Пособие для начинающей ведьмы

Елизавета Шумская

Пособие для начинающей ведьмы

Часть первая

Что делать знахарке?

Глава 1

Снежные волки

Жутким плачем расколется ночь,Всё, никто мне не сможет помочь,Застынет под окнами бешеный вой,Это снежные волки пришли за мной.Настя

В эти призрачные зимние дни снег заполонил все. Земля была укутана им, как боярыня соболиной шубой. Деревья больше походили на сугробы. Даже небо, казалось, не справлялось с его количеством – снегопад не прекращался уже какую неделю.

Посреди этого белого чутко спящего мира брела по лесу невесть зачем одинокая женская фигура, упрямо пробираясь в самые дебри. Метель мгновенно стирала все следы, но путница целенаправленно двигалась все дальше и дальше.

Но это отнюдь не означало, что она безропотно сносила все «прелести» подобной прогулки. В какой-то момент она остановилась поправить сбившийся капюшон, подняла глаза и оглядела снежное царство, саркастически подумав, что все это необыкновенно похоже на начало хорошей сказки, вроде той, где девочка на зимние праздники отправилась в лес за подснежниками и повстречала Двенадцать Месяцев. Ива (а именно так звали отважную путешественницу) пробиралась сквозь поистине невиданные завалы снега и размышляла. Почему же только двенадцать месяцев, а где в это время были еще два? И в каких местах есть такие диковинные цветы, что растут под снегом?

В руках у девушки было, как у всякой уважающей себя знахарки, лукошко. Она собиралась набрать омелы и, продираясь по бурелому, на чем свет стоит костерила и младенцев, которым приспичило родиться именно зимой да еще в самые морозы, и их матерей, у которых вдруг пропало молоко («Нет, ну право слово, – думала она, – мало им весны, лета, осени, когда растений, улучшающих молоко, плюнь и в какое-нибудь попадешь!»), и влюбленные парочки, которые в преддверии зимних праздников оборвали всю омелу в округе, развесив ее в мыслимых и немыслимых местах, чтобы безбоязненно целоваться на глазах у целого села. Впрочем, ворчала знахарка больше для проформы. Даже если бы омела росла у нее за порогом, девушка отправилась бы в лес к тому деревцу, что приглядела еще на Купалу. И в бурю и в ураган она все равно пошла бы туда. Ива любила свое дело.

Лес девушка знала назубок, так что заблудиться могла разве что спьяну, да и то вряд ли. С лешим была в приятельских отношениях. Но на этот раз она не стала уведомлять его о своем визите, справедливо рассудив, что тому, поди, тоже неохота выбираться наружу в такой мороз, да и задобрить его было особо нечем. Хоть куры и неслись исправно, но все столь любимые лешим яйца ушли на молодильные зелья. На зимние праздники их чуть с руками не отрывали: женщины – себе, мужчины – на подарки. Иве всегда было интересно, что говорят мужики в таких случаях? «На, дорогая, пользуйся. А то уже смотреть страшно на тебя, старую каргу!» – Так, что ли?

Зимние дни коротки, и скоро синяя тьма смешалась с небом, а заснеженная земля стала светлее. К приглянувшемуся дереву Ива подобралась уже в полной темноте. Но снегопад внезапно прекратился, и месяц услужливо высветил посеребренный лес.

Девушка аккуратно стряхнула снег с ветвей и бережно коснулась листьев. Те легли ей в ладони, узнавая опытную руку. Нож сверкнул золотом в свете луны. Пожалуй, это была самая дорогая вещь во всей деревне, несколько раз его крали, но он всегда возвращался в семью знахарок. Ива осторожно осмотрела листья, выбирая именно те, которые подойдут ей более всего. Как всегда в такие моменты мир изменился, стал глубже, ярче, полнее. Девушка как свою кожу ощущала гладкие листья, как свою кровь – бегущие по ним соки. Она знала, какие ветви отдает ей растение, и, ласково шепча ему заговор, срезала именно их. Поблагодарив и омелу и дуб, она перешла к другому дереву. Через какое-то время, набрав нужное количество листьев, Ива отправилась в обратный путь.

Ей вспомнились слова старой тетушки, что воспитывала ее после смерти матери: «Омела – это ни женщина и ни мужчина. Ни куст и ни дерево. Она ни то и ни другое. Человек, находясь под омелой, становится свободным от ограничений. Но и мир хаоса может легко до него дотянуться. Это опасное дело, милая, – стоять под омелой». Слова родных всегда возвращаются к нам, неся уже какой-то другой, не тот, что в детстве, смысл.

