Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел

И от внезапной мысли он рывком сел на кровати. Чёрт! Как же он раньше не сообразил?! Ну, зачем белякам, чтоб у него руки задействовали? А затем! Да ясно же: кто-то, ну, не из врачей, им вряд ли, да тот же русский майор или начальство его и возьмёт себе. Опять стоять за правым плечом, водить машину, разбирать почту, мыть в ванне, накрывать и подавать на стол, брить и – самое главное – стрелять, бить ножом и кулаками. Для того и дали гореть, чтобы прочувствовал и ценил: не убили, а могли. Вот, пока он безрукий, и ведут разговоры о свободе, пробуют на срыв, а задействуют руки… Ладно, тогда и посмотрим, а сейчас… сейчас Гэба предупредить. Допрыгается, дурак, что посчитают бесперспективным, а это уж точно Овраг. Или к Старому Хозяину отправят, что тот же Овраг, если не хуже. А так… так они, может, опять в паре поработают.

Чак осторожно спустил ноги на пол и встал, покачнулся, но удержал равновесие и пошлёпал к двери. Осторожно толкнул плечом. Заперто? Он не слышал, чтобы ключ поворачивался. Ах, чёрт, дьявольщина, она внутрь открывается. Болтающиеся пальцы задевают ручку, но зацепить её никак не получается. Чак встал боком и попытался коленом как-то открыть дверь, но, толкая до этого, он слишком плотно её закрыл. Пыхтя, сдавленно ругаясь, он, опираясь плечом на косяк, пытался пальцами ноги подцепить нижний угол. Но дверь сидела ровно, без перекосов. Нет, так ни хрена не получится. Он перевёл дыхание несколькими частыми вдохами и выдохами и встал опять перед дверью. Осторожно повёл плечом. Болтающаяся кисть ударилась о ручку. Ещё раз. Не обращая ни на что внимания, он пытался попасть кистью в ручку, чтобы потом, потянув всем телом, открыть. Но его ладонь оказалась слишком широкой.

В разгар его войны с дверью она внезапно открылась, звучно ударив его по лбу. Ойкнув не так от боли, как он неожиданности, Чак с размаху сел на пол и снизу вверх посмотрел на вошедшего. И понял, что всё пропало. Это был беляк! Врач! Ну, теперь всё, моли бога, чтобы поркой отделаться. Это уже не просто непослушание, и даже не неповиновение, а попытка побега. Попробуй, докажи, что только и хотел к Гэбу зайти и сам бы потом вернулся. Кто рабу в таком поверит? Чак обречённо вздохнул и опустил голову, подставляя затылок под удар. По правилам он на колени ещё должен встать, но… обойдётся беляк.

– И долго ты так сидеть будешь? – спросили над ним.

Чёрт с тобой, подавись. Не поднимая головы, Чак встал на колени. Удара всё не было, и он осторожно повёл взглядом по ногам беляка вверх. Руки в карманах, и ноги для удара не приготовлены, значит, бить не будет. А ну-ка… Чак, гибко качнувшись всем телом, встал на ноги. В конце концов, его же просто спросили, фактически велели встать, не уточнив: на колени или во весь рост. Удара нет, значит, угадал.

– Тебе что, в уборную понадобилось?

От неожиданной удачи перехватило дыхание.

– Да! Да, сэр, – он даже с ноги на ногу стал переминаться, показывая своё нетерпение.

Еле заметно улыбнувшись, Жариков посторонился, открывая выход в коридор.

– Дойдёшь сам?

– Да, сэр, – закивал Чак.

– А там дверь как?

– Я помогу, – возникший как из-под пола Эд накинул на плечи Чака так же непонятно откуда взявшийся халат. – Пошли. Да, ты чего босиком?

Эд быстро прошёл в палату и тут же вернулся, бросил под ноги Чаку шлёпанцы.

– Ступай в них.

Чак повиновался, виском, затылком, плечами чувствуя неотрывный взгляд беляка и с трудом удерживаясь от ухмылки. Неужели выскочил? Всё-таки все беляки – тупари, и обмануть их… в лёгкую.

