Жила Жизни

Слова деда Пантелея возымели на Кузьму должный эффект, он беспомощно опустил руки. Калистрат проговорил:

– То-то же, забыл что начальство приказало, чтобы всех кончали, опер. Брючков не любит, чтобы его ослушались.

Калистрат повернулся ко всем остальным охотникам, приказал:

– Пошли, мужики, мы свое дело сделали.

Калистрат сорвал с мертвого беглого бирку, пришитую к тонкой каторжанной тужурке и первым двинулся в тайгу. Дед Пантелей обнял за плечи Кузьму, проговорил:

– Не огорчайся , сынок.

С униженным самолюбием Кузьма ответил:

– Я ведь ему обещал, что он выживет.

Понимаю, Кузьма, видать, такова его участь, прими Господи его душу. Пошли, надо возвращаться.

К Кузьме подъехал брат Митрофан, протянул ему его ружье, улыбаясь подковырнул брата:

– Не плачь по этой твари, он и так бы умер.

Митрофан двинулся в лес за дедом Пантелеем. Кузьма закинул за спину вещмешок и карабин, виновато покосился на труп Ивана, проговорил:

– Извини.

И пошел догонять охотников. Через несколько минут он нагнал деда Пантелея, у того было задумчивое лицо, Кузьма подумал, что дед тоже переживает этот скверный случай, поэтому сказал:

– Спасибо тебе, дед Пантелей.

– За что , Кузьма ?

– За то , что поддержал меня. Я ведь вижу , ты тоже переживаешь о случившемся.

Дед Пантелей усмехнулся.

– Сынок, я об этом даже не думаю, на мне таких грехов больше , чем предостаточно, лагерное начальство нас использует в качестве собак ищеек не один десяток лет, мы в этом деле незаменимы. Просто у меня есть еще совесть и я считаю, что зэки – тоже люди и у них есть такие же права на жизнь, как и у нас, ты не представляешь, Кузьма, сколько у нас люду сидят в лагерях за не понюх табаку. Просто я думаю о другом.

Кузьма поинтересовался:

– О чем, деда ?

– Ты, Кузьма, человек с душой, поэтому тебе скажу.

– Могила, никому не проболтаюсь.

Дед Пантелей горестно, загадочно выдохнул:

– Калистрат ведь не пришил тех двоих.

Кузьма удивился:

– Как это ?

– А вот так , сынок, я ведь трупов не видел и Митрофан их не видел. Калистрат сказал, что они трупы в реку скинули в полынью. И крови на снегу не было, даже лыжи куда-то пропали. Усек ,Кузьма?

– Да ведь лыжи для охотника у нас зимой на вес золота.

– То-то и оно , сынок, не чисто здесь, не чисто.

Ночевать в лесу охотники не стали и вернулись в деревню в два часа ночи следующего дня. Все разбрелись по домам, решив утром доложить начальству лагеря о выполненной работе. Дед Пантелей зайдя во двор своего дома и сняв лыжи, сразу заметил что – то неладное, его не встречал как всегда, верный пес по прозвищу отважный. Пантелей приставил свои лыжи к поленнице, плохое настроение сменилось тревогой. На всякий случай он передернул затвор на своем карабине, в деревне кое – где лаяли собаки, значит кто – то где то не спал. Дед Пантелей, подходя к собачьей конуре, позвал пса:

– Отважный, дорогой , я вернулся.

Собак охотники в погоню не брали по причине того,чтобы преследуемые всегда были застигнуты врасплох . Пес не отзывался, дед нагнулся и, в свете луны увидел, что его пес лежит в конуре, а его лохматая, большая голова разворочена пулевым ранением, сама лицевая сторона конуры также имела три пулевых отверстия. Дед Пантелей вслух проговорил:

– Значит, стреляли из автомата.

На его голос отозвались с крыльца дома:

– Правильно , Пантелей, я лично пришил его как врага народа и тебя пристрелю, если карабин не откинешь в сторону.

