Леонид

Златоведов мило улыбался, но Максиму Карловичу вдруг стало холодно. Показалось, что на летней лужайке пахнуло стужей, пруд с казарками замерз, и златоперые птицы погибли.

– Будем готовить революцию? – спросил он, запахивая пиджак.

– Будем готовить, – ответил Златоведов.

– Что ж, начинайте работать, Алексей Васильевич. Средства вы станете получать наличными, из рук в руки, минуя банковские счета. Не следует засвечивать наши дружеские отношения.

Они разошлись. Максим Карлович снял с подноса стакан виски, чтобы согреться.

На газоне, среди гостей появились молодые женщины. Они вышли чередой, похожие на экзотических птиц. Быть может, это казарки сбросили свои оперения и, облаченные в шелковые туники, ступали по газону босыми ногами. Их гибкие стопы мягко погружались в траву. Шелковые ткани, алые, голубые, золотистые, струились, чуть скрывая в складках прелестные молодые тела. Среди белолицых женщин была темноликая африканка, полинезийка с сиреневыми губами, маленькая хрупкая японка. В руках у них были скрипки. Они встали вряд, подняли смычки и разом опустили на струны. Музыка хлынула сильно, страстно. Скрипачки водили обнаженными руками, их лица с закрытыми глазами то обращались к небу, то опускались к скрипкам, словно женщины своими бровями, губами, движением голых плеч старались извлечь из скрипок утаенные в них звуки.

Гости оставили свои распри, обратились к скрипачкам. С восхищением слушали, забыв на столиках недопитые стаканы. Одни с наслаждением закрывали глаза. Другие заворожено раскачивались, словно их колыхал невидимый ветер. Третьи поднимались на цыпочки, будто хотели улететь в вечереющее небо. Правозащитник Листопадов, не выпуская стакан, кланялся скрипачкам. Делая потешные поклоны, воображал себя изысканным кавалером.

К Максиму Карловичу Даненбергу подошел американец Майкл Прайс. Он водил с хозяином дома дружбу, появлялся то в Лондоне, то в Москве, в иных местах, где бывал Максим Карлович. У американца было невзрачное лицо, словно его полировали наждачной бумагой, избавляясь от заметных шероховатостей. Он был в сером. Серый костюм, серая рубаха, серые тихие глаза, которые внимательно смотрели в другие глаза заинтересованно и сочувственно.

Майкл Прайс был политолог, но, похоже, был причастен к спецслужбам. Использовал встречи с Максимом Карловичем Даненбергом, чтобы пополнить свои знания свежими новостями о закрытой кремлевской политике. Он прекрасно говорил по-русски, интересовался литературными новинками, художественными вернисажами.

– Отличный вечер, Максим. Вы умеете создать творческую обстановку, – обратился Майкл Прайс к Максиму Карловичу Даненбергу, глядя своими серыми, искренними глазами. – Эти принцессы со скрипками вскружили голову даже такому полемисту, как наш друг правозащитник Листопадов.

– Он привык в России к дубинкам, а здесь его встречают смычки. Он не знал, что кроме судебных заседаний, металлических клеток и тюрем, возможна жизнь под музыку Моцарта и Паганини.

Максим Карлович засмеялся, глядя, как Листопадов танцует и кланяется.

– Хотел спросить, Максим, ваше «Правительство в изгнании», которое мы здесь наблюдаем, пользуется влиянием в России? Можно надеяться, что после устранения Троевидова это Правительство возьмет власть?

– Пыль не возьмет власть. Это Правительство – пыль, которую завтра сдует ветер русской истории.

– Вы красочно выражаетесь, Максим. Должно быть, много читали своих великих русских писателей. Кстати, я прочитал несколько современных русских романов. Знаете, что меня поразило? Во всех говорится о заговорщиках, которые хотят отобрать у Троевидова власть. Это мода или писатели что-то чувствуют?

– Писатели как собаки. Чувствуют подземные толчки, когда обычные люди сидят в барах. Хотя, конечно, время Троевидова завершается. Он уйдет так, как уходили его предшественники. История откроет ему двери, через которые он уйдет из Кремля.

– А как вы думаете, кто может занять место Троевидова? Кто-нибудь из действующих политиков? Или военный? Российская армия воюет на Донбассе и в Сирии. Она очень влиятельна.

