Полная версия
Эта, на секундочку, вечность
Спустя несколько минут они быстрым шагом шли по городу.
7
Париж времён импрессионистов заканчивался сразу же за стеклянными дверями «Импресьона», и начинался маленький провинциальный город Соломенск.
Вечерело. В бревенчатых одноэтажных домах Исторического района зажёгся свет… Интересно, как причудливо иногда сочетаются в пространстве вещи разных эпох. Например, резные деревянные наличники и пластиковые стеклопакеты в них…
Теплынь, несмотря на первую половину мая, стояла летняя. Повсюду в траве, пробивающейся вдоль заборов частного сектора, светились пушистые шапочки одуванчиков.
Лера с Аркадием Михайловичем вышли на Часовую улицу. Пришлось сделать крюк, поскольку на Складской опять всё перекопали…
Цвела черёмуха. Её нежные белые соцветия благоухали по всей улице. Но ещё больше было цветущих вишнёвых деревьев – практически в каждом дворе. Вся Часовая тонула в садах, словно в шапках белых облаков, опустившихся отдохнуть на землю.
– Знаете, почему улица называется Часовой? – спросила Лера.
– Откуда же мне знать? Наверное, на ней часовщики жили?
– Нет. Просто здесь отовсюду видны часы на крепости, – она показала рукой в сторону Кремля, виднеющегося впереди.
– Я вижу только башню.
– Конечно, сейчас вечер. Часы днём видно.
– Они что, солнечные?
– Нет, обычные. И потом, это северная сторона.
– Ну да, конечно…
С Часовой они свернули на Северный вал, пересекли небольшую речку и пошли вдоль Бежицкого монастыря.
– Без вас я бы тут точно заблудился… Опять башни, – заметил Аркадий Михайлович. – Монастырь, что ли?
– Да. Успенский Бежицкий женский монастырь. Может, Артём ваш в поисках женского общества сюда тоже заходил?
– Не думаю.
– Тогда идём дальше.
За монастырём они пересекли по диагонали большой сад, перешли Аптекарскую улицу и через некоторое время вошли в приёмный покой Бежицкой больницы.
Здание, бывшее в свои лучшие времена богатым купеческим особняком, теперь всем своим видом показывало, что эпоха его расцвета давно закончилась. Колонны и полуколонны взывали о реставрации, сохранившуюся лепнину густо засидели мухи. Слабо освещённые чахлыми лампами своды навевали мрачные мысли…
Какое счастье, что кто-то ещё, кроме Леры, узнал парня на фотографии, которую всем показывал Аркадий Михайлович.
– Да, вроде этот, поступил вчера с отравлением клофелином, – сказала медсестра в приёмном покое.
– Жив? – выдохнул Аркадий Михайлович, буквально гипнотизируя девушку.
– Жив, не волнуйтесь, откачали…
– Где он?
– Сейчас, подождите, я врача позову.
8
– А вы что же, родственники? – спросил молодой высокий врач в старомодных очках.
– Да, я его отец, – откликнулся Аркадий Михайлович.
– Очень хорошо, а то у нас возникли затруднения с этим пациентом.
– Какие затруднения?
– Дело в том, что у него ретроградная амнезия. Он ничего не помнит. И документов при нём не обнаружено.
– Как же так? У него были при себе все документы.
– Может, и были, да сплыли…
– А как он к вам попал?
– Позвонили добрые люди, попросили забрать алкоголика из парка. Бригада приехала, сразу в реанимацию, еле откачали. Клофелинщицы в городе завелись, так их растак. В полицию уже позвонили. Только бесполезно это, пострадавший-то совсем ничего не помнит.
Они подошли к палате.
– Только на пять минут, – сказал врач. – Если бы не требовалось установить личность, вообще сегодня к нему не пустил бы.
– Хорошо.
В палате кроме Артёма было ещё пять человек. Двое тихонько играли в шахматы у окна, один читал под ночником книжку, остальные спали. Артём лежал на крайней койке. От его вчерашнего лоска не осталось и следа. На щеках темнела щетина, причёска растрепалась, одет он был в больничную пижаму. Затравленный взгляд остановился на посетителях. Аркадий Михайлович осторожно подошёл к постели.
– Артём, ты меня узнаёшь?
«Да… Да-да-да… Меня зовут Артём! А это…»
Артём выдохнул полувопросительно:
– Папа?
– Ну, слава богу! – радостно воскликнул Аркадий Михайлович.