В свете луны Пантелей рассмотрел говорившего, это был старшина Спиридонов, в руках у него был автомат. Пантелей не мог понять, что происходит, хотел спросить Спиридонова в чем дело, но услышал за спиной как хрустит снег под чьими-то ногами, он обернулся, увидел пятерых солдат с винтовками. Спиридонов еще раз предупредил:

Бросай карабин, не доводи до греха.

Дед Пантелей спросил :

– Что с семьей ?

– Живы здоровы, пошли , тебя Брючков ожидает.

Пантелей положил карабин возле конуры, в этот момент на него налетели солдаты и начали его избивать прикладами. На шум выскочили его старая жена и внучка Маша с невесткой, Спиридонов на них прикрикнул.

– Назад , выблядки врага народа, всех порешу !

Вся деревня огласилась собачьим лаем и уже через час вся деревня знала, что всеми любимый дед Пантелей арестован, как враг народа и пособник фашисткой Германии, наивно, но это был факт для малограмотных селян.

ГЛАВА 7

Столеров профессионально прицелился топором и резко ударил по березовому полену, разрубил его на две части. После недельной лечебной профилактики со стороны начальника медсанчасти, чувствовал себя намного лучше, Горышев сделал с ним чудо. Столеров разрубил две половинки еще пополам, разрубленные поленья сложил на руку, зашел в санчасть, прошел по коридору к большой железной печи. В печи, потрескивая, догорали сосновые поленья, по больничному бараку распространялся приятный хвойный запах. Из рядом находившейся палаты донесся слабый голос. Столеров сразу понял: новичок все – таки оклемался. Горышев сделал ему операцию сам, новичок прибыл с последним этапом, в плохом состоянии: его сильно почикали ножичком, Горышев сомневался, что он выживет, так как потерял много крови. Горышев, в данный момент, находился в столовой на завтраке, и поэтому Столеров на правах санитара вошел в палату, аккуратно вытирая руки об засаленные штаны. Увидел, крепкого телосложения, новичка, но с бледно – желтым лицом. Столеров подошел к нему, присел на соседнюю кровать, спросил .

– Что, оклемался, бедолага ?

Новичок слабо, через зубы процедил:

– Бедолаги, суки, пидоры, а я стопроцентовый бродяга по жизни.

В голове Столерова промелькнула мысль: неужто, законник перед ним, неуверенным тоном поинтересовался:

– Как величать тебя, бродяга ?

Белые губы новичка тронула надменная улыбка.

– Что, хочешь в кореша набиться ?

– Да, нет. Так интересуюсь.

Новичок усмехнулся.

– Ладно, не грузись, норов у меня такой, для корешей по жизни и братвы – я Антоха Князь, слыхал ?

Столеров не поверил своим глазам, перед ним лежал на больничной койке знаменитый вор, урка всем уркам, знаменитый медвежатник из Одессы. Столеров улыбаясь выдохнул:

– Кто ж не знает Князя, на всех централах только о тебе и базар.

– Не пуржи, о мне уже давно не слыхать.

Столеров согласился.

– Сейчас не знаю, но лет семь назад, базара хватало, век воли не видать.

Князь осадил его:

– Хорош, суши базар. Как самого – то звать ?

– Столер.

– Как положение в лагере, Столер ?

– Да как и везде, лютуют мусора, режем дрянь, голод, холод. Наверное нужно отписать в лагерь о тебе, отпиши, я маляву в лагерь выгоню.

– Не торопись, Столер. Не примет меня братва, я для них скурвился. Если вор воевал, значит , сука, значит рожа автоматная. Мусора это все мутят, войну хотят среди воров разжечь, чтобы мы друг друга перерезали.

Князь тяжело вздохнул, продолжил:

– Скоро все лагеря от этой политики кровью захлебнутся. Кто за лагерем смотрит?

– Сережа Ягода.

Князь удивился.

– Знатный браток, мы с ним давно знаемся, ему сейчас, если память мне не изменяет, около семидесяти. Кто еще из бродяг есть, Лентяй, Парамон, Грозный, здесь ?

