Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел

Роланд выдернул из брикета травинку, пожевал её, сплюнул и убеждённо сказал:

– Этот коровам пойдёт.

Ларри, ничего не понимавший в особенностях сена, кивнул, а Марк, подражая Роланду, тоже пожевал травинку и авторитетно согласился:

– Точно. В самый раз будет.

Роланд со смехом надвинул шапку ему на глаза, и вдвоём с Ларри потащил брикет к скотной. Марк шёл рядом, старательно поддерживая свисающий угол.

Когда закончили переноску, Роланд убежал на конюшню. А Ларри остался на скотной расставлять брикеты и вскрывать их. Потом помог Дилли заложить корм и убрать навоз, вымыл большие, уже непосильные для неё, бидоны и пошёл в Большой Дом помогать Сэмми разламывать парадную спальню.

Всё мало-мальски ценное уже оттуда вытащили, и сегодня они поднимали паркет. Тот, конечно, и поцарапан, и выщерблен, но если его перебрать и заново подстругать, то может получиться совсем не плохо. А на небольшую комнату даже узор получится. Марк помогал Билли сортировать дощечки по форме и цвету и увязывать их в пачки для переноски.

Работали споро и слаженно, без спешки и остановок. За неделю Сэмми привык, что Ларри не слабее, а то и сильнее его, и отношения между ними стали ровными. А вечерние рассказы Ларри о больнице, больничных порядках и – самое главное – тамошней кормёжке были настолько интересны, что первую же попытку Дилли съязвить Сэмми пресёк самым решительным образом.

К ленчу они управились с полом в спальне.

– После ленча ты в мастерской, значитца?

– Да, – Ларри старался говорить спокойно, но при одном упоминании о мастерской невольно расплывался в улыбке.

Они уже шли через двор к бараку. Сэмми кивнул и с каким-то удивлением спросил:

– Нравится тебе это дело, выходит?

– Да, – твёрдо ответил Ларри. – Это… это моё дело, понимаешь?

Сэмми хмыкнул и кивнул.

В бараке Ларри и Марк вымыли руки, куртки сразу повесили в сушку. Высохнуть за ленч, конечно, не успеют, но хоть холодить, когда наденешь, не будут. Ларри прошёл в свою выгородку разобрать и разложить вещи и вернулся в кухню, где все уже расселись, а Мамми раскладывала по мискам кашу. Ларри занял своё место и принял у Мамми дымящуюся миску.

– Ну, приятного аппетита всем, – сказал Стеф, втыкая ложку в густую маслянисто блестящую массу.

Ему ответили неразборчивым – рты у всех уже набиты – добродушным бурчанием.

Ели, как всегда, быстро, помня усвоенное ещё в питомнике: что съел – то твоё, а что не успел… Ларри, как все, вытер хлебом миску и припал губами к кружке с кофе. Ох и хорошо! Мамми собирала опустевшие миски, с грохотом сбрасывая их в лоханку с горячей водой. Ларри допил кофе, отодвинул кружку и посмотрел на Марка.

– Готов, сынок?

– Ага, – кивнул Марк, торопливо допивая.

Вставали из-за стола и остальные.

– Билли, сейчас эти связки перетащишь, – загудел Сэмми. – Бери по две, не надорвёшься.

– Ага.

– И много их? – поинтересовался Роб.

– Вот и укладывай их в кладовку, – засмеялся Роланд, – заодно и пересчитаешь.

Страсть Роба всё пересчитывать и всюду совать нос была уже всем известна. Над ним смеялись, но не гнали. К тому же его стремление подбирать всё рассыпанное или брошенное бывало даже полезным. Роб сопел, пыхтел, терпел насмешки и продолжал приставать ко всем с вопросом, вызывавшим общий смех:

– А это выгодно?

Пожалуй, серьёзнее всех относился к нему Стеф, объясняя, чем уголь выгоднее газа, что такое прибыль и зачем она нужна. Мастерская Ларри была единственным местом, куда Роб не пытался сунуться. Пока не пытался. Сейчас он только взглядом проводил идущих к мастерской Ларри и Марка и уже после этого побежал к кладовке, где хранились рамы, плинтусы, панели, словом, всё деревянное, что отдиралось и выламывалось в Большом Доме.