– Ну, пошли.

Когда они двинулись по коридору, Чаку послышался сзади лёгкий смешок, но оглянуться он не посмел.

Жариков проводил взглядом удалявшуюся по коридору пару. Да, не соскучишься. Закатить, что ли, обоим по порции снотворного, чтобы самому отоспаться? Ведь не в уборную, а к Гэбу намылился. Вопрос только – зачем? Драться? Так не дурак же, чтобы с парализованными руками лезть в драку. И самое-то главное – не понятна причина драки. Повод-то может быть любой, а причины… Но ведь и причина драк между парнями тоже осталась невыясненной, просто драки как-то сами собой сошли на нет. Если что парни тогда и доверили, то только Тёте Паше, а от неё, если она решила не говорить, ничего не узнаешь. Ни с ним, ни даже с Аристовым парни так не откровенничали, как с ней. С ним самим вообще стали открыто говорить недавно. Они всё ещё в своём мире и пускать туда никого не хотят.

Жариков повернулся и прошёл мимо палаты Гэба в дежурку: к Гэбу заходить незачем. Пока незачем.

В дежурке сидел Крис. С таким удручённо злым лицом, что Жариков улыбнулся.

– Иван Дормидонтович, я же не хотел, – сразу начал Крис, старательно выговаривая русские слова. – Я как это, сглазил, да? Ну, обругал Гэба, что он к дружку не заходит, а он пошёл, и началось. Это… моя вина, да?

– Нет, – скрывая улыбку, ответил Жариков. – Никакой твоей вины нет. Иди отдыхать.

– Я и не работал сегодня, – мотнул головой Крис. – Помогу Эду. Вдвоём легче. И раз они зашевелились так. Этот… – он проглотил ругательство, – Гэб настырный, сам не успокоится.

– Он настырный, – согласился, входя, Эд и продолжил, перемешивая слова, на двух языках сразу. – Но не дурак. Понимает, что теперь за ним следить будем. Не станет нарываться. А… сглазить, ты сказал, это что?

– Чёрный глаз – дурной глаз, – ответил Крис. – Слышал я, – и явно подражая кому-то: – Чёрный глаз глядит – зло напускает. У меня чёрные глаза, Иван Дормидонтович?

Жариков невольно растерялся, и ответил Эд.

– Так у нас у всех глаза чёрные. Если б от нашего взгляда зло было, нас бы к раненым не допускали. Разве не так?

– Конечно, – кивнул Жариков, быстро прикидывая в уме: от кого Крис это мог услышать и что делать, пока это не распространилось среди парней. Им своих суеверий хватает, чтоб ещё новые добавлять.

Но парни сами бросили эту тему.

– Чак просит ещё массаж ему сделать. Как, Иван, – Эд набрал полную грудь воздуха и приступил к выговариванию отчества: – Дор-ми-т… – дон-то… – и победным выдохом: – вич. Можно?

– Чтобы это не стало для него наркотиком, – задумчиво ответил Жариков. – Да, к Гэбу-то он зашёл? Он же к нему собирался, когда дверь долбал.

Эд расплылся в широкой улыбке и ответил по-английски:

– Сидят, беседуют. Я сказал, что, если махаться начнут, вырублю обоих на хрен так, что и на Пустырь не возьмут.

– И согласились? – весело удивился Крис.

– Я им свой номер ткнул, – улыбался Эд. – Я же, считай, просроченный уже. Ну и, каждому смазал легонько… для вразумления.

– Эд! – Жариков укоризненно покачал головой.

– Так совсем легонько, – повторил Эд по-английски с обезоруживающей улыбкой и перешёл на русский: – И дал им время, пока кружку воды выпью.

Крис встал и налил ему чаю.

– Давай. Пей, чтобы без обмана было.

– Чай не вода, быстро не пью, – уверенно ответил по-русски Эд, сделал несколько глотков и поставил кружку на стол. – Вернусь и допью. Пошли, Крис, вдруг нести придётся. А то тяжёлые оба.