– Грозный от чахотки умер еще той весной, остальные здесь.

В глазах Князя сверкнул злой огонек.

– Меня сильно зацепили ?

– Порядочно, ты уже здесь без памяти дней восемь паришься, тебя в полном отрубе еще с этапа приволокли.

– Значит , Ягодка обо мне знает, будем ждать гостей. Ты – то здесь, что? За санитара ?

– Да, тубик у меня.

– Понятно, надеюсь, не кумовой.

– Нет, земляк у меня здесь за начальника, он то тебя с того света вытащил.

Князь в очередной раз улыбнулся.

– Ты не поверишь, Столер, меня за всю войну пять раз латали и никогда, ниразу, ни за единый срок, горестно даже.

Столеров почесал затылок, неуверенно спросил :

– Ты что, и награды имеешь ?

На бледном лице Князя появился румянец. Видимо, память о войне ему была дороже, чем вся уголовная жизнь.

– Наград меня всех лишили, браток, а их бы на нас обоих хватило с лихвой, если бы к герою не приставили, наверное, разменяли бы, спасибо командиру полка, отмазал, дали срок.

– За что ?

Война для меня закончилась в Венгрии, слыхал про такую страну ?

– Да.

– Ну вот, потянуло на старое, подломил в одном городке в банке сейф, особисты меня на выходе и запалили. Горестно даже, ведь я почти с самого начала войны как мужик на нашу Родину пахал, взял немного у буржуев на жизнь, и, на тебе.

– Одно не пойму, как так, ты такой знаменитый авторитет, криминал, и на фронт подался.

Князь хитро прищурился.

– Блатовать мы, Столер, будем на воле, я люблю страну, в которой вырос и живу, я не хочу, чтобы нашу Россию – матушку какие – то поганые фраера имели, понял, интеллигент? Все в жизни предсказать невозможно, вот ты думал, что когда – нибудь окажешься за решеткой ? Ведь видно, что паришься здесь не по уголовке, политический ?

– Вроде того.

– И еще ,наверное, учитель.

– Точно.

– Вот видишь интеллигент, что значит школа жизни, вижу людей насквозь.

Столеров удивленно протянул:

– Да…

Князь попросил:

– Куревом то не богат, Столер ?

– Нет, но непременно достану.

Князь тяжело вздохнул, и в этот момент в палату, шаркая ногами, вошел вор – Ягода, бросил на Столерова презрительный взгляд, резко приказал:

– Брысь отсюда !

Выходя из палаты, Столеров, услышал, как Князь ненаигранно, радостно проговорил:

– Рад видеть тебя, брат Ягода.

На что Ягода ответил взаимностью:

– Я тоже рад видеть тебя, Антоха Князь. Не ожидал встретить на этом свете.

Столеров вышел из палаты, прикрыл за собой дверь, но им обуяло такое любопытство узнать, о чем будут говорить криминальные авторитеты, что он прильнул ухом к двери.

Ягода, хриплым старческим голосом монотонно заговорил:

– На братву зла не держи, молодые они еще. Как тебя сюда угораздило, ведь ты у нас начал новую жизнь ? Или в армии тоже криминал имеется?

– Нас ведь не исправишь, Ягода.

– Но ты ведь решил исправиться сам, тебя ведь никто не заставлял за автомат браться. По всей видимости, братва тебе надоела, потянуло к мужикам.

– Зря ты так, Ягода. На фронте нашей братвы хватало, мы Родину защищали от этих фашистких петухов.

Ягода по – старчески хохотнул.