1995–2018

Книга шестая

Кусочки мозаики

121 год

Осень

Тетрадь сорок пятая

АлабамаГрафство ЭйрОкруг СтоунфордРегиональный лагерь репатриации

Ясная погода держалась недолго. Снова зарядили холодные зимние дожди. Пару раз даже ледяная крупа сыпалась. Эркин относился к этому спокойно. Да и остальные тоже. За баней, правда, больше не собирались: холодно. Обычно набивались в одну из комнат мужского барака, где и шёл вечный непрерывный трёп о выпивке и бабах. Эркин быстро понял, что говорят, в основном, одно и то же, и ходил туда, конечно, но только чтоб не выделяться, и особо не засиживался. Ему и так хватало занятий. А пару раз они с Ивом, оказавшись вдвоём в комнате, тянулись в полную силу. К удивлению Эркина, кое-что из общего комплекса Ив и раньше знал. Это какой же спальник ему показал? Но спрашивать не стал. Не лезь в чужую душу, тогда и твою не тронут. И сегодня они всласть потянулись, размялись и теперь лежали на кроватях, отдыхая.

– Ты не куришь совсем?

– Иногда для компании, – честно ответил Эркин и пояснил: – Не люблю я его. И дыхание сбивается.

Ив кивнул, перевернулся на живот, опустил руку и почесал уши лежавшего, как всегда, под его кроватью Приза. Приз постучал хвостом по полу.

– Я тоже не курю. Так… совсем редко. И пить не люблю. Я… я один раз пьяным был… так было противно!

Эркин ответить не успел. С треском, едва не слетев с петель, распахнулась дверь, и недавно подселённый к ним Алёшка – парень чуть старше Ива – с порога заорал по-русски:

– Чего дрыхнете?! Списки вывесили!

– Что? – переспросил по-английски Ив, быстро хватая Приза за ошейник.

– Списки вывесили, – ответил по-английски Эркин, быстро обуваясь. И уже на ходу натягивая куртку, пояснил: – На кого визы готовы, – и выбежал из комнаты.

По всему бараку хлопанье дверей и топот ног. Ив, захваченный общей волной, обулся и побежал за всеми.

Эркин с ходу врезался в толпу возле канцелярии и полез к читавшей списки Жене, ничего и никого не замечая. Его толкали, били в спину и по плечам отталкиваемые им люди. Он даже не отмахивался, потому что звонкий голос Жени произносил:

– Мороз Алиса Эркиновна… Мороз Евгения Дмитриевна… Мороз Эркин Фёдорович… Морозов Антон Михайлович… Муркок Эдвард Вильямсович…

Эркин встал рядом с Женей, тяжело перевёл дыхание. Она не обернулась, продолжая читать список, а только чуть переступила, прислонившись к нему. И Эркин сам не понял, как это произошло, но обнял её за плечи. И стоял так, пока она дочитала до конца, и ещё раз с начала, и нашла некоторым, особо недоверчивым, их имена, и по-русски, и в английском варианте. И, как и в прошлый раз, комендант зычно созвал отъезжающих на инструктаж.

Ив с Призом не рискнул лезть в самую гущу. Что он есть в списке, надеяться нечего. Его месяц положенного ожидания только начался. И всё-таки он, как и все, напряжённо прослушал список и отошёл только тогда, когда толпа стала распадаться. Вроде, мелькнуло имя индейца. Жаль, конечно, они уже, можно считать, подружились, и вот… Нет, пусть парню улыбнётся удача, кто спорит, но он-то снова… один…

– Ничего, Ваня, – непривычно весёлый Роман крепко хлопнул его по плечу и продолжил уже по-английски: – Придёт и твой день.

Ив кивнул и переспросил:

– Как ты меня назвал?

– Ваней. Ты же Иван, значит, Ваня.

– Понятно, – Ив кивнул и с улыбкой ответил по-русски уже почти свободно. – Спасибо.

