Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел

– Ты закончил? – зловеще спросил Аристов.

– У тебя котлета стынет, – невинно ответил Жариков. – Итак, вопросы. Вопросы о парнях.

– Заткнись! – тихо сказал Аристов. – Они и так хлебнули, без твоих… выкрутасов.

– Верно. А ты хочешь знать, что именно они хлебали? Чем их напоил… доктор Шерман? Слышал о таком?

Аристов настороженно кивнул.

– Самого его нет. Убит, когда ликвидировали питомники и Паласы. Но… – Жариков жестом присяги отсалютовал Аристову вилкой, – но ничего бесследного нет. Итак, вернёмся к вопросам. Спальники делятся на элов и джи. У нас примерно десяток джи, остальные – элы. Вопрос. Почему такое соотношение? Кстати, а что такое «эл» и «джи», ты знаешь?

– А ты?

– Я-то знаю.

– Ванька! Я же просил не лезть к парням! Ну, ты же… ты-то должен понимать, что больно им…

– Стоп-стоп, Юра. Во-первых, лечить симптом бесполезно. Оставшийся очаг всё равно даст рецидивы. Аксиома, – Аристов кивнул, и Жариков продолжил настолько серьёзно, что не поверить ему было невозможно. – Клянусь, ни одного вопроса об этом я им не задал.

– Та-ак. Значит… – Аристов сосредоточенно нахмурился, – ну, допустим… а что ещё ты о них знаешь, а я нет?

– Почему они не бреются, Юра? – очень спокойно спросил, доедая кашу, Жариков. – Почему от одного вида шприца заходились в истерике? И… Ну ладно, – Жариков залпом выпил стакан компота. – Всего, Юра, я, конечно, не знаю, но ты знаешь ещё меньше. И дальше будешь не знать.

– Это кто ж тебя так просветил?

– Вот, Юра, – Жариков встал. – Ты сам задал последний вопрос. Корчись и страдай. А я пойду. У меня ещё дел невпроворот.

– Нет, постой…

– Потом, Юра, потом. Ты пока покорчись, пострадай. Русской душе страдания полезны. Судя по классике. А вечерком как-нибудь я тебя немного просвещу, так и быть. Если прощу, конечно.

И Жариков поспешил к выходу. Аристов рванулся было следом, но тут же сел обратно и стал ожесточённо доедать свой обед. Ну… не стервец Ванька, а? И так без него паршиво, так он ещё добавляет. Психолог называется. Ну ладно, с ним посчитаться ещё можно. Лишь бы он парней не тревожил. Крис и так ходит мрачнее тучи, нервный стал, дёрганый. Навалил парень на себя выше меры и психует. Так этот… псих-олух будто не замечает, нет, чтобы помочь парню…

Крис вбежал в отсек, быстро переоделся в дежурке. Сола и Люка не было. Они наверняка у Гэба, слышно, как тот кричит. Проходя по коридору, Крис заглянул в палату. Точно.

– Тебе чего? – на мгновение повернул к двери голову Люк, удерживавший ноги Гэба.

– Массаж Чаку сделаю.

– Катись, – напутствовал Люк, наваливаясь грудью на бьющееся в судорогах тело.

Крис покачал головой и пошёл дальше.

Чак лежал на кровати, равнодушно глядя в потолок пустыми глазами, и, когда вошёл Крис, даже не шевельнулся.

– Привет, – весело сказал Крис.

Чак беззвучно шевельнул губами, но голову повернул. Крис переставил стул, сел, закатал рукава халата, достал из кармана тюбик с кремом, промазал себе ладони. Чак молча следил за его приготовлениями. После того случая, когда его рука как-то легла на ноги Гэба, он ещё не раз пытался двигать руками. Но не получалось.

– Давай руку.

– Надо, так бери, – вяло огрызнулся Чак.

Крис улыбнулся его фразе, как удачной шутке, и взял его правую кисть.

– Ну, поехали.

Чак вздохнул и отвернулся. Он уже отчаялся и даже смерти не ждал. И нажимать на заветные точки, чтоб хоть так пальцы пошевелились, не просил.

