Стратегия Русской доктрины. Через диктатуру к государству правды

Виталий Аверьянов

Стратегия Русской доктрины. Через диктатуру к государству правды

© В.В. Аверьянов,2014

© Книжный мир,2014

Предисловие

Стратегия органической России[1]

Россия сегодня нуждается в чем-то вроде «принципата Августа», режима, который покончит с бесконечно самовоспроизводящейся гражданской войной и смутой

Искать мудрость вне себя – верх глупости.

Книга изречений, XV в. Империи и революции

У противников стабильности и порядка накопилось слишком много претензий к нынешней российской власти. Они грозят в случае продолжения тактики Путина покончить с его режимом. Чтобы исключить наводнение, которого ожидают и накликают буревестники «новой революционной волны» в России, необходимо, на мой взгляд, воссоздать эффективный метод организации национальной жизни: власти стать на последовательно консервативные позиции, вооружиться доктриной консервативных преобразований, в том числе отобрать у потенциальных разрушителей стабильности главные «козыри», которые они смогли бы использовать в своей игре.

Сегодня «революционерам» становится все сложнее и сложнее выдавать себя за поборников пламенных идей справедливости и прогресса, все очевиднее их негативистский, сводящийся к разрушению и отрицанию дух. Если на Украине конца 2004 г. этого не осознали, так это в силу отсталости, неискушенности тамошних масс. Очевидно, что сутью «оранжевого движения» было не созидание новой Украины, а одномерная задача – свалить режим Кучмы, свалить старое правительство.

Характер новейших «революций» нетворческий – они представляют собой силу инерции в истории. Особенно для вдумчивого наблюдателя это заметно сейчас – когда новая глобальная империя расширяет свою периферию не через созидание, но через разложение иерархически более высоких структур – через упрощение и смешение иных государств с многовековой политической традицией… В сущности своей «революция эпохи постмодерна» ведет к бесконечному воспроизводству ситуации, к стагнации. Напротив, слова «реакция», «реакционеры» обретают в наши дни творческий смысл. В этом есть глубокая правда[2].

России необходимо политическое творчество. Переход к стратегическим решениям в политике невозможен без отказа от плоскостной, двухчленной модели, унаследованной от эпохи «биполярного мира». Фактически дилемма «реваншизма» – «либерального западничества» воспроизводит именно советские «интернационалистические» схемы (нас все время пытаются вписать в универсальный проект: марксистской революции, социал-демократического переустройства мира, «нового порядка» Третьего Рейха, позднесоветского «сдерживания», и вот теперь – неолиберальной глобализации). Однако мир уже более чем десятилетие назад перестал быть биполярным. Мы просто потеряли право на то, чтобы описывать современность в терминах прошлого. Поэтому нам нужен не столько «реванш» (повтор былого величия), сколько «новая Россия», «иное будущее», такое величие, которого еще никогда не было.

Мир радикально меняется. Возникают новые динамично развивающиеся полюса мировой политики, оспаривающие монолог американского полюса с его беспримерной агрессией (после деконструкции СССР число американских военных интервенций, не говоря уже об их «гуманитарной» и «подрывной» интервенциях, возросло едва ли не в десять раз). Во-первых, европейская интеграция формирует принципиально новую геополитическую реальность. Во-вторых, динамично развивающийся Китай, подтягивающиеся за ним страны Третьего мира создают новое качество мировой политики. В-третьих, исламский мир чреват самыми неожиданными всплесками активности и, во всяком случае, способен как на консолидацию, так и на вступление в коалиции с иными, неисламскими, цивилизациями. Объективно необходимо переходить от двухмерных к открытым пятимерным (и даже более того) моделям мироустройства. И количественные, статистические измерения, попытки вычислить сравнительный потенциал различных цивилизаций, кем бы они ни проводились, сами по себе никак не могут опровергнуть этой истины о наступлении эпохи новой многофакторности, о новой цивилизационной пестроте, в которую вступает мир в XXI веке.

Предрассудок первый:

В рациональной сфере мы никак не можем отказаться от непродуктивной дилеммы: интеграции/неинтеграции в западный мир. Настоящие векторы развития России пролегают не здесь.

Однако в сознании «элиты» России до сих пор одним из определяющих остается предрассудок о дилемме «интеграции/неинтеграции» нашего геокультурного пространства по отношению к «первому» полюсу мировой силы. Русскому человеку уже скучно думать об этом, идея интеграции в западный мир слишком понятная, «слишком человеческая», даже унылая. С этой идеей в голове можно прожить год-два, но с ней невозможно жить 10 и более лет, если, конечно, ты не получаешь за это зарплату в международных фондах (то есть не становишься профессиональным «демократом» и «вестернизатором»). Идеи интеграции или изоляции, глобализма или антиглобализма – это не наши идеологии, не имеющие к нам тесного отношения, не способные стать идейной системой, описывающей наш цивилизационный организм и его реальные нужды.

