Любовь и фантастика (сборник)

– Эге, – сказали за дверью. И рванули снова.

Заплясал стул, чья ножка служила засовом потайной двери. Кто-то рвался к Юстину в гости.

– Открывай, – устало сказали за дверью. – На коронацию пора, князь.

Створки дернулись снова. На этот раз между ними обнаружилась щель; в щели блеснуло длинное лезвие, полоснуло по ремню…

Холодные пальцы схватили Юстина за запястье. Он чуть не заорал от неожиданности.

– Держи, – сказала Анита. – Посмотри на солнце!

В кулаке у него оказался осколок закопченного стекла. С острыми краями – Юстин сразу же порезался.

Дверь распахнулась. Аниты уже не было рядом; Юстин не успел сказать ни слова, а его уже брали под руки, уже куда-то вели, вывели на галерею; небо подернуто было перышками облаков, низкое солнце едва угадывалось за серой пеленой. Никто не говорил ни слова, да и потребности такой – о чем-то говорить – ни у кого не возникало.

Юстина вели через двор – к башне. Темница, подвал, туда никогда не достигают солнечные лучи…

Осколок стекла все еще был у Юстина в кулаке. Никто не заворачивал ему руки за спину – будто подразумевая, что он сам выбрал свою судьбу и теперь волен без принуждения идти навстречу смерти…

– Погодите, – сказал Юстин хрипло. – Одну минуту… Только на солнце посмотреть…

Стражники переглянулись.

– Смотри, – с плохо скрываемым сочувствием сказал тот, что был, по всей видимости, старшим.

– Солнца-то нет, – сказал другой.

– Сейчас выйдет! – пообещал Юстин. – Одну минуту!

– Нам нельзя тут стоять, – сказал старший стражник.

– Но оно сейчас выйдет! – сказал Юстин.

Сперва будто искорка прорвалась за край облачного покрывала. Потом – кусочек диска.

И в следующую секунду Юстин увидел светлый небесный круг сквозь осколок закопченного стекла.

* * *

Он лежал на теплой земле, затылок упирался в твердое. Трещали кузнечики.

Он полежал немного – и сел.

Под ним была могила. Не очень давняя. Он вскочил; на могильном камне было грубо вытесано его имя.

Юстин вздрогнул и огляделся.

Да, эту могилу он вырыл своими руками, спасаясь от вербовщиков Краснобрового. И получилось так, что Краснобровый – мертв, а он, Юстин, вот уже несколько раз побывавший в прихожей у смерти – жив…

Он посмотрел на свою ладонь. Закопченного осколка не было – были порезы и запекшаяся кровь.

За деревьями виднелся дом. Юстин сперва пошел к нему, потом побежал. Навстречу ему выскочил щенок-подросток и сперва залаял, а потом узнал; дед, месивший глину в старом корыте, обернулся. Подслеповато сощурился.

Комья свежей глины налипли на шелковую княжью сорочку. Дед, не обнимавший Юстина с тех пор, как он стал взрослым, теперь намертво заключил его в белые, пахнущие глиной объятия.

Часть третья

* * *

Поздней осенью Юстин встретил Королеву Наездников.

Это было время долгих ночей, время сухого шороха и далеких огней, видимых с холма сквозь голые ветки деревьев. Юстин перебрался из шалаша в заранее обустроенную землянку – с лежанкой, печкой и дымоходом. Много дней он жил один, прячась ото всех, промышляя охотой и рыбалкой, подбирая хлебные «гостинцы», которые дед оставлял для него в условленном месте, и только редко-редко, если уж станет совсем невмоготу – наведываясь по ночам домой.

Он знал, что его ищут. И что за дедом наблюдают, тоже знал. И знал, что в последнее время слежка стала менее пристальной – может быть, Ушастый Звор – и за ним князь Радим – поверили, что Юстин либо сгинул совсем, либо обретается в чужих землях?