– Ну рассмешил, князь, когда вы все патриотами стали, теперь небось вас козырней нет среди порядочной братвы, герои, твою мать! О какой Родине ты мне жуешь, Антоша ? Мне до фени, кто над нами будет стоять, что Гитлер, что Сталин, я – вор и буду воровать при любой власти, я – вор и горжусь этим. То, что ты и те ,кто воевали хотят думать, что достойны нашего воровского круга, то глубоко в этом заблуждаются, вас будут мочить во всех лагерях и пересылках, вы – те суки, которые защищали тех мусоров, которые охроняли ваших братьев в лагерях и заставляли жрать их гнилую пайку. Не мне тебе говорить, сколько гнида Сталин людей за зря сгноил с этого света. Мое мнение ты знаешь, скажу по старой дружбе правду, в лагерь не поднимайся, защитить я тебя не смогу, замочат, на санчасти конечно не тронут, на крест руку не поднимут, святое.

Было слышно, что Ягода поднялся с кровати.

– На вот, табаку тебе принес и хлеба немного.

Князь спросил:

– Неужто ты не понимаешь, что вся эта война между нами – ворами на руку мусорам?

– Может и на руку, Антоша, но есть наш воровской закон и ты знаешь, что ожидает тех, кто его нарушает и предает своих братьев, только порядок может сохранить наше братство, не в окопах надо было блатовать, а с братвой пайку делить. Мне пора, от души рад был видеть тебя живым здоровым, жаль время для базара маловато, ведь есть что вспомнить, мне тебя будет не хватать, Антоша. Береги себя.

Столеров прошмыгнул в свою палату. Ягода, шаркая ногами, вышел из больничного барака. Столеров, после его ухода, появился снова у Князя. Тот недовольно проговорил:

– Подслушивать нехорошо, интеллигент.

Столеров смущенно усмехнулся.

– Понравились вы мне, как человек, вдруг что-нибудь произошло бы.

– Ягода сам на мокруху никогда не пойдет, тем более в отношении меня, нас очень многое объединяет. Сверни мне , Столер , лучше папироску, курить хочется, устал я что – то.

Но поспать Князю не удалось, буквально через пятнадцать минут в его палату вошел начальник оперчасти Брючков. Он еще в коридоре осведомился у Столерова на счет того, пришел в себя новичок или нет. На его губах появилась злорадная довольная улыбка, он вслух произнес:

– Очень хорошо.

И пнув ногой дверь палаты, где лежал Князь, вошел во внутрь, даже не закрыв за собой дверь, поэтому суетившийся у печки Столеров опять стал свидетелем не очень – то ласкового разговора.

– Что , урка, глаза прищурил ?

– А , что мне, начальник, может и дышать нельзя ?

– Не остри ! – резко отрезал Брючков. В твоем положении плакать лучше.

Брючков присел рядом с ним на кровать, где только – что сидел вор Ягода.

– Хуже не будет.

– Как сказать.

– Ты что, местный Кум?

– Не кум, а начальник оперчасти.

– Значит ,самый старший кум,– заключил Князь.

Брючков закурил сигарету, использованную спичку кинул Князю в больничный тапок. Он вел себя бесцеремонно.

– Что , осужденный Остапенко, делать думаете ?

Князь непринужденно ответил:

– Жить, начальник, раз выжил.

Брючков выпустил дым через нос, покачал головой.

– Трудновато тебе дальше жить придется, урки тебя не примут. Что из себя представляешь я знаю. Ты так это дело не оставишь.

Князь наигранно усмехнулся.

– Какое дело, начальник ? Я же не прокурор, чтобы дела стряпать.

– Ты мне, Остапенко, дурочку здесь не пари, у меня здесь ваша братия тихо живет, так сказать, живем душа в душу, полюбовно. И мне здесь беспорядки не нужны. Тебе это понятно ,мразь ?

Князь протянул:

– Понятно… кум, как не понять, только ведь я тебе этого обещать не могу.

– Почему ?

– Так ты ведь сам говоришь, братва на меня зуб точит, значит не получится полюбовно, как ты хочешь, разойтись.

Брючков глубоко затянулся едким тобачным дымом, опять выпустил клуб дыма из носа.