Крис, напряжённо сведя брови, ощупывал ему подмышечную впадину.

– Не щекочи, – наконец не выдержал Чак. – Что ты там… вшей, что ли, ловишь?

– Границу ищу, – ответил Крис.

– Какую ещё границу?

– Чувствительности. Чувствуешь, где я тебя трогаю?

– Ну?

– А здесь? Ты не подглядывай только, отвернись.

– Отстань, – безнадёжно попросил Чак.

– Ну? Так, а здесь?

От внезапного щипка Чак чуть не подпрыгнул.

– Охренел?! Больно же!

Крис фыркнул.

– Третьего дня я тебя выше щипал, ты не дёргался.

– Врёшь, – недоверчиво нахмурился Чак.

– Не хочешь, не верь, – пожал плечами Крис, кладя поверх одеяла его правую руку. – Сейчас левую сделаю.

Чак молча ждал, пока он перенесёт стул и снова устроится.

– А здесь… тоже? – нехотя выдавил Чак.

– Чего тоже? – Крис сосредоточенно разминал ему локоть.

– Ну, граница сместилась?

– Сейчас проверим.

На этот раз Чак ждал щипка, ждал долго, уже решил, что на левой чувствительность вовсе потеряна, и вдруг дёрнулся, как от удара током.

– Полегче, чёрт! Ну как?

– Ниже, чем на правой.

Крис отпустил его руку, достал из кармана марлевую салфетку, тщательно вытер руки и стал скатывать вниз рукава.

– Ну, – смотрел на него снизу вверх Чак, – что скажешь?

– Не знаю, – пожал плечами Крис. – Я же не врач. Тебе надо с доктором Иваном поговорить, ему всё рассказать.

– А то этот беляк сам не знает? – скривил губы Чак.

– Если бы он знал, ты бы уже здоровым был. Я вот… Меня в декабре привезли, горел уже, а из «чёрного тумана» только в конце марта вставать стал. А последних кого привезли, так у них на всё про всё полтора месяца ушло. И загорелись, и перегорели, и из «чёрного тумана» встали, на своих ногах ушли.

– И почему так? – Чак постарался, чтобы вопрос прозвучал поязвительнее.

– А врачи больше знать стали. Я в первой пятёрке был, что это такое, «горячка», здесь не знал никто, они, – Крис усмехнулся, – и спальников раньше не видели.

– Ну да, – хмыкнул Чак. – Значит, рассказать ему, считаешь?

– Считаю, да, – твёрдо ответил Крис.

– И что рассказать?

– Всё. Да он сам спросит, ты только отвечай. Ну, ладно, – Крис встал, – мне идти надо. К Гэбу пойдёшь сейчас?

– Нет, – мотнул головой Чак, – ему сейчас не до меня, – и выдавил: – Спасибо.

– Не за что, – улыбнулся Крис и пошёл к двери.

И уже взялся за ручку, когда его догнал насмешливый вопрос:

– А про себя ты всё ему рассказываешь?

Крис, не ответив, вышел, прикрыл дверь, оставив щель, чтобы этот… смог открыть её самостоятельно, и быстро пошёл по коридору.

Приступ у Гэба закончился, и он дремал, а Сол и Люк устало пили чай в дежурке с открытой – на всякий случай – дверью. Крис, проходя мимо, кивнул им, и они ответили ему такими же кивками.

Выйдя из отсека, Крис пошёл в кабинет доктора Ивана. О чём доктор Иван хотел с ним поговорить? О чём бы ни было, ни отмалчиваться, ни, тем более, врать он не будет. Подловил его этот стервец, палач чёртов, подловил. Ладно, он и раньше докторам не врал. Ни доктору Юре, ни доктору Ивану. Но и всего не говорил. А что значит «всё»? Разве можно всё рассказать? Да ещё другому. Самому себе не всё говоришь.

Лампочка над дверью кабинета Жарикова не горит. Значит, можно войти. Крис стукнул в дверь и открыл её.

