Графоман

У меня нет мыслей, которые были бы интересны другим людям. Ничто не мешает мне творить. Но мысли не появляются. Мне необходима имитация творчества.

Мой мозг не способен найти выход из создавшегося положения. Я не способен получать удовольствие ни отчего в жизни, кроме своей имитации творчества. Во всем остальном я делаю лишь неловкую уступку нормальности, необязательному желанию быть похожим на окружающих.

У меня в жизни нет другого занятия, кроме графомании. Все остальное не интересует меня. Я чувствую, что становлюсь ненормальным. Однажды я просто не захочу удерживать себя.

Мне становится уже противно заниматься бесполезным и бессмысленным делом. Я не способен к творчеству ни в каком его проявлении.

Мне страшно от ощущений, с которыми я вынужден жить. Я борюсь со своей бездарностью. Я не выиграл ни разу. Имитации не считаются.

В моей жизни слишком много страхов и проблем. Я думаю о них постоянно – ведь мне необходимо найти надежное средство защиты. Просто однажды я вообразил, что творчество станет надежной защитой от реальности.

16

Я спускал ноги с кровати по утрам, ел, умывался, одевался и шел на работу. Эмоций – ноль.

Я уже убедился, что жизнь сломала меня. Не сложно убедиться в беспомощности слов. Я не сумел выдумать себя победителем. Не могу не производить впечатление проигравшего человека. Я прожил жизнь бездарного человека.

Творчество вышло из-под контроля. Я перестал бояться слов, которые загоняют меня в тупик. Я не умею думать. Только получать и делиться информацией. Иногда сопоставлять факты.

Может быть, я смешон. Но не на столько, чтобы мне хотелось смеяться над собой.

Я уже не уверен, что был прав, подчинив жизнь творчеству. Очень сложно согласиться с тем, что не можешь творить. Мне осталось лишь дописать свои тексты. Но книга будет написана не раньше, чем она должна быть написана.

В любой компании я сижу молча и слушаю. Я не умею рассказывать истории. Я боюсь произносить слова вслух. Очень страшно не уметь ничего, кроме писания.

Я не знаю, что такое одиночество. Я не знаю, с чем можно сравнить мое ощущение себя. Просто иногда устаешь от писания. Хочется убежать куда угодно.

Любая судьба содержит единственный момент – миг, в который человек раз и навсегда узнает, кто он есть.

Знаешь, почему все это ужасно? Да потому, что все это просто банально.

Мои истории никогда не были интересны. Но писать их – мой графоманский долг. Никто не обязан понимать смысл моего нелепого мира.

Я очень старательно проживаю жизнь Ван Гога, не сумев продать ни одной строчки из своих текстов.

Пишу лишь те тексты, без написания которых нет смысла продолжать жизнь. Я могу быть только глупым и ограниченным человеком. Пытаюсь преодолеть это с помощью крепкого чая и кофеина. Получается плохо. Мое творчество может только подтвердить мою умственную ограниченность.

Невозможно заинтересовать умного человека глупостью. Мне не удается заинтересовать.

Мне нравится воображать себя творцом, равным Шекспиру или Кафке. Я тоже просыпаюсь по ночам и старательно записываю все, что возникает в моем сонном мозгу. Меня восхищает процесс. Иногда мне кажется, что я становлюсь похож на Творца. Обычно никому не интересно написанное мной.

Я очень неумело пишу свои уникальные тексты. В истории литературы нет им подобных. Я не выдумываю сюжет. Очень стараюсь выдумать свою жизнь. Понимаю, что оказался в ситуации, из которой нет выхода. Мое сопротивление при этом – неразумно.

Я не могу надеяться на талант, которого нет. Все мои надежды на откровенность.

Свою неспособность к творчеству я могу объяснить только неудачливостью. Очень страшно согласиться с тем, что иная судьба мне никогда не предназначалась. Я всегда думал с трудом. Усердием этого не исправить.

Я хочу прожить жизнь писателя. Ни одна другая судьба не привлекает меня. С моим мозгом это очень сложно. Я лишь творю. Если я не смогу стать писателем, то реальное не имеет смысла.

Я очень старательно вписываю себя в историю мировой литературы. Мне необходимо только дописать свой роман о себе. После этого моя миссия среди живых будет выполнена.