– То что пришьют тебя, это ерунда. Дело в том, что в лагере есть людишки, которые тебя уважают до сих пор и пойдут за тобой. С одной стороны, это мне на руку, но есть одно но, их меньше, чем людей Ягоды, вы проиграете. А шуму наделаете на все управление. Короче говоря, я договариваюсь с Ягодой, чтобы тебя не трогали, ты обещаешь мне не мутить в лагере воду, иначе сам лично пущу в расход, время военное.

Брючков поднялся на ноги, бросил на грудь Князю три папиросы.

– Это тебе за то, что кровь ради Родины проливал.

Глава 8

Брючков снял свой белый офицерский полушубок, стряхнул с него снег, повесил его на вешалку у двери, шапку положил на шкаф, размял замерзшие пальцы. Подошел к тумбочке, достал початую бутылку спирта, налил пол стакана, выпил, запил из заварочного чайника, довольно покряхтел, расположился в удобном кресле за столом, откинул голову на спинку стула, вытянул ноги, закрыл глаза, и по видимому задремал, так как вздрогнул от скрипа входной двери кабинета, открыл резко глаза. И расплылся в довольной ехидной улыбке. Перед ним стояла Маша в своей дорогой шубе, сшитой ее любимым дедом. Несмотря на то, что на улице был сильный мороз, Маша была бледной, было заметно, что она боится и с трудом держится на ногах от страха, она с трудом выдавила из себя:

– Я пришла к вам.

Брючков наслаждался своим положением, делая вид, что ничего не понимает, проговорил :

– Милая Маша, что случилось, дорогая ? Чем я тебе могу помочь ? Не стесняйся, спрашивай, я всегда к твоим услугам. Присаживайся, в ногах правды нет, дорогая.

Маша неуверенно присела на табурет, стоявший возле стола.

– Я хочу с вами поговорить, товарищ Брючков.

Брючков участливо кивнул головой.

– Конечно, поговорим, Машенька, я слушаю тебя, милое дитя.

Дрожащим голосом Маша спросила:

– Почему вы арестовали моего дедушку ?

Брючков развел руками.

– Милая Машенька, вы же сами знаете, что ваш дедушка ненавидит советскую власть.

– Я ничего такого не знаю.

– Ну как так? Не вы что ли, Машенька, сказали мне по секрету, что ваш дедушка ненавидит нас, чекистов? Может быть у вас есть другой дедушка ? Может мы арестовали не того ? Это же твой дедушка Пантелей ?

– Да , мой.

Тогда ошибки не произошло, мы выявили с помощью вас врага народа, вы заслуживаете благодарность.

Брючков поднялся со своего места, тело Маши затрясло мелкой дрожью, он подошел к ней со стороны спины. Маша тихо проговорила:

– Вы же знаете, что мой дедушка никакой не враг народа, вы меня неправильно поняли.

Брючкову надоела игра, он хотел побыстрее добиться неизбежного, он прямо задал ей вопрос, положив свои руки ей на плечи:

– Маша, давай напрямую.

Маша кивнула головой. Брючков продолжил :

– Ты хочешь, чтобы я освободил твоего непутевого деда ?

– Да.

– Но ты ведь умная девочка и знаешь, что такие дела так просто не делаются.

– Да.

– Что ты можешь мне предложить ? Что у тебя есть ?

Маша сгорала от стыда, она не знала, что делать целых два дня, после ареста дедушки. Она все рассказала бабушке и матери, которые прокляли ее, и уже два дня не замечали. Их добрые отношения превратились в настоящий ад. Встречи с Кузьмой она избегала, так как боялась, что узнай об этом Брючков, он непременно так же отыгрался и на нем.

– У меня есть то, что вам нужно товарищ Брючков.

Брючков усмехнулся, вернулся на свое место, развалился в кресле, закинул ноги на стол, закурил папиросу.

– Что у вас есть, Машенька, такого, от чего я не смогу отказаться?

Голос Маши осекся:

– Это я.

– Вы хотите сказать, что предлагаете свою невинность, свою юную плоть взамен на освобожденние вашего деда ?

– Да.