Другим предрассудком, связанным с первым, является миф о конце эры империй. Фактически, мы имеем дело с устаревшим романтизмом эпохи разложения западных колониальных систем и «холодной войны». Однако, реальность гораздо суровее. Оказывается, империи не распадаются окончательно, они разрушаются и вновь создаются в новых конфигурациях, на смену одной империи приходит другая. В истории еще никогда не было периода ослабления и распада всех империй. Наоборот, действует закон: если какая-то империя ослабевает, здесь нужно искать причиной активность другого цивилизационного очага. Советский Союз и выстроенная им международная система не давали возможности западному колониализму сохраниться или возродиться в новом формате. В этом смысле разрушение СССР было местью со стороны Запада за распад их колониальных империй – Британской империи, колониальных систем Франции, Бельгии, Португалии и т. д.

Иллюзия перехода «цивилизованных стран» к постимперскому процветанию – дурная и поспешная аналогия, сослужившая России недобрую службу. Миф о конце всех империй весьма настойчиво внушался элите СССР в конце 80-х годов, видимо, потому, что СССР рассматривался авторами этого мифа как «империя зла». Однако, вне стройного порядка и долгосрочной политической стабильности, которую способна обеспечить только имперская система (не важно, в демократической форме или нет) не может быть и длительного хозяйственного процветания. Даже стабильного режима соблюдения «свобод» и «прав» вне имперской системы не достичь.

Мир вновь движется в эру множества «цивилизационных миров», – не малых национальных государств по образцу европейских стран эпохи Просвещения, но больших сверхнациональных порядков. Сама Европа дает нам пример подобного имперского синтеза. Никакая риторика о демократических институтах не должна вводить нас в заблуждение относительно неоимпериализма глобальных проектов.

Специфика России в нынешней ситуации заключается в том, что она не позволяет двум западным проектам (атлантистскому и западноевропейскому) стать окончательно глобальными и возродить старую колониальную систему. Россия с ее ядерным оружием остается фактором миродержавия, то есть сдерживания тех, кто стремится к мировому господству (эту свою миссию Россия уже неоднократно подтверждала). Сегодня фактически Россия позволила незападным цивилизациям (в первую очередь, Китаю) успеть окрепнуть настолько, что речь уже не идет об односторонней глобализации как побеждающем сценарии новой мировой империи.

Отказ от вторичности и пассивности

Мы должны осознать, что имеем на международной арене дело с несколькими живыми комплексами, органическими мирами. Здесь скрыты одновременно «вызовы» («угрозы»), но и «возможности», перспективы сотрудничества и даже «братства» с иными нациями и цивилизациями. Исламский терроризм как угроза России – это одна сторона медали; другая сторона – у русских есть уникальный опыт многовекового содружества и совместного строительства своей страны с мусульманами, есть и опыт плодотворного сотрудничества с исламскими странами Ближнего Востока. Китайское «просачивание» как угроза России – лишь одна сторона медали; другая сторона – мы нужны друг другу для экономического развития и мы способны дать друг другу то, чего каждому из наших миров не хватает (природные ресурсы и передовые технологии России нуждаются в рынках потребления и, что особенно важно, в рынках труда). Когда говорят об опасности захвата Сибири китайской иммиграцией, забывают о возможности целенаправленного включения колоссальных людских ресурсов нашего соседа в воплощение официальных двусторонних проектов, созидательных инвестиционных и трудовых программ по обустройству наших дальневосточных территорий. Нельзя пускать на самотек то, что можно было бы взять под государственный и общественный контроль.

Принимая ценности американцев и европейцев (демократию, права человека, комплекс свобод, включение в их транснациональные институты и т. д.), Россия ставит себя по отношению к иным, незападным цивилизациям в позицию «вторичного придатка» западных проектов, несамостоятельного центра силы. Россия становится в таком случае проводником дальнейшей атомизации общества, расчеловечивания природы и традиции, встраивается в глобальный секулярный проект (внутри которого просматриваются протестантские и оккультные швы), подключается к работе плавильного котла глобализации, в котором все социальные миры обязаны утратить свое органическое измерение, разложиться на элементы «неживой природы».

Предрассудок второй:

Пора осознать, что время империй не прошло. Деколонизация XX века, осуществленная при активном подрывном участии соцлагеря и последовавшая за этим «месть» Запада – распад соцлагеря и СССР – не стали «концом истории».