Уже показались впереди огни в домах, и Ива почувствовала какую-то непонятную тревогу. Снова поднялся ветер. Поземка побежала по снежным курганам. Укутанные в белые шубы деревья вдруг недовольно и сварливо заворчали, скрипя старыми ветвями. Где-то встрепенулась птица. Странный звук, слишком напоминающий стон, пронесся по лесу. Иве показалось, что кто-то ледяными пальцами пробежался по ее спине под одеждой. Стало страшно. Какой-то первобытный необъяснимый ужас на одно короткое мгновение заставил ее окоченеть. Потом знахарка стряхнула с себя это наваждение. Зима – это время для страхов. Они, как правило, не имеют под собой основы, но сопротивляться им намного труднее. Они живут в твоей душе, на задворках сознания. Днем ты даже не замечаешь их. А вот ночью посреди льда и холода во тьме зимнего леса… ты с ними один на один.

Хотя все же именно зимой стоит быть намного осторожнее. Нечисть всякая и звери дикие как раз оголодали до одури, сбились в стаи, поди попробуй с ними договориться. Зимой можно заблудиться и тогда точно замерзнешь. А кроме того… кроме того, есть еще кое-что, чего стоит бояться. Снежные волки вышли на охоту. Снежные волки… это пострашнее всей нечисти, нежити и зверей. Им не нужно мясо или кровь, они заберут твою душу, унесут ее своей призрачной королеве, и не останется у тебя покоя в сердце. Будь ты девушка или юноша, семейный мужчина или женщина с кучей детей, старик или старуха – все едино: пойдешь ты вперед по змеящейся под ногами дороге вдаль куда глаза глядят. И не захочется тебе больше ни счастья, ни спокойствия. И будет в душе твоей только путь бесконечный, а в сердце – песни снежных волков…

Ива снова тряхнула головой. Сказки все это. Нет на самом деле ни снежных волков, ни их королевы. И верят в это только дети и неудачники. Но тем не менее она что-то чувствовала, а это значит, лес что-то хотел ей сказать. Нечто нехорошее произошло в лесу. Ох, как бы беду не накликать…

Месяц довел девушку до дома и с чувством выполненного долга скрылся в облаках. Небольшая избушка встретила ее жаром натопленной печи и запахами только что выпеченного хлеба да сушеных трав.

– Я – дома! – крикнула Ива, борясь с упрямой дверью, никак не желающей закрываться. Вновь поваливший снег быстро набивался через щель за порог. Бесовщина какая-то, надо попросить Хоньку починить, думала знахарка, перетягивая дверь с ветром.

– Где тебя носит?!

О, легок на помине…

Из темноты вынырнула высокая мужская фигура. Светловолосый сутулый парень подошел к девушке, отобрал лукошко и без видимых усилий захлопнул непокорную дверь.

– О-о, спасибо, – выдохнула она, разматывая платок.

– Где ты шляешься, я тебя спрашиваю?! – Хон поставил корзинку на пол и помог знахарке освободиться от шубы.

– Вроде ты не знаешь – из леса иду.

– А ты что, не видишь, что ночь на дворе?! Ушла невесть когда! И все нет и нет! Ну где можно столько лазить?!

Объяснять что-то Хоньке было абсолютно бесполезно, равно как и спорить с ним. Пока он не выскажет все, что он по этому поводу думает, остановить его было невозможно. Поэтому Ива, делая вид, что внимательнейшим образом слушает, подхватила лукошко и двинулась в комнату, где, собственно, и делались все зелья и снадобья.

– Ты меня вообще слушаешь?!

– Ага, – меланхолично подтвердила она. – Слушай, а где тетушка?

– А-а, ты ж не знаешь. – Хон немного помолчал, видно, решая, продолжить ли ему нравоучения или получить удовольствие другим способом, а именно – рассказать последние новости.

– Пока ты невесть где шлялась, в деревню приехал… – Он дождался, пока она вопросительно подняла на него глаза, оторвавшись от раскладывания омелы по столу, – …менестрель.

– Что, правда? Настоящий менестрель?

– Ну а какой еще?

– Что и песни поет?

– Еще какие!

– И сказки бает?

– Закачаешься!

– Здорово! А что ж тут сидишь? Иди послушай, мне потом расскажешь!

– А ты?