– Заходи, Кирилл, – улыбнулся ему сидящий за столом Жариков. – Ну, как Чак?

– У него граница чувствительности стала нечёткой, – Крис сел к столу и стал рассказывать: – Подмышка вся чувствует, а если он не видит, то и внутренняя поверхность, вот, – Крис показал на себе, – как… как язычок. Но только когда не видит.

Жариков слушал с таким уважительным интересом, что Крис улыбнулся и продолжил:

– Я сказал ему, что граница спускается. Он… он побоялся поверить. По-моему, так. И ещё. Я сказал ему, чтобы он вам всё рассказал, Иван Дормидонтович. Ну… ну, ответил на ваши вопросы.

– Спасибо, Кирилл. Но если бы я ещё знал, о чём спрашивать, – вздохнул Жариков. – И как спрашивать.

Помедлив, Крис кивнул. Набрал полную грудь воздуха и начал:

– Иван Дормидонтович, вы сказали, чтобы я зашёл к вам. Вы хотели поговорить со мной. О чём? О Чаке и Гэбе?

– Они не что, а кто, – поправил его Жариков. – И о них. И о тебе. И о других парнях.

– Хорошо. Иван Дормидонтович, я… я всё сделаю, – Жариков невольно нахмурился, услышав эту формулировку, и Крис заторопился: – Я на все ваши вопросы отвечу, но… но можно мне поговорить с вами? О… о себе. Потом, когда мы закончим с делом.

– Нет, – Жариков улыбнулся его удивлению. – Не потом, а сейчас. Это важнее, – привычным движением щёлкнул тумблером, одновременно включая красную лампочку над дверью и отключая селектор. – Я слушаю тебя, Кирилл.

Крис судорожно сглотнул.

– Я… я не знаю, как сказать об этом. Плохо мне, очень плохо.

И быстро искоса посмотрел на Жарикова: не смеются ли над ним? Нет. Доктор Иван смотрит внимательно и так… что можно говорить.

– Вы знаете, мы раньше говорили… у спальника три страха. Не пройти сортировку, загореться и… – Крис не смог договорить: такая судорога схватила за горло.

Он закашлялся, растирая себе шею и грудь.

– Воды? – негромко спросил Жариков.

– Нет, спасибо, – мотнул головой Крис. – Я… я не могу назвать… это. Не могу. Но… но сортировок нет, я уже перегорел, а это… это осталось. Я, когда понял, подумал… ну, что это как горячка, поболит и пройдёт. А всё хуже и хуже. Я не могу больше. Я… я если её не увижу утром, я не живу в этот день, – Жариков перевёл дыхание, но Крис не заметил этого. – Ничего страшнее этого для спальника нет. Нельзя это нам. Нельзя. А я… я… – Крис задохнулся.

– Ты больше не спальник, – тихо и очень просто сказал Жариков.

Крис смотрел на него расширенными глазами так, будто не мог поверить услышанному.

– Она знает… о твоих чувствах? – раз парень боится слова «любовь», то и не будем его произносить.

– Нет, – замотал головой Крис. – Нет-нет, что вы! Я же понимаю…

– Что? Что ты понимаешь? – Жариков сцепил пальцы в замок, подался вперёд, налегая грудью на стол. – Ты же свободный человек, Кирилл. Свободен и в действиях своих, и в чувствах.

Крис закрыл лицо руками и замер. Жариков ждал. Наконец Крис опустил руки и посмотрел на Жарикова.

– А… а что… ну, раз это мне можно, что мне делать теперь?

– Ты хочешь, чтобы она узнала… об этом?

Крис подумал и пожал плечами.

– Не знаю, – беспомощно поглядел на Жарикова и повторил: – Не знаю. Может… может, это пройдёт? Ну, само по себе? Ведь всё проходит, – и вымученно улыбнулся. – Что началось, всегда потом кончается.

– Хорошо сказано, – одобрил Жариков.

– Это Андрей, – Крис явно уводил разговор, – начнёт слова крутить, так не остановишь. То о начале и конце. Где кончается начало? Где начинается конец? Смешно, правда?

