bannerbanner
Восставшее поколение
Восставшее поколение

Полная версия

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
3 из 5

Помолчали. Руслан смотрел в сторону Воронцовых, те уже дошли до фруктовых деревьев и собирали плоды в корзину.

– Как девку-то вчера проняло, – перехватил его взгляд Андреич.

– Ее можно понять. Столько выпало за последнее время.

– Что делать-то думаешь? Время идет. Через неделю эти черти и впрямь могут нагрянуть в гости. Хотя скорее попозже.

– Думаю, Андреич, найдут они нас в дельте. Так или иначе найдут.

– А как они узнают, что вы здесь? Может быть вы на Каспий отправились.

– Они оставят тут людей, те будут рыскать по всем протокам. До поздней осени. Могут дым заметить или случайно на нас наткнуться.

– Пожалуй ты прав, парень. И?

– На юг надо идти. Что там? Терек, Самур? Наверно подальше, к Самуру. Помню, ты говорил, что там неплохие места. В устье останавливаться не будем, поднимемся повыше. Уйдем по какому-нибудь притоку. Наверняка есть подходящие. Там и зазимуем.

Андреич чуть улыбнулся:

– Ты же понимаешь, что она будет проситься дальше, на юг. Сначала до Куры, а потом еще, до той самой иранской реки. Там только и успокоится. Когда убедится, что знака нет.

– А если есть?

– Тогда надо идти по знакам. Пока они не кончатся.

– Докуда?

– Я там не был, не знаю. Там горы. Надо действовать по обстоятельствам. Только есть одно но. Боюсь, Радомир примерно так же прикидывает, и не исключено, что нечистая понесет его туда же… Весной будете возвращаться, а там в устье, раз, и пост. Пять-шесть человек для такого дела он не пожалеет.

– Справимся.

– Они в вас стрелять будут. Вы – нарушители закона.

– И мы будем.

– Брось, парень. Ни в кого вы стрелять не будете. Не посмеете. Не дай бог покалечите кого или убьете, и все – вы уже не просто личные враги Радомира, а отморозки, реальные нарушители закона. Сейчас к Воронцовым относятся скорее с сочувствием: самооборона, все такое, суд мол решит. А так станете реальными изгоями.

– И что ты предлагаешь?

– Идти нужно прямо к той большой иранской реке. Струг спрятать не в устье, а дальше на побережье. Будет знак, идти вдоль реки по знакам. Не будет, уйти южнее, там и зимовать. За зиму нужно проверить, оставили ли северские пост. Весной, как закончатся шторма, вернуться в дельту Волги, тихо пересидеть здесь до прихода мирабилитчиков и получить послание от Бориса. Надеюсь, к тому времени он все же оборудует какое-нибудь не слишком далекое место, где вы сможете жить дальше.

– А ты? Ты поплывешь с нами?

Андреич посмотрел в ложбину, на дне которой среди фруктовых деревьев мелькали две фигурки в льняных одеждах, затем перевел взгляд вверх, где в безбрежном ярко-синем небе белели кучерявые облака, вдохнул постепенно нагревающийся воздух, в котором аромат степного разнотравья смешался с запахом речной растительности, и негромко произнес:

– Шестнадцатиэтажные небоскребы.

– Что? Извини, не понял.

– Да, Рус. Я с вами.

Глава 3. Из отчета первых. Зона обработки

Лет за тридцать до описываемых выше событий

Мы с женой и двумя детьми-дошкольниками вышли с хуторского двора по утреннему холодку. Июльское солнце еще не успело раскалить воздух, и идти по грунтовке было одно удовольствие. Через десять минут мы уже были около моста через речку, точнее, как указывали онлайн карты, ерик Подпольный. К месту назначения – рисовым чекам, где обычно бывает хорошая рыбалка – идти с полчаса, вдоль стены камыша, мимо зарослей терновника и редких кривоватых маслин. Так в этих местах называют деревья с длинными, светло-зелеными листьями и маленькими, овальными, терпкими на вкус плодами. Вроде бы настоящее их название «лох».

Военных первым увидел Коля, наш старший сын.

– Папа, там опять солдаты.

Неожиданно. Вообще-то они должны были уехать еще вчера, но что-то их задержало.

– Приплыли, – недовольно проворчала жена. – Ну, что? Пошли назад?

– Не, давай подойдем, узнаем, может пропустят.

