Через сорок пять минут Тася смотрела в зеркало и не узнавала себя. Вместо длинных чёрных волос, гладко лежавших на спине и плечах, вдоль лица, подчёркивая заострившиеся скулы, свисали острые чёрные кончики, похожие на крылья ласточки. На затылке волосы были пострижены ещё короче и задорно топорщились над оголившейся шеей.

– Ну как? Вам нравится? – волновалась парикмахерша, заглядывая ей в лицо через зеркало.

– Очень! – воскликнула Тася, – То, что надо!

– Ну и славно. Оплачивайте в кассу.

Тася шла домой и смотрелась во все попадавшиеся витрины. К её худенькой маленькой фигурке причёска шла безупречно. И как это она раньше не догадалась постричься? Ветер непривычно щекотал шею и затылок, и это Тасе тоже нравилось. Она чувствовала себя подростком-сорванцом, у которого жизнь только начинается.

К новой причёске подтянулось и вдохновение.

Тасю ожидала кропотливая работа над иллюстрациями к русским народным сказкам, и окружающая натура буквально просилась на бумагу.

Для начала Тася решила ничего не придумывать, а сделать серию акварелей с видами исторической части города, отреставрированными храмами, покосившимися избушками, с улочками и переулками, по которым кроме как на велосипеде и не проедешь, да при этом надо следить, чтобы не передавить какое-нибудь курино-гусиное семейство или самому не попасть в зубы отчаянного двортерьера, охраняющего частную собственность…

Кот явился к ней сам, вскоре после переезда.

Утром Тася проснулась от истошного кошачьего вопля за окном. О деревянную раму судорожно скреблись когти, а худущая рыжая морда с янтарными глазами выводила диким кошачьим басом: «Ма-а-а! Ма-а-а-а!»

Тася открыла окно и впустила пришельца в свою жизнь.

– Как тебя зовут, чудо? – спросила она скорее для порядка, чем ожидая внятного ответа.

– Ма-а-а! – отчаянно заглядывая ей в глаза, сказал кот.

– Ма? – уточнила Тася.

Кот недоверчиво посмотрел на неё и снова повторил:

– Ма-а-а!

Чувствовалось, что хочет он сказать больше, чем может.

– Масяня? – спросила Тася.

Кот удивлённо на неё глянул и гордо отвернулся к стене.

– Мандарин?

Кот посмотрел на неё с прищуром. Во взгляде читалось: «Издеваешься, да?»

– А что, по цвету подходит… Тогда, может, Маркиз?

Кот повернул голову набок, примериваясь к имени…

– Майкл?

Кот сделал вид, что не слышит, и озабоченно начал скрести задней лапой за ухом.

– Максим?

И тут, к удивлению Таси, кот встрепенулся и радостно прыгнул ей на колени.

– Ага, значит, ты Максим! Или Макс?

Котяра довольно заурчал и потёрся об руку, приглашая погладить.

– Да ты подлиза, Макс!

Кот улёгся у Таси на коленях, перевернулся и начал отчаянно мурлыкать, вздымая тощие рёбра. Девушка подхватила его на руки и пошла к холодильнику за молоком.

Тася подумала, что кот, скорее всего, с верхнего этажа выпал и чудом за её лоджию зацепился. Вряд ли даже такая когтистая животина смогла бы подняться на третий этаж по стене панельного дома. Разве что по липе… но толстые ветви до лоджии не достают…

Девушка обклеила листовками с описанием кота весь подъезд, но хозяин не объявился.

– Ну, значит, ты с крыши упал… или с Луны… – сказала Тася, успокаиваясь на счёт законности присвоения чужого кота. Впрочем, он был довольно тощ и вряд ли мечтал найти старых хозяев, даже если таковые существовали.

Так Макс остался у неё жить.

В сентябре Тася перевелась в местный филиал университета и с новой энергией приступила к занятиям.

Московский университет лингвистики и культурологии (кратко МУЛиК, а в студенческой интерпретации «МУЛЁК») располагался в здании бывшего детского сада. Так получилось, что в девяностых годах садов в Соломенске настроили, а детей не нарожали… вот такая незаметная на первый взгляд катастрофа…

Скромное двухэтажное здание некоторое время пустовало, потом переходило из рук в руки, и, наконец, повысило свой статус до Московского университета, обещая выпускникам диплом международного образца.

В универе Тася познакомилась Лерой Кресцовой, оказавшись с ней случайно за одной партой, потом они подружились и стали общаться. Лера училась на факультете туризма и гостеприимства, Тася на востоковедческом, но студентов было не очень много, и поэтому на общих предметах факультеты часто объединяли.