Перечитывая свой текст я нахожу в нем много жалоб. Разве это случайно? Бог создал меня глупым и слабым. Из-за ограничений ума я никогда не стану писателем. Из-за плохого здоровья, только для того, чтобы жить, я вынужден заниматься каждый день бегом. Бегая в темноте я никогда не встречаю таких же дураков. Но я верю, что хотя бы в этом перехитрил Бога. Я ищу возможность оставить Бога в дураках. Я знаю, что это бесполезное занятие – ему мои планы известны в подробностях. Мой Бог слишком реален, чтобы можно было позволить себе не принимать его во внимание.

Просто мой роман не приняли к печати. Я проживу бездарностью всю свою жизнь. Я буду жалким. Обязательно буду унижаться из-за всяких пустяков. Я терпеливо проживу жизнь ничтожества, до самого последнего дня надеясь на признание своего величия.

Я буду продолжать делать вид, что в моей жизни все нормально. Мне сорок три года и мне в глаза говорят, что я дурак. Разве после этого с людьми можно общаться?

Провожу свою жизнь на работе, за которую мне платят мало и которая мне не интересна. Общаюсь с людьми, которые мне не интересны. При этом я всегда улыбаюсь и делаю вид, что мне интересно общение. Занимаюсь творчеством, к которому у меня нет способностей.

Я могу рассказать только о своем поражении. Все остальное я придумал о себе. Глупый и жалкий. Все окружающие видят меня именно таким. Только я воображаю себя умным и талантливым. Только я вижу в написанном мной бреде что-то интересное. А мне в лицо говорят, что я – дурак. И я даже не делаю вид, что обижен.

Жизнь сломала меня. Теперь никакое унижение уже не кажется мне ужасным. Я готов быть жалким. Никогда не захочу общаться с теми, кто объяснил мне мою ничтожность. Мне не следует общаться с умными людьми. Рядом с ними я всегда буду ощущать себя дураком. Разве можно общаться с человеком, который объяснил мне, что я – ничтожество? Я притворяюсь, что все – нормально. Но мое лицо – неловкая маска.

Я очень легко нахожу повод для обиды – мне нравится обижаться. У меня нет другой возможности для манипулирования сознанием людей, с которыми я общаюсь. Я не могу повлиять на них никак, кроме ощущения их вины передо мной.

17

Я заболел.

Лежа в постели, я решил, что буду болеть долго.

Кто-то ведь должен был навестить меня и утешить. Сказать, что плохо быть одному, когда на меня такое свалилось. Но никто не приходил.

Я не выходил из дома три дня. Вначале я даже не поднимался с постели, меня постоянно знобило, я обильно потел, а очень высокая температура каким-то образом повлияла на память, размыв границы между сном и явью. Однако, несмотря на состояние моего организма, мой разум не знал ни минуты покоя.

Я окончательно стряхнул сон и повернулся. Движение отозвалось болью в висках. Вещи не всегда являются такими, какими кажутся на первый взгляд.

Потом начались эти боли. Ложусь в постель, а голова раскалывается.

Это меня пугает. Что-то сдвинулось внутри.

Я сел на кровати, сбросил скомканные простыни. Будильник показывал 3.14. Четыре часа прошло с тех пор, как я лег спать. Потный, изможденный и отупевший, не в состоянии сформулировать простейшую мысль.

Нынче ночью мне больше не заснуть. Я включил свет. Холодные влажные руки дрожали. Вытер их о простыню. Не помогло – простыни были такими же влажными. Спотыкаясь, пошел в ванную вымыть руки. Долго держал их под струей воды.

Я закрыл глаза.

Мир сдвинулся.

Я плеснул в лицо воды, пригладил волосы. Ответа на вопрос я, конечно, не нашел, но почувствовал себя чуть лучше. Что плохого может случиться, если волосы аккуратно причесаны?

По правде говоря, не знаю. Дела могут пойти весьма скверно. Вдруг я постепенно теряю разум? Как измерить относительный уровень здравомыслия такого существа, как я?

Звучит логично. Только почему же мне не становится легче?

Все, перебор. Нужно поспать, иначе всего этого не рассортировать.

Я чуть не плакал, когда забрался в постель. Не стал сопротивляться сну, который наступил мгновенно, и я провалился в темноту.

