– До начала конгресса еще полгода, но уже сегодня за вашу кандидатуру готовы голосовать больше половины членов исполкома, – сообщил Старовойтов. – Остальных мы тоже перетянем на свою сторону. Главное сегодня – это ваше принципиальное согласие.

После этих слов в салоне автомобиля повисла пауза, во время которой Сабетцки напряженно обдумывал предложение своего собеседника. Наконец, немец вновь нарушил тишину:

– Я так нужен вам в руководстве лиги?

– Нужны, Гюнтер, – кивнул головой Старовойтов. – Из всех возможных кандидатов, вы самый договороспособный. К тому же это назначение поможет и вашему немецкому хоккейному союзу подтянуть вашу сборную до нужного уровня. А то ведь ваша команда не попала на будущий чемпионат мира, который будет проходить на ее же родине. Разве это не обидно?

Последняя фраза заставила Сабетцки вновь пережить неудачу, которая постигла его сборную в марте, когда она выступала на чемпионате мира в группе В и пропустила впереди себя сборные США и Югославии. В итоге сборной ФРГ приходится уже второй год пропускать мировой турнир, довольствуясь групповыми играми. А так, если бы немецкий хоккейный союз заимел своего человека в руководстве ЛИХГ, можно было бы расширить число участников главного чемпионата с шести команд до восьми и при таком раскладе сборная ФРГ имела бы прекрасные шансы не только вновь войти в элиту мирового хоккея, но и оставаться там как можно дольше.

– Ну, что вы решили, Гюнтер? – прервал затянувшееся молчание Старовойтов.

– Вы так торопитесь услышать мой ответ? – по тому, с какой интонацией задал этот вопрос Сабетцки, Старовойтов понял, что его уговоры, кажется, возымели нужный эффект.

– Хорошо, вы ответите мне, когда мы выпьем за будущее мирового хоккея и хорошенько закусим это дело вкуснейшим пловом.

– Чем закусим?

– Узбекским пловом, который нам приготовит лучший повар ресторана «Узбекистан» Иргаш Хамидов. Уверяю вас, такого плова с ребрышками молодого барашка вы еще не пробовали. Кстати, мы уже приехали.

После этих слов Сабетцки повернул голову к окну и действительно увидел, как их автомобиль остановился возле здания, над которым ярко горела неоновая надпись «Ресторан «Узбекистан».

14 февраля 1977 года, понедельник, Москва, площадь Дзержинского, КГБ СССР, кабинет Юрия Андропова

Вспоминая сегодня тот приезд Сабетцки в Москву и его согласие баллотироваться в президенты ЛИХГ, Андропов в очередной раз поймал себя на мысли о том, что их тогдашняя инициатива с выдвижением немца не была ошибкой. Впрочем, Спрогис тоже никогда в этом не сомневался. Приход Сабетцки никого не оставил в накладе. Несмотря на то, что канадцам разрешили прислать своих «профи» уже на чемпионат-76, они вежливо отказались, придумав какую-то умозрительную причину. В результате вместо них на чемпионат приехала сборная ФРГ, которая не должна была приехать, поскольку заняла лишь 2-е место в своей группе. Но вежливость канадцев зажгла перед соотечественниками Сабетцки «зеленый свет». За это новый президент ЛИХГ разрешил канадцам в том же 76-м провести первый розыгрыш Кубка Канады с участием сильнейших сборных мира. Впрочем, советская сторона решила не рисковать, прислав на этот турнир экспериментальную сборную, а ЛИХГ с новым президентом во главе не стала против этого возражать. Кроме этого, Сабетцки провел решение о допуске канадских «профи» на чемпионаты мира, но сроки проведения турнира сдвинул всего лишь на неделю, лишив канадцев возможности прислать по-настоящему сильнейших игроков. Таким образом канадцы получили возможность громить всех подряд у себя на родине (на Кубке Канады), но были лишены этой возможности в Европе.

Кстати, не остался в накладе и старина Банни – Джон Ахерн. За то, что он уступил свое место без боя, канадцы в 1977 году внесли его имя в Зал хоккейной славы в Торонто. Вот такая получилась «партия», мастерски разыгранная ее участниками за кулисами Международной лиги хоккея на льду.

– Участие профессионалов в чемпионатах мира несет в себе какие-нибудь издержки в будущем? – возобновил разговор Андропов.

