Леонид

– Я не буду писать эту пьесу, Леонид Леонидович! – в голосе режиссера задрожали слезы. – Не могу представить другое лицо на вашем месте. Пусть пост вице-президента остается не занятым. Вы незаменимы, Леонид Леонидович. Есть Президент Троевидов, есть и Россия. Нет Троевидова, нет и России. Нет и меня! Мы, русская интеллигенция, присягнули на верность России, на верность вам, Леонид Леонидович! Пусть делают со мной, что хотят. Выламывают руки. Подвешивают над огнем. Поднимают на дыбу. У меня был и есть только один Президент! – горло режиссера Рифленого бурлило. Он разволновался так, что жар преданности хлынул ему в голову, и его крашеные волосы стали седыми у корней.

Леонид Леонидович с удовольствием это заметил. Он умел рождать в людях обожание к себе. За этим иступленным обожанием было невозможно скрыть вероломство. Перед ним сидел обожатель, который никогда не предаст. А это было редкостью среди русских интеллигентов.

– Спасибо, Федор Ильич, за то, что навестили меня. Мне нравится замысел вашей пьесы о Птице русской истории. Обратитесь к Министру культуры, обсудите финансовые проблемы. А я ему позвоню.

Леонид Леонидович смотрел вслед уходящему режиссеру, затылок которого колыхался, как мягкое тесто.

Глава третья

В золоченом кресле, где минуту назад восседал режиссер, теперь находился «газовый магнат» Борис Генрихович Шаронов. С Леонидом Леонидовичем они были старинные друзья. Соседи по дачным участкам, каждый в шесть соток. Обращались друг к другу на «ты». Борис Генрихович был остроплеч, с узким лицом, словно побывавшем в тисках, с заостренным костяным подбородком. В глазах не угасали черные огоньки, напоминавшие свинцовые дробинки. Он имел седину голубовато-лунного цвета. На сухих губах появлялась улыбка, не язвительная, даже если он делал замечание подчиненному, а мягкая, почти виноватая. Борис Генрихович был хозяин газовой империи, владел заводами в Сибири, на Дальнем Востоке. Теперь же построил завод на Ямале, на кромке Ледовитого океана. Туда шли ледоколы, проламывали полынью для громадных танкеров. Те загружались сжиженным газом и плыли, одни в Испанию, другие в Японию.

– Я шел по твоему дворцу, Леня, и знаешь что вспомнил? Как мы добывали навоз для наших участков. Один грузовик на двоих. А потом помогали друг другу его разбрасывать. Теперь ты сидишь в кремлевском дворце, и тебя встречают как государя-императора.

– Боря, я по-прежнему разбрасываю навоз. Только участок в одну седьмую часть суши.

Они засмеялись, два счастливца, проскользнувшие сквозь игольное ушко чудовищных лет. Баловни, уцелевшие среди смертельных катастроф. Победители среди множества проигравших и забытых.

– А что, скажи, стало с Коноваловым? Ну тот, который жил через дом от нас? Кажется, был профессор? – Леонид Леонидович глубоко вздохнул, словно ловил дым самовара, который разводил Коновалов, зазывал на чай соседей.

– Спился профессор. Я потерял его из вида. Он все бранил комитетчиков, пил, поминал жертвы репрессий. А потом пропал в какой-то кардиологической клинике.

– А Шульц? Он был чемпион Ленинграда по боксу. Убил кулаком бездомную собаку. Ездил на чемпионаты Европы.

– Он стал бандитом. Его пристрелили, то ли свои, то ли милиция. Я пару раз ему помогал, но видно пуля для него уже была отлита.

– А Филюгин? Помнишь, который заведовал кооперативом? Каждую вторую копейку клал себе в карман. Он-то как?

– Он, Леня, теперь в Англии, в банке «Барклай». Помогал мне кредитоваться, когда я строил завод в Тобольске.

Леонид Леонидович предавался воспоминаниям о той поре, когда на крохотных садовых участках зацветали первые яблони, и садоводы устраивали праздник урожая, угощали друг друга плодами, наливали в стаканы шипучий сидр.

– Слушай, Леня, приезжай-ка ты ко мне на Ямал. Увидишь завод. Это настоящее русское чудо. В мерзлоте, на берегу Ледовитого, стоит красавец! Атомные ледоколы. Газовозы, как плавающие города. Ты же об этом мечтал. Без тебя я бы не совладал. Под твою гарантию строил. Банки под твое имя давали кредиты. Ты с королем Испании договаривался о поставках. В Японии обеспечил рынок. Приезжай, отдохнешь душой.