– Звор уехал, – шепотом пересказывал дед добытые для Юстина новости. – У него новая война, на этот раз на западе… Ему, вишь, все воевать надо… А новый князь тише воды, ниже травы. Все по-Зворовому продолжается, какие он указы издал – такие и остались… Оно и понятно, с флажком-то в душе особо не посамовольничаешь…

Юстин кивал, потирая ребра. Слева в груди покалывало – привычно уже, несильно, будто тупой иглой.

– А Хозяин-то Колодцев знает, где ты, – еще тише шептал дед. – От него не скроешься… Но Звору не выдал. Звор ему за флажок заплатил, не за шпионство… А знаешь, чем Хозяин Колодцев плату принимает?

– Не знаю и знать не хочу, – шептал в ответ Юстин.

И дед замолкал.

Он сочинял Юстину обереги – от случайного глаза, от недоброго помысла. Давал семена-обманки: бросишь такое в землю, и вырастет дерево, с виду старое, лет пятидесяти, и простоит сутки или двое, а потом распадется трухой. Такими обманками кого угодно с толку можно сбить: придет человек в знакомый лес – а лес-то другой совсем…

Силки и ловушки, сооруженные дедом, помогали Юстину прожить если не сытно, то хотя бы не голодно. Другое дело, что лесовики не любят заговоренных силков: рвут их, путают, поганят пометом. От лесовиков у Юстина была соль пополам с волчьим порошком.

Близилась зима. В первое утро, когда выпал иней, Юстин пошел проверять ловушки – и встретил в лесу Королеву Наездников.

Под ногами не шелестело, как обычно, а похрустывало и даже позвякивало. Юстин вышел на поляну – и увидел девочку лет четырех, в зимней меховой безрукавке, но простоволосую, с длинной светлой косой, небрежно перекинутой через плечо. Он уже открыл рот, чтобы спросить, откуда в лесу ребенок и не заблудился ли он – когда вдруг увидел на высоких девочкиных сапожках шпоры с алмазными звездами.

Юстин замер с открытым ртом, а девочка смерила его внимательным взглядом – и вдруг расхохоталась звонко, на весь лес:

– Умора! Тебе могилу вырыли, а ты живой!

– Ты думаешь, это смешно? – шепотом спросил Юстин.

Девочка перестала смеяться, шагнула вперед, Юстин сразу вспомнил все страшные дедовы рассказы – и уже ни на что не мог смотреть, кроме маленьких шпор, сияющих, как полуденный лед. И, кажется, уже чувствовал из на своих боках…

– Та, которую ты ждешь, скоро придет к тебе, – сказала Королева Наездников. – Она уже в пути… Йях-ха!

Юстин услышал шорох за спиной и успел пригнуться. Из кустов сиганул через Юстинову голову огромный волк; девочка вскочила на него верхом и всадила шпоры в бока:

– Йях-ха! Прощай!

Беззвучно качнулись заиндевелые ветки.

* * *

Вернувшись к землянке, он сразу понял, что здесь кто-то был. Первым побуждением было бежать прочь сломя голову; он отступил к толстому дереву у тропинки, наложил на лук стрелу – и долго оглядывался, прислушивался и принюхивался, пытаясь определить: где засада?

Засады не было. Сквозь голые ветки было видно и тропинку, и вход в землянку, и замаскированный из нее выход, который Юстин устроил, как лис, на всякий случай. Если кто-то где-то и прятался – то только внутри, а там больше двух человек не поместится…

Не опуская лука, Юстин подошел ближе.

– Кто здесь?

Деревянная дверь медленно отворилась. В низком проеме стояла, пригнувшись, круглолицая девушка с короткими, до плеч, светлыми волосами.

«Та, которую ты ждешь, скоро придет к тебе. Она уже в пути…»

Королева Наездников никогда не лжет.

* * *

– Я соврала тебе, – сказала Анита.

– Но ты ведь спасла мне жизнь…

– А перед этим я соврала тебе. Прости, а?