– Мне кажется, после этого следует ждать того, что из Европы в Канаду косяком потянутся хоккеисты. То есть, свежая кровь. Я имею в виду шведов, финнов, чехословаков.

– Насколько я помню, в НХЛ уже играют европейцы. Кстати, кто был первым?

– Если мне не изменяет память, швед Ульф Стернер уехал туда в 1965 году. А восемь лет спустя к нему присоединился Берье Салминг. Наконец, летом 74-го, как вы помните, сбежали чехословаки Фарда и Недомански.

– Наши-то не побегут? – Андропов снова застучал карандашом по столу.

– В ближайшей перспективе вряд ли, но вот дальше…

– Хорошо, не будем о грустном – давайте вернемся к Тихонову. Как он может возглавить ЦСКА и сборную, если главный болельщик армейцев – наш генеральный секретарь? Кто может дать гарантию, что Леонид Ильич согласится заменить армейца Локтева на динамовца Тихонова, да еще из Риги?

– Проблема серьезная, но и она решаема в свете последних событий. Из наших агентурных источников нам стало известно, что Леонид Ильич очень сильно переживает по поводу нездоровой ситуации в его родном клубе. Особенно сильно на него повлияла история с Борисом Александровым. Если мы сумеем грамотно воспользоваться моментом, то можно убедить Леонида Ильича согласиться на замену главного тренера ЦСКА и сборной нашим выдвиженцем – Тихоновым.

– Даже если ЦСКА станет чемпионом, а наша сборная победит в Вене?

– Эти победы не гарантируют нам светлого будущего даже в ближайшей перспективе, о чем я уже говорил в начале нашего разговора. Поэтому надо попытаться ненавязчиво подтолкнуть Леонида Ильича к тому решению, к которому он и сам уже начинает склоняться. Ведь он любит хоккей не меньше нашего.

– Я подозреваю, что у вас, Эрнест Леонардович, уже есть люди, которые этим подталкиванием занимаются? – и Андропов взглянул на собеседника поверх своих очков.

– Кондратьев из Спорткомитета во время охоты с Леонидом Ильичем в Завидово имел с ним разговор на эту тему. И сообщает, что наш Генеральный секретарь уже говорил с генералами из Минобороны о том же самом. Судя по всему, очень скоро он захочет обсудить это и с вами, Юрий Владимирович.

– Вы в этом так уверены?

– Не с Дмитрием же Федоровичем Устиновым ему об этом говорить – тот к хоккею, по большому счету, равнодушен. Из членов Политбюро остаетесь вы и Константин Устинович Черненко. И я склоняюсь к тому, что именно вас наш Генеральный захочет услышать первым. Все-таки это наше ведомство обладает наиболее полной информацией.

– Может у вас и дата этой встречи где-то проставлена?

– Полагаю, все произойдет достаточно скоро – когда ЦСКА, например, потерпит ряд поражений, что добавит лишнюю толику расстройства Леониду Ильичу.

– А армейцы потерпят эти поражения? – в голосе Андропова ясно слышалось сомнение.

– Судя по той нездоровой обстановке, что сложилась в команде, обязательно. Это, кстати, зафиксировано в тех документах, которые я вам принес, – и Спрогис положил ладонь на папку, лежавшую справа от него.

– Хорошо, оставьте ваши бумаги, я их обязательно посмотрю, – и Андропов опустил карандаш в специальный пенал на столе, показывая тем самым, что разговор окончен.

15 февраля 1977 года, вторник, Рига, Латвийская ССР, квартира Тихоновых

После побед рижского «Динамо» над одноклубниками из Москвы (4:1) и «Крыльями Советов» (6:2) Тихонов решил один день сделать разгрузочным – посвятил его своим блокнотам. Их у него накопился целый шкаф – толстых записных книжек, где он расписывал практически каждый день: все физические упражнения, которые делали его игроки, схемы прошедших и предстоящих поединков, диаграммы физических кондиций игроков и многое-многое другое – вплоть до того, какие вопросы поднимались на собраниях команды. А после каждого матча Тихонов обязательно записывал в блокнот, что получилось в игре, а что, наоборот, пошло вопреки тому, что он задумывал.