– И вам не стыдно, Маша ? Вы таким поведением падаете до уровня самой пошлой потаскухи, вы уподобитесь шлюхе.

– Пусть так, но я не прощу себе всю жизнь тот факт, если мой дедушка умрет из – за моей глупости.

– Так, так. Брючков демонстративно затушил окурок в пепельнице.

– Кто нибудь знает, что ты пришла ко мне?

– Нет.

– Встань и закрой дверь.

Маша повиновалась, подошла к двери и закрыла ее на ключ. Повернулась лицом к Брючкову. Брючков приказал:

– Снимай с себя одежду, и потихоньку.

Дрожащими руками Маша начала раздеваться. Брючков наслаждался происходящим чувствуя как плоть восстает во всей мужской силе, он торжествовал, предвкушая долгожданную близость, мечта сбывалась. Когда Маша осталась в чем мать родила, прикрывая, стыдясь обнаженные, не тронутые ни разу мужчиной красивые упругие груди, Брючков в очередной раз приказал :

– Встань на колени и ползи ко мне.

Маша опустилась на колени, из ее глаз брызнули слезы, она медленно двинулась к Брючкову, деревянный неровный пол больно врезался занозами в колени. Брючков смотрел на нее как удав на приговоренного кролика. Медленно расстегнул партупею и ширинку. Маша на коленях подползла к своему издевателю. Хриплым от стыда и страха голосом попросила, взяв с груди серебрянный крестик, висевший на ее шее, выставила перед собой:

– Поклянитесь, что после этого выпустите моего дедушку, поклянитесь перед богом.

Не задумываясь, с ухмылкой на лице, испытывая в теле приятную дрожь, Брючков ответил.

– Конечно, клянусь, сладкая моя. Он взял ее груди и буквально простонал. Иди ко мне, все будет хорошо.

Брючков насиловал Машу в извращенной форме до двенадцати часов ночи, периодически заставлаяя ее пить с ним спирт. Наконец, насытившись и осуществив все свои самые поганые мечты в отношении ее, он позвонил по внутреннему телефону в караульное помещение:

– Караулка, это Брючков, кто говорит ? А, старшина Спиридонов, быстро ко мне…

Спиридонов не заставил себя долго ждать, прибежал через пять минут. Брючков сам открыл ему дверь. Маша лежала на своей шубе, совершенно обессиленная, бесстыже раскинув голые ноги. Увидев молодое обнаженное женское тело Спиридонов присвистнул:

– Ничего себе.

Брючков прикрыл за ним дверь.

– Ты только подумай, Спиридонов, пришла сучка пьяная и предлагает себя мне – порядочному чекисту взамен на то, чтобы я выпустил ее деда.

Спиридонов, подыгрывая своему начальнику, досадливо покачал головой, Брючков продолжил :

– Делаю тебе новогодний подарок, тебе и всем старослужащим в караулке, деду Пантелею всыпьте еще раз как следует и утром освободить, понял ?

– Так точно. Немного потоптавшись, предложил:

– Может ее апосля Лохматому отвезти?

Брючков хмыкнул:

– Ты что , дурак, они ее сожрут.

Ее ведь оставлять так нельзя, как бы местные мужики не взбунтовались.

– Ты за это не переживай, еще сегодня на танцах все село знать будет, что пьяная Маша весь солдатский караул через себя пропустила.

Спиридонов довольно улыбнулся, Брючков добавил:

– Хозяин здесь я – доверься мне. Пользуйся, когда еще такую кралю попробуешь, я ее всему научил, теперь она – шлюха, что надо.

Спиридонов поднял Машу на ноги, прикрыл ее роскошной шубой. Маша взглянула на Брючкова пьяными и усталыми глазами, тихо проговорила:

– За что так – то товарищ Брючков ?

Брючков громко заявил:

– Брючков тебе, шлюхе, не товарищ, теперь будешь меня ублажать так всегда или деда опять в подвал закрою, поняла, Машенька ?

Маша промолчала, а Спиридонов и Брючков громко рассмеялись.