– Но ты ведь спасла мне жизнь!

Они лежали, обнявшись, и вокруг была темнота.

– Я помнила тебя каждый день, – говорила Анита. – Я вспоминала тебя каждый час…

– Ты убежала от отца?

– Нет… Я еще не научилась убегать от него, но когда-нибудь научусь…

– Но он знает, что мы вместе?!

– Да… Он знает.

– Значит, нам надо прятаться?

– Я еще не научилась прятаться от моего отца… Даже круг, нарисованный Ножом Забвения, больше не помогает…

– Значит…

– Это мой отец велел мне принести тебе стекло.

– Как?!

– …ничего не знала о тебе, не знала, что с тобой, не знала, где ты… Отец запер меня.

– Как…

– …А потом он сказал, что тебя собираются убить, и что если я хочу – могу отнести тебе стекло, которое уведет тебя от смерти… – она счастливо рассмеялась. – Хочу ли я… Если я хочу…

– Ты успела в последний момент, – сказал Юстин, с трудом переводя дыхание. – Но потом… куда ты исчезла потом?

– Тысячу раз в день я говорила ему, что рано или поздно убегу снова.

– Убежала?

– Я теперь буду с тобой… всегда. Он разрешил.

– Что?!

– Он разрешил. Он сказал: пусть. Он сказал, что ты ему нравишься.

– Скажи еще…

– Он разрешил. Мы будем вместе.

– Не верю, – бормотал Юстин, а теплое солнце распирало его грудь, толкалось в ребра. – Не верю… Наконец-то…

Над землянкой гулял ветер. В маленькой глиняной печке догорали угли.

* * *

Юстин топил печку всю ночь. К утру в землянке было мокро и душно, а ветер, врывавшийся из щелей, превращался в пар.

– Теперь надо думать, где жить, – сказал Юстин виновато. – Если бы мы могли вернуться к деду… Но мы не можем. Князь…

– Ушастый?

– Нет, – сказал Юстин, чувствуя неловкость оттого, что Анита ничего не знает и придется ей, оказывается, объяснять. – Новый князь… его имя Радим, раньше он был кузнецом…

И он рассказал ей все, что случилось с того момента, как на их с дедом двор заявились всадники на высоких конях, и до последнего испытания – их с Радимом скачки на клячах.

– …Знаешь, как наездники загоняют до смерти любую тварь, которую удастся оседлать? Вот так и мы должны были… Он нахлестывал и шпорил…

Юстин рассказывал, предвкушая, как удивится Анита, узнав, в чем на самом деле состояло испытание Звора – однако рассказ его как-то сам собой оборвался в том месте, где умирающая лошадь Радима грянулась о землю.

– И он победил? – спросила Анита. – А лошадь упала?

– Упала, – сказал Юстин, уже понимая, что не станет рассказывать дальше, и понимая почему. – Он победил, и… он стал князем. А я убежал, потому что всех остальных бастардов Звор велел убивать…

Анита задумалась. Юстин понимал, что солгал ей ни с того ни с сего. Просто затем, чтобы не рассказывать о ночной встрече с ее отцом. Об их разговоре. О красном шелковом флажке.

Стала бы Анита любить человека, в чьей душе чужой рукой оставлен кусочек красного шелка? Может быть, зря он утаил правду?

Может быть, Анита спросит сейчас – но почему же ты был в княжеских покоях, когда я принесла тебе стеклышко?

Она не спросила. Думала о другом:

– Князь ты или беглец – мне все равно… Где ты захочешь жить – мне все едино… Мы сможем убежать так далеко, где не только новый князь – сам Ушастый Звор нас не достанет. Мы можем жить в теплой стране, где никогда не бывает зимы, там, куда улетают эльфуши, как только у нас наступают первые заморозки… Мы можем жить хоть в людном городе, где все друг к другу добры… Хоть в горах, одиноко, где только грифы и нет ни одной живой души… Мы можем все, что захотим, Юстин. Мы заслужили… Давай поженимся завтра? Я дам знать моему отцу…

– Да, – сказал Юстин, чувствуя холодок в животе. – Конечно, его присутствие на свадьбе… обязательно?