– Хочу посмотреть. Устал от правозащитников, законников, от дураков в правительстве, от силовиков-дуболомов, от шелестящих дипломатов. Хочу увидеть, как в Арктике Россия строит порт, завод, город. Иначе зачем мне быть Президентом?

– Кстати, Леня, мне нужно получить лицензию еще на несколько газовых месторождений. Министр природных ресурсов упрямится. Дескать, места естественного проживания ненцев. Что-то про оленей, про ягель, про чумы. Ты поговори с дураком. Скажи, я всех ненцев переселю в чумы с газовым отоплением. Кстати, твоя доля в моей компании увеличится.

– Ну, мы с тобой соседи по дачному кооперативу. Всегда поможем друг другу, – они засмеялись. По-прежнему их участки находились рядом, но теперь границы этих участков омывали три океана.

– Как ты считаешь, Леня, иранцы могут перекрыть Ормузский пролив? Допекут их американцы своим эмбарго? Японцы лишаются иранского газа и нефти, и мои газовозы в Японии будут втройне востребованы.

– Исключено. Это означает войну. Американцы станут бомбить Тегеран. Иран станет бомбить Тель-Авив. Вся бензиновая канистра Ближнего Востока будет взорвана. Огонь долетит до Европы и Азии.

– А Курилы? Надо отдать, наконец, Японии эти две скалы. Почему ты с этим тянешь, Леня?

– Пожалуйста, занимайся газовыми полями Ямала. А внешнюю политику предоставь мне, – Леонид Леонидович недовольно сдвинул брови. Бачки на висках сердито полезли вверх. Рот стал маленький, как злой хоботок. Водянистые глаза потускнели, в них перестал отражаться свет.

Борис Генрихович не заметил этих перемен. Не заметил недовольства, которое могло обернуться гневом. Если кто-нибудь неосторожно приближался к запретной теме, касался его президентской власти, то рисковал вызвать гнев Президента. Леониду Леонидовичу в последнее время казалось, что эту власть у него хотят отобрать, он окружен заговорщиками, и этих заговорщиков он искал среди самых близких сподвижников.

– Нет, Леня, мне кажется, нужно разрядить обстановку. Мы со всеми вокруг перессорились, а это мешает большому бизнесу. Надо кинуть кость. Отдать эти паршивые острова, а взамен получить японские технологи, кредиты. Не исключаю, и специальные выплаты. Они бы не помешали, не правда ли? Да и крупный бизнес перестанет ворчать на тебя.

– Прошу тебя, Борис Генрихович, не совать нос в политику! – рот Леонида Леонидовича вздрагивал, словно чмокал. Казалось, он посылает Шаронову воздушные поцелуи. Но это были пузырьки бешенства, которое копилось у Леонида Леонидовича и оставалось незамеченным Борисом Генриховичем. – Ты был хозяйственником, им и остался! Тебе невдомек, что за японцами стоят американцы. Отдаем острова японцам, а американцы размещают на них береговые батареи ракет. Русский Тихоокеанский флот оказывается запертым. Отдаем острова Японии, и сразу немцы потребуют Кенигсберг. Латыши и эстонцы потребуют земли в Псковской области. Украинцы начнут возвращение Крыма. Китайцы заявят претензии на земли до Байкала. Ты это понимаешь, голова садовая? – «головами садовыми» они называли друг друга, когда были соседями в садовом кооперативе. Теперь же Леонид Леонидович этим прозвищем хотел утихомирить себя самого. Не дать своему гневу безудержно хлынуть наружу.

Но Борис Генрихович не услышал сигнал.

– А что, Леня, ведь теперь-то видно, чего нам стоил и еще будет стоить Крым. Плата слишком велика. Ты послушай, что говорит бизнес, что говорит интеллигенция. Может, нам стоит помириться с Америкой и Европой? Вернуться в «докрымские» времена?

Глаза Леонида Леонидовича стали жутко фиолетовыми. На висках под бачками вздулись синие вены. Изо рта полетел жаркий воздух. Казалось, поднеси спичку и зашумит газовая горелка. Этой горелкой Леонид Леонидович жег испуганного Шаронова. Так палят щетину на поросенке.

– Ты мне, тварь, будешь указывать? Ты, мышиный помет, будешь грозить? Пугать крупным бизнесом, который сгнил на корню и не может кормить государство? Пугать интеллигенцией, которая подобна венерической болезни?

