Аналогичный мир. Том второй. Прах и пепел

Доктор Иван и заезжий майор, тихо о чём-то беседовавшие, обернулись на стук двери.

– Ну, как там? – спросил Гольцев.

Крис вежливо улыбнулся, открывая шкаф и быстро переодеваясь.

– Всё нормально, майор, – увидел быстрый внимательный взгляд доктора Ивана и продолжил: – Лентяи и трусы долго живут. Раньше так было.

– Лентяи и трусы? – переспросил Жариков. – Что-то новенькое. Ну, трусы, потому что гореть боятся. А лентяи?

И Криса прорвало.

– Они грамотные. Оба. Так сколько времени лежат, а про библиотеку не спросили. Ни разу.

Гольцев невольно присвистнул от удивления. А Крис продолжал, перемешивая русские и английские слова.

– Лежат, ни хрена не делают, жрут от пуза, да ещё… кочевряжатся. Ну, это ладно, мы на работе, так что в одно ухо вошло – в другое вышло, так им и друг на друга плевать. Гэб ведь ходячий, так хоть бы раз задницу оторвал, к Чаку заглянул, помог бы чем. Так нет. Только друг друга поливают… – Крис явно хотел выругаться, но сдержался. Махнул рукой. – Ладно. Иван Дормидонтович, я массаж Чаку сейчас сделаю. Чтоб мышцы, – и с усилием, по слогам: – не ат-ро-фи-ро-ва-ли-сь.

– Хорошо, – кивнул Жариков. – А Гэбу?

– Так у него всё действует. Пусть сам трепыхается.

– Логично, – засмеялся Гольцев.

Крис улыбнулся в ответ, оправил на себе белый халат и вышел.

Жариков кивнул невысказанному Гольцевым.

– Да, золотой парень. Заносит его иногда, как всех, впрочем. Но самый серьёзный из них.

– Инициатор переезда он? – спросил Гольцев.

– Не единственный. Там целая команда сбилась. И не просто в Россию, а медиками, – Жариков улыбнулся. – Не будем ему сейчас мешать. Жаль, конечно, что с этим Тимом мне не удалось пообщаться, очень жаль. Но вы правы. Знаете этот принцип? Работает? Хорошо работает? Так и не лезь.

– Знаю, конечно, – рассмеялся Гольцев. – Как начнёшь улучшать, тут и…

– Вот именно, Александр Кириллович. Но в целом, я понял. Спасибо.

– Не за что, – пожал плечами Гольцев. – А парни как горели? Так же?

– И так, и не так. У парней основа процесса физиологическая, хотя там тоже далеко не всё ясно, но у этой пары, по всему похоже, чистая психика. И ещё, похоже, что Крис прав, обвиняя их в трусости. Они боятся.

– Чего? – с интересом спросил Гольцев. – Боли?

– Нет, я бы не сказал. Страх боли у них в пределах нормы. Хотя возможно и несколько увеличен, как бывает у садистов, но тоже не явно, – задумчиво рассуждал Жариков. – А вот глубинный страх, который и не даёт им перейти к другой жизни…

– Боятся свободы? – иронично улыбнулся Гольцев.

– Да. Свобода, – Жариков устало потёр ладонями лицо, – для многих, не только бывших рабов, кстати, не благо, а бремя. И Тим… Ведь сначала он остался без хозяина, начал действовать самостоятельно, а уже потом вышел из депрессии. Да и была ли она? Мы ведь точно не знаем, – Гольцев кивнул. – Но… вернёмся к страхам.

– Старого Хозяина они боятся до… – Гольцев задумался, подбирая слово, – ну, до того, что имени его не могут назвать. И вот ещё эти слова… Как Тим говорил? Скажут их, и я не человек.

– Похоже на формулу глубоко воздействия, – кивнул Жариков. – Тоже, кстати, впрямую не запрещено, но настоятельно не рекомендовано к использованию. И там ряд нюансов… Да, это будет тяжело выправлять. Главное – неизвестен механизм внушения.

Гольцев развел руки, жестом показывая, что рад бы помочь, да не знает, как. Жариков согласно вздохнул.

Когда Крис вошёл в палату, Чак лежал на спине, закрыв глаза, будто спал. Крис ладонью тронул его за плечо.

– Чего тебе? – спросил Чак, не открывая глаз.