– Да мне снадобье надо сделать, а то у всех троих матерей совсем молока нет. Помрут, не ровен час, еще дети…

– Да хватит тебе, давай хоть немного послушаем, – начал канючить парень.

Ива и Хон дружили с детства. Это сейчас он был длинный, худой и жутко сутулый. Ива помнила, как он был совсем мелким карапузом. Вот тогда-то они да еще компания детей и повстречали разъяренную рысь. Ударом одной лапы она сразу пришибла одну из девочек, бросилась на другую. Все остальные с воплями разбежались. А совсем тогда маленький Хон схватил камень и с силой ударил рысь по носу. Та кинулась на него, располосовала половину лица, груди, чудом не задев ничего жизненно важного. Но задела бы, если бы Ива не стала хлестать ее по морде игольчатым репьем. Детям повезло: девочка попала рыси в глаз, отчего та выпустила из лап Хона и из-за боли не сразу бросилась на обидчицу, так что односельчане успели добежать и прибить взбесившееся животное. Руки, исколотые ядовитым репьем, тетка Ивы вылечила, но раны Хона до сих пор напоминали о себе ужасающими шрамами через все лицо, часть шеи и груди. С тех пор мальчик стал носить длинные волосы, завешивая ими лицо, и сутулиться, а у Ивы появилась мечта: создать такое зелье, чтобы навсегда избавить его от этих меток. А еще они стали лучшими друзьями, что было непросто: хоть знахарок и уважали в деревне, а все равно они всегда были под подозрением. Ведьма, знахарка. Знахарка, ведьма, кто же их разберет, лучше держаться подальше от греха-то…

Как и следовало ожидать, Иве удалось послушать менестреля лишь много времени спустя. Зато почти вся деревня была на концерте, в том числе, как с негодованием обнаружила знахарка, и все три новоиспеченные матери. Ива тут же решила устроить им разнос. Впрочем, даже после этого девушка краем глаза уловила, что не все из них отправились к колыбелям.

Менестрель знахарке не понравился. Он был невысок, худ, с желчным острым лицом и давно немытыми волосами до плеч. Когда Ива подошла, бард как раз закончил очередную балладу и поднял на нее взгляд. Девушка вздрогнула. Глаза менестреля были настолько светлые, что казалось, радужки нет вообще.

– Может, девушка, которая только что подошла, захочет что-нибудь услышать? – Голос менестреля был резок, пожалуй, слишком высок и чем-то неуловимо оскорбителен. Все обернулись на Иву. Знахарку все же не особо любили в деревне.

– Спойте еще раз про веселую мельничиху! – Этот голос раздался из-за ее спины. Обернувшись, Ива обнаружила Матинку, одну из первых деревенских сплетниц, причем самых злобных. Как же это она, интересно, пропустила хотя бы часть такой потехи, подумала Ива.

– Желание дамы для меня закон, – залихватски поклонился бард.

И запел. В первую минуту Ива была поражена. Когда менестрель пел, его голос становился сильным, глубоким, затягивающим как поцелуй. Звуки лютни только оттеняли этот переливчатый тембр. Менестрель пел и пел, а перед слушателями плыли зеленые поля, белогривые реки, высокие травы, стяги на гордых башнях, армии в блестящих доспехах, паруса на мачтах огромных кораблей, седые вершины гор, драконы в золотой чешуе… И слышали они песни ветров, рог, зовущий в бой, стук копыт, шум листьев в кронах деревьев заповедных лесов, плеск волн, хмельные песни, музыку эльфов да звон оружия…

Уже дома, в очередной раз сражаясь с непослушной дверью, Ива никак не могла прийти в себя. В ушах все еще стояли голос и музыка. А в сердце звучали странные чудесные мелодии чужих далеких земель.

Как только дверь оказалась закрыта, в нее тут же постучали, мало того – загрохотали кулаками. Знахарка распахнула ее и увидела своего соседа, как раз того, у которого недавно родился сын. По его лицу она поняла, что произошло что-то страшное.

– Что?! – только и могла произнести она. Сердце сжалось так, как сжимается только в предчувствии плохих вестей.

– Маленький… – задыхаясь, выговорил он. – Маленький…

Ива схватила котомку со снадобьями и бросилась к третьему дому. Едва увидев ребенка, она обреченно поняла, что спешка была излишней. Мальчику уже ничто не могло помочь. Более того, он был мертв уже несколько часов. Старая бабка, с которой его оставили, все так же спала, прислонившись спиной к печке. Ее не разбудили даже крики матери и рыдания родичей. Если бы не хриплое дыхание, ее тоже можно было принять за покойницу. Но правда такова – мертв был ее полуторамесячный правнук.

