Операция «Танненберг»

Благо мой синьор граф Вюртембергский Эбергард Четвертый, коего за его неслыханное милосердие в народе именуют также Добрым, понимает, что более так продолжаться не может, и поспособствовал вашей встрече с Его Императорским Величеством. Но тут дело понятное. Своими силами, без помощи императора, графу нипочем не утихомирить швейцарцев. А то ведь эти мерзавцы из лесных и горных кантонов уже хозяйничают в его землях, как у себя дома. Кстати, вы не пробовали еще швейцарского сыра? Угощу – не пожалеете. Что-что, а сыр варить швейцарцы умеют…

Цок-цок, цок-цок…

– На дорогах лютуют шайки головорезов. Крестьяне, вместо того, чтоб работать в поте лица своего, косо смотрят на своих господ. Германского императора никто всерьез не принимает. Папская власть утратила былой авторитет. Церковь – силу. На еретиков не хватает костров. А жарковато сегодня, не находите? А так – преотличная погодка! М-да!

Цок-цок, цок-цок…

– Эх, дорогой комтур, скажу я вам, печальнее всего, что правила честной войны уходят в прошлое. Осадные бомбарды, не иначе как порожденные дьяволом, разрушают стены замков, казавшихся доселе неприступными и несокрушимыми. От пуль, пущеных из малых ручных бомбард, не спасают никакие доспехи. Безлошадные голодранцы с швейцарскими алебардами, итальянскими и фламандскими пиками или английскими луками все чаще бьют на полях сражений прославленную рыцарскую конницу. Процветает наемничество. Разбогатевшие города не желают подчиняться синьорам. Цеховики, купчишки и владельцы мануфактур имеют доход, превышающий состояние благородных рыцарей, баронов и графов. Куда только этот мир катится, господин Вацлав…

В общем, как явствовало из нескончаемого потока баронского многословия, всюду царила полнейшая анархия и вдобавок изо всех щелей сквозило чем-то новым, непонятным, пугающим… По всей Европе бурлила и плескалась дурно пахнущая мутная водичка, в волнах которой самое время было ловить рыбку покрупнее. Что, судя по всему, и намеревались сделать тевтонский гроссмейстер Ульрих и германский император Рупрехт. Тайная встреча немецкого магистра с немецким же монархом здорово смахивала на этакий спешный раздел мира под шумок.

Или не спешный? Или все тут продумано и просчитано до мелочей?

Глава 7

Замок мало чем отличался от виденных Бурцевым феодальных крепостей тринадцатого столетия. Замок как замок. Башни, стены, ров, подъемный мост, воротная арка с решеткой.

Правда, кое-где из больших амбразур торчали жерла орудий. Отдаленно крепостные пушки пятнадцатого века напоминали модфаа сарацинского мудреца Мункыза. Только сделаны они были не из выдолбленного и кое-как укрепленного железными кольцами дерева, а целиком кованы из металла.

«Послы» и отряд фон Гейнца обогнули замок. Бурцев привстал на стременах. Так, а это еще что?

В поле перед крепостью было необычайно людно.

Осада, что ли? Нет, слишком мало оружия в толпе и слишком много веселого гомона. Скорее уж праздник какой-то.

Альфред фон Гейнц повернулся к одному из своих оруженосцев – дюжему детине с наивным лицом пацана:

– Фридрих, узнай, в чем там дело.

Оруженосец ускакал вперед, а вернувшись, доложил:

– Ведьму изловили, ваша милость. Швейцарское отродье! Шпионила тут.

Ведьма-шпионка? Очень интересно! Бурцев прислушался. Аделаида сзади перестала наконец, обиженно сопеть, напряглась, вцепилась в мужнину спину. Ведьм и прочей четовщины она боялась. Дружина озадаченно притихла.

– Где изловили? – нахмурился барон. – Как изловили?

– В Шварцвальде, как вы велели, засаду поставили на цюрихской дороге. Дитрих Лысый со своим десятком дежурил на тракте. Ему и попалась пташка. К замку пробиралась скрытно, тайком. Да разве ж Дитриха проведешь.