– Да нет, – задумчиво покачал головой Жариков. – Андрей рассуждает интересно, мы как-то на дежурстве всю ночь проговорили. А что всё проходит… Может, и пройдёт это у тебя, а может…

– Так мне и жить с этим?

– Когда этого нет, то и жить незачем, – с удивившей Криса горечью ответил Жариков.

– Вы… Вы знаете, ну, про это? – растерянно спросил Крис.

– Это боль, – теперь Жариков говорил, как сам с собой, – но без этой боли не жизнь, а существование, биологический процесс, голая физиология. Это то, что поднимает человека над животным… – Жариков тряхнул головой. – Чего ты боишься? Чем это тебе опасно?

– Ну как же?! Это пришло – и всё. Работать уже не можешь.

– Кем? – просто спросил Жариков. – Какой работе это мешает? Ну, смелее.

– Спальником, – глухо ответил Крис.

– А ты кто? Кем ты работаешь?

Крис схватил открытым ртом воздух. Жариков молча ждал, пока он переварит, ответит самому себе.

– Что мне делать? – тихо спросил Крис. – Я не могу так больше. Вижу её – больно. Не вижу… так ещё хуже. Как мне жить, Иван Дормидонтович?

– Поговори с ней… – осторожно начал Жариков.

– Нет, нет! – Крис замотал головой. – Нельзя. Она… она же белая!

– Что?! – Жариков рявкнул с такой силой ярости, что Крис даже голову в плечи втянул. – Долго ты ещё раба из себя корчить будешь?! Весь этот год ты кем был?!

– Не год, – буркнул Крис. – Одиннадцать месяцев, а если с марта считать, то восемь.

– Считать умеешь, – спокойно с улыбкой кивнул Жариков, – а думать? Чтоб больше я этого идиотизма насчёт белых и цветных от тебя не слышал, понял?

– Оно всё равно есть, – вздохнул Крис, – говорят об этом или нет. Кем я ни назовусь, а я всё равно цветной, метис, спальник. А она – белая, – упрямо повторил Крис.

– Ну и что? – Жариков потёр лицо ладонями. – Кирилл, это не препятствие, ты же сам это понимаешь.

Крис снова вздохнул.

– Что мне делать?

– Поговори с ней, Кирилл.

– Нет!

Жариков мягко улыбнулся.

– Вы вообще-то разговаривали? Ну, о чём-нибудь.

Крис пожал плечами, мотнул головой.

– Она здоровается со мной… ну, как со всеми. И… и всё. Я ей не нужен, совсем.

– А с чего ты это взял? Поговори. Не об этом. О чём-нибудь. Ну-у… ну, о кино. Она же ходит в кино?

– Ходит, – кивнул Крис. – Я её каждый раз там вижу, – и виновато улыбнулся, – сяду в угол и на неё смотрю. Я ни одного фильма не видел.

Жариков не выдержал и засмеялся. Крис неуверенно улыбнулся, глядя на него.

– Не обижайся, Кирилл, у меня так же было.

– У вас?! – изумился Крис.

– Ну да. В университете. Пошли мы вдвоём в кино. Я ночь в очереди за билетами простоял, еле достал. Сели…, и я весь фильм на неё смотрел. А она потом удивлялась, что такой фильм хороший, а я ничего не понял и не запомнил.

Жариков рассказывал так легко, так весело, что к концу его рассказа Крис тоже рассмеялся. И уже спокойно ждал… нет, не совета, как мгновенно понял Жариков, а рекомендаций, даже инструкций, пошаговых. И похоже… похоже, подсказать придётся. Этого парень действительно не знает, и его богатый, но специфический опыт тут не поможет, а действовать по наитию не решится.

– Для начала попробуй здороваться с ней первым и добавляй имя. Ты знаешь, как её зовут?

– Знаю, – кивнул Крис. – А потом?

– Потом видно будет, – улыбнулся Жариков. – Главное – начать. Ну как, полегчало?

– Да, – удивлённо согласился Крис, прислушался к себе и повторил уже уверенно: – Да. Спасибо большое Иван Дормидонтович. А… а потом можно будет ещё с вами поговорить?