– Слава богу! – облегчённо вздохнул врач, протирая очки полой халата.
– Папа, где я? – спросил Артём.
– В больнице, дружок, пока в больнице…
– Это я понял. А что за город?
– Соломенск.
– А где это? Папа, как я тут оказался? Почему я не в Москве?
Москва пришла в голову совершенно внезапно. Артём попробовал мысленно зацепиться за это слово. Москва… Москва – его город. Скрипучие качели во дворе… Пустырь за гаражами… Коричневая собака с добрыми глазами. Он носил ей во двор куски колбасы из холодильника… У неё одно ухо смешно приподнималось, когда она смотрела, наклонив в сторону голову…
– Что со мной, папа?
– Ну, это долгая история. Доктор говорит, у тебя частичная потеря памяти… Скоро ты всё вспомнишь и сам ответишь на свой вопрос.
– А вы кто? – Артём упёрся взглядом в Леру.
– Это Лера, – ответил Аркадий Михайлович, – Ты её тоже потом вспомнишь.
– Лера, кто вы? Я вас знаю? Я вас совершенно не помню.
– Вы бы меня и без амнезии не вспомнили. Я официантка в кафе «Импресьон».
– Лера помогла мне тебя найти. Она последняя, кто тебя видел до этого… – сказал Аркадий Михайлович.
– Уверена, что не последняя, – с нажимом произнесла Лера. Ей-то совсем не хотелось оказаться в этой истории крайней.– Просто вы других ещё не встретили.
– Официантка? – пытался вспомнить Артём. – А что, разве мы с вами разговаривали?
– Насколько я помню, да.
– И о чём же я мог разговаривать с официанткой?
– О, вы мне рассказывали очень интересную историю о том, что мы с вами раньше вроде бы встречались, и как вас потрясло моё длинное синее платье, и…
Тут Лера почувствовала, что Аркадий Михайлович как-то очень уж крепко взял её за руку, и, похоже, если она не прекратит молоть чепуху про это дурацкое платье, точно ей что-нибудь невзначай сломает.
– Ничего не помню… – откинулся на подушку Артём и снова уставился в потолок.
– Думаю, на сегодня хватит… – сказал врач и начал их выпроваживать из палаты. – Сможете восстановить паспортные данные и номер медицинского полиса?
– Да, разумеется, у меня всё сохранено в электронном виде… на всякий случай, – ответил Аркадий Михайлович.
– Вот и славно. Тогда жду вас завтра. Кстати, у вас больше никто не пропадал?
– Нет, а что?
– Да так… Тут вчера ещё одного привели… Говорит, что «княжий человече», и что послали его к Иоанну Велирукому… и ещё чуть не табун лошадей с ним был. Но сам дикой какой-то парень: от машин шарахается, на дома смотрит, крестится, короче, психиатрия. И одежда на нём странная, вроде как старинная. Может, артист какой, не знаю…
9
– Лера, я провожу вас. И не возражайте, уже поздно. Да и у психов, видимо, сезонное обострение, – объявил Аркадий Михайлович, когда они вышли на улицу.
– Да как хотите… Только если начнёте намекать на чай и так далее, оставлю вас на растерзание своей бабушке, она вас до утра не отпустит, будьте покойны. Очень любит свежих собеседников.
– Надеюсь, она их не ест?
– Нет, не ест, но крови попьёт изрядно.
– Тогда чай отменяется.
– Вот и договорились.
– Лера, у меня к вам просьба.
– Какая?
– Пожалуйста, забудьте, наконец, про это синее платье!
– Почему?
– Потому, что эта история не имеет к вам никакого отношения.
– А к кому имеет?
– Только ко мне.
– А к Артёму?
– Знаете, когда началась эта история, его ещё и на свете не было… И вообще…
– Что?
– Ничего. Замнём для ясности, как говорится…
Дальше шли молча.
Нет, он не мог ей это рассказать. Это было только его, глубоко личное, дело.
Хотя история была, на самом деле, наверное, банальная. Около тридцати лет назад он действительно увидел на платформе девушку в длинном синем платье. И просто потерял тогда голову. Это была любовь с первого взгляда. Девушка была идеальна. Вокруг сновали толпы девчонок в мини-юбках, блестя коленками, (тогда это вдруг модно стало), а она стоит в длинном платье, как из другой эпохи. И белый кружевной воротник, и сумочка… Но это не важно… Главное – это лицо. Она была как королева среди черни, такие одухотворённые черты, такая посадка головы! Он был готов броситься к ней через пути, но тут подошёл поезд, и видение исчезло. А потом, почти через год, он внезапно встретил её на пляже. Тогда они и познакомились. Девушку звали Мила. Это была первая любовь, первая близость, и первое расставание. Роман оказался исключительно курортным – Мила была замужем.