Красивая и независимая Лера Тасе очень нравилась. Она чётко ставила себе цели и добивалась их. Невзирая на то, что родилась Лера в этом маленьком городке, она мечтала покорить даже не Москву, а – чего мелочиться! – Европу. А Тася наоборот, можно сказать, сбежала из столицы в провинцию… У каждой были свои сильные стороны, и девушки, как могли, помогали друг другу. Тася лучше знала английский, а Лера легко запоминала исторические даты и прочие подробности.

Проснулась Тася, как всегда, рано. За окном едва брезжил рассвет. В Историческом районе орали петухи. Если принять за истину, что таким образом они обозначают свою территорию, то петушиные владения простиралась весьма и весьма далеко, захватывая район многоэтажек, швейную фабрику и хлебзавод.

«И куда им столько?» – подумала Тася.

Впрочем, когда Мукомольный перестраивали, расселяя людей из ветхих избушек в новые панельные дома, некоторые деревенские своих кур забрали в квартиры. Потом поостыли, конечно, вняли разумным доводам, порубили бедолаг в суп. Но с некоторых балконов на Мукомольной всё ещё будь здоров как петухи орали…

Максик спал, свернувшись клубочком на Тасиной подушке, не обращая на эти звуки никакого внимания. Он за последнее время более-менее отъелся, залоснился и успокоился по поводу своего будущего.

Тася хотела опять закрыть глаза, но её насторожило какое-то движение у входной двери.

Девушка подпрыгнула на кровати, сон сразу же пропал. Она накинула халат и пошла посмотреть, что происходит.

В прихожей от выключателя вдоль обоев явно тянулся дымок какого-то странного бежевато-розового цвета. Тася потянула носом воздух, горелым не пахло. Она подошла поближе… И… кажется, моргнула… Или нет? Короче, Тася на миг закрыла глаза, а когда открыла, перед ней по-прежнему торчал выключатель, но обои были другие. Чужие были обои. Тася оглянулась. Квартира тоже была чужая, с незнакомой мебелью и странным потрёпанным трюмо, под которым лежала куча разномастной взрослой и детской обуви. Из кухни раздавались голоса и звон посуды. Судя по всему, там завтракало большое семейство.

Тася испугалась. Более того – в одно мгновение она успела удивиться, испугаться и даже отчаяться. Снова повернулась к выключателю, вдохнула и зажмурилась… Но на сей раз волшебство не сработало. Звонкие голоса всё так же раздавались из глубины квартиры, а странные чужие обои в мелкий розовый цветочек мозолили глаза…

Тася опять вдохнула и зажмурилась. Ей отчаянно хотелось домой, в свою, пусть недорогую, но ставшую родной квартиру. Она боялась, что из кухни сейчас высыплет это странное семейство и застанет здесь её, перепуганную, взъерошенную, в халате поверх ночной рубашки… какой ужас! Как она им это всё объяснит? И тогда Тася в отчаянии нажала на кнопку выключателя.

Свет погас. И голоса мгновенно стихли. Она постояла какое-то время в темноте, прислушиваясь. Ничего. Медленно протянув руку, Тася включила свет. Кажется, квартира была её. Но это только на первый взгляд. Ни обои, ни привычная вешалка уже не внушали доверия. Тася медленно двинулась в комнату.

И тут из кухни вышла она – маленькая пожилая женщина…

– Здравствуй, ты Тася? – спросила старушка.

– З-зд-дравствуйте… – пролепетала Тася, – А откуда вы меня знаете? И вообще… вы кто?

– Я – бабушка Рина.

– Бабушка Рина?

– Да. Ты обо мне ничего не слышала?

– Кажется, нет…

– Ну, это неважно…Может, и к лучшему даже… Пошли завтракать, я как раз блинчики пеку.

И они пошли на кухню пить чай с блинчиками.

Кухня натурально была Тасиной кухней! Та же мебель, тот же белый в полоску плафон растёт из середины потолка на тонкой ножке провода… Только посуда другая, прихватки там, коврики самодельные на табуретках лежат… А в остальном – всё так же, даже линолеум, прожжённый чем-то у плиты, тот же самый.

«Может быть, я сплю? – подумала Тася, – Тольку уж больно всё натурально…»

– Ты не бойся, – успокоила её бабушка Рина, – это ничего, так бывает…

Вдруг откуда-то с шумом прилетел зелёный волнистый попугайчик, сел женщине на плечо, склонил головку набок, присматриваясь к Тасе сначала одним глазом, потом другим.