– Массаж буду тебе делать, – ответил Крис, переставляя стул и садясь поудобнее.

– Отстань, – попросил вдруг Чак. – Всё равно они ни хрена не чувствуют.

– Да-а? – удивился Крис. – Ну, ладно, всё равно давай. Станет больно, скажешь.

Чак нехотя кивнул и открыл глаза. Крис чуть подвинул его, достал из кармана тюбик и выдавил себе на ладонь немного крема, тщательно растёр.

– А это зачем? – подозрительно спросил Чак.

– Для мягкости. И запах приятный.

– Я не спальник, чтоб от меня пахло! – возмутился Чак.

– Так от тебя всё время пахнет, – усмехнулся Крис, беря его за правую руку. – Только не скажу, что приятно. Так что не пахнет, а воняет.

Чак, как от удара, хватанул ртом воздух и надолго замолчал.

Крис методично, спокойно разминал ему мышцы, снова и снова, от плеча к кисти и до кончиков пальцев, и обратно, сгибал и разгибал ему пальцы в каждом суставе, локоть, плечо, вращал кисть.

– Не больно?

– Нет, – покачал головой Чак.

– А где трогаю тебя, чувствуешь?

– Вижу, – угрюмо ответил Чак.

Крис нахмурился.

– Ноги немеют?

– Нет. Отстань. С чего им неметь?

Крис положил его руку на одеяло, встал и перешёл со стулом на другую сторону кровати.

– Давай теперь левую.

– Тебе надо, так сам и бери, – огрызнулся с невесёлой усмешкой Чак.

Крис кивнул и взял в руки его левую кисть, легонько встряхнул.

– А это зачем? – не выдержал Чак.

– Чтоб мышцы расслабить. Часто массаж делал?

– Через день, два.

– А общий?

– На общий денег не напасёшься, – оскалился Чак.

– Кто делал?

– Слайдеры, – Чак внимательно посмотрел на Криса. – Из ваших они, спальники, все трое. Знаешь их?

– Знаю, – кивнул Крис. – Они здесь на диплом сдавали, чтобы патент получить.

– Этот, Бредли, ну, хозяин их, так он их отсюда покупал? – небрежно спросил Чак.

Крис негромко рассмеялся.

– Ошалел? Свободе год скоро. Мы все свободные.

Чак резко отвернулся, едва не выдернув руку из пальцев Криса.

– Не дёргайся, – придержал его за плечо Крис. – Мне…

И замер с приоткрытым ртом.

– Ты чего? – повернул голову Чак.

– Та-ак, это же… – Крис тыльной стороной ладони потёр лоб. – А ну-ка, отвернись.

– Слушай, – насторожился Чак. – Если ты задумал чего, так я и ногами тебе врежу, не обрадуешься.

– Отвернись, я сказал.

Крис ладонью отвернул ему голову, прижал её щекой к подушке и снова нажал на точку в подмышечной впадине. И безвольно лежащие на его колене чёрные пальцы Чака дрогнули, приподнимаясь, собираясь в горсть и опять опали. Чак задёргал головой, пытаясь высвободиться.

– Ты чего? Пусти!

Крис отпустил его голову.

– Полежи, отвернувшись.

– Зачем?

– Сам полежишь или опять прижать?

И нажал на точку в локте.

От боли, хлестнувшей по руке огненной струёй, и главное от неожиданности Чак закричал и рванулся. И тут же распахнулась дверь, и в палату вбежал Жариков, а следом за ним Гольцев.

– Крис…! Не смей!

– Доктор Ваня! – забыв обо всех правилах, счастливо заорал, вскакивая на ноги, Крис. – У него дёргается!!! – и бессмысленно счастливо выругался сразу на двух языках.

Чак извивался, пытаясь высвободиться из хватки Криса, отчаянно ругаясь. Но как только над ним наклонился доктор, замер с выражением угрюмой покорности.

– Вот, – сбивчиво путая слова, объяснял Крис. – Я проминал его, он повернулся, и я точку задел, они и дёрнулись, повторил… точно. Ну, я за локоть… и чувствительность сразу, и… вот, смотрите, Чак, сейчас больно будет…

И опять боль, от которой Чак невольно забился, пытаясь увернуться, застонал.

– Хватит-хватит, вижу, – остановил Криса Жариков. – А с другой рукой?

– Не знаю. Проверить? – предложил Крис.