– Да, наш Дитрих мимо себя ни одной юбки не пропустит, – гоготнул барон.

– Ага! – растянул рот до ушей Фридрих. – Дитрих, как водится, того… потащил девку в кусты. Чего церемониться-то? Завалил ее, разодрал платье и…

– И что?

– И тут-то понял, что ведьма она.

– Как понял?

– А по сиське.

– По чему? – лицо фон Гейнца дернулось.

– Ну… сиська у нее.

– Эка невидаль! Так ведь баба же!

– Так ведь сиська-то дьявола!

– Что? – барон придержал коня. – В самом деле?

У Бурцева отвисла челюсть.

– Вот и Дитрих, как увидел – так и обомлел. Но он парень не промах, наш Дитрих, сами знаете. Сиська – не сиська, дьявол – не дьявол, но дело свое он сделал – потоптал, повалял, а после эту адову тварь сюда привез. Вас не было – так вашему духовнику отдал. А отец Бонифаций приказал костер готовить. Будь его воля – сжег бы сатанинское отродье сразу, без промедления. Извелся весь, вас дожидаючись. Да вон он, уж и сам бежит.

От толпы, действительно, отделилась толстенькая фигурка в рясе. Фигурка быстро-быстро семенила на коротеньких ножках и размахивала руками. В правой был крест.

– Грудь! – еще издали закричал священник, держать за левою сторону собственной груди. Вероятно, сердечно пошаливало у святого отца, а он носится тут, как полоумный.

– Гру-у-удь!

Подбежал, запыхавшись, насилу отдышался, заговорил снова.

– Грудь! Третья грудь! Знак сатаны!

Бурцев опешил. Сумасшедший? Или блаженный?

Выбритое темя блестело от пота. Подслеповатые глазки моргали. Крючковатый нос на морщинистом лице дергался, словно принюхиваясь и уже чуя запах дыма. Рот хватал воздух и выпихивал слова:

– Слава Создателю, наконец-то, вы вернулись, ваша милость! А то мы тут такое поймали… Ой! Сарацин-магометянин! Язычники! Иезус Мария!

Разглядев среди баронской свиты Хабибуллу, Бурангула и улыбающегося Сыма Цзяна, священник вскинул крест, как щит, отступил.

– Не волнуйтесь, святой отец, – успокоил священнослужителя фон Гейнц. – Иноземцы как и все мы, – добрые католики, хоть и вид имеют не совсем христианский. Все эти люди – мои гости. Они совершили долгий путь и прибыли к нам из благочестивого ордена Святой Марии, чтобы … А, впрочем, вас это касаться не должно.

Разговорчивый барон все же умел прикусывать язык, когда нужно. Орденское посольство, как-никак, тайное, миссия – секретная.

– Да-да-да, – не особо вникая в смысл сказанного и не отводя глаз от «христиан» нехристианского вида, твердил в ответ пастор.

Фон Гейнц повернулся к Бурцеву, указал пальцем на бритую тонзуру священника.

– Позвольте представить, господин Конрад, это мой духовник и настоятель замковой часовни отец Бонифаций. Верный слуга Божий. Ну, и мой советник в некоторых мирских делах.

Затем барон вновь обратился к священнослужителю:

– А теперь рассказывайте, отец Бонифаций. Итак, сиська дьявола?

– О, да! Третья грудь на женском естестве! Коя, несомненно, дана грешнице, дабы вскармливать по ночам самого!.. самого!..

Священник захлебнулся в собственных криках.

– Да успокойтесь вы, святой отец, – перебил барон темпераментного клирика, – а то, ненароком, удар хватит. Мало мы с вами, что ли, исчадий ада уже пожгли. Если из-за каждого так волноваться – никакого здоровья не хватит.