Знахарка провела несколько часов в соседском доме, откачивая родственников и выполняя определенные для таких случаев обряды, а когда наконец добралась до дома, улеглась в постель, то заснуть не получилось. Перед глазами стояло лицо мертвого мальчика, и девушка чувствовала себя виноватой. Как будто это она недосмотрела, не уберегла. Тихо завывал ветер за деревянными стенами. Потрескивали угли в печи. Тихо возился домовой. Даже не верилось, что смерть прошла так близко.

В очередной раз перевернувшись на спину, Ива ощутила тяжесть на животе, а в темноте сверкнули желтым два круглых глаза.

– А чтоб тебя! – дернулась знахарка. – А ну брысь с меня! Сколько можно повторять – не делай так!!!

– Тебе чего не спится, хозяйка? – примиряюще прогудел домовой, устраиваясь рядом.

– Ребенок у Каганов умер. – Девушка села на кровати и обхватила колени руками, слушая горестные вздыхания домового.

– И с чего ему умирать? – вдруг спросил он, напричитавшись всласть.

– Вот и я о том же думаю, – подхватила знахарка. – И покормлен был, и в тепле. На теле ничего подозрительного нет. Я его два дня назад осматривала, здоров был как… как его отец. Так что же могло случиться?

– Иногда люди просто умирают, – пробормотал домовой, явно пытаясь ее успокоить.

– Не нравится все это мне, ой не нравится. – Ива еще долго распылялась на эту тему. Домовой уже сам был не рад, что затронул ее. Потом она вдруг замолчала. – Слушай, а ты ничего не знаешь по этому поводу?

– Я? Да откуда? – как-то неискренне ответил тот.

– Точно? А то Каганиха старшая мне давеча жаловалась, что уже три дня в доме спокойно спать невозможно. Шум какой-то, будто стонет кто али плачет, посуда сама по себе бьется. Ты точно ничего не знаешь?

– Не-е…

– И куда только домовой их смотрит?! Где ж это видано, чтобы такое творилось в доме?!

Знахарка краем глаза наблюдала за собеседником. Он явно что-то знал, но говорить пока не собирался. Насколько она понимала ситуацию, ему надо было посоветоваться с сородичами-коллегами. Нечисть весьма неохотно посвящала людей в свои дела. Но при подобном повороте событий Ива была уверена – наутро ей будет известно все, что известно домовым.

– Ты поспрашивай, что там случилось, а?

«Избяное счастье» пообещало и сгинуло, пока еще что-нибудь не заставили делать.

С домовыми Ива зналась еще с детства, что немало способствовало бытовому комфорту. Мелкая нечисть вовсе не была такой уж покладистой, но девушка смогла договориться и с ними. Чего только не сделаешь ради себя любимой. Со временем у них установились почти дружеские отношения.

Наутро перед знахаркой предстала целая когорта домовых.

– Мы эта… решили рассказать… в общем, про то… – Самый старший начал разговор после взаимного обмена любезностями.

– Что не так в доме у Каганов? – мягко подбодрила она.

– Ага. Что не так…

– Так что же? – Девушка знала, что ни в коем случае нельзя раздражаться при разговоре с мелкой нечистью, иначе замкнутся и вообще ничего не скажут. Поэтому тон ее был ласков и спокоен.

– Там… насчет домовых… они…

– Что они? – снова пришлось спросить ей, когда пауза затянулась.

– Их нет в этой избе. – Домовой посмотрел на нее так, как будто это должно было все объяснить.

– Как так нет?! – Вот те раз, Ива про такое даже и не слышала. – Там же целая семья жила! – Это она точно знала, потому как пару месяцев назад лечила одного из их детенышей.

– А больше нет, вот.

– Почему? – «Только не злись, Ива!» – думала она. – Что произошло в доме, что из него ушли домовые? Ведь и изба большая, и хозяйство есть, и хозяева хорошие – не злые и рачительные. Так что заставило целую семью домовых уйти?

– Кикимора там завелась, – проворчал старшой домовой.

– Кикимора?! Почему же ничего не сказали?! – Нет, вы только подумайте, семью домовых кикимора выжила, а они молчат, пеньки дубовые!

– Так сами думали справиться, – заволновалась нечисть.