– Конечно, можно! – энергично согласился Жариков.

Крис посмотрел на стенные часы и вскочил.

– Ой, курсы!

– Конечно, беги, – кивнул Жариков.

Крис сорвался с места и вылетел за дверь. Жариков почти машинально щёлкнул тумблером, гася лампу над дверью и включая селектор. Ну что ж, это совсем не то, чего он ждал, но… но впервые ему не просто доверили и раскрылись, и впервые инициатива исходила не от него. Спасибо тебе, Кирилл, спасибо. И кто она – твоя любовь, я, кажется, догадываюсь, но раз ты не хочешь её называть и ни разу не проговорился, то и я буду молчать.

Жариков закрыл лицо ладонями и немного посидел так, настраиваясь на предстоящее. Сейчас ему идти разговаривать с Расселом Годдардом Шерманом, инженером Шерманом, сыном доктора Шермана. Спасибо Кириллу, Эдварду, Андрею, всем парням. Без их доверия, их рассказов не смог бы ни читать эти книги, ни слушать рассказы Шермана о величии экспериментов гениального доктора Шермана… ну, всё. Надо идти.

Он уже встал из-за стола, когда вошёл Аристов.

– Ты что, Юра, вопросы забыл? – участливо спросил Жариков.

– Я т-тебе сейчас такие вопросы покажу… что никакого шовного материала на тебя не хватит. Говори, Ванька, а то хуже будет.

Жариков хладнокровно-сочувственно осмотрел с высоты своих двух с небольших метров щуплого и невысокого рядом с ним Аристова и кивнул.

– Согласен. Будет хуже. Но не мне.

– Ванька!

– Что, – безжалостно ухмыльнулся Жариков, – припекло? Ну, так и быть. Я – не ты, пожалею коллегу. Отвечу на эти вопросы сам. Итак, первый вопрос был об элах и джи. Расшифровываю. Элы предназначены для леди, а джи – для джентльменов. Ясно? Ну, а остальное потом. Извини, спешу.

– Ванька! Имей совесть! Объясни.

– Что?

– Да не всё равно, джи они или элы?!

– Нет, Юра, не всё равно. Во-первых, отношения между этими категориями предельно конфликтны. Инструкция по групповому содержанию предписывает, – Жариков поучающим жестом потряс перед носом Аристова воздетым к потолку указательным пальцем, – обрати внимание, не рекомендует, а предписывает размещать их в разных камерах, не допускать совместных прогулок, хозяйственных работ, контактов в душевых и спортзале. Во-вторых,…

– Во-вторых не надо, – перебил его Аристов. – Давай её сюда и катись куда хочешь и ещё дальше.

– Кого «её»? – осведомился Жариков.

– Инструкцию.

– Нет, – просто сказал Жариков. – Не дам.

– То есть, как не дашь?!

– Как? Молча. Не дам, Юра. Во-первых, я ещё не насладился своей местью. Во-вторых, я дал подписку о невыносе из кабинета. А в-третьих, сам читаю.

Во время этой тирады Жариков ловко вытеснил Аристова из кабинета в коридор, захлопнул и запер дверь.

– Всё, Юра. Я к пациенту.

И унёсся по коридору.

Аристов и не пытался его догнать. Ответ на главный вопрос – об источнике информации – он получил. А книгу он из Ваньки выжмет. Никуда тот не денется. Мститель! Не мститель, а хвастун. А вот зачем он Криса так долго у себя мурыжил, вот за это Ванька ответит! Парень и так на пределе, а Ванька вздумал психологию разводить, нашёл на ком упражняться…!