Напротив, если бы Россия попыталась выдвинуть собственную, традиционную, отвечающую духу русской цивилизации, систему ценностей, наши незападные партнеры восприняли бы ее как альтернативу глобализации. Надо учитывать тот факт, что для стран Востока, для этих древних тысячелетних культур, глобализм Запада выступает как пародия на Традицию. Русский же опыт примирения и сосуществования православной, исламской и буддисткой культур в рамках одного государства, напротив, является поразительно перспективным и гармоническим.

Россия явила в истории опыт правильной, жизнеспособной империи. Западный секулярный проект с его мнимыми толерантностью и гуманностью по отношению к «иным», навязывает окружающему миру совершенно ненужные ему представления, модели поведения, установки, порою не просто чуждые, а прямо кощунственные и безобразные с традиционной точки зрения. Запад не способен осуществлять свою экспансию без подрыва традиции и традиционных ценностей других культур.

Миф о «международном терроризме», – новейший из инструментов лицемерной глобализации. Этот миф позволил США утвердиться в Передней Азии. И хотя власть в России использует этот идеологический конструкт для решения тактических задач, но стратегически мы от этого можем только проиграть. Запад стремится выиграть от глобализации подрывных технологий, и для этой цели он сам становится террор-технологом.

Если подтвердится версия о том, что террористическая война против России развязана именно Западом с целью давления и устрашения, то сотрудничество с Западом в антитеррористической коалиции становится нашим историческим позором. Миролюбие по отношению к террор-технологам – тактика недопустимая. Террор-технологи должны быть вычислены с высокой точностью.

На каждый Беслан и теракт помельче, те, кто «помогает» желающим «оторвать от нас кусок пожирнее», должны получить удесятеренный теракт в ключевых точках их жизнедеятельности. В этом смысле операция по устранению Яндарбиева – весьма удачная.

Предрассудок третий:

Мы ощущаем себя страной, попавшей в яму исторического коллапса. Но многие из наших ближних и дальних соседей ожидают, когда мы, наконец-то, очнемся от обморока собственной недооценки. И Запад, и Восток посчитают естественным, что мы вновь станем самостоятельными игроками, полностью выстраивающими свою модель политической самоорганизации.

Но достаточно ли наказывать исполнителей, когда сценаристы и технологи остаются за скобками кровавой борьбы? Вопрос риторический. Поэтому лучший и по-настоящему действенный способ одолеть терроризм – включить его в собственную систему в качестве одного из многих «фундаментализмов», составляющих империю народов и укладов, перенаправить жало террора против тех, кто его провоцирует.

Вряд ли технологам террор-глобализации[3] удастся осуществить еще один раунд переворотов, который опрокинет правительства больших конкурирующих держав. Тем не менее, власти в России важно подготовиться к таким попыткам подрывного вмешательства в нашу политику, о чем речь пойдет ниже. Что же касается международной политики, то нужно сделать так, чтобы Ирак, Украина, Киргизия стали последними, поворотными пунктами безудержной террор-глобализации панамериканистов. Корея, Иран и Сирия в случае появления реальной угрозы интервенции, должны стать прямыми военными союзниками России – иначе тотальная «империя добра» обратит и саму Россию в «ось зла».

Демократия и государство-организм

Ситуация 2000–2004 гг. в России является вынужденным компромиссом, который может быть обозначен как либерал-консерватизм либо олигархический национализм. Путин пошел на этот компромисс, поскольку это был единственный вариант выхода из Смутного времени, отползания от края пропасти, над которой висела Россия в 90-е годы.

Либерал-консервативный компромисс можно уподобить политике НЭПа, который, как известно, Ленин рассматривал в качестве временного отступления для перегруппировки сил. Собственно именно так – как перегруппировку сил – следует понимать всю путинскую политику. Однако, «угар нового НЭПа» уже прокоптил Россию. Вынужденная реакция Путина подошла к моменту своего решительного самораскрытия: либо будут сделаны следующие шаги по пути нашей органической реакции, либо Россия опрокинется вспять.

Что означает в нынешних условиях здоровая творческая реакция нашей национально-государственной традиции? Означает ли эта реакция отказ от ценностей западной демократии?

Если рассматривать демократию как внешний инструмент воздействия на политику России, если видеть в ней фактор упрощения и примитивизации русской политической традиции – то такая демократия должна быть отброшена прочь как ядовитая гадина. Наша политическая система стала жертвой тотального экономикоцентризма. Она строится как абсолютный аналог рынка. Покупка и продажа статуса, сделки между группами интересов, наконец, сама власть как руководство холдинга, оказывающего «услуги населению»; выборы всех уровней осуществляют как инвестиционные проекты, – необходимо исправить эту аномалию.