– Да нет, Леня! Я только хотел сказать, что, быть может, нам нужно мягче относиться к Америке и Европе? Где-то промолчать, где-то уступить, – заикался Борис Генрихович. Но Леонид Леонидович уже захлебывался яростью:

– Ты, побирушка, который через забор просил у меня на бутылку! Ты, кого я тащил, как тачку с навозом! Кого я столько раз вытаскивал из-под следствия! Уговаривал бандитов снять со счетчика, не дырявить тебе башку! Кому я дал бизнес, связи, положение в обществе? Ты поднялся против меня? Все вы против меня?

– Леня, побойся Бога! Ты же знаешь, я руки тебе готов целовать! Без тебя я ничто! Все мы без тебя ничто! – жалобно оправдывался Шаронов. Но Леонид Леонидович был неудержим. Гнев ревел, жег, бешено брызгал. В нем содрогалась раскаленная топка, из которой дул свистящий сквозняк. В этой топке скакало чудище, выдирало когтями его сердце. Он пылал, как мертвец в крематории. В нем лопались жилы, горели, как головни, кости. Его сгоравшая плоть, словно факел, летела наружу, оставляя раскаленную пустоту. В ней дымилась и осыпалась окалина.

– Руки мне целовать? Ничто без меня? Зачем ты летал в Вашингтон и встречался с этим рыжим сенатором?

За моей спиной договариваешься с американцами? Меня сдаешь, а себе покупаешь жизнь? А кто, скажи мне, спонсирует этот гребаный телеканал, который называет меня «убийцей сирот» и «главным вором в России»? И что это за «космическое государство» вы создаете? Взамен Государству Российскому, Президентом которого я являюсь?

– Ты не прав, Леня, не прав! – умолял Шаронов. Его уложенные, голубоватые волосы растрепались. Костяной подбородок размяк. Нос провалился. – Леня, ты сам просил меня встретиться с сенатором Гелси, прозондировать расклад в сенате. А с этими педиками на телеканале, ты сам мне приказал дать им денег, чтобы они умолкли! Верь мне, Леня! До гроба с тобой! А «космическое государство» – это шутка, игра! Ты, Леня, истинный Президент России!

Гнев иссякал. Леонид Леонидович чувствовал едкую пустоту, в которой догорали последние гневные слова. Становилось тошно. Казалось, за эти несколько гневных минут он состарился на десяток лет. Становилось стыдно перед другом, которого напрасно обидел. Хотелось каяться. Должно быть, так безумной истерический Грозный Царь рубил головы, а потом, рыдая, записывал имена казненных в синодик, велел в монастырях молиться за них.

– Я ссорюсь с американцами, вас защищаю. Строю ракеты и лодки, чтобы американцы сюда не сунулись. Если придут, все у вас отнимут. Банки, корпорации. Пусть скудоумные патриоты думают, что я спасаю Святую Русь. Я спасаю ваш бизнес, Боря.

Борис Генрихович видел, что беда отступила. Удобнее утвердился в кресле, из которого готов был выпасть и бухнуться перед Леонидом Леонидовичем на колени.

– Мы это понимаем, Леня! Мы понимаем! Нельзя доверять американцам. Они всех и всегда кидают.

– Дайте мне время – обессилено произнес Леонид Леонидович – Мне нужно время. Я снова двинусь вперед! Мы должны перетерпеть. Россия должна перетерпеть и не устраивать революцию.

– Да мы первые будем ее подавлять! – властно произнес Шаронов. Его взлохмаченные волосы сами собой улеглись. Нос твердо выпрямился. Подбородок жестоко заострился, – Мы не допустим хаоса!

Леонид Леонидович чувствовал усталость. Его глаза потеряли фиолетовый цвет, стали младенчески голубыми. Бачки на круглых щеках слабо золотились. Сходство с августейшей особой усилилось.

– Я ввел пост вице-президента. Кто бы мог его занять, как ты думаешь? Мало ли что со мной может случиться. Кто-нибудь из вашей когорты?

– С тобой ничего не случится, Леня! За тебя в монастырях молятся. Кого назначишь вице-президентом, того и назначишь. Не нам судить.

– Ну спасибо, Боря, ступай. Извини, что погорячился.

– Да ну, все по-дружески, Леня, все по-дружески. А с министром о газовых месторождениях поговори.

Они обменялись поцелуями. Леонид Леонидович уловил, как пахнет от Бориса Генриховича французской туалетной водой.