У Ивы аж язык отнялся от подобной глупости. Если кикимора поселилась в доме, где уже живет другой хозяин, это значит, люди «добрые» постарались.

А потому только люди ее и выселить могут.

– И давно?

– Да уж пару лун…

На охоту на кикимору Ива взяла только Хоньку. Для начала она выпроводила всех из избы под предлогом «отваживания смерти от этого дома», потом у окон и двери выложила дорожку из веточек можжевельника.

– Надо же, как странно… – пробормотала она.

– Что странно? – тут же влез Хон.

– Да так, потом расскажу, – знахарка озадаченно почесала затылок, – когда сама пойму. Слушай пока, какой у нас план действий. Кикимора из дома выйти не сможет теперь.

– Почему?

– Через можжевельник ей не пройти. У всякой нечисти есть свое слабое место. Вот кикиморы не переносят можжевельник. – Девушка оглядела исколотые руки. – Я их даже понимаю. Ну ладно, дальше… э-э… Кикимору сюда явно подсадили, так как она не могла сама завестись в доме, где уже жили домовые. Значит, надо искать куколку или чем ее там в дом перенесли. Это моя забота.

– А я что буду делать?

– Вот как раз об этом я и хотела сказать. Ты садись к стене. Ага, вот так. Тебе всю комнату видно?

– Ага.

– Держи. – Ива сунула ему в руки тряпичный ком.

– Это что еще такое? – Хон с недоумением рассматривал большое полотнище и веревку. – Это еще зачем?

– Кикимора, как и многая другая нечисть, – лекторским тоном начала объяснять знахарка, – может быть невидимой, а также мгновенно перемещаться с места на место. Когда я найду куколку, брошу ее об пол, кикимора на время станет видимой. Твоя задача набросить на нее полотнище и попытаться связать.

– А полотнище-то зачем? Не проще ли сразу связать?

– А ты сможешь сразу связать мелкую увертливую кусачую нечисть? А так мы хотя бы будем ее видеть.

– А что она не сможет сразу сбросить полотнище?

– Сразу – нет. В веревку вплетена медвежья шерсть. Это ее замедлит и ослабит. И во имя всего святого, Хон, не растеряйся. Упустишь момент, не поймаем же!

– Не трусь, крошка, все будет в лучшем виде.

– Охо-хонюшки…

– Хватит причитать. Давай лучше ищи уже куколку.

Ива сверкнула на ухмыляющегося друга темными глазами, но спорить было не о чем, поэтому она занялась поисками. Слава богам, думала она, что кикимора появилась недавно в доме, то есть куколка всунута туда, где мог человек ее достать. Вот если бы ее заложили при постройке дома, пришлось бы всю избу разбирать. Под лавками, за печью, в стенных щелях, среди горшков и прочей утвари ничего подозрительного не нашлось. Девушка даже посмотрела за образами.

– Нет ничего… кроме пыли и мусора. Сразу видно, что домового нет, – проворчала она.

– На полатях посмотри, – посоветовал Хон.

– Точно! – Ива полезла наверх. – Ты только смотри в оба, Хон. Я крикну, когда найду.

Ползать на животе по полатям было ужасно неудобно.

– Ну что? – не выдержал приятель. Ива пыхтя добралась до края и свесила голову вниз, чтобы видеть собеседника.

– Ничегошеньки.

– Вот гоблин!

– Точно!

– Да где же она может быть?! Ты не могла ошибиться?

– Вряд ли. – Ива закрутила головой: мышцы уже начало сводить судорогой от неудобного положения. Ее взгляд уперся в матицу. Матица! Главная балка в доме, ну конечно же! Там должна быть щель, если уж закладывать куколку, то только туда!

– Эй, ты чего делаешь? – завопил Хон, глядя, как подруга выделывает немыслимые выкрутасы под потолком.

– Есть, Хон! Нашла! Вот она, сволочь!

Девушка с победоносным видом извлекла маленькую тряпичную куколку из щели над матицей, спрыгнула на пол и стала разглядывать поделку. Куколка лишь отдаленно напоминала человечка. Но для подселения кикиморы этого хватило. И ребенок умер.

– Приготовься, Хон! Бросаю.

Ива сжала куколку в кулаке.

– Гой еси, кикимора, выходи!