Я оставил свет включенным. Я не боялся темноты. Просто предпочитал не сталкиваться с нею. Вглядывался в свои измученные глаза – они были настолько необычны, что их отражение не было плоским и лишенным глубины, как у обычных людей. Казалось, что в отражении столько же глубины, реальности и силы, сколько в самих глазах. Я честно и безжалостно исследовал собственный взгляд, но не разглядел никаких следов помешательства.

Упал на колени и склонил голову. В такой позе я оставался некоторое время. У меня вспотели ладони. Сердце бухало, как барабан. Но почему, я не знал. Мне все сильнее сжимало грудь. Во рту было так сухо, словно я перед этим ел пыль. Мысли лихорадочно бились в моем мозгу…

Холодное предчувствие вонзилось мне сзади в шею, словно летучая мышь‑вампир, сосущая кровь, и вытянуло все тепло из моего тела.

О таком повороте событий я просто не мог думать.

Мне снился странный сон. Будто я куда‑то влез, и все пытаюсь понять – куда именно. И хочу выбраться, но руки‑ноги не слушаются. А еще – будто моими руками‑ногами кто‑то другой управляет. То есть, я их чувствую, но шевельнуть не могу. А потом – хлоп, они сами по себе идут куда‑то. И еще что‑то мне светило в глаза. А я зажмуриться не мог. А потом – не помню. Я редко могу свой сон запомнить. Так, обрывки какие‑то остаются, да и те уже через час не разглядишь.

Естественно, я оправился. И даже быстрее, чем ожидал от собственной потрепанной души. В воскресенье мне стало немного лучше. Температура, двое суток зашкалившая за тридцать девять, уменьшилась и почти исчезла. Утром, я принял душ, побрился и оделся, включившись в механизм привычных действий, создающих иллюзию порядка. Мне это не удалось. Все тело ныло после перенесенного жара. Я был крайне слаб, что придавало окружающей реальности странный оттенок.

Мне понадобилось много времени для осознания того, что я справился с болезнью.

Мне надоело жить с лицевой стороны общества – тоска. Сдохнуть можно. Я не ждал дольше. Это становилось опасно.

Мне не повезло с судьбой. Нет ничего нелепее бездарности, которая стремится стать творцом. Что еще можно придумать в границах моей судьбы? Похоже, что мое воображение не даст ответ на этот простой вопрос.

Я счастлив только за столом, в процессе творчества. Все остальное я делаю, как бы по обязанности. Просто для того, чтобы прожить жизнь обычного человека. Не уверен, что это правильно. Но я чувствую именно так. Я всегда догадывался о своей патологичности, но старательно шел за своими эмоциями в творчестве. Ничто другое не интересует меня больше – только раскрытие своего внутреннего мира.

Нет ничего необычного в словах, которые стараются сделать из человека урода.

Меня ломают слова. Они делают это более жестоко, чем люди. Это правда, которую мне не следовало рассказывать даже самому себе.

Я очень старательно описываю свою жизнь. Было бы обидно ничего не оставить после себя, умерев. От меня останется только мое творчество.

Творчество позволяет мне жить в мире своих иллюзий и надежд.

У меня нет другого способа защититься от реальности, кроме творчества. Чем защищаешься ты?

Очень страшно, когда жизнь отдается творчеству. Когда занимаешься саморазрушением только потому, что считаешь, что это поможет творчеству.

Я создан для записывания своих иллюзий и заблуждений. Я придумал свою гениальность. Я очень смешно выгляжу в своих заблуждениях. Никто не проживет мою жизнь лучше меня.

Очень скучно проживать жизнь глупого, бездарного человека. У меня никогда не будет другой жизни. Я не знаю, что такое сильные эмоции. Мне недоступны умные мысли. Я живу в тумане своих заблуждений. Я не способен сказать ни одной интересной фразы. Я беспомощен в творчестве. Ничего нельзя исправить. Я скучный. И могу рассказывать только скучные истории. Не представляю, кому они могут быть интересны.

Я понимаю, что у меня нет будущего. Никогда не стану писателем. С такими перспективами будущее просто теряет смысл. Никто и никогда не считал меня умным человеком. Во мне не видели даже намека на ум.