– Вы как всегда правы, ваша милость, – смиренно склонил голову отец Бонифаций. – Заразу следует искоренять как можно скорее и без всякой пощады. Твердой рукой и с холодным сердцем искоренять. Жечь! Жечь! Жечь! Позвольте приступить? Все уже готово.

– Позволю-позволю. Только сначала посмотрим, что за ведьма такая, и что там у нее с грудью. Это должно быть любопытно.

Барон повернулся к Бурцеву:

– Не желаете взглянуть, господин комтур?

– Э-э-э…

Бурцев не знал, что и сказать. Ведьма, шпионка, сиська дьявола какая-то, намечающаяся казнь, на которой ему предлагали лучшие места в зрительской ложе. Все это несколько ошеломляло.

Молчаливое замешательство тевтонского посла барон расценил как знак согласия.

Глава 8

Костер был разложен возле самого рва. Аккуратно так разложен – по-немецки. Этакая поленница колодцем. Вокруг добротно сбитого дощатого эшафота. В центре – высокий столб. Понизу – охапки сухого хвороста и соломы. На дровах – ровнехоньких, одинаковых, словно на лесопилке напиленных, – потеки смолы и масла. Гореть такое сооружение должно с веселым треском и без дыма – жертва не задохнется, а именно изжарится заживо. Да… в чем-чем, а в казнях здесь толк знали.

А сама жертва уже стояла на дровяной куче. Прикована, примотана, привязана к столбу. Цепь и прочные пеньковые веревки, продетые сквозь пару железных колец, врезались в тело. Перекрученные путами сзади, за столбом, руки уже начинали синеть и опухать.

Молодая женщина лет двадцати с небольшим. Лица под длинными слипшимися волосами – пакля, а не волосы – так просто не разглядеть. Да и перепачкано все лицо. Дорожки слез на грязных щеках. Под глазом – синяк. Губы разбиты. Видимо, прежде чем отправить ведьму на костер, над ней здорово поизмывались.

Женщина была полуобнажена. Только нижняя юбка закрывала срам, а сверху, на обозрение всего честного люда выставлена… М-да… Голая грудь. Груди. Счетом ровно три.

Три молочные железы. Две – очень даже ничего, упругие, пышные, соблазнительные, располагались, где положено. Одна чахлая, маленькая, с кулачок величиной – как у девочки-подростка, но вполне сформировавшаяся, с острым соском в центре – приютилась промеж ними. Под платьем такую и не увидать, но на неприкрытом теле «сиська дьявола» сразу бросается в глаза.

– Ой-ой-ой! – запричитала за спиной Бурцева Аделаида. – Мерзость-то какая! Смотреть тошно. Жгли бы уж поскорее адово отродье, не тянули.

– Помолчи, а? – попросил Бурцев.

За спиной фыркнули. Но заткнулись.

Дружинники только покачивали головами. Хабибулла, Сыма Цзян и Бурангул поглядывали вокруг. Тревожатся. Не ровен час, самих под горячую руку на костер загонят! Вон, уже заприметил кое-кто иноземцев нехристианского вида – волками смотрит на бусурман. Если бы не явная благосклонность Альфреда фон Гейнца и не баронская свита…

Впрочем, сейчас гудящую толпу больше занимало другое. Трехгрудая ведьма на костре. Это все-таки зрелище поинтереснее, чем сарацин и два азиата.

Бурцев прислушался к разговору латников, толпившихся по правую руку. Воины из замковой стражи оживленно обсуждали приговоренную.

– Интересно, ежели грудь у нее такая, что ж тогда промеж ног будет? Может, рог или копыто?

– Дурак ты! Коли рог или копыто там, как бы тогда ее Дитрих обихаживал?

– Обихаживал? А ты верь ему больше, Дитриху-то! Может, как увидел красоту этакую, так всю мужскую силу и подрастерял наш Дитрих. Может, расхотелось ему сразу.

– Думай, о чем говоришь? Чтоб Дитриху, да расхотелось!

– Нет, а все же интересно, что под юбкой-то у ведьмачки.

– А вот сгорит юбчонка, тогда и посмотрим.