– Убейте! – крикнул Чак. – Хватит уже с меня, убейте!

– Дурак, – Крис улыбался так, что у Чака невольно дёрнулись в ответной улыбке губы. – У тебя рефлекторная дуга есть. Понял?

– Чего-чего?! – вырвалось у Чака.

– Потом объясню, – отмахнулся Крис и посмотрел на доктора. – Я ему мну и чувствую: живые мышцы, ну… ну, не тряпочные. Я ж работал с этими… – и по-русски: – спинальниками, – и снова по-английски: – Там, как на подушке, неживое месишь, а здесь… ну, совсем другое.

– Тише-тише, – остановил его Жариков.

Прощупывая руки Чака, сгибая и разгибая ему пальцы, ладони, он, не отрываясь, смотрел на его лицо, прямо в глаза. Чак часто дышал полуоткрытым ртом, на его лбу и скулах выступили капли пота.

– Интересно, – тихо, как самому себе, но по-английски сказал Жариков. – Совсем интересно. Больно, Чак?

– Не знаю, сэр, – неуверенно ответил Чак.

И в самом деле, не боль, а какая-то… щекотка глубоко внутри.

– О чём ты сейчас думаешь?

Чак растерянно заморгал. Вопрос был настолько странный, что он не знал, как на него отвечать.

– Ни о чём, сэр.

– Ладно, – Жариков выпрямился. – Отдыхай. Крис, ты перестели, а то сбилось, натирать будет.

– Хорошо, доктор, – кивнул Крис. – А… массаж? Я ему левую не закончил.

– Ты как? – Жариков посмотрел на Чака. – Очень устал?

– А больно не будет? – совсем по-детски вырвалось у Чака.

– Нет, – мотнул головой Крис. – Больше не будет.

– Тогда закончи, конечно, – кивнул Жариков.

Крис поставил на место отлетевший в сторону стул, поправил Чака, сел и взял его левую кисть.

Чак настороженно ждал боли. Жариков и Гольцев, стоя рядом, смотрели, не отрываясь. Но Гольцев на руки Криса, а Жариков на лицо Чака. Крис аккуратно положил руку Чака на кровать и поднял на Жарикова глаза.

– Всё.

– Хорошо, – Жариков улыбнулся Чаку. – Отдыхай. Крис, потом, когда закончишь здесь, зайди ко мне.

– Хорошо, доктор, – кивнул Крис.

Когда Жариков и Гольцев вышли, Крис откинул одеяло.

– Вставай, перестелю.

Чак медленно, неуверенно встал. И, пока Крис перетряхивал, перестилал ему постель, расправляя и разглаживая складки, неловко топтался рядом.

– Ну вот, ложись. Чего тебе дать? Утку, судно?

– Я… сам пойду, – глухо ответил Чак.

– Так нагишом и пошлёпаешь? – необидно усмехнулся Крис. – Уборная здесь общая, по коридору надо. А там ещё ручки, рычаги и цепочки всякие, не справишься. Давай, ложись.

Чак лёг. С первых дней именно эта процедура больше всего унижала его. Большей беспомощности не бывает. Но не ходить же под себя. И сил на то, чтобы хотя бы поязвить, уже не было: он чего-то страшно устал. И ссориться с Крисом неохота.

– Не надо ничего. Не хочу я.

– Ладно, – согласился Крис, – твоё дело. Спи тогда, – расправил на нём одеяло и пошёл к двери.

– Крис, – нагнал его уже в дверях натужный шёпот.

– Чего тебе? – обернулся Крис.

– Подойди, – попросил Чак.

Крис пожал плечами и подошёл.

– Ну?

– Нажми мне… на правой… – Чак судорожно сглотнул. – Посмотреть хочу.

– Больно будет, – предупредил Крис, беря его правую руку.

– Плевать. Перетерплю. Только увидеть… – прошептал Чак.

Крис понимающе кивнул и повернул его руку так, чтобы Чак видел свою бессильно обвисающую кисть. Нажал на точку в локтевом суставе. Лицо Чака исказилось, из глаз потекли слёзы, а рот открылся в беззвучном крике, но он, не мигая, смотрел на свой полусжатый кулак. Крис отпустил его локоть, и почти сразу ослабли, повисли пальцы. Чак хрипло перевёл дыхание. Крис взял с тумбочки марлевую салфетку и вытер ему лицо.