Список был большим, и суета в лагере началась невообразимая. В баню и камеру хранения не протолкаться, срочно достирывалось и вывешивалось в сушку бельё, носилась ошалевшая от перспективы переезда ребятня. Дождя уже никто не замечал.

За обедом ели впопыхах, у всех дел выше маковки.

– Эркин, в баню пойдёшь, – Женя торопливо ела, – сразу надень чистое, а грязное мне занеси, – и не давая ему ответить. – Как ты сушишь, оно и завтра мокрым будет. Я место уже заняла, сразу в прачечную неси. Алиса, не вертись. И не копайся. И потом в барак приходи, надо всё перебрать и увязать.

Эркин только кивал в ответ. Похожие разговоры шли и за другими столами.

И после обеда продолжалась та же суматоха.

После того случая Эркин ещё пару раз брал с собой в баню Толяна, но сегодня Ада и не заикнулась об этом. Понятно, что сейчас не до чужого мальца. Но Толян сам решил иначе и, уже у входа в баню догнав Эркина, пристроился рядом. Эркин поглядел на него сверху вниз и ничего не сказал.

В бане было тесно и шумно. Принимая их талоны, банщик буркнул:

– На одно место идите, тесно сегодня.

Эркин не стал спорить, с первого взгляда поняв, что два места рядом не найдёшь. Ну, да ничего. Рассиживаться в предбаннике, как некоторые, что могли часами болтать полуодетыми и вздыхать кто о пиве, кто о квасе – если пиво Эркин ещё и пробовал, то о квасе только слышал – он не собирался. А уж сегодня…

– Давай по-быстрому, – сказал он Толяну, стаскивая с себя куртку.

А сзади банщик уже останавливал кого-то:

– К-куда?! Занято всё. Ждите, я сказал.

– Успели, – хмыкнул Эркин.

И Толян отозвался понимающей улыбкой, так же тщательно увязывая свои вещи в аккуратный узел.

В мыльной так же тесно, пар и водяные брызги туманом, шум воды и гул голосов. Не хватало ни мест, ни шаек. Эркин невольно нахмурился: теснота и необходимость мыться стоя напомнили рабский душ в имении. Оставив Толяна полоскаться в шайке и держать его место, он ушёл под душ. Там было чуть свободнее, хотя и здесь его всё время толкали и задевали. Но просто потому, что тесно. Чего другого ни у кого даже в мыслях нет, это же сразу, по первому касанию понятно. Торопливо и не особо тщательно – не работаешь, так и не потеешь, вот и нету особой грязи – вымывшись, Эркин вернулся к Толяну.

– Готов?

– Ага, – заторопился Толян, возя мочалкой по телу. – Я сейчас.

Эркин поглядел на него и кивнул.

– Да скоро вы? – рявкнули сзади.

– Успеешь, – отмахнулся, не глядя, Эркин.

Сам он уже только делал вид, что моется, поджидая Толяна. И, понимая это, Толян спешил. Так что Эркину пришлось дополнительно окатывать его водой, смывая с мальчишеской макушки мыло.

– Ну, всё, что ли?

Им даже шайки не дали убрать, из рук выхватили. В дверь мыльной ввалился Терёха со своими четырьмя старшими мальчишками, и сразу стало ещё теснее. Но Эркин с Толяном уже пробивались к выходу.

Сегодня в предбаннике никто не задерживался. Но и выскакивать на зимний ветер с мокрой головой Эркин не собирался. Он, как всегда, тщательно вытерся, оделся, ещё раз потеребил и протёр волосы. Толян старательно повторял каждое его движение.

– Давайте живей, – торопил их, как и остальных одевающихся, банщик.

Эркин собрал вещи, Толян подхватил свой узелок, и они поли к выходу. Банщик впустил Сашку и Шурку.

– На одно место, пацаны!

– Уместимся! – бодро гаркнул Шурка, устремляясь за Сашкой.

– А вы на выход давайте, – банщик махнул Эркину с Толяном, – и так не продохнуть.