– Это Чуча, – пояснила бабушка Рина, – Чуча, познакомься, это Тася.

– Привет, Тася! – вдруг сказал попугай. Голос у него был тихий, хрипловатый, словно шёл из допотопного радиоприёмника, – Чуча хороший! Как дела? Как жизнь?

Тася замерла, поражённая этим явлением. Парадоксальность ситуации заставила её забыть даже о том, где она находится (а точнее, что она решительно не понимает, где находится). С одной стороны, надо бы что-нибудь ответить, типа «спасибо, всё нормально», с другой стороны… Господи, она что, серьёзно будет разговаривать с птицей, с обычным пересмешником, не понимающим, что означают звуки, которые он издаёт?! Но Чуча сидел на плече бабушки Рины и так внимательно смотрел на неё то одним, то другим глазом, слегка наклоняя свою зелёную головку, и, по всей видимости, ожидая ответа, что казалось, уж кто-кто, а этот понимает, о чём говорит. И Тася даже открыла было рот, чтобы сказать это самое «всё нормально», но вдруг сильно усомнилась в его правдивости. А обманывать разумную птицу было как-то неудобно.

– Да как тебе сказать, Чуча… – проговорила она,– по-разному.

– Эт-то не стра-аш-шно… – серьёзно заверил её попугайчик.

– Чуча, не приставай к Тасе с разговорами! – женщина тряхнула плечом, и попугайчик с обиженным и абсолютно птичьим клёкотом и прищёлкиванием полетел и уселся на кронштейн для штор.

– Какой умный! – сказала Тася.

– Это он перед тобой выпендривается, понравиться хочет. А так – ничего особенного, – сказала женщина, а попугайчик сверху выдал новую тираду на птичьем языке.

– Забавный…

– Да, Чуча молодец, почти как человек, и всё со стола ест – и картошку, и курочку… когда есть курочка… Огурчики любит солёные, яички, хлебушек. Правда, Чуча?

Бабушка Рина поставила на стол тарелку с горячими блинчиками. Они восхитительно пахли чем-то далёким-далёким, почти забытым… возможно, детством. Чуча слетел на стол и деловито завертелся вокруг тарелки, опасаясь клевать, пока не остыло.

– Ну, спрашивай, что ли… – сказала бабушка и села напротив.

– О чём?

– О чём хочешь. Разве ты ни о чём не хочешь спросить?

– Я… я просто ничего не понимаю, – пожала плечами Тася.

– А нечего тут и понимать. Просто принимай всё, как есть.

– Как вы здесь оказались?

– Где?

– В моей квартире.

– Это и моя квартира тоже…

– Как это?

Тася сразу вспомнила о том, что, бывает, мошенники продают квартиру сразу нескольким покупателям, и потом невозможно решить, чья она… Но ведь эти… параллельные собственники… хотя бы в дверь должны были позвонить, а не материализовываться сразу на кухне со своими блинчиками и ковриками!

– Ты не волнуйся. Это одна и та же квартира, но в разное время. Понимаешь?

– Нет.

– А что, Симона тебе ничего не растолковала?

– Какая Симона?

– Ну… Симона, – бабушка широко открыла глаза и выразительно взмахнула руками. – Ты её не видела?

– Не знаю.

– Значит, не видела… А странно… Она обещала тебя как-то подготовить, что ли…

– К чему?

– Ну, вот в этому…

– К чему – этому?

– Ладно, придётся самой выкручиваться… Как ты считаешь, какой сейчас год?

– Какой год?! С утра был две тысячи двенадцатый.

– Предположим. Но это у тебя. А у меня – девяносто второй. Тысяча девятьсот девяносто второй, если быть точнее. От Рождества Христова.

– И что это значит?

– Это значит, что ты попала в прошлое. Симона говорила, здесь есть такая петля во времени, – радостно сказала бабушка.

– Но почему?

– Я бы лучше спросила – зачем?

– И зачем же?

– Не знаю, – бабушка пожала плечами.

– Неч-чего опр-р-равдываться! Такова прир-рода вещ-щей! – внезапно крикнул с гардины Чуча.

Тася вздрогнула и посмотрела наверх. Попугай невозмутимо чистил крылья, продёргивая длинные перья по одному через неплотно закрытый клюв.

– Не обращай на него внимания, – сказала бабушка Рина.

– Неч-чего, неч-чего… – снова донеслось сверху.