– Всё. Спи.

Чак, не ответив, закрыл глаза. И когда стукнула, закрываясь, дверь и наступила тишина, беззвучно заплакал.

– Интересно, очень интересно, – Гольцев снял халат, аккуратно расправил рукава. – Жаль, но надо ехать.

Жариков кивнул.

– Если найдётся что…

– Найдётся, Иван Дормидонтович, – Гольцев подмигнул. – Когда знаешь, что искать и где искать, то обязательно найдётся. Ничего, соберём мозаику.

Жариков улыбнулся и продолжил тоном рассказчика:

– И проведём большой процесс.

Гольцев задумчиво пожал плечами.

– Начальству, конечно, виднее, но, может, и проведём. Дело, я думаю, не в процессе. Да и судить там особо некого. Ладно, спасибо. Если что… я всегда и сразу.

– Спасибо. Непременно и тоже сразу.

Последнее рукопожатие, и за Гольцевым закрылась дверь. Жариков прошёлся по дежурке, постоял у окна, невидяще глядя на уже привычный пейзаж. Ночка, кажется, предстоит весёлая. Хотя и прошлые скучными не были. А до ночи ещё о-го-го сколько времени. И его ещё прожить надо.

– Чак, – тихо позвал знакомый голос. – Ты как?

Чак медленно, раздирая слипшиеся от высохших слёз ресницы, открыл глаза. Гэб? Да, Гэб, не в рабском, а белом нижнем белье, как у…

– Щеголяешь? – заставил себя ухмыльнуться Чак. – Под беляка, смотрю, вырядился.

– Так моё всё забрали, как привезли, – развёл руками Гэб. – А вот это дали. А ты что… нагишом? Чего, тебе не дали, что ли?

– А тебе что за печаль? – неприязненно ответил Чак. – Чего припёрся?

– Орал ты здорово, – пожал плечами Гэб. – А потом тихо совсем стало, я в коридор выглянул, смотрю – никого, убрались поганцы, я и пошёл…

– Посмотреть, – закончил за него Чак.

– А что, нельзя? – насмешливо скривил губы Гэб.

– Посмотреть и добить, не так, что ли? – Чак перевёл дыхание. – Вали отсюда на хрен, скотина.

– Но-но, не очень-то задирайся. Обломаю, – напрягся Гэб.

– А кто ты? – Чак схватил открытым ртом воздух. – Мы здесь который день, дверь не заперта. Ты хоть раз пришёл? Ты же знал, что я безрукий… Кто ты после этого?

– Так поганцы, спальники эти чёртовы, так и снуют, так и кишат, – невольно стал оправдываться Гэб.

– С каких это пор ты спальников стал бояться? – насмешливо спросил Чак. – Помню, тогда ты с ними лихо расправлялся. А, ну да, те ж перегоревшие были, да ещё в наручниках, тогда, конечно, ты храбрый был.

– Тебя заткнуть? – угрожающе спросил Гэб. – Чего они тут с тобой делали? В тюрьме ты так не орал. Тебя что, этот метис трахнул?

Чак и раньше был лучшим по реакции в их десятке. Гэб стоял далеко, и удар – Чак бил ногами ему в голову – пришёлся вскользь, но достал.

Упали оба, но Гэб вскочил на ноги первым, замахнулся… и тут же полетел в дальний угол от удара Эда.

– Вот сволочь какая, – покачивая головой, Эд помог Чаку встать. – Ты как, парень, хребтину не зашиб?

Чак буркнул что-то неразборчивое и лёг обратно. Эд подобрал свалившееся одеяло, встряхнул его и накрыл Чака. Лёжа в углу на полу, Гэб настороженно следил за ними, готовясь к ответному удару. Но Эд, повернувшись к нему, насмешливо сказал:

– Давай, вставай. Не симулируй.

Гэб встал. Эд жестом показал ему на дверь.

– Пошёл!

– Ты не очень-то… – Гэб вдоль стены, следя за дистанцией, пошёл к двери.

– Не очень, не очень, – кивнул Эд.

– Что здесь происходит? – Жариков стремительно вошёл в палату.

Гэб замер, ожидая неизбежного: не будет спальник его покрывать, это и дураку-работяге ясно.

– Коллеги профессионально поговорили, – улыбаясь, объяснил Эд. – Но всё кончилось хорошо.