Эркин рассчитывал немного постоять у выхода, подсушить волосы, но спорить с банщиком не хотелось. Он молча поглубже нахлобучил шапку и вышел во двор.

– Ну что, водяной? Вынырнул? – встретила его выстроившаяся перед баней очередь. – Как там? Воды нам хоть оставил?

Эркин уже привык шутливо отругиваться, но сегодня не до того, и он ограничился улыбкой и дежурной фразой:

– Вода не водка, всю не выпью.

Толян снизу вверх восхищённо посмотрел на него, но сказать ничего не успел. Эркин шагал так широко, что Толяну пришлось перейти на бег. И оглянуться не успел, как оказался в бараке.

Алиса, сидящая на кровати с обвязанной платком головой, встретила их радостно.

– Ой, Эрик, Толян! С лёгким паром! А мы тоже в бане были! Эрик, ты мне тоже с лёгким паром скажи!

– С лёгким паром, – улыбнулся Эркин. – А где…? – он вдруг запнулся, не зная, как назвать Женю.

Но Алиса поняла.

– А мама в камеру хранения побежала.

– Ага, – кивнул Эркин.

В комнату влетела Ада и стала вытирать Толяна и ругать его, что раз уж пошёл в баню, то надо было чистое взять, а то что ж ты грязь свою обратно натянул и улыбается ещё, рот до ушей…

Эркин побежал к себе в барак разобрать банный узелок. Полотенце казённое, если и не высохнет, то и фиг с ним, а мочалку надо просушить. Быстро развесив и разложив вещи, он, по-прежнему ничего не замечая вокруг, побежал к камере хранения, где Женя уже получила их узлы и ждала его.

– Эркин, а твоё?

– Ящик-то? – Эркин легко взвалил на плечи ковровый узел. – Успею.

– А мешок?

– Успею, – повторил Эркин, подхватывая большой вещевой мешок. – Женя, тебе тяжело…

Но Женя уже взяла ещё два узла, и он пошёл за ней в женский барак. Обычно Женя, столкнувшись с его молчаливым сопротивлением, отступала, да и не так уж часто это бывало, но сегодня она решила настоять на своём. Надо же всё собрать, переложить, это же столько хлопот… а уже и ужин скоро. А он вздумал упрямиться! И, когда Эркин свалил свою ношу на пол у её кровати, решительно сказала:

– Иди за вещами, Эркин. Ящик отнесёшь к себе, а мешок сюда. Надо же уложить всё.

Эркин поглядел на неё, кивнул и подчинился. Пока сбегал к себе за номерком, пока отстоял в очереди, уже начинало темнеть. Он бегом отнёс ящик, сунул его под кровать. Роман и Грег тоже укладывались.

– Фёдор где?

– Не знаю, – пожал плечами Эркин. – В городе, наверное.

– Опоздает ведь за вещами, – пробурчал Роман. – Игрок чёртов.

Эркин бросил свой мешок на кровать, заглянул в тумбочку. Ладно, это всё потом, надо помочь Жене. А его шмотьё пусть лежит, он его и после ужина уложит.

Женя, увидев его с пустыми руками, нахмурилась.

– Ну, Эркин… А если переложить придётся?

Эркин молча опустил глаза, и Женя вздохнула:

– Ладно, потом.

Вдвоём они перебрали и уложили вещи. Женя оставила только то, что они завтра с утра наденут. И вообще… Что там в Центральном и как там будет, никто же не знает. Может, и там придётся месяц просидеть. Так чтоб опять большой тюк не развязывать, туда заложим всё пока не нужное. А что может понадобиться, то в мешок. Всё его расхожее свободно в его вещевой влезет. И миски с кружками туда же. Ковровый тюк слишком большим получился…

– Большой, но не тяжёлый, Женя.

– Нет, такой и нести неудобно, и не засунешь никуда.

– Ладно, – согласился Эркин, – сделаем ещё узел.

Возились до ужина. Укладывали, перекладывали, принимали и отвергали советы Ады. Толян от этой «бабской» суматохи сбежал, зато Алиса вовсю занималась своим рюкзачком, который ей смастерила Женя из наволочки, укладывая кукол, кроватку, столик и баульчик.