Глава четвертая

Леонид Леонидович, оставшись один, полулежал в кресле, делал глубокие вдохи и выдохи. Ему не доставало кислорода, который сгорел в гневной топке. Он представлял, что гуляет в дубраве после дождя, так чудесно дышится, желуди в темной листве, словно самородки. Леонид Леонидович ждал еще одного посетителя. После встречи он отправится в бассейн, кинется в изумрудную воду и поплывет баттерфляем, превратившись в хрустальную бабочку.

В кабинет вошел его доверенный порученец. Прежде личный охранник, теперь он был исполнитель тайных операций, иные из которых он осуществлял без согласования с Президентом. Последствия этих операций врывались в прессу шумными публикациями о загадочных смертях и нераскрытых убийствах.

Порученца звали Светоч. Это было не имя, а позывной, которым тот пользовался, работая в подразделении специальных операций. Звали же его Антон Ярославович Светлов.

Светоч вошел в кабинет бесшумно, ибо ставил ногу на носок и лишь потом касался пола пяткой. Это делало походку неслышной, даже если на пути попадался лесной сучок. Это позволяло задержать на секунду шаг, когда в последний момент глаз обнаруживал противопехотную мину. В кремлевском кабинете пол был инкрустирован дорогими породами дерева, без трескучих сучков и противопехотных мин. Но походка Светоча уже не менялась. Он шел по Кремлю так, словно это были чеченские тропы.

Лицо Светоча состояло из двух половин. Одна половина с крепкой скуластой щекой, светлой бровью и серым внимательным глазом. Другая напоминала застывшую лаву, вся в рябых метинах, рубцах, с заплатами пересаженной кожи. Бровь отсутствовала, как будто ее срезали. В глазнице недвижно стекленел зеленоватый глаз.

Лицо Светоча изуродовал взрыв. Телохранитель прикрыл собой Леонида Леонидовича на трассе в окрестностях Сочи, где на Президента было совершено покушение. Кумулятивная граната разорвала бронированный Мерседес, убила водителя, а Светоч заслонил Леонида Леонидовича, получил ожег плазмы.

Леонид Леонидович навещал в больнице раненного телохранителя. Когда тому собирались вставить стеклянный глаз, настоял, чтобы глаз был выточен из горного хрусталя. Леонид Леонидович слышал, что в Аркаиме в древних погребениях находят черепа, у которых в глазницы вставлены горные хрустали. Солнечный свет, проходя сквозь горный хрусталь, преломляется и связывает земную жизнь с жизнью иных миров.

Светоч, получив хрустальный глаз, обрел тайную зоркость, созвучную с прозрением. Он умел предугадывать еще не совершенные покушения. Раскрывал заговоры на стадии их зарождения. Вычислял предателей под личиной самых преданных Президенту друзей.

Секретные операции, которые проводил Светоч в интересах государства, привели к устранению назойливой журналистки, что расследовала причину взрывов в Москве. Тогда были снесены несколько жилых домов. Журналистка утверждала, что Леонид Леонидович причастен к этим взрывам. Ее застрелили в день рождения Леонида Леонидовича, и это было своеобразным подарком, который Светоч преподнес Президенту, что вызвало яростный гнев Леонида Леонидовича.

Известный оппозиционный политик Борис Немцов был застрелен на мосту, напротив Кремля, куда выходили окна президентского кабинета. И это выглядело, как подарок, что сопровождалось гневом Леонид Леонидовича и угрозой уволить Светоча.

Немцов, разъезжая по Америке и Европе, потрясал банковскими счетами, утверждая, что в банках хранилось несметное состояние Президента, делавшее его самым богатым человеком земли.

Еще одна операция Светоча привело к загадочной смерти опального олигарха Березовского. Тот жил в Лондоне, грозил Президенту чудовищными разоблачениями. Его нашли мертвым в ванной. На груди лежала записка: «Уходя, гашу свет». Леонид Леонидович топал ногами на Светоча, говорил, что был готов простить Березовского, и его смерть причинила вред государству.

Особой заслугой Светоча было создание «искусственного интеллекта». Система просматривала миллиарды телефонных сообщений и электронных посланий, выуживала кодовые слова и шифры. Выявляла зоны, где была высокая вероятность заговора. Зоны назывались «Сгустки». На «Сгустки» нацеливались спецслужбы. Раскрывались имена заговорщиков, их связи, адреса, сам характер заговора. Проводились аресты.

Это позволяло предупреждать покушения, предотвращать диверсии, обезвреживать террористов.