Я могу оправдать свою жизнь только творчеством. Это примитивно, но это – мое. Я продолжаю старательно записывать глупые мысли, которые стараюсь вообразить результатом своего творчества.

Я не смогу быть положительным героем. Мой автор – негодяй без фантазии.

Глупому писателю не следует рассчитывать на быстрый успех. По этому поводу не сложно делать обиженное лицо.

У меня нет мыслей, которым могли бы завидовать умные. Мысли разоблачают мою глупость. Однажды я вообразил, что слова помогут мне. Но оказалось, что они не помогают слабым и глупым.

Мое творчество – самое важное во мне и в моей жизни.

Я даже не воображаю, что кому-то могут быть интересны мои откровения. Мне просто необходимо писать, как дышать.

Я узнаю умного человека по построению фраз. Уверен, что остальные делают также. В моих фразах никогда не было ума.

Мне достался примитивный, ограниченный ум. Его возможностей недостаточно, чтобы решить проблемы, которые ставит передо мной жизнь.

Я вынужден мириться с унизительностью своего жалкого положения только потому, что не способен найти из него выход.

Однажды я вообразил, что таким выходом может быть писательство.

Но мне не удалось написать ничего, что заинтересовало бы других людей. Мои попытки обмануть их сознание провалились.

Я глупее многих. Именно поэтому мое положение в жизни незавидно. Моего ума хватает только на примитивные действия. Я заметил свою склонность к однообразной, примитивной работе. Творчество чуждо для меня. При этом мои потуги в писательстве выглядят особенно нелепо.

Моего ума оказывается недостаточно для успеха. Я пытаюсь быть хитрым и практичным, но этого оказывается недостаточно для творчества. Очень неумело живу жизнь глупого человека. Судьбу гения я бы прожил лучше.

18

Я не смог заснуть в эту ночь. Я думал о массе вещей.

Очень трогательно. Даже возвышенно.

Это не жизнь.

Я знаю, что завишу от слов. Эта зависимость очень опасна. Я вынужден жить по законам творчества. Это моя война, и я должен ее выиграть.

Узнаю о себе слишком много такого, что хотел бы узнать о своих врагах. Я никогда не стану писателем. Перестать надеяться было бы правильнее.

Я не могу быть умнее других, только своеобразнее. Ничто не происходит. Замкнутое пространство – условие существования. Его рамки словно решетки. Из-за них можно выглядывать только скаля зубы.

Стараюсь ничему не удивляться. Живут другие. Я – только пишу. Легко быть идиотом, вообразившим себя умнее остальных.

Ищу радость в словах. Я могу радовать себя только словами.

Я опять не нравлюсь себе. Ничего привлекательного. Тороплюсь нарисовать себя черными красками. Быть писателем очень опасно. Я боюсь быть писателем.

Я не могу внушить другое чувство, кроме презрения и равнодушной снисходительности. Очень сложно прожить интересную биографию.

Живу в своем воображении. Я – лишь один из героев своего произведения. Может быть, кто-то сможет понять меня лучше, чем я понимаю себя сам.

Нет, я не спал. Я размышлял.

Жалкое зрелище.

К утру я принял решение. У меня даже не было похмелья, и я весьма плотно позавтракал.

Я не смогу написать роман. Моих умственных способностей оказалось недостаточно для творчества. Что может быть унизительнее судьбы заурядного человека? Только глупец может жаловаться на свою судьбу. Неизмеримо большее число людей действительно несчастны. А я жалуюсь на отсутствие способностей для творчества. Люди борются за возможность выжить, а мне жизнь не мила из-за отсутствия способностей. Смешно. Мне отказано в гениальности. И только. Я не могу творить. И это почти все ограничения на моей судьбе. Слабое тело тоже не награда. Я намерен жить жизнью овоща, отказавшись от стимулирования работы мозга искусственными способами. Только жизнь тела, без лучиков разума. Я проживаю еще не самую худшую судьбу из возможных. У меня нет таланта Шекспира. И это все ограничение на моей судьбе.

В моем творчестве нет смысла: я никогда не стану интересен читателям. Никому не интересны размышления о жизни глупца.

Я объяснил себе истоки своего творчества. Мне необходимо творчество на лжи или на крови. Только воображение не дает необходимого мне эффекта.