– Ладно, – Женя выпрямилась, локтем отводя со лба волосы. – Остальное мы сами сделаем. Алиса, ужинать пойдём.

– Ла-адно, – Алиса перестала мучить свой рюкзачок. – Руки мыть, да?

– А как же.

Эркин собрал свои вещи, которые Женя принесла из сушки, и то, что они решили уложить в его мешок.

– Я это к себе отнесу. И сразу в столовую. Хорошо?

– Хорошо, – улыбнулась Женя: таким виновато-смущённым было его лицо. Будто он и впрямь… что-то не то сделал.

Эркин действительно чувствовал себя неловко из-за того, что поспорил с Женей. И главное – ведь на пустом. Не отвалились бы руки принести свой мешок сюда. Но Женя улыбнулась – значит, простила. И он радостно сгрёб всю охапку.

– Я мигом!

Женя и моргнуть не успела, как его уже не было в комнате.

Не замечая усиливающегося дождя, Эркин пробежал через двор к мужскому бараку, едва не столкнувшись в дверях с Фёдором. Оказывается, тот только что пришёл, узнал, что попал в списки, и не мог даже толком сообразить, куда бежать в первую очередь. Растерянно обругав Эркина, он побежал к камере хранения. Эркин, обратив на это столько же внимания, сколько на дождь, бросил свои вещи на кровать рядом с мешком, достал талон на ужин и побежал в столовую.

Столовая гудела, как никогда. Женя даже не следила за Алисой, снова и снова успокаивая Эркина, а заодно и себя, что всё будет хорошо, что кончилась наконец эта неопределённость, в Центральном будет легче… Эркин кивал и ел, не замечая вкуса. Не признаваясь самому себе, вернее, не осознавая этого, он боялся. Что в любой момент, в самую последнюю минуту, ему скажут:

– А ты куда лезешь? Знай своё место, ты…

И всё. И кончится этот сон. И не будет ни Жени, ни Алисы, ничего…

Эркин торопливо допил чай и встал, собирая посуду.

– Женя, ты завтра не ворочай тюки, я зайду за вами.

– Хорошо, – кивнула Женя.

Он, как всегда, как уже привык, проводил их до женского барака, попрощался пожеланием спокойной ночи, дождался, пока за ними закроется дверь, и уже тогда пошёл к себе.

Роман и Грег уже закончили сборы, Фёдор, непривычно серьёзный, перебирал свои разложенные на кровати и тумбочке пожитки, Ив, лёжа на кровати поверх одеяла, читал газету, а Алёшка уже совсем разделся и лёг, даже к стене отвернулся. Чтобы не видеть.

Эркин, как и остальные, вывалил всё из тумбочки на кровать и стал собирать мешок. Укладывал не спеша, так, и чтобы не помялось, и чтобы нести было удобно. Грег посмотрел на его работу и хмыкнул:

– Умеешь.

– Всё лето со стадом кочевал, – улыбнулся Эркин. – Привык.

– Привычка – великое дело, – кивнул Роман, засовывая свой мешок под кровать. – Ну, я на боковую.

– Да, завтра рано вставать, – Эркин ещё раз оглядел тумбочку, где уже ничего не было, кроме нескольких неиспользованных талонов – их надо завтра сдать, когда сухой паёк будут давать – затянул на мешке завязки и засунул его к ящику под кровать, взял полотенце и пошёл в уборную.

Сашка и Шурка, необычно серьёзные, стирали своё бельё под краном и даже не брызгались, но большинство ограничивалось умыванием, не желая рисковать: а ну как не высохнет? В мокром, что ли, ехать? Застудиться легко, а на хрен ты больным кому нужен? Это уж точно.

Эркин быстро умылся, но обтираться не стал, уступил раковину и вернулся в комнату.

Все уже лежали, только Фёдор заканчивал сборы, да Ив ещё читал. Эркин повесил полотенце и стал раздеваться. Когда он лёг, Фёдор положил свой мешок на тумбочку и вышел.