Система создавалась с помощью самых талантливых программистов, нейролингвистов, специалистов по символам и тайным знакам. Система называлась «ОГ», то есть «Око государево». Леонид Леонидович не возражал против названия. Знал увлечение Светоча родной историей.

Но главным достоинством Светоча была его прозорливость. Оснащенность тайными знаниями, которыми его научили удмурдские шаманы, нанайские колдуны, марийские волхвы. С помощью тайноведения Светоч не только распознавал заговорщиков, но и блокировал экстрасенсорные атаки, направленные на Леонида Леонидовича силами тьмы. Светоч называл себя светлым магом.

Леонид Леонидович не вникал в природу знаний, которыми владел его придворный кудесник. Патриарх строго-настрого запретил Леониду Леонидовичу заниматься волхованием. Но иногда, сидя в кабинете, Леонид Леонидович видел, как воздух вокруг темнеет. Казалось, в золоченый кабинет проникает дым. Что-то осыпалось с потолка, похожее на пепел. Это Светоч разбивал и рассеивал сгусток тьмы, предотвращая удар, направленный в Леонида Леонидовича.

– Как выглядит твоя «топография тьмы»? – Леонид Леонидович смотрел на гибкого, мягко ступающего Светоча, словно тот шел по канату. – Откуда угрозы? – Леонид Леонидович имел в виду электронную карту, на которой, как на рентгеновском снимке легких, видны были затемнения.

– «Топография тьмы» почти не изменилась, Леонид Леонидович. Самыми черными остаются Москва и Петербург. Другие города-миллионники. Конечно, Кавказ. Есть очаги в Якутии, в Татарстане. Но что тревожит, – появились затемнения в исконно русских регионах. В Вологде, в Костроме. Спецслужбы раскрыли в Костроме террористическую организацию школьников. Они называют себя «Молодая гвардия». Готовили покушение на мэра. Хотели взорвать мост через Волгу, – Светоч мерцал горным хрусталем. В глубине кристалла трепетало рубиновое зернышко, излетал тончайший луч. Искусственный глаз был лазером, дальнобойным прицелом, позволял Светочу безошибочно распознавать цели, – Правозащитники раздувают скандал. Обвиняют нас чуть ли ни в убийстве детей.

– К черту правозащитников! – вспылил Леонид Леонидович, представляя их каркающую стаю. – Самое страшное – это русский террор! С кавказским мы справимся, а русский, если начнется цепная реакция, не остановить! Действуйте беспощадно! Нет детей, а есть террористы!

– Играют в подпольщиков, в партизан, – искусственный глаз Светоча источал теперь изумрудный свет. Лазер перестроился на другую волну, бил зеленым лучом, пронзая невидимую мишень.

– Русские – не забыли пугачевщину, – жарко говорил Леонид Леонидович. – Терпят, терпят, а потом снимаются с места и выходят на большую дорогу. Эти дети станут караулить на дорогах мэров и губернаторов, взрывать поезда и атомные станции. Пресекать на корню! Беспощадно!

– Хотел сообщить, Леонид Леонидович, Москва насыщается черными магами. Под видом художников, блогеров, публицистов. Они собирают черную энергию, как черные пчелы собирают черный мед. Эту черную энергию они превращают в сгустки, направляют в Кремль. Мне все трудней с ними бороться, Леонид Леонидович, – горный хрусталь в глазу Светоча источал аметистовый луч. Этот чуткий луч был направлен в окно, где круглись серебряные купола Архангельского собора, и за ними в дымке переливалась Москва.

– Кто насыщает Москву магами? Магами или бумагами? – неудачно съязвил Леонид Леонидович.

– У меня нет достоверного ответа. Возможно, один из тех, кто называет себя вашим другом.

– Шаронов? У него бегающие глаза предателя. Он дружил с лондонским мерзавцем, который, «уходя, выключил свет». Теперь он создает какое-то «космическое государство» вместо Государства Российского!

– Это не Шаронов. Но тот, кого вы очень близко к себе подпустили.

– Он тоже «уйдет, выключив свет»!

– Когда лондонский предатель, голый, стоял на коленях в ванной, и ему затягивали на горле шарф, он умолял о пощаде. Возносил вам хвалу. Уверял, что знает имена заговорщиков. Но не успел назвать. Умер от разрыва сердца.

– Значит, заговор существует? Что говорит твое колдовское знание?