И Жариков не смог не рассмеяться. Что ж, в каждом мире свои законы, и, балансируя на границе миров, парни ухитряются приспособиться к обоим.

Тетрадь сорок третья

Графство ЭйрОкруг СтоунфордРегиональный лагерь репатриации

Дождь шёл, не переставая, то ослабевая, то усиливаясь. Мужчины перестали собираться у котельной, детвора сидела по комнатам: мало у кого была крепкая обувь для прогулок по такой погоде. Половину своего выводка Терёха теперь таскал от семейного барака до столовой на себе. С одеждой его Доня ещё исхитрялась, а с обувью совсем плохо. Да и у взрослых… у многих не лучше. С Женей и Алисой теперь в одной комнате жили другие. Женщина с бесцветными, как седыми волосами, и её сын, десятилетний пацан. И Эркин уже не мог, как раньше, целыми днями сидеть у Жени. Нет, эта женщина не злая, если бы что было, он бы увидел, догадался, ну и… нашёл бы что сделать. И мальчишка Алису не обижал. Попробовал бы… Но Даша и Маша были свои, а это – чужие.

Эркин лежал на кровати поверх одеяла, одетый, только сапоги скинул, и глядел в потолок. Обычное занятие большинства мужчин в лагере в такую погоду. В их комнате появилось двое новеньких. Седой молчаливый мужчина – Эркин за эти дни голоса его ни разу не слышал, тот даже не храпел ночью – и парень, сразу ставший главной достопримечательностью лагеря…

… В день отъезда к автобусу вышли многие. Он и Женя тоже. Провожать Машу и Дашу. Обнимались, целовались, прощаясь… да, он понимал, что больше их уже не увидит. И ведь всю жизнь у него так: только не то что подружишься, а просто, ну, сблизишься как-то с кем, так либо тебя, либо его продадут, и всё, навсегда. Хоть и привычно, а душу рвёт. Девочки оставили Жене листок со своими полными именами, чтобы потом, когда уже устроятся на новом месте, можно было бы найти друг друга. Есть, говорят, такая служба специальная по розыску потерявшихся. И Женя им дала листок с данными на себя, Эркина, даже Алису, но, когда они устроятся и где… Словом, расцеловались, поплакали, снова расцеловались и, наконец, загрузились. И ревя мотором, разбрызгивая лужи, автобус – в самом деле, громадина – развернулся и выехал. Вот, пока закрывали ворота, и увидели идущего по дороге к лагерю парня с тощим вещевым мешком. Ну, идёт и идёт, мало ли таких, кто сам по себе, на попутках и пешком добирался до лагеря. Но рядом с парнем бежала собака. Большая остроухая…

…Эркин, не меняя позы, приоткрыл глаза, покосился. Да, вот она, лежит под кроватью и тоже будто спит, но только шевельнись – сразу натолкнёшься на её немигающий звериный взгляд…

…Хоть пришёл парень рано, до общего завтрака, но просидел в канцелярии почти до вечера. После завтрака пришёл крытый грузовик с большой группой, потом ещё два. Комендант бегал, размещая прибывших. Он и Женя попробовали сунуться насчёт комнаты в семейном бараке, вернее, говорила Женя, а он только стоял рядом. И получили в ответ:

– Молодые ещё, успеете наиграться-натешиться, – а потом уже серьёзно и, глядя не на Женю, а на него. – Из семейки две выехали, а въезжают пятеро. Пять семей, Мороз, и в каждой пискунов куча, соображаешь?

Осталось кивнуть и отойти.

– Ничего, Эркин, – Женя погладила его по плечу. – Мы же всё равно вместе.

Он кивнул. Женю позвали опять в канцелярию, и она убежала, а он пошёл за баню послушать новеньких. Может, что интересное расскажут. И уже под вечер, незадолго до ужина, он пришёл забрать талон и посмотреть, кого подселили на Костину койку. На койке Анатолия уже лежал, отвернувшись к стене, этот седой, приехавший с первым грузовиком. Фёдор, Грег и Роман были на месте. Молча лежали на кроватях, ждали, поглядывая на дверь. Он сел на свою кровать и тоже стал ждать. Если до ужина никто не придёт, то останутся они пока впятером. Не остались. Стукнув по косяку, вошёл комендант с каким-то необычным, будто смущённым выражением лица, а за ним этот парень. С собакой.