– Так не разглядеть же будет. Дым, огонь…

– А ты попроси отца Бенедикта, чтоб он только сзади поджигал. Тогда, небось, хорошо видно будет. Успеем разглядеть.

Хохот…

Альфред фон Рейнц объехал костер вокруг, с интересом рассматривая трехгрудую ведьму. Изрек:

– Н-да, хорош-ш-ша – аж сжигать жалко!

У Бурцева зародилась надежда, что аутодафе сегодня не состоится. Настроен фон Гейнц благодушно, а значит, мог из прихоти баронской пощадить трехгрудое чудо. Было бы здорово: смотреть, как человека сжигают заживо, Бурцеву совсем не хотелось.

– Хороша? – возмутился отец Банифаций. – Как вы можете, Ваша милость, говорить так о порождении геены огненной?!

– А что? Ведьмачка-то эта получше многих других порождений будет. По-моему, так даже самая безобидная из всех, что мы с вами на костер отправили.

– Безобидная?! – взвился священник, – Вы же знаете, кого оно кормит своим молоком! И вы называете эту тварь безобидной!

– А вы что скажете, господин комтур? – обратился к Бурцеву барон.

Бурцев сказать ничего не успел. Аделаида, сидевшая за спиной, опередила:

– У вас, что же, часто… такое? – ляпнула княжна.

Фон Гейнц окинул удивленным взглядом странную «служанку», влезшую поперек орденского комтура. Но, видимо, припомнив, что девушка «немного не в себе», снизошел до ответа. По обыкновению – весьма подробного и многословного.

– Сейчас уже нет, не часто. А вот раньше… Почитай, каждый месяц по несколько костров класть приходилось. И шестипалых жгли, и трехруких, и четырехногих. И двухголовых даже. Но эти обычно уже мертвыми рождались. Так мы их мертвыми и палили. Вместе с матерями. Ясно ведь, от кого нагуляли. От доброго христианина такие дети не рождаются. А уж сколько скотины попорченной сожгли – страшно вспомнить. Телята, свиньи, козы, птица домашняя…

– Кем? – спросила Аделаида.

– Что кем?

– Кем попорченной?

– Да уж известно кем…

Нет, барон, определенно был в хорошем настроении, раз соизволил поддержать разговор с простой орденской служанкой. Впрочем, на миловидную тевтонскую сестричку в уродливом балахоне фон Гейнц поглядывал всю дорогу. И, судя по интересу, проявленному по отношению к ведьме, слабый пол интересовал барона ничуть не меньше, чем этого… как его… лысого Дитриха.

Бурцев нахмурился. Не нравилось ему все это – ученный уже. Был один такой немец, заглядывавшийся на Аделаидку. Плохо оно кончилось.

А болтливый барон продолжал:

– Проклятый треугольник здесь у нас под боком, – с какой-то противоестественной гордостью сообщил фон Гейнц. – Не на наших землях – Господь миловал! – у швейцарцев. Но утешение небольшое. Все деревеньки, что окрест стоят, регулярно поставляли адово отродье для костров отца Бонифация. Даже когда люди оттуда ушли, в семьях, что жили там прежде, нет-нет, да уродится жуть какая-нибудь. Проклятое место – одно слово…

– Проклятое… Место… – сдавленным шепотом повторили сзади.

Аделаида за спиной дрожмя дрожала. Это Бурцев ощущал даже через плотный поддоспешник-гамбезон и кольчугу.

– Земпахское, Бальдекерское и Фирвальдштетское озера, – продолжал фон Гейнц. – Вот границы того треугольника. Раньше там еще стояли города и поселки. Люцерн, Земпах, Хильдисриден, Гисликон. Теперь – только развалины. По сию пору, кто сунется туда – назад не возвращается.

– А что, многие суются? – вступил в разговор Бурцев.

Таинственная аномальная зона – эти новоявленные Бермуды в самом центре Европы – его заинтересовали.