– Недавно Троевидов отправил в отставку сто генералов и адмиралов. Он тасует военные кадры. «Заговор генералов» невозможен. Русские генералы не способны взять власть. Это и царские генералы, они взяли у царя отречение, но не пожелали взять власть. Это и Тухачевский, и Жуков, и немощные генералы ГКЧП. У русских генералов есть воля к чинам, но нет воли к власти.

– Согласен с вами, Максим. Кстати, верно ли, что Троевидов, наконец, женится и станет появляться на приемах с первой леди?

– Для этого ему придется выбрать первую из имеющихся пятнадцати!

Максим Карлович и Майкл Прайс рассмеялись. Их отношения были доверительны, но была черта, за которую они оба не ступали.

– Я хотел сообщить вам, Максим, что заместитель министра готов провести с вами встречу. Уже выбирают место и время, чтобы встреча оставалась конфиденциальной.

– Я ваш должник. Майкл, – Максим Карлович тронул Майкла Прайса за локоть.

– А как, скажите Максим, поживает Антон Ярославович Светлов?

– Светоч? Поживает отлично. Говорят, он появлялся в Лондоне незадолго до того, как здесь отравили нескольких перебежчиков. Неужели вы, Майкл, к этому как-то причастны?

– О, нет! – замахал руками Майкл Прайс, и с тихим смехом отошел, чтобы присоединиться к гостям, слушающим скрипки.

Скрипачки водили смычками, скользили гибкими пальцами по струнам. Разом поднимали смычки, хватали щепотью струны, издавали курлыкающий, журавлиный звук. Снова бурно и страстно куда-то мчались, на сверкающих колесницах, восхитительные наездницы. Шелковые туники плескались. Босые стопы приплясывали на траве.

Их смычки описали круги, туники опали, легли у ног алыми, голубыми, золотыми соцветьями. Женщины продолжали играть, волновались их груди, белые, темные, смуглые, двигались гибкие бедра. Они казались купальщицами, вставшими из алых, голубых, золотистых вод.

Гости с обожанием смотрели на их волшебные тела. Не смели приближаться. Только издали целовали, тянули к ним умоляющие руки.

Правозащитник Листопадов пьяно падал перед ними на колени. Стал срывать с себя рубашку, обнажая изможденное тело. Нелепо танцевал, заплетая ноги, а потом рухнул лицом на траву. Было видно, как вздрагивают его тощие лопатки.

Скрипачки опустили смычки, взяли под локоть скрипки. Нагнулись, подцепив с газона шелковые ткани, и удалились вереницей, напоминая экзотических птиц.

Быстро темнело. Гости перешли с открытого воздуха во дворец, где янтарно загорались окна. Служители бережно подняли Листопадова, увели в диванную и уложили отдыхать.

На темном газоне остался Алексей Васильевич Златоведов. Его почти не было видно. Чуть светлело лицо, белели модные туфли. Он смотрел на оранжевые окна дворца, на высокий голубой фонарь, установленный на краю газона перед входом в ночной парк. Слушал, как за деревьями идет электричка из Йоркшира в Лондон.

Стал вращать руками, раскрыв ладони и проводя пальцами по небу, темному лугу, синему фонарю. Казалось, он что-то ловит, захватывает, сгребает. Алексей Васильевич улавливал висящие в воздухе отзвуки разговоров, крики нетерпения, вспышки ненависти. Все это он сгребал в темный ком, как сгребают опавшую листву. Ком становился плотнее. Алексей Васильевич мял его, стискивал, лепил, как лепят снежок. Когда сгусток тьмы уплотнился и больше не сжимался, Алексей Васильевич протянул вперед руку с заостренной ладонью. Поместил ком на плечо. С силой толкнул вдоль руки. Ком скользнул по руке, сорвался с ладони и исчез в ночи. Так когда-то немцы запускали «оружие возмездия» Фау-2.

Сгусток тьмы умчался со скоростью черного света, преодолевая за микросекунды расстояние от Лондона до Москвы.

Сгусток тьмы приближался к кремлевскому кабинету, где работал над бумагами Президент Троевидов. Сгусток был готов ударить в серебряные купола Архангельского собора, ворваться в кремлевский дворец.

Навстречу черному сгустку ринулся Светоч, который сидел в приемной и перелистывал журнал «Метрополитен», те страницы, где рекламировались часы «Патен Филипп».