– Так, – сказал комендант по-английски, – ну вот, Морган, занимай эту.

– Да, сэр, благодарю вас, – держа собаку за ошейник, парень подошёл к кровати.

– Однако, – не выдержал Фёдор, приподнимаясь на локте, – это что же такое будет? На псарне, значит, жить будем?

Говорил по-русски, но парень если не понял, то догадался и быстро заговорил по-английски, прижимая к себе собаку.

– Нет-нет, от него никакого беспокойства не будет, клянусь. Он тихий, безобидный.

– Это лагерная псина безобидная?! – с плохо скрытой ненавистью спросил по-английски Грег.

– Лагерная?! – он резко вскочил на ноги.

Парень двумя руками обхватил вставшего на дыбы пса, прижал к себе.

– Нет-нет, это он от неожиданности, он привыкнет, я ручаюсь, пожалуйста.

– Это что же? – Роман медленно плавно встал, – Как в тюрьме теперь? Не шевельнись без команды, так, что ли?

Парень, продолжая прижимать к себе глухо рычащего пса, обводил комнату затравленно-умоляющим взглядом.

– Он никого не тронет, клянусь.

– Ну, Морган, – развёл руками комендант, – я уж не знаю, куда тебя, разве только…

– За ворота, – закончил за коменданта Фёдор. – Да поставить во дворе будку, это ж всей работы на полчаса. Цепь покрепче, и все проблемы.

Парень покачал головой.

– Мы всегда вместе, – и попытался улыбнуться. – Будку на двоих придётся делать. И цепь… тоже.

Комендант посмотрел на них, пожал плечами. И ушёл. А парень остался…

…Эркин посмотрел на покрытое водяными струйками окно, на часы. До обеда ещё часа два, да, точно, два и немного минут. Спать неохота, делать нечего. Такая погода, что Фёдор в город не ходит. Тоже… понятно. Какие б дела там ни были, но шлёпать по грязи под дождём неохота. Лежи и думай. О будущем. Или вспоминай прошлое. О будущем без Жени у него как-то не получалось. Вот они приедут, устроятся. Он будет работать, Алиса на следующую осень пойдёт в школу… последнее Эркин представлял себе весьма смутно, как, впрочем, и всё остальное. Работа… мужская подёнка везде найдётся. А дом… жильё… если удастся, как в Джексонвилле, чтобы комната, кухня и кладовка, нет, кладовка им теперь не нужна. Вещей мало, а спать он и в комнате сможет. Да, комната и кухня. Здоровско будет. На большее денег у них нет. Хотя… и на это тоже нет. Из летних денег немного осталось, да к тому же это кредитки, а все говорят, что в России другие деньги, как их, да, ру-б-ли, рубят их, что ли?

Эркин улыбнулся нелепой догадке. Фёдор вздохнул, поворачиваясь на другой бок.

– Ну что за паскудство… – пробурчал Роман.

Ему ответили согласным вздохом. Вздохнул и Ив Морган. И вздохом отозвался лежавший под его кроватью Приз.

– Далеко до обеда? – спросил по-русски, ни к кому вроде не обращаясь, Фёдор.

Эркин поглядел на часы и ответил по-английски:

– Меньше двух часов.

– Далеко-о, – тоже по-английски откликнулся Грег и, похлопав себя по животу, продолжил по-русски: – А на самых точных пора.

– Да, – по-английски согласился Фёдор. – Жрать охота.