– Ведь это он совершит обряд, – улыбнулась Анита.

– Какой обряд?

– Древний, самый правильный свадебный обряд… Чтобы не только в жизни мы не могли изменять друг другу, но и в помыслах не могли изменять – он войдет каждому из нас в душу и оставит там красный шелковый флажок.

* * *

По первому снегу Юстина выследили. От неминуемой гибели его спасла муха-аукалка, заговоренная дедом муха, поначалу увлекшая преследователей за собой. А когда охотники поняли свою ошибку – дичь была уже далеко; Юстин бежал, рассыпая за собой последние семена-обманки, слыша, как с треском врастают в промерзшую землю корни деревьев-однодневок, как поднимается частокол стволов, авось не проберутся конные…

Потом обманки кончились. Он бежал, выбирая овраги поглубже и чащобы погуще. Шел, не останавливаясь ни на минуту, не отдыхая даже ночью, будто и не зная, что такое усталость. Он шел сквозь забытый людьми лес, это была тяжелая работа – но работа куда более трудная происходила у него внутри.

Почему, потрясенно спрашивала Анита. Разве ты собираешься изменять мне?

Нет, твердил он сквозь зубы. Именно потому, что не собираюсь. Именно потому, что люблю тебя и доверяю тебе… И ты мне доверяй! Безо всякого флажка в душе!

Но ведь это традиция, говорила Анита и казалась при этом такой растерянной, что даже теперь, вспоминая, Юстин скрипел зубами от жалости. Это – как клятва, говорила Анита. Ведь во все времена и у всех народов будущие супруги дают друг другу клятву… Ты скажешь, что не надо давать, ведь и так понятно, что они любят друг друга?

Клятву я могу дать и без помощи твоего отца, твердил Юстин.

Значит, ты просто боишься, с облегчением смеялась Анита. Ну что ты, это не больно и не страшно. Это вообще незаметно, вот увидишь…

Юстин вспоминал душную ночь в княжеских покоях. Так говорил Ос, Хозяин Колодцев: «Ты боишься. Ты струсил. Ты как ребенок, впервые увидевший лекаря». Ну конечно, как он мог забыть, чья Анита дочь…

И потом, говорила Анита, ведь сегодня мы молоды… А потом пройдут годы. Впереди целая жизнь, я сделаюсь старой, а ты еще будешь полон сил… Кто знает, что может случиться?

Юстин возмущался. Он доказывал ей и убеждал ее, что никого, кроме нее, пусть больной и старой, пусть вовсе немощной старухи, ему не надо – но она только непонимающе качала головой: Юстин, я не узнаю тебя. Не ты ли обещал, что ради меня готов на все, что угодно?

Да, говорил Юстин. Я обещал… и я готов.

Значит, говорила Анита, просто прими этот флажок, будто жертву. Пусть это будет твоя первая уступка жене… А потом и я тебе в чем-нибудь уступлю.

Тогда он сдался и сказал: мне надо привыкнуть к этой мысли. Дай мне время, чтобы я мог смириться с этим.

Поднялось солнце, и Анита ушла, печальная и задумчивая, но на прощание поцеловала Юстина и сказала: я буду ждать. Вот тебе монетка, когда решишься – брось ее в огонь…

А на другой день его выследили, и теперь он бежал, ежесекундно ожидая выстрела в спину.