Светоч отбросил журнал и ринулся навстречу сгустку тьмы. Его искусственный глаз из горного хрусталя источал пучок лучей. Светоч из всего спектра выбрал нежно золотистый луч. Встреча произошла над Вышним Волочком. Светоч пронзил сгусток тьмы лучом горного хрусталя. Ком сгорел, как падающий метеорит. В тверских деревнях видели загадочную небесную вспышку, осветившую леса.

Президент Троевидов подписывал указ о передаче магнату Шаронову, былому соседу по даче, нескольких газовых месторождений на Ямале. Леонид Леонидович отвлекся от документов, наблюдая, как с потолка оседает пепельная пыль.

Глава девятая

Подполковник Александр Трофимович Верхотурцев проснулся в палате московского военного госпиталя и увидел на тумбочке букет роз. Алые цветы стояли в стеклянной вазе, в каплях воды, пахли прохладной оранжереей. Глядя на розы, Александр Трофимович услышал звон взлетающего штурмовика. Боевой аэродром в окрестностях московского госпиталя отсутствовал. Однако продолжал действовать открытый Верхотурцевым закон, согласно которому звук самолета превращался в цветок. Роза порождала звук взлетающего самолета.

За неделю, пока длилось обследование, Александра Трофимовича помещали во множество аппаратов. Обвешивали чувствительными датчиками. Томограф, в поисках аномалий, лучом рассекал его мозг на множество тонких слоев. Ему вводили в пищевод крохотную телевизионную камеру. На черных листах фотопленки отпечатывался его скелет. Ультразвук просвечивал сердце, почки и печень, как гидролокатор подводной лодки просвечивает морское дно. У него брали все жидкости, из которых состояло тело, даже слезы. Врачи заглядывали на дно глазных яблок. Изучали хрусталик глаза. Психологи предлагали множество тестов, которые пугали своей простотой и таящимся в них подвохом.

Врачи докапывались до самых малых изменений, что произошли с ним во время падения в Средиземное море. Но не смогли обнаружить ту новую сущность, что поселилась в нем во время круговерти, когда смерч рассек ему грудь и вкатил под сердце таинственный шар, загадочный плод. Психологи ничего не знали о непорочном зачатии, случившемся в сумраке ревущего смерча.

Александр Трофимович лежал в палате, смотрел на чудесные розы. И ему казалось, что здесь побывала прелестная женщина, и он благодарно целовал усыпанные кольцами руки.

В палате появился доктор, весь в белом, и офицер в накинутом на плечи халате. Халат скрывал звание.

– Подполковник Верхотурцев?

– Так точно.

– Александр Трофимович, вам надлежит явиться в Кремль, где вам будет вручена правительственная награда. Награду вручит Президент. Вам достаточно часа, чтобы собраться? Машина вас ждет внизу.

Когда Александр Трофимович сквозь Троицкие ворота попал в Кремль и двинулся среди золотых и серебряных куполов, он пережил внезапное головокружение. Вдруг понял, почему воевал в Сирии, сутками лежал в укрытие, без воды и хлеба, наводил авиацию на скопление пехоты и танков. Самолеты, взлетавшие с базы Хмеймим, поднимались отсюда, из Кремля. Здесь загружались бомбами и ракетами. Здесь пилоты садились в кабины, взлетали, взяв курс на Пальмиру и Алеппо. В сирийском небе летели золотые и серебряные купола, пикировали на дороги, наносили удары. А потом возвращались в Кремль, раскрывали тормозные парашюты и опускались на кровли соборов. Под пыльным сирийским солнцем тускло сияли не самолеты, а купола кремлевских соборов.

Это было легкое помрачение. Так случается, когда резко встаешь, и все вокруг начинает плыть, все в жидком стекле. Мир теряет подлинность и становится мнимым.

Александра Трофимовича проводили вверх, по широкой парадной лестнице. Ввели в Георгиевский зал.

Бриллиантовая вспышка ослепила Александра Трофимовича. Хрустальные люстры сияли как солнца. Золотом на белом мраморе были начертаны имена героических полков, батарей, экипажей. Александр Трофимович испытал ликование. Его звали к себе эти русские герои, несущие русскую славу через океаны, хребты и пустыни. Он зван на их корабли, в их походные колонны и стреляющие батареи.

В зале были расставлены кресла. Высился подиум. В креслах сидели те, кто ожидал наград, а также именитые гости, кто своим присутствием придавал торжественность церемонии.