Ив Морган совсем не знал русского, и из-за него теперь больше говорили по-английски. В общем-то Ив оказался неплохим парнем, а его Приз и впрямь никого не беспокоил. Он только повсюду ходил за Ивом. В разговоры Ив вступал редко и очень уж осторожно, отделываясь общими словами, и вообще больше помалкивал. Таких – безъязыких, совсем не знающих русского – в лагере было шестеро. Два мулата и негр, женившихся на русских женщинах из угнанных и теперь уезжавших вместе с жёнами, Флинт, немолодой одинокий трёхкровка и Морган, все трое непонятно как получившие направление. Эркин думал, что Морган подвалит к Флинту: оба белые и по возрасту схожи. Но Флинт как был сам по себе, так и остался, а Ив держался от всех на расстоянии. Видно, из-за своей собаки. В первый же день Ив под конец ужина взял жестяную миску чуть побольше обычной рабской и пошёл по столам собирать объедки и остатки. Для собаки – понял Эркин и невольно посочувствовал: оставлять паёк недоеденным – дураков нет, придётся парню свою пайку половинить. Но комендант на следующий день свёл Ива на кухню, и тот перестал кусочничать. Котлы – не тарелки, там всегда хоть что-нибудь, да останется.

– Как там? – спросил Грег, перемешивая английские и русские слова. – Не просветлело?

Эркин приподнялся на локтях, поглядев на окно, под которым то ли спал, то ли так лежал Седой Молчун, как про себя Эркин называл их шестого соседа.

– И не думает, – ответил Эркин по-русски и встал.

Занемевшее от долгого лежания тело требовало движений, а тянуться негде… Разве только в бане под душем волну по телу погонять, и то следи, чтобы никто не увидел. И всё же Эркин не удержался: сцепил пальцы на затылке и с наслаждением потянулся, слегка выгибаясь.

– Ты что? – засмеялся Фёдор. – Силы много накопил, девать некуда?

– Ага, – согласился Эркин и потянулся уже смелее, встал на арку и выпрямился.

– Ух ты, здорово! – в голосе Моргана было столько искреннего восхищения, что Эркин ничего не заподозрил и засмеялся в ответ, а Ив продолжил: – А я так могу.

Он легко вскочил на ноги, раскинул руки и обхватил себя так, что если со спины посмотреть, то будто его кто обнимает и по спине гладит. Всё ещё смеясь, Эркин ответил:

– А так? – сцепил по-другому пальцы и показал «гибкое кольцо», оплетая сцепленные руки вокруг себя.

– Цирк! – с удовольствием сказал Фёдор, садясь на кровати.

Зашевелились и Роман с Грегом.

«Гибкое кольцо» Ив повторить не смог и показал кувырок в прыжке. Получилось неплохо, на ногах устоял. Грег захлопал в ладоши, и Ив с улыбкой поклонился, будто, в самом деле, артист. Эркин прикинул расстояние, отступил на шаг и показал прыжок на руки и обратно с поворотом. Теперь захлопали все. Никто даже не заметил, что Приз вылез из-под кровати и сидит, глядя на них. Только Седой Молчун лежал, не шевелясь и закрыв глаза.

– Места мало, не развернуться, – Морган вытер рукавом вспотевшее лицо.

– Здорово у вас получается, – кивнул Грег. – Ты, что ли, циркач, Ив?

Ив покраснел и чего-то смутился.

– Да нет, так, для себя баловался.

Только тут Эркин сообразил, что сейчас и ему придётся объяснять, откуда скотник в имении знает всё это, и нахмурился. Но обошлось благополучно, потому что Фёдор спросил:

– А псина твоя умеет чего?

– Кое-что, – кивнул Ив. – Ну… ну вот, сейчас… – он улыбнулся. – Приз, работать будем?

Собака оглушительно гавкнула и одним прыжком встала перед Ивом, поставив передние лапы ему на грудь, так что они оказались почти одного роста. Ив обеими руками гладил её по шее, а она размахивала хвостом с такой силой, что Эркин, получив удар хвостом, не удержался на ногах и с размаху сел на кровать, что очень усилило общее веселье.

– Ну, Приз, давай танцевать, – придерживая собаку за ошейник, Ив вдруг запел: – Лунной июньской ночью танго звучало в тиши…

Он пел и переступал взад и вперёд, будто и впрямь танцевал, и собака, переступая задними лапами, тоненько как бы не то подвывала, не то подсвистывала, а её зубастая пасть распахивалась в улыбке.