А потом в его жизни появилась Марина. Марина стала для него всем, на ней он женился, она родила ему сына – Артёма. Но Марина умерла, когда Артёму было пять лет… И на этом любови в жизни Аркадия Михайловича закончились. Он никого больше так не полюбил. Никогда.
Однако молодой организм требовал своего. И Аркадий уговорил себя, что на Марине свет клином не сошёлся, что надо жить дальше… Но что-то в нём умерло вместе с женой. Когда онв первый раз после Марины попытался познакомиться с новой девушкой, почему-то вспомнил Милу, её молодой задор, её синее платье… Марину вспоминать не мог, слишком было больно… Поэтому вспомнил Милу. И больше для себя, чем для девушки, стал рассказывал про это синее платье, в котором она якобы была, и она подхватила игру, ей это понравилось… Потом была другая девушка, и всё та же история… Девушки делали вид, что верят… Начинались какие-то отношения, конфеты-букеты… Для них это было серьёзно, а для Аркадия нет. Он смотрел на них, представлял Милу, а любил только Марину… Шизофрения какая-то… но иначе ничего не получалось… так и продолжал крутить в голове то старое кино… путал имена… Ну и, в конце концов, ни одна девушка не выдерживала этого, и они расставались. По большому счёту, Аркадию Михайловичу уже было всё равно…
Разве такое расскажешь? Ловелас-однолюб… Так бывает?
И с Артёмом курьёз вышел. Мальчику было пять лет, когда не стало Марины. Аркадий растил его один. А ухаживая за девушками, частенько брал малыша с собой в кафе, в рестораны, на прогулки… Девушки умилялись, Артёмке тоже нравилось. Ну вот, видимо, он и наслушался историй про синее платье… И поленился сочинить свои.
Но у Аркадия была Марина, у него остался сын… а у Артёма так никого и нет…
Собственно, этот город, Соломенск… Это её город, Марина отсюда приехала в Москву.Поэтому, когда разговор зашёл о филиале магазина, Аркадий Михайлович решил начать с Соломенска, вроде бы для Марины, в память о ней… Соломенск Марине часто снился, она рассказывала, что во сне летает над своим городком.
А когда Артём пропал, Аркадий Михайлович даже подумал было, что это она… ну, как бы забрала его, оказавшегося здесь… Глупо, конечно, ведь ни в какую мистику никогда не верил, а тут испугался…
Лера остановилась у калитки, ведущей к бабушкиному дому.
– Ну что ж, вот вы меня и проводили, спасибо…
– Не за что.
– Удачи вам и вашему Артёму!
– Спасибо… Спасибо, что помогли найти его…
– До свиданья! – она скользнула за калитку, пробежала по дорожке к дому, и уже через минуту засыпала за столом с кружкой чая в руке, слушая бабушкины нотации о том, как опасно гулять по городу одной в столь поздний час.
Глава 5. К чёрту сопли! Перемирие!
1
«Надо бы навестить своих, что ли…» – подумала Тася и купила билет в Москву.
О, эта старая коммунальная кухня! Сколько она видела, сколько слышала!
Здесь вершились судьбы людей, семей, а также ближних и дальних родственников. Окно, выходящее во двор… Сколько поколений женщин, распахнув раму и навалившись грудью на подоконник, громогласно и повелительно звали со двора дочек и сыновей… Газовая плита, к которой, упаси боже, не подходи, пока маленькая… зато уж потом хочешь, не хочешь, а не отойдёшь… Старая крашеная-перекрашенная табуретка, на которую кто только не взбирался, рискуя свернуть себе шею, развешивая бельё на верёвки под самым потолком.
Мама с папой опять в командировке, Лика в институте. Всё, как всегда.
Бабушка Вера сидит возле старой зелёной лампы, в уголке, шьёт пёстрые лоскутные коврики.
Технология простая: из кусков материи сначала сшиваются разноцветные жгуты примерно в палец толщиной, которые затем сплетаются в длинные косы. А уже потом косички закручиваются вокруг небольшой круглой подушечки, прихватываются нитками, закрываются с изнанки подкладкой, и всё, коврик готов! Тася с детства наблюдала, как их шьёт бабушка Вера. Одна ткань сменяет другую, тянется в косе, пока не кончится, и тогда появляется следующая… Поэтому косичка начинается в одном составе, а к окончанию своему приходит совершенно с другими тканями. И так весь коврик от центра к периферии постепенно меняется в цвете.