Немного утешало то, что если погоня совсем уж наступит на пятки – можно будет наскоро развести огонь и бросить в него Анитину монетку. И Анита поможет – если, конечно, на небе в этот момент будет солнце или хотя бы луна…

Когда Юстина догнали, было пасмурное, безо всякой надежды утро. Стрела воткнулась в ствол в полупальце от его уха; не успев ни о чем подумать, он упал в неглубокий осенний снег и покатился вниз по склону оврага. Под слоем снега были сухие дубовые листья, можно было бы зарыться в них и переждать погоню – если бы только было время, и если бы не далекий лай собак, охотничьих бестий, от которых прятаться бесполезно…

Он скатился на дно, укрылся за поваленным стволом, взял лук наизготовку – и понял, что сейчас придется впервые в жизни стрелять в человека.

Те, кто преследовал его, не испытывали никаких неудобств, целясь в себе подобного. И, безусловно, в охоте на человека они были куда опытнее Юстина – стоило ему неосторожно приподнять голову над укрытием, как шляпу с него сдернули, будто шутя. Оглянувшись, он увидел ее на земле – нанизанную на стрелу с красивым черно-белым оперением.

Вооруженные люди в сером – кажется, их было четверо – ловко, будто играючи, перебегали от укрытия к укрытию, спускались все ниже в овраг. Юстин лежа натянул тетиву – и, внезапно поднявшись над поваленным стволом, выстрелил в первого из бегущих. И сразу же увидел, что стрела его идет мимо, и что навстречу ей сверху, из чужого укрытия, идет другая стрела. Юстин скорее почувствовал ее, нежели увидел – и, как в дурном сне, понял, что не успевает убраться с ее пути, увернуться, упасть…

Под снегом была листва. Запах осени, покоя, кладбища. Юстин лежал лицом вниз, а там, на склоне оврага, кто-то кричал, и в крике его была смерть.

Юстин приподнялся.

Те, что секунду назад спускались склоном оврага, теперь пытались отступить под градом стрел. Стрелы приходили из-за Юстиновой спины, доставали бегущих, те падали и барахтались в снегу и в листве. Собачий лай приблизился, потом отдалился; Юстин оглянулся. В десятке шагов за его спиной стоял тощий, по глаза заросший седой бородой старикашка.

– Тикай сюда, – сказал старикашка неожиданно густым басом. – Беги, братушка, а то ведь пристрелят, неровен час…

И поманил кривым, как дубовый сучок, пальцем.

* * *

Они называли себя лесными призраками – для красоты, и чтобы страху было жителям соседних местечек. Жили не очень-то сладко; у каждого за плечами была печальная история, подлинная либо выдуманная. Первые трое были бывшие каторжники (один из них сделался атаманом), четвертый и пятый – солдаты-дезертиры, шестой – сирота без роду без племени, седьмой – младший сын богатого купца, лишенный наследства и разобидевшийся на весь мир. Восьмой был поэт и бард, на все лады повторяющий, что мир – коровья лепешка и потому всем должно быть на все плевать. Девятый был пастушок, сбежавший в лес от скуки. Десятый был дурачок, одержимый духами.

Быт разбойников оказался почти столь же убогим, как и у Юстина в его землянке – за исключением того, что среди тряпок, служащих постелью, иногда попадались остатки по-настоящему дорогих вещей: полы бархатных кафтанов, обрывки шелковых плащей, клочки каких-то не то покрывал, не то портьер. Юстин догадывался, откуда взялись эти вещи, но не хотел думать, что стало с их прежними владельцами.

О безопасности разбойники думали основательно. Над входом в жилище белели, приколоченные гвоздями, кости человеческой руки с локтем и ладонью; каждый костяной палец выполнял свою работу: мизинец оберегал от лесовиков, безымянный палец – от собак, средний – от стражников, указательный – от княжьего гнева и большой – от крестьян с дубьем. Широко вокруг разбойничьего укрытия расставлены были колья с надетыми на них кукушечьими черепами – когда рядом появлялся кто-то чужой, в лагере слышно было леденящее душу «ку-ку». Кроме того, перед избушкой денно и нощно горел костер, на закате в него бросали кусочки мелко нарезанного кабаньего хвоста – испытанное средство «от непрошеных гостей».