– Чувствую, что заговор существует. В самом близком окружении. Но пока не могу доказать, – горный хрусталь переливался радугами. Светоч менял частоту излучения, старался настроить волшебный лазер на искомую цель. Но цель ускользала.

– Кругом предатели, только и ждут моего конца. Уйду из Кремля, покину кабинет, и начнется! Спустят на меня всех бешенных псов. Чтобы самим уцелеть, станут меня топить. Писаки ничтожные уже романы свои написали, держат в столах. Дескать, московские дома я взорвал! И подводную лодку с моряками я потопил! И политиков оппозиционных, кому пуля, кого в тюрьму! И тех журналюг, которые сунулись в Центрально-африканскую республику! Кровавый режим Троевидова! Детей избивал дубинами! Отравителей посылал за границу! Сам вор, украл несметные миллиарды, лежат в зарубежных банках! Дружкам своим на разграбление отдал Россию! В Сирию русских солдат умирать посылал! Крым украл у нищенки-Украины! «Русскую весну» подавил на Донбассе! Курилы хотел отдать! С Западом рассорился, экономику России загробил! Гонку вооружений развязал! Имперскую традицию возродил! Сталинистов поддерживал! Что еще? Потепление климата устроил? Кеннеди застрелил? Царевича Дмитрия зарезал? – Леонид Леонидович стенал. Видел, как из всех углов смотрят на него ненавидящие глаза, хохочут слюнявые рты. Эти ненавидящие глаза во все времена появлялись из темных углов. Ядовитый смех всегда раздавался за спиной падающего кумира. Народ предавал кумиров. Так предали царя Николая, предали Сталина, валили статуи, вытаскивали ночью из мавзолея. Так предали Хрущева, вышвырнули, как шелудивого щенка, из власти. Так предали Брежнева, создали из него чучело, увешенное орденами. Так предали Андропова, отключив искусственную почку. Так измывались над старым Черненко, который задыхался от астмы. Так глумились над Горбачевым, который укрылся в Форосе. Так спаивали Ельцина, превратили его в животное. И ему, Троевидову, уготована та же участь? Участь русского вождя и правителя?

– Вы, Леонид Леонидович, самый великий русский правитель. Вы создали Государство Российское. Без вас не было бы России, не было бы народа. В вас вселился Бог, и вы с его помощью возродили Россию.

– Это не Бог. Это Птица русской истории! – страстно подхватил Леонид Леонидович.

Здоровый глаз Светоча сиял. Преданно взирал на Президента. Горный хрусталь в пустой глазнице казался бриллиантом. Леонид Леонидович благодарно смотрел на того, кто однажды уже спас его от смерти. Спасет и второй раз.

– Есть еще одна информация, Леонид Леонидович. Наша разведка сообщает, что в состав военно-морского флота США поступила секретная лодка-малютка с миниатюрным атомным двигателем и дальнобойным лазером. Лодка, не всплывая, способна сбивать воздушные цели, следующие над акваторией. На верфи в штате Мэн были построены три лодки подобного типа. Две из них направлены в Средиземное море, к берегам Сирии. Третья прошла проливы и находится в Черном море. В этой связи, Леонид Леонидович, следует пересмотреть маршруты ваших вылетов из Сочи. До минимума сократить время пребывания над морем. Я на этом настаиваю.

– Мерзавцы! – Леонид Леонидович издал звук, похожий на рык, – Зовут на переговоры в Женеву, а сами готовят на меня покушение! Пусть командующий Черноморским флотом пошлет в море все противолодочные корабли! Поднимет в воздух всю противолодочную авиацию! Заметят лодку в территориальных водах, топить безжалостно!

Леонид Леонидович чувствовал, как обступили его враги, караулят в небе, в море, в золоченых дворцах, на русских дорогах. Он вцепился пальцами в край стола, так что ногти его побелели.

– Скажи мне, Антон Ярославович, – обратился он к Светочу, – Как ты думаешь, зачем я учредил пост вице-президента?

Светоч задумался, собираясь дать осторожный ответ. Но вдруг вскочил, метнулся к окну. Раскинул руки, надвинулся на стекло, словно хотел закрыть окно грудью.

Леонид Леонидович видел, как сотрясается Светоч, словно в грудь ему наносили удары кувалдой. После нескольких страшных ударов Светоч осел на пол, бессильно свесил голову.

Леонид Леонидович заметил, как с потолка осыпается серая пудра, крохотные чешуйки пепла. Это Светоч отразил грудью сгусток тьмы, посланный магом. В который раз заслонил Леонида Леонидовича от гибели.