Сидя в своем кабинете, дверь которого были слегка приоткрыта, Тихонов слышал, что происходило в гостиной. Там работал телевизор «Рубин», который по вечерам любила смотреть жена Татьяна. Сына Василия дома не было – он с приятелем из его же команды «Латвияс Берз» отправился к кому-то в гости. Звук телевизора мешал Тихонову сосредоточиться, поэтому он встал со стула, чтобы прикрыть дверь. Как вдруг речь, доносившаяся по трансляции, заставила его не закрыть дверь, а, наоборот, открыть ее настежь и шагнуть в гостиную. В эфире показывали какой-то черно-белый фильм о войне. На экране советские солдаты ловили у поезда мальчишек, которые собирались сбежать на фронт.

– Танюша, что это за фильм? – спросил у жены Тихонов.

Но ответа не последовало – супруга мирно спала, сидя в кресле, приставленном поближе к телевизору. Тогда Тихонов взял с тумбочки рядом с ночником газету «Ригас балсс» и прочитал в телепрограмме название киноленты: «Мальчишки ехали на фронт». Не сводя глаз с экрана, Тихонов присел на диван и просидел неподвижно весь фильм, по ходу сюжета предаваясь воспоминаниям, относящим его к временам собственного военного детства, когда он точно так же, как эти мальчишки из фильма, сбежал однажды на фронт.

Ретроспекция, 1943 год, Курская дуга

Почти все лето 1943 года Слава Тихонов и его друзья слушали по репродуктору сообщения Юрия Левитана о боях на Курской дуге. А когда в один из дней диктор сообщил, что советские войска разгромили немцев, Слава решил… сбежать на Курскую дугу, чтобы собственными глазами взглянуть на тот разгром, о котором так торжественно объявил Левитан. Но бежать одному было несподручно, поэтому Слава подбил на это дело своего приятеля – Вальку Полякова из параллельного класса. Вдвоем они приехали вечером на Курский вокзал и с подножки последнего вагона забрались на крышу, отходящего от платформы поезда. Однако в Туле их заметили милиционеры и после недолгой погони сопроводили в отделение. Объяснения стражам порядка, почему они забрались на крышу и куда ехали, не требовались – таких мальчишек, едущих на фронт, они снимали почти с каждого поезда чуть ли не ежедневно. Милиционерам нужно было только одно – узнать, откуда прибыли в их город эти двое беглецов.

Слава и Валька сидели в тесной комнате на стульях у раскрытого настежь окна, а грузный милиционер записывал их адреса в толстую амбарную тетрадь. Несмотря на открытое окно, в помещение было душно, отчего милиционер то и дело отвлекался – наливал из графина в ладонь воду и обтирал себе шею и грудь. После чего продолжал писать. Пока он это делал, Славка легонько толкнул Вальку кулаком в бок. После чего кивнул на распахнутое окно: мол, сиганем – только нас и видели. Валька согласно кивнул головой.

Поскольку ближе всего к окну сидел Славка, ему первому и пришлось сигать. А Валька рванул следом. Но если Славка ловко спрыгнул с подоконника, то его другу не повезло – он подвернул ногу и встать на нее уже не смог. Славка застыл в двух метрах от него, надеясь, что друг поднимется, но Валька, обхватив ногу руками, закричал во все горло:

– Беги, Славка! Беги!

И Славка побежал, подгоняемый ревущим на станции паровозным гудком – это от платформы отходил поезд на Курск. Беглец успел догнать последний вагон и вскочил на подножку. После чего ловко вскарабкался на крышу и, схватившись за трубу, смотрел на то, как возле отделения двое дюжих милиционеров уносили на руках его друга. Впереди его ждал обратный путь домой.

Когда поезд подъезжал к Мценску, Славка издали заметил, как по платформе вышагивают трое милиционеров. Судя по всему, это тульские стражи порядка успели по телефону предупредить местных коллег, что к ним на крыше поезда едет беглец. Поэтому мальчишка слез с крыши на подножку, а когда поезд начал торможение, спрыгнул на землю по другую сторону от платформы. И бросился бежать через пути вперед – прямо по движению поезда. В это время из ящика, находящегося под вагоном, высунулась рыжая голова пацана, примерно одного возраста со Славкой.

– Ты от кого бежишь? – спросила рыжая голова.

– От мильтонов, – честно признался Славка. – Они облаву устроили. Будешь в ящике сидеть, они и тебя найдут.

После этих слов мальчишка выпрыгнул из своего укрытия и пристроился сзади за Славкой. В это время поезд остановился и они услышали за спиной трель милицейского свистка. Поняв, что их заметили, они добавили прыти. На их счастье, впереди, с соседней ветки, отправлялся товарный состав. Догнав его, они запрыгнули на подножку одного из вагонов и только здесь облегченно перевели дух. Теперь догнать их было уже трудно.