– То есть мы живём в одной квартире, но в разное время? – уточнила Тася.

– Да.

– И мебель, которая у меня стоит, это ваша мебель?

– Видимо, моя. Это очень славно… Я думала, что всё вынесут на помойку. Ведь старьё же…

– Да, в основном всё осталось. А диван я поменяла.

– Это правильно.

– И всё же… почему мы встретились?

– Потому, что я действительно твоя бабушка. Точнее, прабабушка. Так мне Симона сказала. Да я и сама вижу, что ты моя правнучка!

Насчёт последнего Тася очень сильно сомневалась. А вот кто такая Симона, это вообще отдельный вопрос.

– Вы так считаете?

– Ты ешь блинчики-то, ешь. Вишь, какая худая!

– А я обратно, в двенадцатый год, вернуться смогу?

– Да… Симона сказала, через балкон…

Они допили чай. Тася о многом хотела спросить, но боялась, что её мозг будет не в состоянии переварить информацию, которую получит. И потом… она же понимала, что бóльшая часть этой информации не укладывается ни в какие рамки, а значит, сознание воспринимает её как ложную. И тут надо либо перепроверять информацию, либо… что-то делать с мозгом…

– Спасибо за чай. Приятно было познакомиться… Я… пожалуй, попробую вернуться домой? – пролепетала Тася.

– Конечно. Тебе надо отдохнуть, привыкнуть к этому всему…

– Да.

– Но ты заходи, заходи ещё, – улыбнулась бабушка.

– Конечно, – ответила Тася, – я зайду ещё… если смогу.

– Симона сказала, что тебе надо выйти через балконную дверь на кухне, а зайти в квартиру через комнату. Попробуй.

Балкон, а точнее, лоджия, была один-в-один как Тасина, и соединяла собою комнату и кухню. Правда, дверь на неё выходила с кухни, а из комнаты предусматривалось только окно.

«Надеюсь, хоть окно не заперто?» – с ужасом подумала Тася, выходя на лоджию. С голыми ногами и в халатике на балконе было совсем неуютно, всё-таки октябрь уже вовсю шелушил городские деревья. Бабушка накинула себе на плечи мохнатую серую шаль и вышла её проводить.

«Глупость какая! – подумала Тася, – кто вообще сказал, что я попаду домой, если залезу в комнату через окно? Ах, да, так сказала Симона. Да кто она такая, в конце концов?»

Окно было закрыто изнутри, как и следовало ожидать. А вот форточка оказалась приоткрытой, но стояла на ограничителе. Тася попыталась просунуть в щель палец, но он не проходил.

– Вот, возьми! – бабушка протянула Тасе чайную ложечку.

Наконец, ограничитель был подцеплен и сброшен, и Тася полезла через форточку в окно. До конца лезть не пришлось, Тася только дотянулась до ручки и открыла раму. Это хорошо, что она худенькая, другим такие трюки не по плечу.

– До свиданья. Заходи ещё, – напомнила бабушка, поплотнее запахнулась шалью и ушла по лоджии в сторону кухни.

– До свиданья… – откликнулась Тася.

Ей казалось, что на кухне она снова увидит милую старушку, поэтому, не теряя времени, Тася побежала туда.

Бабушки не было. Более того, не было ни ковриков-прихваточек, ни блинчиков, ни даже запаха от них… И только ложечка в руке, маленькая мельхиоровая ложечка, каких отродясь не было у Таси, настойчиво свидетельствовала: всё произошедшее – не сон.

Максик, подняв удивлённую морду, молча наблюдал за метаниями Таси по квартире.

Письма, крепко перевязанные бечёвкой, лежали в серванте, в наивном тайничке за фальшивой стенкой выдвижного ящика. Видимо, тот, кто опустошал квартиру перед продажей, очень торопился и не обратил внимания на странно коротковатый ящичек. Тонкая фанерка, вставленная без клея, даже не пыталась хранить чужие секреты – сразу разболталась и выпала, вывалив пачку писем.

И побежали перед глазами прозрачные строчки на пожелтевших страничках из школьной тетрадки в клеточку, а за ними – чьи-то судьбы, такие беззащитно оголённые этими самыми строчками.

* * *

Здравствуй, мама!

Да, ты права, я оказалась дурой, и Ли Сун Джун никогда на мне не женится. Но от ребёнка избавляться не собираюсь, я это твёрдо решила. Так что, пожалуй, рожать буду здесь, в Москве, а там уж оформлю академический отпуск и переберусь с малышом к вам, на свежий воздух, на парное молоко. Из общежития не выгонят, я надеюсь, до родов.