– Я его первым ударил, – глухо сказал Чак.

Гэб досадливо мотнул головой.

– Я довёл.

Ну вот, всё сказано, теперь беляк начнёт раздавать. Кому чего захочет. Ручищи у него… дай бог, болеть долго будет. Лишь бы не ток – незаметно вздохнул Гэб – от тока потом долго нутро дёргается.

Жариков засунул руки в карманы халата.

– Вы что, даже друг с другом только кулаками разговариваете? – устало спросил он.

– Так для другого разговора мозги нужны, – ответил за них Эд, поднимая опрокинутый в драке стул и ставя его на место.

Чак и Гэб молчали, а Эд продолжал:

– Не умеют они по-другому, доктор. И сами другого не понимают. Вот почему он, – Эд кивком указал на стоящего у стены Гэба, – вас не понимает? А потому, что вы не бьёте его. Побили бы, так он бы вас сразу за хозяина признал и доволен бы был… до не знаю чего. Раб – так он раб и есть. Свобода человеку нужна.

– Заткнись, – не выдержал Гэб. – Сэр, прикажите ему заткнуться. Он такой же раб…

– Был я рабом, – перебил его Эд. – А теперь я человек, понял? А не понял, так и чёрт с тобой. Гоните его отсюда, доктор Иван. Здоровый бугай койку занимает. Пусть катится к своему Старому Хозяину.

Жариков не успел ничего сказать: так стремительно Гэб кинулся на Эда.

Забился, пытаясь встать, Чак, но схватка уже закончилась. Эд скрутил своего противника так, что Гэб не мог шевельнуться. Из-за спины Жарикова вдруг вывернулся Майкл и подошёл к ним.

– Подержи его, сейчас успокою.

Гэб дёрнулся, но пальцы Майкла уже нажали нужные точки в основании шеи. Гэб закатил глаза и обмяк.

– Давай, помогу уложить, – Майкл белозубо улыбнулся Жарикову. – Это на полчаса всего, доктор Иван, не больше.

Чак и Жариков молча смотрели, как Эд и Майкл вынесли из палаты тряпочно болтающееся тело.

– Сэр, – выдохнул Чак, – не отдавайте его Старому Хозяину, лучше уж, – Жариков ждал уже знакомых слов: «убейте сами», но вместо этого необычное: – здесь оставьте, им на потеху. Мне конец, я понимаю, но он-то…

– Успокойся, Чак, – Жариков мягким осторожным движением коснулся его плеча. – Ты же знаешь, что никакой… потехи не будет.

Чак молча несогласно отвернулся, прикрыл глаза.

– Спи, Чак, – Жариков чуть-чуть поправил ему подушку и вышел.

Как там Гэб? Никогда не думал, что парни такое умеют. Слышал о таком, но вот так увидеть… Об ударах в основании шеи хорошо известно, как и о последствиях, но вот по точкам… Век живи, век учись – да. И ещё. Фраза Эда. «Коллеги профессионально поговорили». Совсем неожиданная лексика, она-то откуда? Ведь явно привычные слова, и смысл, и контекст… Но это успеется. Сейчас главное – Гэб.

Гэб лежал на кровати, закрыв глаза, и хрипло, но ровно дышал. Рядом сидел Эд, обмахивая его лицо специальной картонкой. На стук двери Эд обернулся и встретил Жарикова улыбкой.

– Всё в порядке, доктор Иван.

– Ты называешь это порядком? – Жариков подошёл и взял левую руку Гэба, нащупал пульс.

Пульс редкий, но наполненный, пальцы тёплые. Жариков опустил чёрную кисть на одеяло.

– Сейчас отдышится, – успокаивающе сказал Эд.

– Я не знал, что вы это умеете, – Жариков старался говорить спокойно.

– Да нет, доктор, не умеем. Я сам не думал, что Майкл это знает. Ну про точки-то мы все знаем, но, чтобы по времени было… Там же чуть пережмёшь, и всё. Кранты.

Гэб осторожно приподнял веки и тут же опустил их. Но Эд заметил и уже насмешливо продолжил:

– Это вот его расспрашивать надо. Их этому специально учили.

Гэб судорожно дёрнул кадыком, будто сглотнул, но глаз не открыл. Эд отложил картонку и взял с тумбочки марлевую салфетку, вытер Гэбу лицо. Тот невольно дёрнулся, вскинул руку. Эд вложил в неё салфетку и, широко улыбнувшись, встал.