К русской модели демократии, адекватной нашей цивилизационной специфике, мы пока еще не подступились. Проблема не в том, что демократия наша молода, – существует точка зрения, что русское самодержавие в Средние века было своеобразной формой демократии (не говоря уже об опыте «вечевых» республик Новгорода и Пскова или об общинной самоорганизации русских крестьян)[4]. Дело в том, что современная наша демократия не вызвана процессами внутренней глубинной политической эволюции русских социальных структур.

В современных условиях диктата массовой информации власть капитала в политике становится угрожающей. Происходит молниеносное перетекание влияния капитала из экономики в политику. Схватка экономических группировок приводит не к органическому воспроизводству государства, а к механическому разрыванию его на куски, – государство рассматривается как пирог, а не живое целое.

Пока демократия в России не сделала нашу социальную систему более совершенной, чем она была раньше. Произошло упрощение и разъединение: фабрику разобрали на части, но не добились постиндустриального качества, напротив, опрокинули Россию по существу в доиндустриальную стадию, в «базар», на котором старые ценности обесценились, а новые просто не создаются.

Наш современный «базар» замкнут на воспроизводстве старого и даже на понижении его качества (рынок переполнен дешевым ширпотребом, быстро изнашиваемым товаром). По сути, вопреки либеральным догмам, рынок развивается не интенсивно, выступает как одна из форм социальной энтропии. Иными словами, для подлинного развития России «свободного рынка» оказалось явно не достаточно. Рынок представляет собой экономическое болото, и без импульсов извне лишь преумножает сам себя, но не созидает нового и высшего качества. Происходит наводнение рынка иностранным барахлом при затормаживании собственной индустрии.

Рынок развивался бы по-настоящему не через циклическую саморегуляцию, но через прорывные стратегические проекты, которые сообщали бы ему инновационные импульсы и способствовали бы повышению качества товаров и интенсификации производства. Так же как и в любой другой системе, рынку необходимо волевое начало, вносящее в него динамику, меняющее его вертикальный объем.

Предрассудок четвертый:

Политическую жизнь у нас строят как аналог рынка, и это воспринимается как норма. Покупка и продажа статуса, сделки между группами интересов, наконец, сама власть как руководство холдинга, оказывающего «услуги населению»; выборы всех уровней осуществляют как инвестиционные проекты, – необходимо исправить эту аномалию.

Неорганическое восприятие России нашими политиками и чиновниками, неорганическое восприятие ее хозяйства «хозяйствующими субъектами» – тесно связаны между собою. Эта неорганическая стагнация декларирует себя как некую стабильность, на самом деле ложную. Олигархическая псевдостабильность в экономике воспроизводит себя и в псевдостабильности политической: с середины 90-х годов в России практически отсутствует вертикальная социальная циркуляция, связанная с демократическими институтами. Выбирают депутатами одну и ту же когорту людей, не способных предложить ничего нового. Новые люди рекрутируются во власть через систему назначений, но не через систему демократических выборов (исключения из этого правила незначительны). С каждым годом все больше граждан России осознает абсурдность существующей системы выборов, в которых отчуждение избирателей от избранников становится катастрофическим. По существу и для власти, и для народа выборы становятся тягостной формальностью, добровольно взятым на себя ритуалом поддержания приличий.

Еще в 1990 году в своей знаменитой работе «Как нам обустроить Россию» А.И. Солженицын высказывал сомнения по поводу приемлемости для нашей жизни принципов «всеобщего-равного-прямого-тайного голосования». Этот современный демократизм Солженицын охарактеризовал как «торжество бессодержательного количества над содержательным качеством. И еще, такие выборы („общегражданские“) предполагают неструктурность нации: что она есть не живой организм, а механическая совокупность рассыпанных единиц». «Опять же: принцип полного разделения законодательной, исполнительной и судебной власти – не без спорности: не есть ли это распад живого государственного организма? Все три распавшиеся власти нуждаются в каком-то объединяющем контроле над собой – если не формальном, то этическом».