Яна из соседней комнаты научила меня вязать крючком. Оказывается, это так занятно – вывязывать разные петли и столбики. Я уже связала одни пинеточки. Такие крохотные-крохотные! А ещё у нас ситец давали, я три раза вставала в очередь, запаслась, будут пелёнки. Ещё байки раздобыть бы.

Забыла в прошлый раз написать, что 9 мая мы с девочками ходили на Парад. Пристроились к одной колонне и дошли до самой Красной площади. Так красиво! Везде плакаты, флаги, все кричат «Ура!». По телевизору когда смотришь, совсем не так воспринимается. Мы тоже орали, как сумасшедшие. Когда идут колонны, улицы совсем перекрывают, и машины по ним не едут, только люди идут прямо посреди дороги. А светофоры, представляешь, продолжают переключаться, как обычно.

Как там папа? Как Любаня? Скоро у них с Вадимом свадьба?

Ждите к весне с малышом,

ваша Вера

20.06.65.

* * *

Здравствуй, мама!

Нет, не уговаривай, аборт я делать не буду.

И что значит – не приезжай? Как ты себе это представляешь? Что я буду делать в Москве одна с ребёнком? На какие деньги? И при чём здесь то, что скажут соседи? Я не к соседям еду, а к вам, и не с кем-нибудь, а с твоим родным внуком.

Ну, в конце концов, я могла успеть выйти замуж и развестить, сейчас много таких, разведёнок с ребёнком. И почему всем и каждому надо всё объяснять? И как моя беременность может помешать Любе выйти замуж?

Передавай привет папе и Любане.

Ваша Вера

15.07.65.

* * *

Здравствуй, мама!

Спасибо за посылку! У меня всё хорошо. Только очень неловко с большим животом. Надеюсь успеть сдать зимнюю сессию до родов.

Скажи папе, чтобы быстрее поправлялся.

Передавай мои поздравления Любане со свадьбой! Жаль, что я не видела её, но на фотографиях она просто красавица!

Ваша Вера

18.11.65.

* * *

Открытка. Над заснеженными деревушками в белых вихрях летит тройка, а в ней розовощёкий Дед Мороз и кокетливая Снегурочка. Кони так и гнут лебединые шеи прямо себе под копыта.

Здравствуйте, дорогие мама, папа, Любаня и Вадим!

Поздравляю с наступающим Новым годом!

Желаю вам здоровья, счастья и мирного неба над головой!

У меня всё хорошо.

Ваша Вера

22.12.65.

* * *

Здравствуй, мама!

15 февраля у тебя родилась внучка! Я назвала её Лидочкой. Она очень-очень хорошенькая. Неужели ты совсем не хочешь на неё посмотреть? Оказывается, пинетки, которые я ей вязала, ещё велики! Но ничего, она дорастёт. Шью распашонки, правда, на руках, поскольку машинки тут нет.

Как там папа? Что говорят врачи?

Привет Любане и Вадиму.

Меня собираются выселить из общежития. Надеюсь продержаться хотя бы до лета. На всякий случай пиши до востребования на Главпочтамт.

Привет всем.

Ваша Вера

25.02.66.

* * *

Здравствуй, мама!

Как у вас дела? Спасибо за перевод. Это очень кстати, поскольку не могу много работать, ничего не успеваю. Живу пока у подруги, но и за это приходится платить. Мне повезло, что Лидочка спокойный ребёнок, хорошо спит и кушает, почти не плачет, а то бы нас давно уже выгнали на улицу.

Извини, но без ребёнка на похороны папы я приехать не смогу. Мне жаль, что так получается. Поцелуй его от меня в последний раз.

Привет всем.

Ваша Вера

15.11.66

* * *

Здравствуй, мама!

Спасибо за посылку!

Лидочка уже начинает ходить. А ещё пытается говорить, это очень смешно, её все тут любят. Афанасий Сергеевич, наш сосед, сделал её фотографию. Посылаю тебе. Правда, она красавица?

Ваша Вера

2.12.66

Тася заглянула в конверт и достала маленькую чёрно-белую фотокарточку. На неё смотрела знакомая-презнакомая мордашка с узенькими чёрными глазками и носиком-кнопкой. Гладкие чёрные волосы подстрижены в круглую шапочку. Таких навалом было в её семейном альбоме. Она и сама была точно такой же в этом возрасте.