– Вот и отдышался.

Гэб из-под прижмуренных век покосился на доктора и промолчал, вытирая лицо. Эд деловито оглядел палату.

– Я за полдником пойду, доктор, – сказал он, перемешивая русские и английские слова. – Ему занесу и Чака накормлю.

Жариков кивнул.

– Хорошо.

Эд еле заметно подмигнул и вышел. Гэб, настороженно следивший за ними, когда за Эдом закрылась дверь, осторожно сел.

– Прошу прощения, сэр, я не хотел.

– Чего? – Жариков сел на стул так быстро, что Гэб не успел отпрянуть, и теперь они сидели лицом к лицу, как… как равные?!

Гэб тряхнул головой, отгоняя невозможное, невероятное.

– Сэр, он так кричал, а потом затих… я… я и пошёл… посмотреть, – Гэб не мог отвести взгляда от коричневых с жёлтыми крапинками глаз доктора, и слова будто сами выскакивали. – Я не хотел ни добивать, ни задирать его, сэр, я… это как-то само получилось.

– Вы дружили… раньше?

– Нет, сэр. Мы просто были вместе. Когда надо, работали вместе, если что, – Гэб вздохнул, – прикрывали друг друга. Ну, и если приходилось, если приказывали, то своих мы убивали сразу, без мучений. А дружить… Нет, сэр, дружба рабам не положена. За неё убивали сразу.

– Не дружили или не показывали дружбу?

Гэб молча опустил голову.

Вошёл Эд, поставил на тумбочку стакан кефира и блюдце с булочкой и вышел. Гэб словно не заметил этого, продолжая сидеть неподвижно. Жариков встал и пошёл к двери.

– Сэр, – догнал его у двери хриплый голос, – вы не сказали… что я наказан… Я могу это съесть, сэр?

– Как хочешь, – бросил, не оборачиваясь, Жариков и закрыл за собой дверь.

Оставшись один, Гэб обречённо посмотрел на стоящую на тумбочке еду и вздохнул. «Как хочешь». Есть, конечно, всегда хочется, и по сути если, то это его пайка, и особого приказа не нужно, но дёрнуло же за язык, а теперь… приказа не было, а еда, вон она, рядом. Гэб взял булочку. Мягкая и будто как тёплая изнутри. Ну, была, не была. С одного раза он не загорится. А руки уже как сами по себе запихнули булочку в рот и цепко ухватили стакан…

Он вытряс последние густые капли себе в рот, поставил пустой стакан на тумбочку и лёг. Ну, ладно. Обошлось – так обошлось. Он не врал этому беляку, ведь и вправду ничего такого Чаку не хотел. Чак сделал то, о чём все они затаённо мечтали, отомстил за них, за всех, и вот… Чаку тоже мстят, не дают умереть. Нет, он не боится боли, вынес её достаточно, что и говорить, но нет, не боится. Боится беспомощности, зависимости от этих чёртовых спальников. Ишь, корчат, что такие они, понимаешь ли, все из себя… Метис этот на дежурство с книжкой припёрся, подсмотрел, когда в уборную ходил. Сидит себе, погань рабская, в дежурке и пальцем по строчке водит, губами шлёпает, грамотей… На хрена спальнику грамота?! Для выпендрёжа только. Увидит кто из беляков, вспорют парню задницу до костей… для начала. И чтоб сказал, кто ему буквы показал. И тогда за того возьмутся, а если всё же выживет, то в лагерь. Это уж как положено. А этот дурак на виду сидит и не слушает ни хрена, фасон давит, будто не боится, а что он того, научившего, подставляет, ему по хрену…

Гэб покосился на пришедшего забрать посуду Эда.

– Ну как, накормил, ублажил и одеяльцем укрыл?

– Завидно? – усмехнулся Эд, забирая стакан и блюдечко.

– Было бы на что, – фыркнул Гэб. – Слушай, а баб, чернушек спальных, у вас тут что, совсем нет? Вас, значит, используют. На всех и по-всякому.

Эд невидяще скользнул по нему взглядом и вышел, плотно без стука прикрыв за собой дверь.