Перевод из тюремной камеры-одиночки в больничную палату-бокс не так обрадовал, как озадачил Рассела. Так кто он теперь? Заключённый, пациент, пленный? Возможно любое сочетание из трёх параметров, или все три вместе. Хотя… какое это имеет значение? И самому себе надо честно ответить – никакого. Придя тогда к русским и бросив на стол перед офицером свой пистолет, он сам снял с себя бремя… бремя свободы. За него теперь решают другие. А в общем… постель мягче, еда получше, окно с решёткой, но прозрачное. И он опять может сидеть на подоконнике, прислоняясь затылком к стене и смотреть. На мокрые корявые деревья, на примитивные и явно самодельные спортивные снаряды и на спальников. Вот, значит, куда их свезли русские. Центральный военный госпиталь. Хотя… хотя особой тайны из этого русские и не делали. Что уцелевших спальников забирают на исследования, говорили ещё год назад. Странно, что русские совмещают исследовательский центр с лечебным. Хотя… и это вполне объяснимо. Статус военного госпиталя предусматривает охрану и обеспечение секретности автоматически. Хирургического анализа, похоже, не делали. Во всяком случае, тем, которых выпускают сюда. Бегают и прыгают парни свободно. Даже в футбол играют или встают в круг и перебрасываются мячом. Похоже на примитивный волейбол. Это уже явно русские внесли, ни в питомниках, ни в Паласах игры с мячом не практиковали из-за сложностей надзора. Зачем это русским – непонятно. И график прогулок какой-то странный. Непонятна программа исследований. И уже несколько раз он видел на совместных прогулках элов и джи. Каким-то образом русские даже не купируют, а, похоже, давят намертво их агрессивность. Надзирателя ни разу не видел, а драк нет. Да, это, пожалуй, самое примечательное. И даже интересное. И неплохо, что русские вместо традиционной формы спальников дали им другую одежду. Смотрится, во всяком случае, веселее. И если не приглядываться, то можно принять за обычных… А, вот и шаги по коридору. Доктор. И-ван Жа-ри-кофф. Психолог. Хороший собеседник. Вернее, слушатель. И не настаивает на обращении по имени, позволяя сохранять дистанцию.

Лязгнул замок, Рассел встал с подоконника и шагнул вперёд до того, как открылась дверь.

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, доктор, – улыбнулся Рассел. – Рад вас видеть.

Жариков улыбнулся, закрывая за собой дверь. Было слышно, как часовой запер её снаружи и ушёл.

– Как вы себя чувствуете, Рассел?

– Спасибо, неплохо, – Рассел подошёл к маленькому столу у стены, за которым они обычно беседовали, и сел. – Во всяком случае, лучше, чем раньше.

Жариков сел напротив.

– Спите как?

– Как всегда, – пожал плечами Рассел. – Я вам говорил. Бессонница у меня с детства.

Жариков кивнул.

– Да, я помню. Вы как-то лечились? Принимали что-нибудь?

– Да нет. В принципе мне это не мешало. И потом, – Рассел замялся, подбирая слова. Жариков терпеливо ждал. – Она то появлялась, то исчезала. Я привык.

– Как к этому относился ваш отец?

– Отец? – удивлённо переспросил Рассел. – Он, по-моему, не знал об этом. Вернее… не обращал внимания. А потом я уехал в колледж. И больше мы вместе не жили, – он усмехнулся. – У каждого была своя жизнь, – тряхнул головой. – Простите, доктор, могу я спросить?

– Да, пожалуйста.

– Вы меня лечите или исследуете?

– Отличный вопрос, – одобрил Жариков. – Лечим.

– Тогда следующий вопрос. Зачем?

– Цель лечения – здоровье пациента, – улыбаясь одними глазами, ответил Жариков.

Рассел кивнул. Повертел сигаретную пачку.

– А этих парней вы тоже лечите? Или всё-таки исследуете?

– Каких парней? – спокойно спросил Жариков.

Он давно ждал, чтобы Шерман заговорил о спальниках. Сам. Не видеть их он не мог. Не понять, кто они – тоже. Этот вопрос позволил бы вывести разговор об отце, о докторе Шермане, на новый виток.

– Спальников, – так же спокойно ответил Рассел. – Моё окно выходит на их прогулочную площадку. Видимо, и содержат их где-то рядом. На другом этаже?

– Нет, – Жариков кивком согласился с молчаливым предложением закурить и взял тоже сигарету. – Они живут в другом корпусе. А как вы догадались, что они спальники?