Вход в район за нашей речкой и до самого Дона, который протекал километрах в восьми севернее, на три дня был перекрыт военными. Причем основательно так перекрыт. Посты стояли на всех дорогах, а между постами ходили патрули. Необычное событие для этих, Богом забытых мест.

Мы всей семьей каждое лето приезжали на хутор под несколько необычным для этих южных мест названием Холодный к моим родителям и любили выбираться в эту безлюдную глушь – на рыбалку или просто гулять, собирать мелкие степные цветы, дышать горячим, наполненным ароматами разнотравья воздухом, купаться и загорать.

Несколько дней назад мама пришла из магазина, центра здешней общественной жизни, и принесла новость о том, что за речкой собираются проводить антималярийную обработку, поэтому проход туда будет закрыт. Местных жителей это не удивило, лишь слегка раздосадовало, потому что за речку каждый день выгоняли пастись хуторское стадо коров.

– Доброе утро, – обратился я к старшему сержанту, стоявшему возле уже разобранной и лежавшей на земле армейской палатки. – Как успехи в борьбе с малярией?

– Здравия желаю. Все в порядке. Малярия побеждена.

– Уже можно проходить?

– Можно. Мы тоже скоро отчаливаем.

– Так что там, распыляли что-то? Мы ничем не траванемся?

– Нет. Там вообще никакой химии не было. Говорят, ультразвуком облучали или что-то типа. Нанотехнологии, ха-ха. Была бы химия, нам бы дали противогазы. Вчера уже все закончили. Нас обещали забрать час назад, но машина сломалась. Короче, идите, не бойтесь. Вы на рыбалку?

– Не, купаться. На рыбалку мы обычно по вечерам ходим.

– А что тут, ловится что-нибудь?

– Не поверишь, иногда даже сомиков килограмм на десять вытягивают. Но в основном мелочевка.

– А давай я с вами пройдусь до того поля. Там вроде подсолнухи созрели.

– Пойдем. Но им еще рано. Хотя может и найдешь что.

До желтеющего поля было метров пятьсот, и все время, пока мы шли, старший сержант – то ли соскучившийся за три дня по новым слушателям, то ли чисто на инстинктах решив рисануться перед моей женой, симпатичной, стройной, молодой женщиной в коротких, обтягивающих шортах – развлекал нас своими разговорами. Оказалось, что он и двое его сослуживцев на этом посту – музыканты-контрактники из полка ВДВ, что им было в лом сюда ехать, «комаров кормить», как он выразился, что дирижер им строго-настрого запретил ходить с поста на хутор, даже в магазин, что проверяли их несколько раз за ночь, «похоже особисты». На этом месте сержант похоже решил, что ляпнул лишнее и прервал свой словесный поток. Тут мы как раз подошли к полю с подсолнухами, он попрощался и принялся выискивать шляпки поспелее. Мы же пошли по пыльной грунтовке дальше.

Коля подобрал палку, убежал чуть вперед и стал сбивать сиреневые головки здоровенных чертополохов. Младший, пятилетний Жорик, поспешил за ним.

– Лиза, ты пользуешься успехом у местного командования, – сострил я.

– Я уж испугалась, что он напросится с нами купаться, – поддержала шутку жена. – Но ему наверно привиделся строгий дирижер.

Мы засмеялись, и я сделал движение, желая обнять жену. В этот момент у меня помутнело в глазах, все тело обожгло невыносимым жаром, и, кажется, я на миг потерял сознание от болевого шока. Детский крик вернул меня к реальности. Я проморгался, увидел впереди и вокруг высокую, пожелтевшую траву и ломанулся сквозь нее, расчищая себе путь руками. Шаг, другой, третий. Метрах в пяти шевельнулась трава. Быстро туда. К траве прижался Коля, лицом вниз, поджав под себя колени, полностью голый. Он уже не кричал, а скулил, дрожа всем телом.

– Коля, Коля, я здесь. Где болит?

Он схватился за меня:

– Папа, папа!

Сын только всхлипывал, крепко держась за мое туловище. Я гладил его по голове и осматривал.

– Где болит?

Он продолжает повторять:

– Папа, папа.

Никаких видимых повреждений заметно не было, только в некоторых местах покрасневшая как от ожога кожа. Я аккуратно отстранил его от себя, взял за руку, огляделся по сторонам. Вокруг трава. Дорога куда-то пропала. Бред какой-то. Кричу:

– Жорик! Жорик!