В коридоре Эд беззвучно выругался и покатил столик по коридору к служебному лифту. Ну, как скажи, неймётся скотине, так и нарывается сволочь. Отметелить – не проблема, после сегодняшнего, когда он Чака бить полез, и доктор Иван, как это по-русски сказать, сквозь пальцы посмотрел бы, так нет, сам себя держишь. Раз решил, так нечего назад.

Гэб прислушался к удаляющимся по коридору шагам и с размаху ударил кулаком по подушке, срывая злобу. Лёг ничком, обхватив подушку руками. Чёрт, ведь загонят они его на горячку, сволочи белые с прихвостнями своими, и умереть не дадут. Ну, Чака понятно, а его-то за что? Сходить, что ли, к Чаку? Поговорить, душу отвести… Так ведь опять сцепимся. И почему так? И не хотим, а сцепляемся. И всегда так. Слово за слово, и уже кулаки в ходу. Чёрт…

Чак лежал, облизывая губы, словно хотел ещё раз ощутить вкус странного молока, и вспоминал. Когда этот негр – вроде его Эдом зовут – принёс еду, заставил себя молчать вмёртвую, чтобы и словом случайно не задеть. Знал это за собой: начнёт говорить, чего-нибудь не того ляпнет. Вот и молчал. Съел всё, выпил.

– Тебе руки под одеяло убрать?

– Нет, так оставь, – и натужно вытолкнул: – Спасибо, что прикрыл.

– Не за что.

Эд уже повернулся уходить, и он заторопился.

– Постой. Гэба… сильно за драку…?

– Да нет, быстро оклемался, – пожал плечами Эд.

– Я о беляке. Гэбу он… чего сделал?

– Ничего, – Эд усмехнулся. – Это меня бы за драку отсюда в момент выкинули, а он что? Он больной, какой с него спрос?

Эд говорил спокойно, с незлой насмешкой, и он решил пойти дальше.

– Скажи, а… массаж только этот метис… как его, Крис знает?

– Да нет, мы все умеем. А что? Сделать тебе?

Он молча кивнул.

– Понимаешь, – Эд заговорил как-то смущённо, – мы, когда раненым там, больным, то раз в день делаем, а то и не каждый день. Я не знаю, можно ли тебе… как бы хуже не сделать. Я спрошу.

– У беляка?! – вырвалось у него. – Да им наша боль всегда в радость. Он тебе и прикажет… как хуже. Сам по себе ты не можешь разве?! Вот и цена всей вашей свободе! Цепь на поводок заменили, вы и рады!!

Эд улыбнулся.

– Зачастил. Сам себя-то не заводи, не стоит. Спи пока. Мне сейчас ещё убирать и с посудой возиться. Я к тебе ещё зайду.

И ушёл. А он остался лежать и беспомощно гадать, как Эд спросит, что беляк скажет и сделает Эд по слову беляка или по своей воле. Так-то парни и впрямь делали всё пока для него как лучше. И не заводились с ним. Но… все массаж умеют, а сделал только Крис. Нет, не будет Эд массаж делать, побоится беляка. Сильный парень – Гэба скрутил – а характер мягкий. Крис крепче, Крис и поперёк беляка пойдёт.

Чак прерывисто вздохнул, удерживая наворачивающиеся на глаза слёзы. Ладно, пусть немного – от смерти Ротбуса до Хэллоуина – но он пожил свободным, как хотел. У Гэба и этого не было, а про остальных и говорить нечего. Из всей их десятки они двое остались. Тим ещё… Нет, про Тима им наврали, был бы Тим жив, так их бы уже на очных ставках свели. Нет, и что Тим перегорел и выжил, и руки восстановил, и что мальчишку усыновил – всё враньё. Слишком много и хорошо, чтобы быть правдой. Тима, пожалуй, даже жалко, безобидный был, во все свары самым последним ввязывался, дать волю – Чак усмехнулся нелепости этих обычных, в общем-то, слов – так из гаража бы не вылезал. Он и пистолеты, да и остальное оружие любил разбирать, чистить, пристреливать, чинить… а не использовать. Да, Тима жаль. И остальных. Даже этого чёрта Гэба. Заставят ведь Гэба гореть, никуда тот не денется. У Гэба гонору много, а кишка тонка поперёк белякам встать до конца. Да у нас у всех так. Все мы… из рук ели и по команде жили, у кого подлиннее поводок был, у кого покороче, но… но на поводке, о свободе и не мечтали. И парни на поводках… болтаются. Ладно, если ему руки восстановят…