Митрофан пришел с танцев уже когда рассвело, его изрядно покачивало от выпитого спиртного, прямиком прошел к печи, на которой лежал, именно лежал, а не спал Кузьма. Он не спал уже третью ночь, так как все это время не видел свою возлюбленную Машу. Она не выходила из дома, на его вызовы не отвечала, а в этот вечер ее мать сказала, что она ушла из дома вечером и до сих пор не появлялась дома. Кузьма обшарил всю деревню, но безуспешно. Митрофан дыхнул перегаром в лицо Кузьме:

– Что не спишь, братуха ?

Кузьма недовольно буркнул:

– Тебе то что ?

Митрофан зачерпнул ковшик воды и жадно отхлебнул два больших глотка.

Знаю почему не спишь. Только ты зря о ней думаешь, ей до тебя дела нет. Она ведь шлюха.

Ком рвоты подкатил Митрофану к кадыку, он побежал на улицу. Кузьма, охваченный ненавистью к брату за его глупые, неуместные шутки, в одном нижнем белье, босиком выбежал следом за братом во двор. Митрофан, согнувшись пополам, стоял у сарая, его очень сильно выворачивало наизнанку. Не чувствуя мороза Кузьма подошел к нему, сквозь зубы процедил:

– Маша – не шлюха. Если ты еще раз так ее назовешь, я, клянусь богом , убью тебя.

Митрофан перевел дух.

– Дурак ты, Кузьма. Я за что купил, за то и продаю.

– Не понял ?

– Что тут не понять? Что люди говорят, то я и тебе сказал.

Кузьма не верил своим ушам. Митрофана еще раз вывернуло, он тяжело выдохнул.

– Машка твоя уже несколько дней в караулку к солдатам бегает.

– Побожись !

Митрофан выпрямился во весь рост, посмотрел на брата сверху вниз:

– Ты, Кузьма, обулся бы, застудишься, патом бабы и не нужны будут. Мне об этом Брючков сказал, он ее вчера вечером у солдат в караулке застал, солдат наказал, ее прогнал, она пьяная была, да еще пыталась лезть к нему.

– Он врет. С ненавистью в голосе, выдохнул Кузьма .

– Он на нее сам виды имел.

Митрофан вытер снегом лицо:

– Может и имел, а сейчас не имеет, во-первых, дед ее был замешан с врагами народа со староверами, но он его сажать не стал, так как пожалел его из -за внучки, а сейчас даже жалеет, яблоко говорит от яблони далеко не падает.

Не говоря больше ни слова, Кузьма бросился в избу быстро оделся и сломя голову бросился к дому Маши. Он как ураган влетел на крыльцо, пнул ногой дверь и важно вашел в дом, ему дорогу преградила мать Маши, бабка сидела у окна на лавке. Мать Маши резко спросила:

– Ты что, герой, смелости набрался, если ни одного мужика в доме нет, значит можно двери открывать ногами?

Кузьма поперхнувшись спросил :

– Где Маша ?

– Это у тебя надо спросить, жених.

Неожиданно бабка сильно взвизгнула и чуть было не упала со скамьи, широко раскрыла рот, будто не хватало ей воздуха, при этом широко раскрытыми глазами уставилась в окно, будто увидела самого дьявола. Кузьма и мать Маши бросились как по команде к окну. Волосы на голове у Кузьмы заходили ходуном от увиденного. К дому по улице шла Маша, волосы ее были распущены и рассыпались по старой солдатской шинели, которая прикрывала ее обнаженное тело, ноги у Маши были всунуты в дырявые валенки, одной рукой она волокла на своей шикарной шубе окровавленного деда Пантелея. Кузьма выскочил пулей на улицу, следом за ним – мать Маши. Маша втащила деда Пантелея во двор, увидев мать, выпустила из руки шубу с телом деда, прошла мимо ошарашенного Кузьмы в дом, он проводил ее взглядом, она обернулась перед дверью и проговорила ему.