Справа, за стеной все той же травы тихий плач. Бросаюсь туда. Коля висит на правой руке как привязанный. Жорик сидел на коленках и тихо плакал. Тоже голый. Что за дьявольщина?! И тут я заметил, что на и мне нет одежды.

Присел и обнял его:

– Все хорошо, все хорошо.

Оба ребенка уцепились за меня, дрожали и всхлипывали.

– Пойдемте поищем маму.

Волшебное слово «мама» немного привело их в чувство. Держась за руки, мы медленно пошли туда, откуда минуту назад примчался я.

Лиза лежала прямо у нас на пути. Одежды нет. Никакой. Дотронулся до нее. Тело горячее. Пульс? Есть. Слава Богу! Бедра обожжены. Сильный ожег чуть ниже пупка. Вид лежащей без сознания матери ошеломил детей. Я сел на землю и положил ее голову к себе на колени. Дети прижались ко мне, и я начал им что-то спокойным тоном рассказывать: про тепловой удар, про потерю сознания, про болевой шок, про то, что это быстро проходит. Через пару минут моего успокаивающего монолога, звука насекомых и чириканья степных пичуг дети почти успокоились, а Лиза пришла в себя.

– Что это было?

– Не знаю. Похоже на тепловой удар.

– Что с детьми?

– Все хорошо. Немножко испугались. Уже почти пришли в себя. Как ты себя чувствуешь?

– Как кипятком ошпарили. У меня все жжет.

– Полежи немного и потихоньку пойдем домой.

Я встал и уже более осознанно огляделся по сторонам. Высокая трава, кусты терновника, заросли камыша, отдельные невысокие деревья. Грунтовой дороги не видно.

«Так, что это было? Где наша одежда? Где дорога? Что вообще происходит? Глюки от остатков антималярийной химии? Ну, а что еще? Чертовщина какая-то».

Я забрался на прибрежный бугор и осмотрелся. Речка на месте, но нет поля с подсолнухами. Ничего похожего на дорогу или какую-нибудь тропку не видно. И вообще все вокруг выглядит как-то совсем не так, как должно. Такой травы я поблизости не припомню. Так, ладно, можно пойти вдоль речки назад, в сторону хутора. Авось выберемся.

Когда я подошел к жене, она уже сидела и прищурившись осматривала детей:

– А где вся наша одежда?

– Понятия не имею. Я пришел в себя голый. Когда нашел детей, они тоже были без одежды и без обуви. Мой рюкзак тоже исчез.

– Там же твой смартфон!

– Похоже, исчез вместе с рюкзаком.

– Что за дурдом?!

– И я о том же. Ладно, давайте соорудим из травы какие-нибудь юбки и пойдем потихоньку.

– Куда?

– Вдоль берега, в ту сторону, откуда пришли.

Мы сплели и напялили на себя какие-то папуасские одеяния, скорее, чтобы защитить от солнца обожженные участки тела, и двинулись. Прошли метров сто, не спеша, раздвигая высокую траву, выбирая, куда ступать босыми ногами. Дети часто вскрикивали, наступая на колючки.

Вдруг Коля схватил меня за руку:

– Папа, там что-то шевелится! – И указал вправо. Присмотревшись своими близорукими глазами, я увидел, что в траве действительно кто-то или что-то лежит и пытается двигаться, от чего трава дрожит. Мы потихоньку стали приближаться. Это был человек, тот старший сержант.

Я подошел к нему. Дети с женой остались чуть поодаль. Все его тело было красным, в страшных ожогах. И ни следа одежды, как и у нас.

– Сержант, ты слышишь меня?

В ответ невнятный стон.

– Браток, ты слышишь? – Я не решался дотронуться до него, боясь причинить боль обожженному телу.

Вдруг он тихо, но разборчиво пробормотал:

– Позови моих.

– Да, сейчас позову, потерпи.

– Ждите три года.

– Что ты сказал?

– Ждите три года. Так … говорили … на разводе. Ждите три года. Сами поймете. Позови моих.

Я подумал, что ничем не могу в этот момент ему помочь, надо идти к его товарищам, которые вызовут врачей.

– Держись, брат. Сейчас мы позовем твоих.

Я нарвал травы и, как мог, укрыл ею от поднимающегося солнца тело впавшего в забытье парня. Мы прошли вдоль речки метров пятьсот. Где-то здесь уже должен быть пост. Но ничего и никого не было. Вообще никаких следов. Прошли еще какое-то расстояние. Вот поворот реки. Здесь должен быть мост. Вон холм, за которым обычно виднеются крыши хуторских хат. Не видно ни моста, ни крыш. Только обычная прибрежная растительность. Девственная природа донского края. И ни единого следа человека.