Фёдор хохотал, держась обеими руками за живот и сгибаясь пополам, почти упираясь головой в колени. Смеялся, вытирая набегающие слёзы, Грег, впервые на памяти Эркина хохотал всегда угрюмый Роман. И сам Эркин смеялся со всеми. Просто потому, что все смеются.

– Вы это чего, а? – в комнату заглянул рыжий веснушчатый парень из новеньких.

Ив сразу замолчал, лицо его стало почему-то испуганным. Он вцепился обеими руками в ошейник зарычавшего Приза. И собачья пасть уже не улыбалась, а скалилась.

– Цирк у нас, – ответил Фёдор. – За погляд пятёрка с глаза.

– Чего-чего? – не понял рыжий.

– А двумя глазами смотреть хочешь, так десятку гони, – подхватил шутку Грег.

Говорили уже только по-английски, и Ив неуверенно улыбнулся.

– Тьфу на вас, сквалыги, – рыжий распахнул дверь. – За десятку я сам любой цирк изображу.

– А за двадцатку он тебя за живот тяпнет, – сказал Фёдор и задохнулся в новом приступе смеха.

– А за тридцатку и откусит под корень, – неожиданно подхватил Роман.

– Чего? – снова не понял рыжий.

– Гони деньги, и всё поймёшь.

Эркин, тихо постанывая, катался по кровати, даже Ив рассмеялся. Приз сидел у его ног, поглядывая то на рыжего, то снизу вверх на Ива. Рыжий сплюнул, замысловато, но беззлобно обложил их всех по-английски и уже собирался уходить, когда Фёдор, продышавшись, спросил:

– Ив, а ещё чего он умеет?

– Считать умеет, – не раздумывая, ответил Ив.

– Врёшь, – сразу заявил рыжий, входя в комнату.

За его спиной толпились обитатели соседних комнат.

– А ну покажи!

– Давай, парень!

– Чего там?

– Собака считать умеет.

– Да брехня!

– Чего брехня?! Она что, глупее тебя?!

– Давай, парень, валяй.

– Всем заткнуться! – гаркнул Фёдор, вставая в полный рост на кровати и звучно стукаясь макушкой о потолок. – Ах… ты… чтоб тебя…! Тихо, сказал! Давай, Ив.

Ив обвёл набившихся в комнату людей блестящими глазами, улыбнулся и посмотрел на собаку.

– Приз! – пёс вскочил и тут же сел перед ним. – Сколько ты хочешь кусочков, один или два? Отвечай.

Приз звучно гавкнул три раза, и взрыв хохота потряс стены. Но тут кто-то вспомнил про обед, и все, дружно толкаясь, повалили обратно.

– К-куда?! – заорал Фёдор. – А артисту на пропитание?!

Ив замотал головой, но уже поплыли из рук в руки мятые, надорванные, замусоленные кредитки. Фёдор собрал их в пачку, подровнял и протянул Иву.

– Держи, – Ив отступил на шаг, но Фёдор, словно, не замечая насторожившегося Приза, подошёл и засунул кредитки в карман его рубашки. – Купишь печенья артисту. Всё, мужики, цирк закрыт, айда лопать.

Со смехом, шутками и подначками толпа повалила по коридору на двор. Эркин задержался, наматывая портянки – пока тянулся и на собаку глазел, забыл обуться – и видел, как Седой Молчун встал, скользнул по нему отчуждённо невидящим взглядом и вышел. Эркин пожал плечами, проверил талон в кармане и, надевая на ходу куртку, пошёл за всеми.

По-прежнему сыпал мелкий холодный дождь, но весёлый гомон словно согревал всех. Алиса с ходу повисла на руке Эркина и стала расспрашивать об учёной собаке, что считать умеет. И откуда уже узнать успела?! И в столовой все разговоры шли о том же. Многие подходили к Иву и отдавали ему свой хлеб, а кто-то даже кусок мяса на ломоть положил. Для такой собаки не жалко. Думали так, обычная, а тут вона как… И на Приза, неподвижно сидящего в пяти метрах от двери столовой, смотрели уже по-другому.