Когда товарняк набрал скорость, мальчишки познакомились. Нового напарника Славки звали Ванькой. Он ехал из Тулы на ту же Курскую дугу, что и его компаньон. На Ваньке была серая линялая рубаха с оторванной верхней пуговицей, штаны, закатанные почти до колен и кепка, которая была ему явно велика. Это сразу отметил Славка и спросил:

– Кепку стырил у кого-то?

– Сам ты стырил – это отцовская, – последовал ответ. – Единственное, что у меня от бати осталось. Чуть подрасту, как раз впору будет.

– А он где – на фронте?

– Погиб под Ельней, – ответил Ванька.

– А у меня под Сталинградом, – вздохнул Славка.

И они замолчали, думая каждый о своем.

По ходу дела им пришлось еще трижды пересаживаться на разные поезда, однако в облавы они больше не попадали. И на следующий день добрались-таки до района недавних боев – до поселка Поныри, что в нескольких километрах от Курска. Там они сошли и, расспросив двух местных старушек, пешком направились к району, где всего несколько недель назад шли кровопролитные бои. Увиденное там поразило их до глубины души – все окрестности, где проходили сражения, были заполнены подбитыми танками – как немецкими, так и советскими. Мальчишки лазали под ними, надеясь найти оружие. Но, судя по всему, здесь до них уже успели изрядно поработать трофейщики – оружия найти не удавалось. И только под вечер Ваньке повезло – он увидел под разорванным гусеничным траком дуло немецкого «вальтера». На удачу, пистолет был абсолютно исправен и в его обойме даже было несколько патронов. Славку накрыла волна зависти к спутнику, однако вида он не подал. Подержав пистолет в руке, он вернул его приятелю. Тот засунул оружие в брюки, прикрыв рубахой. Могли ли они подумать, что уже спустя час этот «вальтер» заговорит?

Они возвращались в Поныри, когда на дороге их окликнул чей-то голос. Это был низкорослый мужик, в мешковатом пиджаке и с залысинами на голове.

– Куда топаем, пацанва? – спросил он, смачно сплевывая себе под ноги.

– Туда, – ответил Славка, показывая в сторону Понырей.

– А на поле чего делали?

– Танки смотрели.

– Вы местные? – продолжал допытываться мужик.

– Приезжие, – это уже Ванька.

– Что-то кепка тебе великовата, – заметил мужик и одним движением сорвал головной убор с мальчишки и водрузил его себе на лысину. – А мне в самый раз.

– Дядь, отдай, это отцовская, – попросил Ванька.

– А где твой батя?

– На фронте погиб.

– Тем более этот кепарь ему больше не понадобится, – усмехнулся мужик.

– А вы почему не на фронте? – поинтересовался Славка.

– Пускай дураки воюют, а мы лучше дома посидим и баб потискаем, – и незнакомец снова сплюнул себе под ноги и засмеялся.

После этого он повернулся и направился в сторону Понырей. А мальчишки остались стоять на дороге. Но стояли они недолго. Первым опомнился Ванька и побежал вслед за мужиком. Догнав его, снова стал просить:

– Дядь, верни кепку – в память от бати осталась.

– Пошел вон, заморыш, – мужик замахнулся на Ваньку, но тот успел отскочить в сторону. – Еще раз будешь канючить, я тебе кишки пущу, – и мужик показал мальчишке финку.

Этот нож все и решил. Ванька сунул руку под рубаху и извлек на свет «вальтер». Лицо мужика при виде пистолета вытянулось так, что даже рот приоткрылся. Больше он ничего сделать не успел – в следующую секунду грянул выстрел. Мужик выронил нож и обеими руками схватился за живот.

– Ты чего наделал, падла? – захрипел он и, постояв еще несколько секунд, рухнул на землю лицом в придорожную пыль.

А Ванька снова засунул пистолет под рубаху, подошел к мужику и подобрал с земли отцовскую кепку. Отряхнув ее от пыли, он водрузил ее себе на голову и махнул рукой Славке – дескать, пошли. И первым зашагал в сторону Понырей.

Славка потом его спросил: ты зачем мужика убил – он бы от страха сам кепку отдал. На что Ванька ответил коротко, по-взрослому: такие просто так не отдают.