– Так, ждите меня здесь. Я переплыву речку, заберусь на холм, осмотрюсь и сразу назад.

– Саша, не оставляй нас!

– Я быстро, туда и обратно. Нам надо понять, что происходит. Стойте здесь, чтобы я вас видел.

Осторожно пробравшись сквозь камыш, я переплыл неширокий ерик. Растительность на выжженном склоне холма была менее приятной. То и дело попадались какие-то колючки. Пока взбирался на невысокий холм, два раза сильно уколол ступни. Но поднявшись наверх и оглядевшись по сторонам, я и думать забыл о такой мелочи. Здесь пойма Дона заканчивалась, а к югу начиналась настоящая степь – километры желто-буро-зеленой травы, островки ковыли и невысокого кустарника. И ни следа цивилизации. Ни домов, ни линий электропередач, ни дорог, ни лесополос. На севере виднелась широкая пойма Дона, со всеми ее ериками, озерцами, старицами, болотцами. Видна была и зеленая, извивающаяся, сплошная полоса прибрежного леса, за которым должна нести свои воды великая река. Пока я стоял и всматривался в эту прекрасную, завораживающую и абсолютно нереальную для современной Ростовской области картину, у меня в голове носились мысли, состоявшие исключительно из нецензурных слов.

Когда мы вернулись к сержанту, он был мертв. Я оттащил тело поближе к песчаному берегу, вырыл палкой и руками неглубокую могилу, которую мы забросали глиной, песком и дерном. Место отметили пирамидой из трех палок метра по полтора, связанных сверху полосками коры. Я попросил жену прочитать молитву, потому что сам не знал ни одной, но она находилась в ступоре и не могла ничего произнести. Поэтому я прижал их к себе, и мы недолго молча постояли рядом со свежей могилой.

Обряд погребения совершается в какой-то степени на автоматизме. Он полезен для исполняющих его людей – как психологически, так и духовно. На какое-то время наш мозг занимает себя сравнительно простыми «техническими» мыслями вместо того, чтобы тяжко горевать или изводить хозяина невеселыми думами о бренности бытия. Но после совершения обряда неизбежно приходит черед задуматься о будущем, в моем случае, прежде всего, о будущем моей семьи.

Размышляя о последних словах старшего сержанта и вообще о всем, что он рассказал, я составил у себя в голове такое представление о случившемся. Это не были какие-то там антималярийные мероприятия, их не должны проводить с привлечением такого числа военных, и тем более с активным участием особистов. Это, скорее всего был некий секретный эксперимент, в результате которого участников могло забросить в иную, скажем так, реальность. Забросить только тела, без одежды и предметов из нашего мира. И вернуться назад участники эксперимента смогут каким-то образом через три года, в лучшем случае. Примерно так я и описал свое понимание ситуации жене, упустив фразу «в лучшем случае».

– Так может быть кто-то еще оказался здесь? – задала резонный вопрос Лиза.

– Может быть. Будем следить за окрестностями. Дым костра – самый очевидный знак присутствия других людей. Но давай особо на это не надеяться. Я понимаю ситуацию так: нам нужно выжить здесь в течение трех лет.

– Три года?! Кошмар!

– Кошмар, но реально.

– Может быть они увидят, что люди пропали – мы, этот солдат – как-то свяжутся с нами?

– Честно говоря, я бы не стал на это надеяться. Не зря же он сказал «три года». Ну и кроме того у меня впечатление, что они толком сами не понимают, что и как у них работает. Иначе не случилось бы такое – ни с нами, ни с сержантом. Скорее они действуют наугад, ставят эксперименты, точно не зная, что из этого получится.

– А может это прошлое, кайнозой какой-нибудь?

– Если и прошлое, то не очень далекое. Климат, вроде, не особо отличается. Реки на том же месте… Слушай! Если здесь нет технической цивилизации, Дон не перекрыт плотинами, то весной вот это все уходит под воду. Раньше тут были очень сильные паводки. Три года мы вот именно на этом месте не продержимся. Надо искать какую-то возвышенность.

– Нам нужна чистая, питьевая вода, родник или колодец.

– Еще нужен лес – для строительства и дров. И охоты, если получится.

– Здесь бывают грибы?

– Бывают, но редко и часто ядовитые. Здесь должно быть много рыбы и дичи.

– И соль нужна.