Мое творчество – только мошенничество. Я знаю о своей бездарности, но это не избавляет меня от желания проникнуть в мир творчества обманом.

Я очень старательно имитирую талант.

Пока получается плохо. Никто не поддается на мои уловки – со мной просто отказываются иметь дело.

Мои мысли никогда не были оригинальны. Мои заимствования чужих мыслей всегда заметны и очевидны. Мне нравится разоблачать себя неосторожными признаниями.

Зато я смогу рассказать о том, о чем они даже не догадываются. Вообразил, что это может быть кому-то интересно. Ошибся и в этом. Я рожден вором и мошенником. Я краду мысли и слова других людей, я пытаюсь манипулировать их воображением. Честность никогда не была моим заблуждением.

Я не смог научиться быть писателем. Вера в то, что мои старания сделают меня творцом, не оправдалась. Все способности закладываются в человека при рождении. В меня оказалась заложена только слабость и заурядность.

Мои шизоидные мысли никогда не смогут заинтересовать нормального человека.

Мысли шизоида всегда очень хаотичны. Они все пытаются рассказать об одном, но делают это очень разрозненно. Я всегда проигрываю при сравнении себя с умным человеком. Уступаю ему в любой мелочи.

Моя шизоидность перестает быть тихой. Она перестала таиться в глубине моего сознания.

Я не смогу стать писателем. Как мне жить с этим? Буду продолжать жизнь глупого бухгалтера. Буду цепляться за свои иллюзии и фантазии. Ничто, кроме них не сможет удержать меня в жизни.

Однажды я вообразил себя писателем. Мне приходится расплачиваться за это заблуждение уже не один десяток лет. Я чувствую слова. Но овладеть ими мне не удается. Хитрые слова не поддаются на мои уловки.

Мое творчество не интересно людям. Меня оно бы тоже не заинтересовало. Глупо называть творчеством графоманию. Нет смысла писать тексты, которые никто не читает. А написать так, чтобы их было интересно прочитать, я не способен. Мне необходимо засунуть свои разрозненные мысли в законченный сюжет.

Слова – это боль, которая преследует меня. Слова рисуют мое отчаяние. В моей жизни слишком много зависит от слов. Мне страшно от ощущения, что в моей жизни от слов зависит все. Не уверен, что у меня получается разобраться в себе. Я хочу стать писателем. Хотеть что-то иное в моем положении будет ошибкой. Слова нужны только для заклинаний.

Я все понял о себе. Умирая, я признаюсь себе, что мне не удалось стать писателем. Я никогда не получал в жизни того, что хотел. Другие просто проживают предложенную им счастливую жизнь. Для них естественно получать желаемое. Я же всю жизнь провожу в усилиях. Вынужден бегать по утрам для здоровья, которым остальные обладают безо всяких усилий.

Я вынужден старательно комбинировать слова и фразы в течение двадцати лет. Но никто не признает во мне способностей. Другие просто записывают все, что приходит им в голову и становятся популярными писателями. Я рожден без способностей. Вынужден имитировать то, что у других получается естественно. Никто не признает моего поддельного ума. Разве есть смысл продолжать бороться, зная, что уже проиграл? Мне придется делать действия, в которых я не вижу никакого смысла. И при этом изображать увлеченность. Я вынужден проживать жизнь человека, которым никогда не хотел стать. Судьба загнала меня в безвыходное положение.

В тридцать три года я оказался ни на что не способен. В тридцать три года меня считают дураком и говорят об этом в лицо с насмешкой. Меня ругают за опоздание с обеда на работе. Как я смог стать на столько жалким? Никому этого не смогу простить.

Однажды я вообразил, что старательное записывание бессмысленных фраз и есть творчество. У меня нет мыслей и приходится старательно записывать всякий вздор.

Очень старательно пишу бессмысленные и бесполезные тексты. Не могу творить иначе.

19

16 июня, около полудня, чудесная погода, дивная жизнь.

Каждый человек что-то придумывает в свое оправдание.

Я привык завоевывать этот мир. Невозможно нуждаться в том, что само идет в руки.

Невозможное – это не препятствие. Только обстоятельство из-за которого цель становится недостижима. Но из-за недостижимости цель не перестает быть желанной.