– Гаси свет, Ваня, – сказал по-русски Роман и по-английски: – Завтра дочитаешь.

– Ага, – совсем по-русски отозвался Ив, отложил газету и встал, щёлкнул выключателем и лёг. И по-русски почти без запинки: – Спокойной ночи всем.

– Спокойной ночи, – ответил, не открывая глаз, Эркин.

– Спокойной ночи, – в один голос сказали Роман и Алёшка.

– Всем того же, – Грег повернулся набок, звякнув пружинами.

Вернулся Фёдор, уверенно прошёл к своей кровати, быстро разделся и лёг. Наступила ночная, но не сонная тишина. Вздохнул и резко крутанулся на своей кровати Алёшка.

– Чудно! – сказал вдруг по-русски Роман и продолжил, перемешивая английские и русские слова. – Ждал вот, надеялся, а пришло – и страшно чего-то. Смешно даже.

– Я понимаю, – медленно сказал Эркин. – И… и будто жалко чего-то.

– Чего жалко? Прошлой жизни? – негромко спросил Грег. – Хотя… привыкли уже, конечно, и… и ведь жили. Хорошо ли, плохо ли, но жили.

– А мне одного жалко, – подал голос Фёдор. – Поздно я про отъезд узнал. Ну, вещи у меня там кой-какие остались, одежда там, ещё… Ну, долги так и не собрал. Хотя… ясно было уже, что замотает. Обидно, но… ладно. Будем живы, наживём. А вот знал бы, что на последний кон игра пошла, я бы их, гадов, раздел тогда… классически. Без оглядки бы работал, не держал себя. А так…

– А язык подвязать не хочешь? – перебил его Роман. – Без оглядки жить ему захотелось…

– По сторонам всегда смотреть надо, – негромко засмеялся Грег. – И назад, и вперёд.

– Это в бою, да? – спросил Ив, благо, разговор уже шёл только по-английски.

– В жизни, – ответил ему Грег. – Чтоб назад не оглядываться, сзади удара не ждать, тыл надо иметь, семью. Справа и слева по флангам друзья прикроют, а впереди… ну, тут уже сам смотри.

– Прикрой тылы, следи за флангами и на прорыв! – засмеялся Ив.

– Всё так, но, – по тону Романа чувствовалось, что он улыбается, – но война уже кончилась, Гриша.

– Что? – переспросил Грег. – Как ты меня назвал?

– Гришей, а что?

– Верно, – сразу сказал Фёдор. – Грег – это же Григорий, значит, Гриша.

– Спасибо, – сказал по-русски Грег и опять перешёл на английский. – Кончилась чужая война, Роман, а наша война ещё идёт.

– Чужая, да не совсем, – голос Фёдора необычно серьёзен. – Но ведь выжили. А значит, и проживём. Как думаешь, Мороз?

– Хуже, чем было, уже не будет, – задумчиво ответил Эркин. – Всё так, но… Нет, страшно, конечно, но обратного хода нет. Обратно только в Овраг, больше мне некуда.

– Не тебе одному, – с непривычной резкостью сказал Ив.

– И это верно, – хмыкнул Фёдор и по-русски: – Ладно, мужики, спим?

– Спим-спим, – Роман шумно вздохнул и повернулся, звякнув пружинами.

– Спим, – согласился Эркин.