Вежливый служитель, сопровождавший Александра Трофимовича, называл имена гостей. Среди них был знаменитый дирижер, чей оркестр гремел во время национальных скорбей и торжеств.

– Конечно, я знаю его, – Александр Трофимович с благоговением смотрел на седую гриву волос. Эта грива вздымалась над головой дирижера, когда тот грозно взмахивал палочкой. – Я слушал его в Пальмире, среди античных развалин. На окраинах еще раздавались взрывы.

– Рядом с ним скульптор, который поставил памятник Владимиру Святому. Теперь он заканчивает величественную композицию, которая называется «Птица русской истории». Все великие русские князья, цари, вождь Иосиф Виссарионович Сталин передают из рук в руки Жар-птицу. Наш Президент Леонид Леонидович Троевидов принимает ее от Иосифа Виссарионовича Сталина и направляет в будущее.

– Какая величественная композиция! Это символ всей русской истории, – Александру Трофимовичу показалось, что эти слова произносит не он, а тот, кто поселился в нем, знает тайну русской истории.

– А рядом сидит детский врач. Он излечил десятимесячного ребенка, найденного в развалинах после теракта в Магнитогорске. Говорят, врач использовал во время лечения не только новейшие препараты, но и святую воду из Иордана.

– Наша жизнь в руке Божьей. Поверьте, я знаю это, – и снова эти слова исходили не от него, а от того, кто поселился в нем при падении в Средиземное море.

Александр Трофимович робел в присутствие этих великих людей. Среди них находился гениальный конструктор, создавший гиперзвуковую ракету. Математик, руководивший научным центром, где создавался искусственный интеллект. Кубанский селекционер, который вывел сорт пшеницы, приносящей невиданные урожаи.

Все казались Александру Трофимовичу прекрасными. Он испытывал благодарность за то, что они почтили его, участвуют в его торжестве.

То же чувствовали другие награждаемые. Как пояснил шепотом любезный служитель, среди них был офицер ФСБ, отличившийся в Магнитогорске. Капитан атомного ледокола, крушившего льды на Северном морском пути. Балерина, снискавшая славу на сценах Америки и Европы.

Все они робели, были взволнованы среди солнечных люстр и золотых начертаний.

Огненно запели фанфары. Голос с придыханием произнес:

– Президент Российской Федерации Леонид Леонидович Троевидов!

На подиум, легкий, прижимая праву руку к бедру, взмахивая левой, словно слышал барабанную дробь, вышел Президент Троевидов. Все встали. Заворожено смотрели, как Президент приближается к маленькой трибуне, над которой поднимался стебелек микрофона.

Александр Трофимович видел близко того, кто посылал его в бой, чей приказ он выполнял в сирийских пустынях, среди грохота бомб. В лице Президента, помимо грозной воли, холодной властности, была душевная мягкость, почти застенчивость. Светлые волнистые волосы, тихий жест, которым он усадил на места присутствующих, были трогательными, родными. Александр Трофимович почувствовал к Президенту обожание, какое испытывает сын к любимому отцу. Не зная, не помня истинного отца, Александр Трофимович испытывал к Президенту сыновние чувства. Был готов внимать ему, исполнять его отцовские повеленья, следовать за ним, угадывать его малейшие желания.

Началось награждение. Ведущий церемонию вызывал на подиум награждаемых. Передавал Президенту орден. Президент, как кудесник, мановением руки прикреплял награду к груди героя. Тяжелый орден не опадал, начинал сиять на взволнованно дышащей груди.

Звезду Героя России получил офицер ФСБ, который вышел на подиум, слегка прихрамывая. «Орден Александра Невского» получил губернатор, бодро взбежавший на подиум. «Орден мужества» получил спасатель, извлекший из-под завалов ребенка. Он неловко, запинаясь, приблизился к Президенту.

– Верхотурцев Александр Трофимович! Награждается орденом «За заслуги перед Отечеством, второй степени, с мечами»! – возгласил церемониймейстер. Александр Трофимович пошел на подиум, и ему вдруг показалось, что под ногами у него не ковер, а плещущее море, и по этому морю плывет глазастая лодка, и в лодке стоит Президент, его спаситель.