И с силой бросила ее об пол. В тот же момент маленькое, похожее на безобразную скрюченную старушку существо показалась у печки. Хон не подкачал – с воплем, очевидно, призванным если не напугать, так рассмешить нечисть – набросил на нее полотнище и схватил. Но кикимора оказалась увертливой, ловко выскочила из его рук и с писклявым визгом бросилась к двери. Из-за полотнища она ничего не видела, но можжевельник почуяла и шарахнулась к окну. Но и там лежали колючие веточки. Кикимора заметалась по комнате. Люди бросились ее ловить. В результате трехминутной бестолковой погони в доме не осталось ничего, что можно было уронить и что не было уронено, но нечисть оказалась связанной, а люди покусанными. Хон, крепко прижимая коленом подвывающую кикимору, оглядывал руки и ругался.

– На, протри этим. Это настой папоротника, против укусов кикиморы самое то. – Девушка перевела взгляд на причину всей этой возни. – Ну вот теперь и поговорим, – нехорошо улыбаясь, произнесла она.

– Что тебе надо, знахарка?! – завопила-завизжала нечисть.

– Ах ты не знаешь, гадина такая?! Ребенка задушила, а теперь ты не знаешь!

– Это не я! – взвизгнула кикимора, отчаянно вырываясь из рук Хона. – Не я это!

– Ах не ты?! Еще скажи, что ты здесь не живешь? Что не ты выжила домовых?! Мне самой с тобой разобраться или родичам малыша отдать?

– Не я это! Не я! Не я!!! – забилась в истерике нежить. – Не я!!! Да, меня подселили! Да, домовых выжила! Но больше ничего не делала! Я даже по хозяйству помогала… правда, получалось не очень…

Это правда – кикиморы или мешали, или пытались помогать по хозяйству. В большинстве случаев результат был один и тот же.

– А мальчика я не трогала!!! Не трогала! Я его даже полюбила! Я ему колыбельку качала, чтобы по ночам не плакал! Колыбельку качала, – плакала кикимора, – колыбельку качала…

– Что же он тогда умер, если не ты его убила?

– Да чтоб тебе, знахарка! Да как я его смогла бы убить?! Я только задушить его могла, а ведь на ребенке ни царапинки!

Девушка задумалась. Насколько она знала, кикимора запросто могла учинять всяческие неприятности домашним: кидаться подушками, бить посуду, наводить мороки, по ночам пугать, но убить никого не могла. Со взрослым человеком ей не справиться, а на детей кикимора могла напасть только в особо суровую зиму. Поскольку эта кикимора жила в доме, то о голоде говорить не приходилось. К тому же, верно, она могла только душить, убивать не притрагиваясь она не умела.

– Допустим, я тебе поверю. Так кто же, как не ты, повинен в смерти ребенка?

– Я не знаю. – Кикимора сжалась в комочек и меленько задрожала. – Не знаю.

Ива ей не поверила. Она видела, что нечисть напугана. А что может ее напугать? Даже думать об этом не хотелось.

– Отдам Каганам, – пригрозила девушка.

– Да не знаю я! Не знаю! – опять сорвалась на визг та. Ох, как же трудно с нечистью!..

– Но что-то ты знаешь? – вкрадчиво проворковала знахарка.

– Я правда не знаю, что это, – жалобно пропищала несчастная узница.

– Что – это?

– Это…

Кикимора стала рассказывать. Когда все ушли слушать менестреля, а старая бабка уснула, она выбралась из подполья и принялась заниматься своими делами: горшки перебирала (парочку, конечно, уронила), пряжу стала допрядать за хозяйкой. Когда та совсем запуталась (уж и не знаю почему), кикимора почувствовала приближение этого…

– Чего этого? – спросил Хон.

– Не знаю, что это такое. Но оно уже давно подбиралось к дому. Третьего дня началось…

– Вот ты и выла все время, покоя хозяевам не давая, – догадалась Ива. – Хоть до этого два месяца спокойно прожила.

– Да, – тихонечко заскулила нечисть. – Предупредить хотела. Ведь чуяла, чуяла, что-то будет… – Кикимора заплакала. – Вот оно-то маленького и… Маленького…

– Перестань, – прошептала Ива. – Лучше расскажи, как оно выглядело.

– Не знаю, – всхлипывала та. – Мне страшно так стало, страшно. Ужас по спине полез…

Почувствовав приближение «ужаса», кикимора спряталась за печку. Страх полностью завладел ею. Бабка спала, и то, что вошло в дом, ее не тронуло. Ему был нужен ребенок. Кикимора почувствовала, как из него уходила жизнь, так четко, будто видела это. Потом существо исчезло. Страх ушел много позже.