– Нет, конечно, – ответил барон. – Добрые католики туда не ходят. Кому ж охота душу свою бессмертную губить. Даже приближаться к проклятым местам люди боятся. Только нечисть всякая там нынче бродит.

– И что ж такое стряслось в этом треугольнике, а, барон?

– Так я же говорил, вроде, при нашей встрече – адова бездна там разверзлась на погибель швейцарцам. Геенна огненная открылась. А было то, дай Бог памяти, двадцать пять, нет – двадцать четыре года назад. Когда герцог Леопольд Третий Австрийский бить швейцарцев ходил. Да вот святой отец вам лучше расскажет, если интересуетесь. Он сам все видел. Правда, издалека. Но потому лишь и уцелел.

– Видел-видел, – закивал отец Бонифаций. – С Бальдекерских гор. Его Светлость граф Вюртембергский Эбергард IV, именуемый Добрым[6] по приказу Его Сиятельства герцога Австрийского Леопольда III заходил в тыл швейцарцам. А я был в том отряде духовником.

– Что вы видели, святой отец? – поторопил Бурцев.

Каноник закатил глаза. Давняя картина, казалось, все еще стоит перед его взором.

– Яркую вспышку. До того яркую, что смотреть больнее, чем на солнце, было. Огненный шар, в мгновение ока испепеливший Хильдисриден, где доблестные рыцари в пешем строю бились с швейцарцами. Потом… потом столб пыли и дыма до самых небес. Он был похож… на гигантский гриб.

– На что? – Бурцев насторожился.

– На гриб. А после – и вспомнить страшно – волна пламени покатилась к трем озерам и за Рейс-реку. Огонь пожирал все, что могло гореть. И всех. Спастись смогли лишь австрийские всадники, оставленные на подступах к Сурзе охранять дорогу для обозов. Впрочем, и они погибли месяца за два-три. Кто-то дольше протянул, кто-то меньше, но в итоге всех Господь прибрал к себе, всех до единого. И каждому перед смертью явил милость свою – дал облегчение мукам, дабы сумел страдалец исповедаться и причаститься. А мучения были страшные. Тошнота, рвота, а слабость такая, что есть никто не мог. И понос кровавый. И мочились бедняги тоже кровью. И изо рта-носа кровь шла. И волосы выпадали. Лошади ускакавших из-под Сурзе тоже все передохли. Я сам долго болел, но Господь уберег меня, грешного-недостойного. Наверное, оттого, что не лез в самое пекло. Издали за всем наблюдал. И не долго совсем. Наш отряд, как увидел, что творится, сразу – на коней и за перевал…

Глава 9

Бурцев слушал и медленно выпадал в осадок. Неужели?! Неужели атомный взрыв? Но откуда в начале пятнадцатого столетия взяться ядерному заряду? Неоткуда! Если только…

«Атоммине» цайткоманды? Но разве такое возможно? «Атоммине» осталась в хронобункере СС с запущенным часовым механизмом. И на часах – меньше четырех минут. Так как же?

Может, все-таки не взрыв? Может, природный катаклизм какой? Ну, крупный метеорит, к примеру?

– А сверху на этот, как его, Хильдисриден ничего не падало? – поинтересовался Бурцев.

Священник поджал губы:

– Я же сказал: адское то пламя было. И шло оно снизу.

Хм… Извержение вулкана?

– А адское пламя разливалось, подобно лаве или…

– Разносилось подобно ветру.

Так-так-так… А еще этот таинственный недуг, выкосивший остатки герцогского воинства. Уж очень он смахивает на симптомы лучевой болезни, как минимум, средней степени тяжести. Как бы ни были прочны рыцарские латы, а от радиации они не спасут. Да, все сходится – даже характерный при радиоактивном поражении организма кратковременный период ремиссии – то самое «облегчение мукам», что дало возможность умирающим спокойно исповедаться и причаститься.

Ну, и наконец, главное… Бурцев еще раз взглянул на трехгрудую ведьму. Вот она откуда взялась, пресловутая «сиська дьявола» Результат мутации это. Как и все прочие уродства взбудоражившие округу.