Так вот оно что… Вот что Тасю зацепило у бабушки Рины: коврики были точно такие же!
Тася присаживается рядом с бабушкой.
– Бабуль, тебе лоскутов ещё надо?
– Да нет, Тась, спасибо, мне соседи много надавали, ещё лет на двадцать хватит, – смеётся бабушка, – Как ты там? Работаешь?
– Ага.
– Замуж опять не надумала?
– Да ты что, я ещё с того раза не отошла.
– Ну, люди разные встречаются. Там, в глубинке, народ-то душевнее, чем в Москве. Неужто никого не встретила?
– Да некогда мне… – Тася подсаживается поближе, – Бабуль, а расскажи, где ты родилась?
– Чего это ты вдруг? – удивляется старушка.
– А вот ты никогда не рассказываешь, отмалчиваешься, когда спрашиваю… А мне же интересно!
– Ну, не в Москве я родилась…
– Это я знаю. А где?
– Ой, ты не поверишь… – вдруг оживляется бабушка Вера, – Вот ты сейчас куда уехала?
– В Соломенск.
– Ну так вот, а я там родилась.
– Правда?
– Да, у нас домик был маленький, деревянный. Корова там, овцы, куры… целое хозяйство. Ну, хорошо жили…
– А как ты в Москве оказалась?
– Думала, что умная. В институт поступать поехала.
– И что?
– И поступила. В Театральный. Конкурс был огромный… а я прошла. Красивая была, весёлая…
– А что дальше?
– Три года отучилась, как положено… А дальше-то всё и понеслось… Ну, вот как это бывает… Встретила мужчину, учёного… Он из Кореи приехал какой-то доклад делать, что ли, на конференцию научную. И чем понравился, не знаю. А ведь понравился, хоть и не наш. Смелый он был… а и беззащитный одновременно, добрый… я так в нём это почувствовала.
– Да как же ты с ним встретилась?
– А он от своих сбежал, пошёл на Красную площадь гулять, хотел сам Москву посмотреть, и вроде как заблудился… А тут я… Он меня на английском что-то спрашивает, а английский у него – примерно как у меня, на уровне средней школы. Ну, мы и поняли друг друга. Я сдуру-то потащила его на Ленинские горы, Москву показывать.
– И что?
– Что, что… Любовь! Это такая штука, которая нас не спрашивает… Ну, маму твою и родила. Вишь, какие вы у меня получились…
– А мама знает?
– Ну что ж, рассказывала я ей. Только я много-то рассказать не могу, быстро всё так случилось…
– А кореец?
– А у него там, оказывается, семья была… Вернулся на родину, как положено.
– А про ребёнка он знал?
– Нет, не успел. Да и не решило бы это ничего, только запутались бы совсем… Мама у тебя красивая, правда? И ты красивая, вся в неё.
– Значит, когда ты нас видишь, его вспоминаешь?
– Вспоминаю… иногда.
– И любишь ещё?
– Я вас люблю. А что было, то уже прошло.
– Бабуль, а почему ты в Соломенск больше не вернулась?
– Мать не пустила.
– Как не пустила?
– Сказала, чтобы с нагулянным ребёнком возвращаться не смела…
– И что?
– Осталась в Москве. Из института отчислили, из общежития тоже выставили… Нашла работу, где жилплощадь давали… сложно было, конечно… В паспорт посмотрят, увидят, что я мать-одиночка с маленьким ребёнком, и не берут на работу…
– Почему?
– Вот и я их спрашивала – почему? И один кадровик честно ответил, что мне, как матери-одиночке, они должны по закону квартиру дать, а из каких фондов? Так лучше взять девушку без жилищных проблем.
– И что же?
– А я тогда паспорт сожгла.
– Как сожгла?! – опешила Тася.
– Ну, почти сожгла. Попортила. В милиции сказала, случайно в костёр упал. И пошла новый оформлять, взамен утраченного. А как получила, дочку в паспорт вписывать не стала.
– А так можно?
– А кто его знает! Может, и нельзя, а жить-то надо… Пришла устраиваться на текстильный комбинат, паспорт чистый, без детей. Меня и взяли. Там всю жизнь до пенсии и проработала, на Трёхгорке-то, ты же и сама знаешь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