Очень страшно начать сомневаться в своем таланте. Мне нравится избавлять свою жизнь от всего, кроме творчества. Я для себя – лишь один из своих персонажей. Только я могу быть героем моего произведения.

Я знаю, что человеку не может быть интересно ничего, кроме него самого. Любой интерес к чему-то вовне – лишь поиск новых проявлений себя.

Я делаю, что могу. Стараюсь изо всех сил. Но для бездарности это не имеет значения. Мне себя не исправить. Нужно смириться. Я не могу быть писателем.

Ни одного достижения. Я проживаю жизнь заурядности. Нет ничего хорошего в знании правды о себе. Героя можно вытащить только из себя. Мне не повезло с собой. Я цепляюсь за себя, как за свою единственную опору. Я себя никому не отдам. Мне без писания не выжить. Глупо писать по другой причине. Может, стоит кому-то об этом рассказать?

Я не уверен, что изображаю именно себя. Только в творчестве я могу вообразить себя лучше других. А для меня это важно.

Неужели подсознательно я боюсь покинуть свое убежище и выйти в большой мир? Неужели боюсь вновь испытать боль и разочарование? Похоже, что так. Но нельзя же вечно сидеть в своей квартире, отгородившись от мира закрытой дверью?

Раньше, начиная дневник, я думал, что привожу мысли в порядок, что так мне будет легче разобраться в самом себе. Верно, дневник действительно помогал мне в этом. Потом я воспринимал дневник как собеседника. Это тоже было верно, но лишь наполовину. Сейчас я понял еще кое-что, изменившее мое отношение к дневнику. Теперь я знаю, что дневник мой друг. Да, каждому из нас нужны друзья. Такие, которые выслушают не перебивая, внимательно и строго. Мне не с кем поговорить. Изливая душу другу, ты чувствуешь себя лучше. Выговорившись, ты ощущаешь облегчение и успокаиваешься. Ведь ты делишься с ним проблемами, перекладываешь часть груза на чужие плечи и, конечно, испытываешь облегчение. Такого друга, с которым я мог бы поделиться своей ношей, у меня не было. И им стал дневник.

Выплескивая размышления на чистый лист бумаги, делясь с ним горестями и печалями, доверяя ему сокровенные мысли, я опять же успокаиваюсь. Кажется, это один из приемов психотерапии, не так ли?

Я пью горячий сладкий чай с лимоном, как я люблю. Сижу в темноте. Не хочется свет зажигать. А потом залезаю под теплый душ. Сразу становится хорошо. Я согреваюсь. И меня клонит в сон. Все правильно – ночью нужно спать.

И я понимаю вдруг, что я теперь другой. Совсем другой. И тот, кто наблюдает за мной, он подтверждает: да, я другой. Хотя я его не слышу, я все равно ощущаю, как он со мной соглашается. И он жалеет меня. И говорит, что все будет хорошо. Засыпая, я думаю, как он велит. Все будет хорошо. Все уже хорошо. Завтра будет новый день. И я больше не буду бояться себя, нового. Все будет хорошо. Я закрываю глаза и дышу тихо‑тихо.

Стараюсь написать текст вне времени и пространства. Текст, который бы держался только за счет слов, а не за счет сюжета.

Я знаю, что мои тексты никому не интересны. В них нет ничего, что должно нравится читателю. В них нет приглашения в игру и нет имитации смыслов. В них нет попытки отвлечь читателя от жизни.

Не хочу общаться с людьми. Мне не интересно их притворство. Я вынужден писать свои тексты для моральных уродов. У меня никогда не будет других читателей. Пишу для существ, которым не интересен процесс чтения. С большим удовольствием они принимают препараты, чтобы насладиться состоянием своего отупения и превращения в идиотов. Они могут быть только идиотами.

Я перестал узнавать себя в человеке, которого стараюсь описать с максимальной тщательностью. Вдруг оказалось, что описывая себя, я описал незнакомого мне человека. Согласиться с тем, что в герое произведения я описал именно себя, очень страшно.

Мир, в котором я оказался, уже не удивляет меня своей жестокостью. Графомания – единственно возможная форма моего существования. Я понимаю, что уже прожил свою жизнь. Ведь все, что происходит со мной, от меня не зависит.