15 февраля 1977 года, вторник, Рига, Латвийская ССР, квартира Тихоновых

Вспоминая эти далекие события, Тихонов глядел на экран, по которому уже шли титры, возвещавшие об окончании фильма, и вдруг почувствовал, как по его щекам катятся слезы. Он ведь с тех пор больше не видел Ваньку. Даже фамилию и адрес тогда у него не спросил. Они простились в Туле, когда поезд, на котором они ехали, остановился на пять минут на станции. Мальчишки крепко обнялись, уткнувшись теплыми щеками друг в друга и стояли так несколько минут. А когда поезд тронулся, Ванька оттолкнул приятеля от себя и, когда тот вскочил на подножку вагона, взмахнул на прощание отцовской кепкой. Он махал ею до тех пор, пока поезд не скрылся из вида.

16 февраля 1977 года, среда, Архангельское, база ЦСКА

Тренер ЦСКА Константин Борисович Локтев вызвал к себе в кабинет своего помощника Юрия Моисеева и когда тот пришел, поинтересовался, чем заняты игроки команды.

– Кто чем, – коротко ответил Моисеев. – После вчерашнего фиаско настроение у ребят сами понимаете какое.

Речь шла о финальном матче турнира Дружественных армий, где ЦСКА уступил чехословацкой «Дукле» со счетом 4:5.

– Все на месте, или кто-то отсутствует? – продолжал допытываться Локтев. Он знал, что периодически ряд игроков тайком ездят в ближайший от Архангельского ресторан «Русская изба», чтобы скрасить свое монотонное пребывание на базе. А после вчерашнего проигрыша такие отлучки могли принять массовый характер.

– А кто конкретно нужен? – уклончиво ответил Моисеев.

По губам Локтева пробежало подобие улыбки, после чего он произнес имя того, кто ему понадобился:

– Борька Александров на месте?

– У себя. В нарды играет с Лопатой (так игроки команды называли Виктора Жлуктова за его своеобразное владение клюшкой).

– Позови его ко мне, – попросил Локтев.

Спустя пять минут на том же месте, где недавно стоял Моисеев, перед Локтевым возвышался Александров. Впрочем, возвышался это громко сказано – роста хоккеист был небольшого, из-за чего, собственно, и были все его проблемы с дисциплиной – мужики маленького роста почти всегда обладают дерзким и своенравным характером.

Указав хоккеисту на стул напротив стола, Локтев молча подвинул к Александрову какую-то бумагу, лежавшую перед ним. Хоккеист взял листок в руки и углубился в чтение. Это было заявление журналиста Егора Красовского в милицию, где он сообщал о том, что был жестоко избит хоккеистом ЦСКА Борисом Александровым.

– Что скажешь? – спросил Локтев, когда хоккеист положил документ обратно на стол.

– Врет про жестокое избиение – я его всего лишь один раз ударил, – ответил Александров.

– Значит, все-таки ударил?

– Было дело, Константин Борисович, не отрицаю. Довел меня этот гаденыш своими просьбами про интервью. Я ему русским языком говорю: никакого интервью давать не буду, отстань. А он лезет и лезет. Ну, я и не сдержался – один раз приложил кулак к его наглой физиономии.

– И это тогда, когда еще не успело смолкнуть эхо от истории с Гуреевым?

– Я тогда об этом не думал. Достал меня этот писака.

– А ты в курсе, что у него дядя работает референтом в Спорткомитете?

– Первый раз слышу. Но челюсть у него трещала, как у вполне рядового гражданина.

– Хватит хохмить, младший лейтенант Александров, – и Локтев так стукнул кулаком про столу, что в шкафу за его спиной зазвенели спортивные кубки. – Ты с кем разговариваешь? Забыл, где находишься?

Не ожидавший такой реакции хоккеист, до этого развалившийся на стуле, выпрямил спину. В кабинете повисла напряженная пауза. Первым ее нарушил Локтев:

– Ты понимаешь, что если этому заявлению дадут ход, в команде ты не останешься?

Александров молчал, понуро глядя в пол. Кажется, он только теперь осознал, в какую историю снова вляпался.

– Тебе придется просить прощения у этого парня, чтобы он отозвал свое заявление обратно.

В ответ Александров покачал головой: дескать, не буду.

– Тебе твоя гордость дороже пребывания в ЦСКА?

– Сволочь он, Константин Борисович, а я перед ним извиняться буду?

– Но эта сволочь может поставить крест на твоей карьере, понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Александров, – но извиняться не буду.