После обеда Эркин пошёл с Женей и Алисой. Хоть несколько минут, а посидит он со своими. Конечно, если бы не дождь… Алиса, как всегда, держалась за его руку и без умолку болтала. В основном о Толяне. Эркин уже знал, что Толяном зовут сына соседки Жени, а Толиком – быстроглазого шкодливого пацанёнка из семейного барака. Про Толяна Алиса знала так много потому, что из-за дождя они оба целыми днями сидели в бараке, и, хотя Толян старательно презирал девчонок, деваться ему было некуда. Оставалось играть вдвоём. В щелбаны Алиса его обыгрывала. Толян злился и придумывал другие игры, которых Алиска не знала и потому подчинялась. А вчерась они играли в зверей в лесу, бегали на четвереньках под кроватями и рычали. Здоровско было! Но мама и тётя Ада сердились ужасти как. Толяна тётя Ада утюжила, ажно руки у ей замлели.

Эркин сначала не понял, при чём тут утюг, но по словам про руки догадался. Женя только вздыхала, слушая эту болтовню. Поправлять Алису не имело смысла. Она кивала, слушалась и тут же вываливала целый ворох не менее интересных слов. Единственное, за чем Женя строго следила, это чтобы «нехороших» слов не было. И Эркина об этом попросила. Его знаний в русском языке для такого вполне хватало.

У входа в барак они столкнулись с соседями, и в комнату вошли все вместе. Женя сразу стала укладывать Алису спать. Обычно та немного капризничала, но сегодня ограничилась требованием, чтобы Эркин посидел с ней. Требование это выполнялось легко, потому что больше ему сидеть было негде. Женя очень быстро и ловко переодела Алису в пижамку, и она, сопя, забралась под одеяло, а стоявший у двери Эркин осторожно сел на край её постели.

– Балуешь ты её, – с неопределённой интонацией в голосе сказала Ада.

Женя в ответ пожала плечами.

– Больше ж нечем.

– Да уж, – кивнула Ада.

Эркин почувствовал, что это всё так, незначащее, и стал ждать. Мерно посапывала Алиса, Женя и Ада сидели у окна – каждая на своей кровати – и шили, а Толян сидел на своей кровати напротив Эркина и подчёркнуто независимо изучал потолок.

– Эркин, ты в баню пойдёшь сегодня? – спросила Женя.

Вопрос был обычный, но по тому, как небрежно спросила Женя, а Ада и, особенно, Толян насторожились, Эркин понял, что начинается самое важное.

– Пойду, – кивнул он. – А… что?

– Возьми Толяна с собой, – неожиданно сказала Женя, разглядывая натянутый на кулак дырявый чулок. – Ладно?

– Чего? – растерялся Эркин. – Это зачем?

– Ну, большой он уже, чтоб… – Ада замялась, – чтоб со мной ходить, – Эркин, начиная догадываться, кивнул, и Ада продолжила: – А одного его тоже… не с руки пускать.

– Да ни хрена со мной не будет, мам, – возмутился Толян. – Что я, маленький?

– А ну, закрой рот, – спокойно скомандовала Ада. – Забыл уже, как ты один пошёл? Хорошо, успел целым выскочить.

Толян густо покраснел и набычился, бурча себе под нос что-то мало разборчивое.

– Я не против, – пожал плечами Эркин. – Только мне что, мыть его?

– Ещё чего?! – дёрнулся Толян.

Ада даже руками замахала.

– Что ты, что ты, и помоется, и постирается он сам. Ты только пригляди за ним, ну… ну, чтоб не полез кто.

– Да что, я сам не отобьюсь? – буркнул Толян и исподлобья покосился на Эркина.

– Ладно, – Эркин уже всё понял и осторожно, чтобы не разбудить Алису, встал. – Я тогда за талоном и остальным пойду.