Александр Трофимович шел по ковру и одновременно видел себя, идущего по зеленым волнам Средиземного моря. Две живущие в нем сущности раздвоились, мгновение держались порознь, и снова сошлись, когда рука Президента протянула ему драгоценный орден. Золото, серебро, вишневого цвета эмаль. Пальцы Президента коснулись груди Александра Трофимовича. Он почувствовал, как лег на грудь литой крест, сердце замерло в перебое.

– Поздравляю с наградой, Александр Трофимович, – произнес Президент. Александр Трофимович вместо ответа: «Служу Российской Федерации», смешался и вымолвил:

– Да, да, я благодарен! – заметил, как слабо улыбнулся Президент, извиняя его оплошность.

После награждения все перешли в Андреевский зал, где были накрыты столы, и служители разносили шампанское.

Президент с бокалом обходил награжденных и чокался.

– Как ваша нога, Степан Игнатьевич? Мне сказали, что кость срослась, – поинтересовался он у раненого офицера ФСБ. Президент мягко чокнулся с офицером.

– Мальчик, которого вы спасли, ведь он избранник, – Президент чокнулся со спасателем, на груди которого лучился орден. – Как знать, быть может, вы спасли будущего Президента России.

Президент подошел к Александру Трофимовичу. Было видно, как в бокале Президента летят пузырьки, а на щеке белеет слабый шрам от давнишнего пореза.

– Еще раз поздравляю, Александр Трофимович, – произнес Президент, – Операция в Сирии приближается к концу, но во многих частях мира по-прежнему неспокойно, – они чокнулись без звона, и Президент произнес: – Если вам позволит время, Александр Трофимович, задержитесь после церемонии на полчаса. Мне нужно вам что-то сказать, – и пошел к столику, где его с нетерпением поджидали дирижер, ракетчик и скульптор.

Когда кончилась церемония, Президент покинул зал, и всех проводили вниз, по широкой, устланной ковром лестнице, вежливый служитель остановил Александра Трофимовича и сказал:

– Вас, Александр Трофимович, приказано провести в Грановитую палату.

Когда Александр Трофимович сквозь резные золоченые двери вошел в тихую залу, ему показалось, что его окружила многолюдная, тесно стоящая толпа. Отовсюду смотрели большие глаза. Сияли золотом и драгоценными камнями старомодные одежды. Вокруг голов горели нимбы. Все, кто был запечатлен на росписях, все русские князья и цари, были исполнены строгого величия. Все поддерживали тяжелые каменные своды, давившие всей непомерной толщей. Золотые нимбы говорили о святости служения, о святости государства, о его божественном происхождении.

Александр Трофимович опустился на скамью, покрытую золоченой парчой. Был ошеломлен, подавлен и восхищен. Он рассматривал фрески, рассказывающие о сотворении мира. О райской жизни Адама и Евы и о земных трудах, которые они претерпели после изгнания из рая. Здесь было множество трав и цветов, взятых из волшебного гербария. Диковины птицы и животные, которые исчезли с земли и остались только в сказках. На небе сияли неведомые созвездия и летали светила. Государство Российское вело свое исчисление от сотворения мира. Было хранилищем райской красоты и святости.

В зал бесшумно вошел Президент. Сел рядом с Александром Трофимовичем на узорную скамью.

– Я иногда прихожу сюда один, когда нужно принять важное государственное решение. Эти глаза, эти лица не дают мне ошибиться.

Александру Трофимовичу казалось, что лицо Президента напоминает запечатленные лики. Со временем его лицо появится среди русских князей и царей. Он будет стоять, облаченный в драгоценные одеяния, и вокруг его головы воссияет нимб.

– Я пригласил вас сюда, Александр Трофимович, чтобы сделать вам предложение. Оно делается в присутствие этих великих мужей, которые по-прежнему состоят на службе у Государства Российского. Недавно я учредил пост вице-президента, и этот пост остается пустым. Я прошу вас занять этот пост.

– Я? – изумился Александр Трофимович, – Этот пост?

– Государство Российское переживает трудный период. Извне нас окружили могущественные враги. Изнутри государство точат ненавистники. Со мной все может случиться. Не хочу, чтобы мои деяния пошли прахом. Не хочу, чтобы те, кто придет после меня, отдали Крым. Не хочу, чтобы наша армия убежала из Сирии, как она убежала из Афганистана. Чтобы снова пилили русские ракеты и подводные лодки. Чтобы государственным языком стал английский. Мне нужен человек на посту вице-президента, который продолжит мое дело. Дело укрепления Государства Российского. Я выбрал вас. Вы жертвовали жизнью за Россию. Вы русский офицер, для кого дело чести и судьбы защищать Государство. К тому же, вы сопричастны чуду. Ваше чудесное спасение указывает на то, что вы угодны Богу. Принимайте мое предложение.