В стекло громко и настойчиво постучалась желтогрудая синичка, требуя чего-нибудь на пропитание. Тася пошла на кухню и бросила на балкон пригоршню семечек. Когда она сюда въезжала, нашла на кухне целый мешок нежареных, и пичуги, видимо, о том пронюхали.

«Пора бы навестить бабушку …» – подумала Тася.

Она подошла к выключателю в коридоре и глубоко вдохнула.

Ничего не изменилось. Обои не поменяли рисунок и новые люди в квартире не появились.

Тася ещё некоторое время продолжала активно вдыхать и выдыхать, пока у неё не закружилась голова.

Чудо отчего-то не срабатывало.

Потом Тася стала щёлкать выключателем. Лампочка послушно загоралась и гасла. И всё. Никаких бабушек.

«Может, и правда, показалось? Приснилось? Бред какой-то…»

Однако маленькая мельхиоровая ложечка упрямо доказывала обратное.

Важный Максик медленно шёл по коридору перед Тасей, не давая себя обойти. Он натурально считал себя хозяином квартиры, и ревностно следил, чтобы всё делалось исключительно с его соизволения: если он идёт по коридору с чувством собственного достоинства, то и ты не спеши. Тася семенила следом в ожидани, когда кот прошествует мимо поворота на кухню, и уже собралась свернуть в сторону своего отчаянно кипящего и свистящего чайника, но тут Максик вдруг – бац! – мягко завалился набок, превратившись в полосатый коврик на пороге кухни. Толстенький, надо сказать, коврик, прямо-таки меховой мешочек с барахлишком, оставленный рассеянным франтом… Тасе пришлось перешагнуть его осторожно: чуть-чуть не рассчитаешь, прищемишь тапком краешек хвоста или ещё что-нибудь важное, и тут же острющие когти и зубы вцепятся тебе в лодыжку, покажут, кто здесь главный, а кто должен смотреть под ноги!

Наконец, Тася преодолела кота и выключила чайник.

Заварив себе кофе и соорудив бутерброд с маслом и сыром, она возвратилась в комнату, к телевизору, по которому показывали затяжной новостной сериал под общим названием «В мире нынче неспокойно».

И вдруг, подняв голову, Тася чётко увидела тот самый розоватый дымок над выключателем. Рука с бутербродом застыла по дороге в рот.

«Так… теперь осторожно…»

Тася аккуратно положила бутерброд, не сводя взгляда с выключателя.

«Главное, не вспугнуть…Подходить осторожненько… Ой!.. Возвращаться как?! Окно, окно открыть…»

Она подходит к выключателю и вдыхает воздух, закрывает и открывает глаза… И вновь видит чужие обои в мелкий цветочек. И чувствует лопатками, что на неё кто-то смотрит. Тася оборачивается. Девочка лет пяти с тёмно-каштановой шапкой вьющихся мелким бесом волос глядит на неё чёрными круглыми глазами, держась тоненькими пальчиками за косяк…

– Лола! Не мешай, иди сюда! – доносится с кухни, и девочка мгновенно исчезает.

У Таси возникает желание посмотреть, куда она пошла… неужели в её комнату? Но она быстро вспоминает про бабушку и нажимает на выключатель. Свет гаснет. Причём весь. Странно, ведь в коридор должен пробиваться свет из комнаты и кухни…

Тася включает свет.

Ну вот, она уже тут… Вернее, там… Вернее, вообще неизвестно, где…

А с кухни тянет… опять чем-то вкусненьким.

– Ну, здравствуй, Тася, вовремя заглянула! – слышит она знакомый голос, входит на кухню, видит бабушку, хлопочущую у плиты, – гренки будешь?

– Буду, – автоматически говорит Тася, и спохватывается, что надо было бы и ей что-нибудь с собой принести.

– Ну, проходи, садись…– бабушка кладёт на блюдце кусочек чёрного хлеба, обжаренного в масле, наливает чай. Так вот он чей, Тасин чайник со свистком, который она нашла в тумбочке на балконе.

– Симону видела?

– Нет…

– Куда ж она подевалась-то? У тебя время есть?

– Н-не знаю… наверное, есть…

– Вот и хорошо.

Тася аккуратно присаживается за стол, точь-в-точь такой, какой стоит у неё на кухне.

– А вы правда моя прабабушка?

– Ну конечно же, иначе зачем бы нам встречаться?

– Не знаю… просто всё так странно… А почему я никогда о вас не слышала?

<1 2 3 4 5 >

На страницу:

Перейти