В хибаре разбойников, в многолетней грязи, полным-полно водилось домохранцев, и никто не обращал на них внимания. Юстин ночевал под открытым небом, сам вызывался сторожить костер. Сперва ему не доверяли, думали, что хочет бежать, а потом, раскусив его брезгливость, взялись потешаться: подбрасывать многоногую мелочь ему за шиворот. Первым, кто проделал этот фокус, был старый каторжник; тогда Юстин сдержался и пригрозил, однако никто не принял его слова всерьез. Вторым шутником оказался плечистый дезертир; дрались долго и жестоко, пока наконец Юстин не повалил соперника на землю и не засунул дохлого уже домохранца ему в зубы.

С тех пор шутить над Юстином перестали.

По ночам приходили какие-то люди, подолгу сидели у костра, что-то приносили в мешках, что-то уносили; порой разбойники отлучались, оставив поэта сторожить хибару и присматривать за Юстином. Поэт заводил свои однообразные песни, а Юстин смотрел, как открывается его рот, и думал о своем.

Огонь горел. На небе висела луна; он разыскивал в кармане Анитину монетку.

Не та ли это самая, которую бросил когда-то на каменный пол Хозяин Колодцев, определяя Юстинову судьбу? Орел – смерть. Решка – жизнь…

Юстин сидел, зажав монетку в кулаке.

* * *

Однажды утром он пошел в лес за хворостом. Почему-то именно в это ясное, хрусткое зимнее утро тоска его была особенно черной.

Под заснеженным дубом он остановился. Когда-то в дерево ударила молния, верхушку сожгла, а прочие ветки так сильно напугала, что теперь они росли как придется, вкривь и вкось. Издалека казалось, что в развилке дуба сидит человек.

Он вернется в разбойничий лагерь – и бросит монетку в огонь.

Ты решился, спросит Анита.

Объясни мне, скажет Юстин. Разве твой отец настаивает на обряде?

Нет, скажет Анита. Но ты решился?

Я люблю тебя, скажет Юстин, как не раз уже говорил. Мне не нужен флажок, чтобы быть тебе верным.

Ты не хочешь уступить мне, спросит Анита. Как уже не раз спрашивала.

Пойми меня, попросит Юстин.

Не понимаю, скажет Анита. Одно дело – флажок на верность Звору… А другое дело – на верность жене… Ведь и у меня будет такой же флажок! Ведь я тебя люблю, в отличие от Звора! Я не потребую от тебя злого!

Флажок – зло, скажет Юстин.

Нет, скажет Анита. Флажок – это средство. Огонь не может быть злом потому только, что людей сжигают на площадях.

Юстин не найдется, что сказать. В это время Анита, в своей обиде похожая на обманутого ребенка, вытащит откуда-то круглую прозрачную льдинку, взглянет на солнце…

Развилка дуба была пуста. Осыпался потревоженный ветром снег.

* * *

Он часто думал о деде. Как он там? Как перезимует?

Наступила весна. Разбойники отощали и обносились. Среди добычи, перекочевывающей в мешки ночных визитеров, больше не было ни золотых украшений, ни парчи – только грубое крестьянское полотно, оловянная утварь и стеклянные бусы. Юстин понимал, откуда они взялись.

Он ненавидел разбойников.

Иногда ему казалось, что он понимает их. Что разбойники – люди без единого флажка в душе. Даже тот флажок, что вырастает сам по себе в душе каждого человека и не велит убивать себе подобных – даже этот флажок у них втоптан в грязь.

Он знал, что с первым теплом уйдет отсюда. Уйдет в горы, где его не достанет князь Радим, станет жить совсем один, и, может быть, сумеет все-таки принять решение…

Не раз и не два он думал о том, как бы объяснить Радиму, что Юстин не соперник ему. Что он никогда не заявит права на трон – а хочет спокойно жить с своем доме и помогать деду. Радим умный – он бы понял…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.