– Но я же не сведущ! Я авиационный наводчик, и, понимаете, те муравьи с капельками черного солнца! Я выходил на связь с позывным «Сапсан»! Что я знаю об управлении государством? Пусть роза превращается в звук, но этого мало. У меня нет опыта, нет влияния. Хочу вам сказать, в, детском доме был забор, крашенный в синий цвет, и в траве звенел кузнечик. Я его никогда не видел, а только слышал чудесный стрекот! Я не способен! Я ошеломлен, не знаю, что ответить!

– Я высказал мое намерение в виде просьбы. Но это приказ. Вы офицер, я ваш Верховный Главнокомандующий. Выполняйте.

– Но я не справлюсь! У той лодки оленьи глаза!

– Выполняйте, – произнес Президент. Его мягкое лицо стало жестоким. В голубых прозрачных глазах появилась тьма. – Вам в помощь будет приставлена женщина. Журналистка президентского пула. Она прекрасно знает аппаратные игры, расклад политических сил, имеет обширные связи. Не торопясь, она откроет вам политические секреты. У вас первые месяцы не будет серьезной работы. Только представительские функции. Праздники, конгрессы, парадные заявления. Желаю удачи, Александр Трофимович, – Президент коснулся руки Александра Трофимовича, словно передал ему часть своей власти. Поднялся и вышел. Александр Трофимович остался в Грановитой палате, под непомерным давлением сводов, среди русских святых и подвижников.

Вернувшись в кабинет, Леонид Леонидович Троевидов вызвал к себе журналистку кремлевского пула Лану Сергеевну Порфирьеву. Усадил в кресло, милостиво, улыбаясь, оглядел ее красивое молодое лицо с тонкой переносицей и серыми глазами, высокую шею с ниткой жемчуга, вырез темно-изумрудного платья, из которого чуть выглядывали незагорелые груди.

– Лана Сергеевна, вы знаете, я выделяю ваши публикации, которые появляются после моих поездок по стране. Вы прекрасно передали атмосферу, которая царила на встрече с коллективом Челябинского трубопрокатного завода. «Музыка русских сфер» – так вы описали грохот, скрежет и вой громадного цеха. «Балет машин» – так вы увидел движение множества механизмов, которые гонят раскаленный лист и гнут из него громадную трубу. Это прекрасно.

– Спасибо, Леонид Леонидович. Благодаря вам, я узнала страну, познакомилась со многими интересными людьми, – Лана ответила улыбкой, которая показалась Леониду Леонидовичу слишком лучистой и не позволяла угадать, о чем была мысль, промелькнувшая на ее лице.

– Я вызвал вас, Лана Сергеевна, не для того, чтобы пригласить в очередную поездку. Хотя эта поездка будет в Саров, где разрабатываются новые виды ядерных боеприпасов, работает цвет нашей науки. Моя цель в другом.

– Очень хочу быть вам полезной, Леонид Леонидович.

– Вы уже знаете, что моим приказом назначен вице-президент. Это сделано для укрепления нашей политической системы. Придает ей дополнительную степень защиты, если под Президентом вдруг закачается кресло.

– Мне кажется, ваше кресло прочно, как никогда, Леонид Леонидович – улыбка Ланы была все так же ослепительна.

Леонид Леонидович подумал, что с этой улыбкой хорошо рекламировать любой товар, даже такой сомнительный, как новоявленный вице-президент.

– Вице-президент Александр Трофимович Верхотурцев, военный, герой, получил контузию в Сирии, абсолютно неопытный в политике. Поработайте у него пресс-секретарем. Введите его в политику. Познакомьте с политическим процедурами, с влиятельными людьми.

– Вы отправляете меня в ссылку, Леонид Леонидович? – огорчение Ланы было мнимым, это почувствовал Леонид Леонидович. Это его позабавило.

– Не все ж вам, Лана Сергеевна, описывать аплодисменты, которыми встречают Президента. Перед вами откроются новые горизонты, быть может, путь в большую политику.

– Что же я должна делать?