– Папа, ты говоришь «три года», но мне же в сентябре в школу идти, – удивленно посмотрел на меня Коля.

– Мы с мамой самые лучшие учителя. Три года будешь на домашнем обучении, – улыбнулся я.

– А где наш дом? – спросил Жорик.

– Построим сами.

– Как поросята? Каменный или деревянный?

– Как получится.

– Нужно каменный, чтобы волк не сдул.

– Если вы с Колей будете помогать, то сможем построить и каменный.

– Будем, будем. Правда, Коля?

Мы много еще о чем рассуждали, расположившись на траве в тени небольшой прибрежной группы деревьев, и в итоге решили перебираться в более подходящее место, но где-то с неделю ждать, оставаясь именно здесь. Нужно было прийти в себя, осмотреться, немного изучить окружающую нас действительность. Ну и была какая-то надежда, что за это время нас может быть как-то отсюда вытащат, или же мы обнаружим поблизости еще кого-нибудь.

Если здесь нет или очень мало людей, то, значит, много зверей, в том числе хищных. От них нужна какая-то защита. Днем в случае опасности можно залезть на дерево, а вот ночью… Всю ночь на дереве не просидишь. К тому же у реки к вечеру будет кишмя кишеть комарами, которые нас попросту съедят. Исходя из всего этого, я выбирал место для предстоящей ночевки. Подходящей мне показалась полянка в центре С-образных зарослей терновника, метрах в двухстах от берега. С трех сторон полянку надежно защищала стена колючего, непролазного кустарника высотой выше человеческого роста. Оставшийся проход я перегородил двойным плетнем. Для этого пришлось выломать дюжину здоровенных сучьев, вкопать их в землю, вплести между ними ветки потоньше и кое-где связать стенки между собой ивовыми прутьями. Благо грунт был податливый, с песком. Промежуток шириной сантиметров тридцать дети стали забрасывать чем попало: ветками, травой, кусками земли, дерном. А я перешел к сооружению узкой, плетеной двери.

– Папа, – посмотрел на меня Жорик, – ты же сказал, что мы будем строить дом из камня.

– Да, но не сегодня. так быстро мы не успеем построить хороший дом. Нужно выбрать место и подготовить камни. А сегодня мы построим шалаш, как у индейцев. Ты хочешь немного пожить в настоящем индейском шалаше?

– Хочу!

– Тогда помогай. Вместе мы справимся быстрее.

Пока мы занимались «фортификацией», Лиза нашла под невысоким обрывом пласт глины и стала лепить из нее посуду, экспериментируя с составом глины и формой сосудов. Никаких следов родника быстрый осмотр местности не принес. Поэтому нам срочно нужна была посуда для кипячения воды. В крайнем случае можно пить и некипяченую воду, но это лишний риск подхватить какую-нибудь кишечную инфекцию или даже что-нибудь похуже.

Я надеялся, что огонь трением мы получим хотя бы минут за десять, но пришлось помучиться почти полчаса, прежде чем натертая палочкой деревянная пыль породила искорку. Времени качественно обжигать глиняную посуду у нас не оставалось. Был уже полдень, летнее солнце пекло невыносимо, ужасно хотелось пить. Слегка обожженную изнутри глубокую тарелку Лиза выложила листьями лопуха, налила воды и стала опускать в нее раскаленные в огне камни, удерживая их кусками толстой коры. Один, два, три. Вместе с четвертым камнем мутная вода забурлила. Пока она проделывала ту же операцию еще с одним сосудом, я ходил по колено в воде и выдергивал камыш, тот, который на самом деле рогоз, с красивым сигарообразным венчиком. Наломал и обмыл целую горку корневищ. Их мы запекли в углях. Подостывшая, с травянистым привкусом, не сильно прозрачная вода и невнятного вкуса печеные корни рогоза стали нашей первой пищей в этом мире. Меня сильно удивило, что дети, хоть и морщили носы, кривились, но ели. Мутноватая, теплая водица вообще пошла на ура.

После обеда жена набрала охапку конопли и занялась плетением тонкой веревки для удочки. Мы с детьми занялись хижиной.

Наше временное жилище я решил сделать прямоугольной формы, два на три метра. По периметру врыл парами колья. Те, что покороче, образовали стенку высотой метра полтора, чуть выше старшего сына. Из длинных получилась стена высотой метра два, повыше меня. Крыша была односкатной. Угловые колья на верхних концах заканчивались рогатинами. При обработке дерева пришлось изрядно поработать камнем с острым краем. Крышу я смастерил из уложенных вдоль и поперек длинных веток, в некоторых местах стянул их тонкими, гнущимися ветками и полосками коры.