– Глаз намётан, – усмехнулся Рассел. – Отец много работал с этим материалом. Так что я нагляделся.

– Вы помогали отцу в его работе?

– Нерегулярно, – Рассел закурил. – Но глаз я набил и знаю о них… вполне достаточно.

– Понятно, – кивнул Жариков.

Он вполне сознательно отдавал инициативу разговора о спальниках Шерману. Сказать сразу, что парни свободны, перегорели, работают вольнонаёмными, учатся на курсах, что почти все уже функционально грамотны, только желающие уехать в основном занимаются русским, а решившие остаться ограничились английской грамотой, что с десяток наиболее способных и упорных уже фактически квалифицированный низший медперсонал с перспективой на средний уровень и уже работают медбратьями… ничему этому Шерман не поверит. Нет, это должно доходить постепенно.

– Знаю, – повторил Рассел, вертя в пальцах дымящуюся сигарету. – В целом… в целом они неплохие. Привязчивые, ласковые… да, если простого раба, работягу, прикармливают, ну, достаточно такому чуть увеличить или улучшить паёк, и он уже предан вам, то спальника… я бы назвал это приручением. Они очень чувствительны. Тактильно чувствительны. Тактильный контакт очень важен. Эта привязчивость создавала, конечно, ряд проблем.

– А именно?

– Они легко привязывались к надзирателям. Ну, и те к ним. Начинались поблажки. Приходилось, – Рассел усмехнулся, – всех надзирателей для Паласов и питомников особо тестировать и готовить. Психологически готовить, понимаете? – увидев кивок доктора, продолжил: – А привязанность к хозяину… понимаете, в этом случае перепроданный спальник мог отказаться работать. Его тогда только выбраковать. А каждый из них – огромная ценность. А в Паласах такая привязанность затрудняла или делала невозможным рациональное использование.

Жариков слушал очень внимательно. Участливым его лицо нельзя было назвать, но и никакого отторжения своих слов Рассел не видел и потому рассказывал спокойно:

– Любой плюс неизбежно оборачивается минусом, доктор. И наоборот. Но они у вас, я вижу, в прекрасной физической форме. Вы их как-то используете ещё? Что они убирают свою площадку, я видел. А остальную территорию тоже? – Доктор кивнул, и Рассел продолжил: – Вот и ещё их плюсы. Они, в большинстве своём, очень аккуратны и старательны. Послушны и исполнительны. Все чистоплотны, – Рассел негромко рассмеялся. – Душ два раза в сутки с обязательным применением кремов и лосьонов. Вы наверняка с этим сталкивались. В еде они, как и все рабы, неприхотливы, хотя… их угощали. В Паласах клиенты и клиентки. Допить, доесть, ну, вы понимаете. А уж домашних… домашние, как правило, ели то же, что и владельцы. Доедали, разумеется. Но… но не думаю, что это вызвало какие-то затруднения. В еде, – Рассел улыбнулся, – я уже говорил, рабы непривередливы. Каша, хлеб, кофе. Им достаточно. Ну, конечно, спальников кормили получше. Мясо, сахар, даже масло. Это тоже входило в их рацион. Ну, и добавки. Минеральные, витаминные…

– Им давали и лекарства?

– Вы имеете в виду «рабочий набор»? Да. В Паласах перед сменой им давали комплекс. Типа лёгкого допинга. Но домашних так строго не держали. Понимаете, домашние спальники и работали, и отдыхали не по графику. А как было удобно владельцу.

– «Рабочий набор» был наркотиком?

– Нет-нет, спальник-наркоман – это очень неудобно. Да и не нужно. Они и так зависимы. От своей работы. Добавлять к сексуальной зависимости ещё и фармацевтическую нерационально.

– Чем вызвана сексуальная зависимость?

Рассел отвёл глаза. Потом встал и подошёл к окну. Было уже темно, и он видел не столько двор, сколько своё отражение. Жариков молча ждал. Постояв у окна, Рассел вернулся к столу, тяжело сел на своё место.