Глядя на его по-детски хмурое лицо, Локтев внезапно… улыбнулся. Ему нравился этот парень, несмотря на то, что характер у него был сложный, ершистый. Локтев относился к нему по-отечески тепло, может быть, потому, что ему всегда хотелось иметь еще и сына, а у него была одна дочь. А тут еще этот случай с Валентином Гуреевым, который живо напомнил Локтеву события 16-летней давности, когда он сам угодил в точно такую же ситуацию. Его ЦДСА тогда выступал в Кубке СССР и встречался с московским «Локомотивом». Весь матч за Локтевым «охотился» железнодорожник Александр Афанасьев. В конце концов, нервы Локтева не выдержали и он, толкнув его на лед, еще и поддал ему ногой. Да так сильно, что конек отсек железнодорожнику часть уха. В результате грубияна дисквалифицировали до конца сезона.

– Ладно, ступай к себе, – произнес Локтев, убирая заявление журналиста в ящик стола.

Александров поднялся со стула, но в самых дверях задержался:

– Что решили, Константин Борисович? – голос его еле заметно дрожал.

– Когда решу, тогда сообщу, – ответил Локтев.

– И все же?

Вместо ответа тренер махнул рукой, но по выражению его лица Александрову стало понятно, что все будет хорошо.

– Спасибо, Константин Борисович, – и хоккеист вышел из кабинета.

Эта беседа была чисто профилактическая. За день до нее Локтев заехал к начальнику отделения милиции, своему доброму приятелю, с которым они неоднократно парились в бане, и легко уговорил его не давать этому делу ход. Начальник хотел тут же порвать заявление журналиста, но тренер попросил отдать его ему.

– Компромат на своих архаровцев собираешь? – засмеялся милиционер.

– Какой там компромат, – отмахнулся Локтев. – А вот постращать таким документиком можно. Обычные слова до них, как правило, не доходят.

16 февраля 1977 года, среда, Москва, площадь Дзержинского, КГБ СССР, кабинет Юрия Андропова

Удобно расположившись в кресле, председатель КГБ внимательно слушал магнитофонную запись разговора, который два дня назад состоялся в ресторане «Седьмое небо» в Останкино. Эта беседа была записана специалистами 12-го отдела – подразделения КГБ, которое занималось прослушиванием телефонов и помещений. За богато сервированным столом беседовали два генерала – советский и чехословацкий. Первым был генерал-майор Леонтий Скурлатов, вторым – генерал Мирослав Чапек. Последний приехал в Москву в качестве сопровождающего армейской команды «Дукла» из Йиглавы, которая участвовала в турнире Дружественных армий и сумела стать победителем, обыграв в финальном матче ЦСКА со счетом 5:4. Андропов видел эту игру, присутствуя на ней вместе с Брежневым. Матч выдался на редкость напряженным. Настолько, что иной раз шефу КГБ казалось, что Брежнева может хватить инфаркт – так близко к сердцу он принимал события на ледовой площадке.

Счет в матче открыли гости – это сделал Новак уже на третьей минуте. Но спустя пять минут Михайлов восстановил равновесие. Однако под занавес первого периода Выборны снова вывел чехословаков вперед. А в самом начале второй двадцатиминутки Гавличек увеличил разрыв до 3:1. Это был уже хороший задел на победу, учитывая тот факт, как гости умеют обороняться. Но время чтобы отыграться у советских хоккеистов еще было.

Спустя четыре минуты все тот же Михайлов сумел сократить разрыв до 2:3. А Цыганков на 37-й минуте и вовсе сделал счет ничейным. Но затем произошло то, что так сильно напугало Андропова – Брежнев схватился за сердце. И было отчего. На последних секундах игры Петров вывел ЦСКА вперед – 4:3. Казалось, что при таком счете команды уйдут на перерыв. Но случилось неожиданное. Едва судья вбросил шайбу в центре поля, как гости стремительно завладели ею, вошли в нашу зону и все тот же Гавличек сравнял счет.

Именно тогда Брежнев стал тереть ладонью левую сторону груди. Увидев это, Андропов жестом подозвал охранника генсека, у которого под рукой всегда были лекарства. К тому времени сирена возвестила об окончании второго периода и хоккеисты разошлись по раздевалкам. А охранник высыпал в ладонь Брежнева таблетку валидола, которую генсек тут же отправил в рот.

<1...9 10 11 12 13 14 >

На страницу:

Перейти

11 из 14