– Ну, так что, поджигать, Ваша милость? – торопил отец Бонифаций.

– Сначала моя милость явит милость этой ведьме, святой отец.

– Милость?! Ведьме?! – священник не понимал барона и не желал понимать. – О чем вы говорите?!

– Пусть она ведьма, но ведь и дама к тому же, – хмыкнул фон Рейнц. – А я, как-никак, рыцарь. Так что… Пусть ее придушат перед сожжением. Чтоб не мучилась.

– Но…

– Не спорьте, святой отец. Грешное тело, как и должно, будет предано огню. А большего не нужно.

Наверное, в данной ситуации это было верхом милосердия и благородства. Однако Бурцеву по-прежнему не хотелось становиться молчаливым свидетелем бессмысленного смертоубийства.

– Позвольте, господин барон, – он повернулся к фон Гейнцу.

– Да, слушаю?

– У меня будет к вам одна просьба весьма деликатного характера.

– Чем я могу помочь, почтенный комтур?

– Отдайте ведьму мне.

Аделаида сзади чуть не грохнулась на землю.

– Вам?! – брови фон Гейнца скрылись где-то под поднятым забралом. – Помилуйте, но зачем вам ведьма?!

Отец Бонифаций встревожился.

– Тварь следует изничтожить! – гневно потряс крестом священник. – Как можно оставлять в живых такую мерзость?

– Вацлав! – зашипела в ухо Аделаида. – На кой ляд тебе сдалась эта мерзопакостная девка?!

Бурцев ответил.

Сначала – барону и священнослужителю:

– Братья ордена Святой Марии в живых мерзость не оставляют. Но вначале я намерен с ней поговорить и расспросить кое о чем…

Соврал, конечно. Рыцарь и святой отец непонимающе хлопали глазами.

– О чем расспрашивать ведьму?! – вознегодовал отец Бонифаций.

Пришлось сочинять на ходу:

– Какому демону она подчиняется. Как поддерживает связь с ним. С какого конца садится на помело. Ну, и вообще, не мешало бы учинить следствие по всей форме.

– Вацлав, – шептала за спиной супруга, – признавайся, зачем тебе девка с тремя грудями? Тебе двух моих мало, да?

Бурцев процедил сквозь зубы:

– Не ревнуй. Я просто не люблю, когда жгут невинных людей.

– Ревновать? – дернулась Аделаида. – Тебя? К ней?!– Много чести вам обоим! И кого ты тут называешь невинным?

– Тихо, – предупредил Бурцев. – Веди себя, как подобает служанке. Иначе мы тоже всей толпой отправимся на костер. Хочешь гореть в одном пламени с ведьмой?

Аделаида заткнулась. Видимо, не хотела. Вместе с трехгрудой ведьмой – точно нет.

Барон хмурился:

– Следствие, значит? Вы имеете в виду пытки, господин комтур? Ну, если это, действительно, так необходимо, мы можем устроить… В подвалах замка имеются темницы с пыточным инструментом. Хотя, честно говоря, я бы…

– Вообще-то, я говорю не о пытках, – перебил Бурцев.

Лицо фон Гейнца вытянулось.

– Но как проводить дознание без пыток?! Разве такое возможно?

Бурцев сделал постную физиономию.

– Слово Божие, только лишь слово Божие…

– Вы полагаете, я не читал молитв над этой ведьмачкой?! – брызгая слюной, встрял отец Бонифаций. – Да с тех пор, как ее сюда доставили, только этим занимаюсь. И думаете, я добился признания или раскаяния? Это сатанинское отродье лишь бранится. И притом, замечу, – весьма премерзопакостно! Я подозреваю, помимо прочего, тут имеет место быть великая одержимость.