Президент Путин угадывает своим чутьем то магистральное направление, в котором должна двинуться теперь наша политическая система. В своем выступлении на расширенном заседании правительства после Беслана (13 сентября 2004 г.) Путин последовательно проводил метафору «государство – организм», «страна – организм». В речи Путина слово «организм» было произнесено 7 раз, Россия описывалась не как мертвая система, а как живое целое, причем органичность государства воспринимается не столько как данность, сколько как требование и задача: «Органы исполнительной власти в центре и в субъектах Федерации образуют единую систему власти и соответственно должны работать как целостный соподчиненный единый организм». «Мы должны сделать нашу страну эффективным… организмом». В этой же речи прозвучали другие знаковые слова: «Ослабла страна и государство – и все вспыхнуло сразу. Это внутри каждого организма и каждого государства присутствует… Нам нужно наладить систему власти, управления страной, нам нужно создать эффективную экономику, нам нужно оздоровить весь организм российской государственности и экономической системы. Мы действительно идем по сложному, абсолютно неизведанному пути. Нам сейчас не нужно оглядываться назад и говорить, что были наделаны такие-то или такие-то ошибки. Давайте мы сейчас, на уровне нашей сегодняшней ответственности, будем действовать так, как мы считаем нужным… Не случайно мы сегодня много говорим о формировании властных структур. Ведь почему начало происходить заметное перетягивание одеяла в сторону федерального центра от регионов? Да потому что разрыв существует очевидный в этой единой системе исполнительной власти в стране. Ее действительно не было, и нет до сих пор, единой системы. Значит, она должна быть создана».

Ощущение Путина, что мы идем по неизведанному пути, что нужно начать строительство государства как бы заново – говорит о многом.

Идея супранационализма

Построение «органического» образа будущего для России не означает отказа от демократии. Однако мы имеем право на свой длительный и нелинейный путь к формированию политических институтов. Не исключено, что органическая русская демократия вполне сочетаема и с монархией, и с авторитарными институтами власти. Никто не должен навязывать нам свои модели и заставлять нас пробегать свой исторический путь в каком-то неимоверном темпе. Русские не варвары, Россия – тысячелетняя цивилизация, а не стран дикарей.

Президент у нас органицист – но он органицист без организма, который бы слаженно и четко выполнял распоряжения своего центра. Внутри России-организма нужно создать живую систему власти…

Активное творчество новых политических форм выбьет все козыри из рук «революционеров», желающих под видом мнимой смены элит опрокинуть Россию в новую олигархическую стагнацию. У «революционеров» нужно перехватить идеи стратегического национализма, а также стратегии социальной справедливости. Это объединит и соберет народ вокруг власти. Правда ситуации в том, что власть сейчас действительно способна вернуть России идеи здорового духовного национализма и социальной справедливости, тогда как «революционеры» будут лишь использовать «правильные» лозунги, но в реальности ничего нового созидать не будут.

Итак, возвращение к здоровому национализму.

Интересы русских в России не противоречат интересам нерусских коренных национальностей. «Россияне» только теснее объединятся и солидаризуются между собой через признание и утверждение законных интересов русского ядра. Вопрос стоит так: либо вместе с русскими против разрушителей национальных интересов – или с разрушителями России при стыдливом умалчивании о правах, интересах и традициях русского ядра. Не надо умалчивать, не надо стыдиться, не надо бояться темы русского национализма в России. Не стоит бояться тех маргинальных групп, которые начнут кричать о фашизме и диктатуре в России. Они уже и сейчас ворчат то же самое. Гораздо важнее наладить взаимопонимание с народными массами.

«Россиянство» – навязанный неверный ориентир, по своему происхождению «интернационалистический» – игнорирующий иерархию этнокультурных ценностей России. Это наше наследие от «советского прошлого», едва ли не худшее, что от него нам досталось. Нам нужна не российская, а русская модель государственности. Многие воспримут такую идею как исключающий, «отрицательный» национализм коренного народа, однако речь идет о другом: выдвижении его в ядро нации как цементирующей общности, сознающей свои интересы. «Россия для русских» – выражение эпохи Александра III, которое необходимо лишить привнесенного в него в последние годы негативистского содержания. Сделать это на уровне словоупотребления не так уж сложно, как кажется на первый взгляд. Нужно вернуть в речевой обиход понятие «русские меньшинства». Мы должны говорить не «татары-россияне», «коми-россияне» и т. д., но: «русские татары», «русские коми», «русские евреи» и т. д. В былые времена прилагательные «российский» и «русский» были абсолютными синонимами. Поскольку ситуация изменилась, нужно обратиться к более четкому исконному прилагательному «русский», а прилагательное «российский» вообще употреблять как можно реже. Ведь те же «татары», если называть их «россиянами», не становятся от этого ни ближе к русским, ни ближе к себе. Называясь же «русскими татарами», они почувствуют себя более значимыми и в своей принадлежности «России», народу и государству в целом, и в принадлежности к своему этносу.