Через какое-то время после наполнения животов младшему захотелось перейти к финальному этапу естественного человеческого процесса переработки пищи. Я тщательно исследовал содержимое «посылки» из нашего мира и в итоге аккуратно сложил на широком листе высыхать в тени около двух десятков семян помидоров – остатков салата, которым бабушка кормила нас каждый день. В последствии я проделал ту же операцию с бывшим содержимым каждого из нас, итогом чего стало порядка 80 семян помидоров.

Время от времени я залезал на одиноко стоящее дерево, у которого к тому времени отломал много веток, и оглядывал окрестности. Заметил лишь какое-то небольшое животное, типа косули, больше ничего интересного. На речке спокойно плавала большая стая диких уток.

Камыш для хижины я сначала попытался срезать острым камнем, но быстро отказался от этого способа и стал подрубать его палкой, прокручивать несколько раз, тогда он обламывался. Пока приноровился, расцарапал руки до крови. Обмотал ладони тонкими ветками, после этого дело пошло быстрее. Не очень толстыми связками камыша мы застелили крышу. Листья с него не срывали. Поверх камыша набросали куски дерна. Уже ближе к вечеру тем же камышом закончили заполнять стены. Камыш несильно утрамбовывали и фиксировали перемычками из тонких веток. Все щели старались забить пучками травы. Умудрились сделать даже подобие камина. Ближайшие к нему участки стены обмазали глиной, чтобы не дай Бог не было пожара. Дверной проем сделали узким, низким и с высоким порожком. Сама дверь была приставной, из толстых связок камыша, скрепленных лозой.

Пока жена занималась испытанием очага и мелкими доработками внутреннего пространства хижины, я взял тонкую веревку, которую она сплела, и отправился на рыбалку. Под крючок я приспособил отточенную косточку из давно уже выбеленного скелета какого-то животного. Несколько червей нашел, пока рыл ямы для столбов. Безуспешно промучившись четверть часа и истратив всех червей, я бросил это занятие. Уже почти в темноте мне удалось довольно быстро наловить руками три десятка раков. Сначала я собирал и складывал в вырытую на берегу ямку раков всех размеров. В конце самых мелких уже стал отпускать.

Как стемнело, мы забаррикадировали проход в нашу терновую крепость и принялись готовить ужин. Я вырыл неглубокую яму. Накидали туда листьев, добавили воды, положили раков, еще слой листьев, сверху камни и небольшой слой земли, а поверх разожгли костер. В костре накалили камни, вскипятили ими воду, напекли корней рогоза. Примерно через полчаса разобрали головешки от костра – раки были готовы. Хоть и без соли, но голод не тетка. Ели вприкуску с кислыми листиками дикого щавеля. Вполне съедобно.

Лиза попробовала заварить чай из листьев терновника, но в такой посуде вкус почти терялся.

Забравшись в хижину, уставшие, с набитыми желудками дети быстро уснули на охапках травы. А мы с женой еще долго сидели, при свете огня плели из травы циновки, вслушивались в ночные звуки и говорили, говорили, говорили.

Вообще-то она человек не очень болтливый, но тут, когда дети спали, дала волю своим чувствам и эмоциям. Она рассказала о своих страхах и тревогах, но запредельного отчаяния я в ее словах не заметил. Ситуацию она восприняла стоически – есть проблема, значит, ее надо решать. Беспокоилась скорее о детях, чем о себе. Слезы были, но немного, для снятия стресса.

Уже засыпая, прижавшись к Жоре, Лиза вдруг сказала:

– Мы не почистили зубы.

– Утром подумаем на эту тему.

Ночью я несколько раз просыпался из-за комаров и опять засыпал. Дети ворочались, чесались, но не просыпались. Это хорошо, крепкий сон идет на пользу. На рассвете раскочегарил камин – чувствовалась утренняя свежесть. Выбираться наружу не хотелось, но я понимал, что график сна придется менять. Рабочий день здесь будет начинаться на рассвете, а то и раньше.

Как только совсем рассвело, я опять забрался на дерево и осмотрел окрестности. Ничего напоминающего человеческое присутствие. Заметил несколько низкорослых диких лошадей, пасущихся на сочной прибрежной траве в полукилометре от нас.

На страницу:
3 из 5