– Я, конечно, никоим образом не хочу ставить под сомнение ваш непререкаемый авторитет, святой отец, – мягко произнес Бурцев. – Однако должен заметить, что братья-каноники ордена Святой Марии, уже не одну сотню лет оберегающего границы христианского мира от язычников и прочих врагов истинной веры, являются все же более сведущими в некоторых вопросах противоборства с нечистой силой.

Глава 10

Священник из Шварцвальдского замка обиделся, побагровел, фыркнул гневно. Ладно, пусть себе…

Бурцев продолжил, обращаясь уже к фон Гейнцу:

– Господин барон. При нашем посольстве состоит лучший м-м-м… экзорцист ордена. Позвольте представить – отец Джезмонд.

– Кто? – живо заинтересовался рыцарь. – Где?

Бурцев кивком указал на Джеймса Бонда. А что? Папский брави вполне мог сгодиться для этой роли.

– Но разве сейчас требуется экзорцизм? – неистовый отец Бонифаций рвался в теологический диспут.

И нарвался.

– Экзорцизм требуется всегда, – весомо и назидательно ответил Бурцев. – В общении с порождениями ада – особенно. Да и вы и сами только что упомянули о случае великой одержимости?

Крыть было нечем. Отец Бонифаций лишь беззвучно шевелил губами.

– К тому же отец Джезмонд прославился не только изгнанием дьявола, – с серьезным видом добивал оппонента Бурцев. – Он еще и великий чудотворец. В свое время отец Джезмонд вернул себя утраченный глаз. Я сам был тому свидетелем.

Еще в Венеции грозный брави Джезмонд Одноглазый, действительно, преобразился в двуглазого.

– Так что, возможно, он даже сумеет избавить несчастную от третьей груди.

– Меч? – не без интереса спросил фон Гейнц. – Или отец Джезмонд хочет прижечь сиську дьявола раскаленным железом?

– Слово Божие, – повторил, закатывая глаза, Бурцев.

– А если не получится? – не унимался замковый духовник. – Лишняя грудь, выкармливающая по ночам врага рода человеческого, – это не волос. Так просто от нее не избавишься.

– Если не получится, отец Джезмонд узнает от нее, – Бурцев глянул на осужденную, – все, что должно знать. А после – убьет ведьму.

– Ее тело должно сгореть в огне, – хмуро заявил отец Бонифаций.

– Не обязательно. Есть иные, не менее действенные способы, известные, правда, лишь опытнейшим борцам с нечистой силой и лучшим экзорцистам.

Отец Бонифаций захлопнул варежку.

– Мы можем присутствовать при допросе? – поинтересовался барон.

Альфред фон Гейнц был очень любопытен.

– Лучше не надо, – твердо сказал Бурцев. – Во-первых, посторонние лишь помешают отцу Джезмонду своим присутствием. А во-вторых, обряды, которые он станет проводить над ведьмой, – это весьма опасное таинство. Изгнананая нечистая сила может овладеть непосвященным и незащищенным. Вам ведь не хочется, чтобы на вашей груди тоже выросла сиська дьявола, любезный барон?

Фон Гейнц побледнел.

– Не-е-ет…

«Отец Джезмонд» уже подыгрывал Бурцеву, важно кивая. Притихший отец Бонифаций смотрел на коллегу-экзорциста с уважением и страхом.

Барон покачал головой. Пробормотал под нос:

– Удивительных все же послов шлет нынче орден. Не зря меня предупреждали.

Затем фон Гейнц махнул рукой, гаркнул:

– Отогнать всех от костра! Очистить пространство! Казни не будет.

Ведьму с поленицы Бурцев снимал под разочарованный гул толпы сам. Полуголую, извивающуюся, как змея, норовившую укусить. Ничего… справился. После взбалмошной Аделаиды с любой мегерой справишься. Вот только…

Глаза только так и цеплялись за обнаженную женскую грудь. За третью – среднюю – по большей части. И не одни глаза. Рука во время возни на эшафоте тоже пару раз соскользнула. Случайно – уж слишком трепыхалась черовка. На ощупь третья грудь оказалась такой же упругой и волнующей, как и две другие. Да уж, да уж…