в своей жизни. И знаменитые площади в Саванне, и даже Трафальгарская площадь в Лондоне выглядели по сравнению с ней площадками для торга в рыночные дни в какой-нибудь захолустной деревеньке. Я повернулась к парочке, прогуливавшейся недалеко от причала, и хотела было спросить, как пройти к дому обер-полицмейстера, но пока я мучительно подбирала слова по-французски, девушка, гулявшая под руку с каким-то молодым человеком, вдруг радостно заверещала:

– Здравствуй, мамочка! Здравствуй, папочка! Как я рада вас видеть!

Она бросилась к нам и стала обнимать по очереди меня и Джона, несмотря на все понятия о приличиях. Если вы еще не догадались, то да, это была моя Мейбел.

5 (17) октября 1854 года.

Российская империя. Кронштадт

Контр-адмирал Дмитрий Николаевич Кольцов

Я мечтал об этой встрече с того самого момента, когда мы все по неведомой до сих пор причине угодили в XIX век. Еще немного, и я их увижу – легендарных адмиралов Нахимова и Корнилова, моих кумиров с молодости. Самых настоящих, что называется, во плоти.

Павел Степанович и Владимир Алексеевич прибыли в Петербург вчера на курьерских, по вызову императора.

А началось все с того, что, вернувшись в столицу из Севастополя, Николай переговорил со мной, рассказав о положении дел в Крыму и Тавриде. Из сообщений наших радистов я в общих чертах уже знал о том, что происходило в тех местах. Но из уст императора мне довелось услышать подробный и обстоятельный рассказ о славных делах наших ребят, стараниями которых французский флот был разбит, а английский, потеряв несколько кораблей, бесславно бежал от Крыма, «позабыв» там не только французов и турок, но и часть своего экспедиционного корпуса.

Еще до его крымской поездки, узнав обо всем происходящем из донесений Александра Хулиовича Сан-Хуана, Николая Максимовича Домбровского и других офицеров, мы обсудили дальнейшие наши планы. Император согласился с нашими доводами о том, что нужно не дать противнику перегруппироваться и подтянуть свежие резервы из метрополий. А это можно было сделать, только устроив «продолжение банкета», то есть перенести боевые действий на западное побережье Черного моря и начать новую кампанию, которая должна будет завершиться полной нашей победой и взятием Константинополя.

Император сообщил мне, что он решил назначить генерала Хрулёва командующим операцией, и что капитан – простите, уже полковник Гвардейского Флотского экипажа – Александр Хулиович Сан-Хуан предложил осуществить дерзкую десантную операцию для захвата порта Бургас, который в нашей истории превратился в столицу южной части болгарского Причерноморья. Бургас контролировал дорогу вдоль берега моря, и он мог послужить отличным плацдармом для последующего удара небольшого, но хорошо подготовленного отряда в тыл туркам, охраняющим Шипкинский перевал. Это позволило бы русским войскам перевалить через горы и начать победоносное наступление на Адрианополь, либо нанести удар на Люлебургаз и далее на Константинополь.

Тут-то я и рассказал императору о том, до чего додумались мои орлы, пока он был в отъезде. Капитаны 2-го ранга Борисов и Сергеев – их тоже повысили в чине за участие в сражениях на Балтике – после окончания боевых действий маялись от безделья. Их корабли стояли на Кронштадтском рейде и в море не выходили. Экипажи занимались боевой учебой, а командиры о чем-то кумекали, засев за карты, полученные из Военного министерства. Похоже, что они задумали какую-то каверзу для французов и британцев.

Неделю назад они пришли ко мне, заговорщицки улыбаясь.

– Дмитрий Николаевич, – сказал командир десантного корабля «Мордовия» Николай Иванович Сергеев, – мы тут с моим тезкой подумали, прикинули, и вот что решили. Вы не в курсе, планируются ли десантные операции на Черном море?

Я осторожно ответил Сергееву, что точно мне ничего не известно, но разговоры на этот счет были.

Борисов и Сергеев торжествующе переглянулись.

– Дмитрий Николаевич, – с улыбкой сказал командир сторожевика «Выборг» Николай Михайлович Борисов, – мы полагаем, что наши корабли там могли бы весьма пригодиться. Особенно «Мордовия», которая может высадить на необорудованный берег десантников с боевой техникой. А мой «Выборг» своей артиллерией разнесет в щепки любой неприятельский боевой корабль.

– Все это так, – согласился я. – Только как «Мордовия» и «Выборг» попадут на Черное море? По воде им это сделать невозможно, а посуху корабли ходить еще не научились.

– А как попал на Черное море «Денис Давыдов»? – вопросом на вопрос ответил Сергеев.

– Николай Иванович, – я недовольно посмотрел на командира «Мордовии», – но вы ведь прекрасно знаете, что «Денис Давыдов» сумел вписаться в габариты Березинского канала. А ваши корабли для него великоваты. Так что – увы и ах…

– А вот тут вы не совсем правы, Дмитрий Николаевич, – с хитрой улыбкой сказал Борисов. – Мы тут с Николаем Ивановичем посидели, померили, и пришли к выводу, что пройти нашим кораблям по Березинскому каналу и попасть потом по Днепру в Черное море вполне возможно. Трудно – да, рискованно – да, но возможно. Вот, посмотрите…

Он разложил на столе моей каюты карты и стал мне докладывать, водя по ней указкой.

– По Западной Двине наши корабли пройдут без особых проблем. Конечно, с них следует снять все лишнее и по максимуму облегчить их. К тому же для сохранения топлива и моторесурса лучше будет вести их на буксире.

Когда же мы подойдем к шлюзам, то первой по каналу пойдет «Мордовия». Николай Иванович, расскажите, как вы будете форсировать эту водную систему.

– Дмитрий Николаевич, – сказал Сергеев, – вы прекрасно знаете, что «Мордовия» – это корабль на воздушной подушке. А сие означает, что он может двигаться не только по воде, но и по суше. Причем ему доступны даже препятствия, не превышающие по высоте полтора метра. Потому глубина канала для «Мордовии», собственно, не имеет особого значения. Если же корабль не будет вписываться в канал по ширине, то он может просто обойти по суше узкий участок. Для этого надо только убрать вдоль его берегов все препятствия. Специальный отряд будет следовать впереди «Мордовии», спиливая деревья и все мешающее ее движению. Бензопилами мы этот отряд обеспечим, а насчет рабсилы – я думаю, этим нужно озаботить местное начальство.