Он лежал на спине, закинув руки за голову. Как всегда. Как привык. Как приучили в детстве. И слушал, как сопят, храпят и вздыхают во сне его… кто они ему? Друзья? Да, получается так. Но завтра они уедут в Центральный лагерь, а там… там они могут и не попасть в одну комнату. И из Центрального в Россию они же тоже не вместе поедут. Все говорят, что их будут по всей России распихивать, чтобы не скапливались в одном месте. И что же получается? Получается, что опять: только подружились и разлучили. А Ив? Ив остаётся. И ведь тоже… хороший парень, а больше не увидимся. А Мартин? Арч? Одноухий? Губач? Грошик? Проныра? Ну, Проныру убили, да и не был тот ему другом. А парни в госпитале? Он даже имён не запомнил. Да чего там, не спросил. Они его из своих пайков накормили, промазали всего, а он… И раньше… Нет, раньше он сам себе воли в этом не давал. Всё равно беляки отнимут, изгадят, надсмеются… Одному было легче. Когда ты один, тебя только по телу бьют, душу не затронут, не достанут до неё, а откроешься кому-то другому – вот тут тебе по самому больному и вдарят. Как этот… майор, вроде, всё хотел по душе. За Женю, за Андрея, даже за Фредди и Джонатана. Про Алису, видно, не знал, а то бы и её приплёл. Сволочь мундирная, охранюга. «Отреклись от тебя». Дурак, мне же легче от этого. Раз отреклись, значит, за меня их не потянут. Они сами по себе, я сам по себе. А… а всё равно больно. Ну, Джонатан, он – лендлорд, ему главное – выгода, одно слово – управляющий, но Фредди-то… ведь в самом деле, у одного костра спали, ведь Фредди сам себя пересиливал, в жгут скручивался, чтоб… чтоб на равных стать, и держался этого уже до конца. А в Мышеловке… прискакал тогда, так даже страшно стало, что с кольтом на автоматы пойдёт, приготовился часового за ноги валить, чтоб хоть как-то на себя отвлечь… А Фредди… Без звука оружие отдал, нет, потом и права качал, и слова всякие говорил, но видно же было, что испугался. И в Крутом Проходе Фредди тоже… от страха психанул. Значит, и здесь… не сумел от погонника отбиться, подписал, что велели. Хотя… а кто я ему, чтобы за меня на пулю нарываться? А всё равно. Умом понимаешь, а сердцу больно.

Эркин глубоко вдохнул, задержал дыхание и медленно выдохнул. Ладно, всё это уже в прошлом. Отрезано. И думать об этом нечего. И не такую боль зажимал, заставлял себя забыть. Он повернулся набок, натянул одеяло на плечи и подсунул угол под щёку. Вот так, чтобы всякая дрянь прошлая в голову не лезла. Не проспать бы завтра, ждать его никто не будет. И будить специально – тоже. Все уже спят. Один он дурью мается, прошлое перебирает. Грег прав. Нет, Гри-ша. Живой о живом думать должен. А прошлое что мёртвое. О мёртвом думать – мертвяка накликать. Всё, хватит.

Но спал он плохо. То и дело просыпался, смотрел на часы. Да и остальные так же. И ещё шести не было, как в коридоре захлопали двери, хотя на чай и за пайком сказали приходить к семи.

Эркин в очередной раз посмотрел на часы и рывком вскочил с кровати.

– Сколько? – оторвал голову от подушки Фёдор.

– Без пяти, – Эркин торопливо накручивал портянки.

Кто-то уже включил свет. Проснулся и встал без обычных долгих потягиваний и ворчания Роман. Грег, не выкурив обычной утренней сигареты, уже брился. Вслепую и всухую – без зеркала и мыла – по-фронтовому, как когда-то объяснял ещё Косте. Эркин сорвал со спинки кровати полотенце и побежал в уборную.

– Ну вот, – хмыкнул Фёдор, ощупывая только что выбритые щёки, когда Эркин, на ходу растираясь полотенцем, вошёл в комнату. – Мир рушиться будет, а ты за умыванием и не заметишь.

– Ну, так мне же лучше, – рассмеялся Эркин, складывая полотенце.

Комендант сказал вчера, чтобы они бельё и одеяло сложили на тюфяке стопкой, чтоб сразу было видно… одеяло, две простыни, наволочка, полотенце. Ну, вот и всё. Вещи… сразу к Жене…

– Ты чего, в столовую с мешком пойдёшь? – спросил Грег, надевая шинель.

Эркин растерянно затоптался, но, видя, что все оставляют вещи, сунул мешок и ящик обратно.

Небо только начинало светлеть, когда отъезжающие уже собрались у столовой. Эркин сразу заметил своих и подошёл к ним.