Держи марку! Делай деньги! (сборник)

– Твоя Фуражка, Господин Вон Липвиг, – сказал Помпа. Они обернулись.

– Что? – переспросил Мокриц, глядя на голема, который терпеливо стоял у постамента с головным убором в руках.

Это была золотистого цвета почтальонская фуражка с козырьком и золотыми же крылышками. Мокриц взял ее у него из рук и вблизи увидел, что золото было всего лишь краской, потрескавшейся и местами облезшей, а крылья – настоящими высушенными голубиными крыльями, которые грозили рассыпаться при касании. Голем поднял фуражку на свет, и она засверкала, как сокровище из древней гробницы. Она хрустела в руках Мокрица, пахла чердаком и роняла золотые крошки. Под кромкой на грязной этикетке были слова: «БОЛТ и ЛОК, ВОЕННАЯ И ПАРАДНАЯ ФОРМА, ПЕРСИКОВОПИРОЖНАЯ УЛ., А-М. РАЗМЕР: 7»

– Есть Еще Пара Башмаков, Тоже С Крыльями, – сказал господин Помпа. – И Предмет На Резиночке В Виде…

– Это не нужно! – восторженно оборвал его Грош. – Где ты все это раздобыл? Мы где только не искали! Столько лет!

– Было Под Всеми Письмами В Кабинете Почтмейстера, Господин Грош.

– Не может такого быть, быть такого не может! – возразил Грош. – Мы там тыщу раз смотрели! Я видел каждый дюйм ковра в том кабинете!

– Некоторая часть писем была, кхм, передислоцирована сегодня, – сказал Мокриц.

– Так И Есть. Господин Вон Липвиг Провалился Через Потолок.

– Ах, так он ее нашел, значит! – воскликнул Грош. – Видите? Пророчество! Оно начинает сбываться!

– Нет никакого пророчества, Толливер, – сказал Достопочтенный Мастер, печально качая головой. – Знаю, ты со мной не согласен, но пожелание, чтобы кто-нибудь пришел и разгреб весь этот бардак, – это еще не пророчество. Немного не то.

– Письма опять стали разговаривать! – сказал Грош. – Перешептываются по ночам. Приходится зачитывать им Устав, чтобы замолчали. Точь-в-точь как волшебник сказал!

– Ну, знаешь, как мы в старину говорили: нужно быть сумасшедшим, чтобы здесь работать, – ответил Достопочтенный Мастер. – Все кончено, Толливер. Правда, конечно. Мы уже даже не нужны этому городу.

– Ну-ка, наденьте фуражку, господин фон Липвиг! – сказал Грош. – Это судьба, что она вот так взяла и нашлась. Наденьте фуражку и посмотрим, что будет!

– Ну что ж, если никто не против, – пробурчал Мокриц. Он занес фуражку над головой, но заколебался.

– Ничего же не случится, нет? – спросил он. – А то у меня был очень странный день…

– Да ничего не случится, – сказал Достопочтенный Мастер. – Никогда ничего не случалось. Когда-то мы все думали, что вот возьмет и случится. Каждый раз, когда кто-нибудь обещал вернуть люстру на место или доставить письмо по адресу, мы думали: может, вот оно, может, на этот раз все получится. А ты осчастливил юного Толливера, когда вернул девиз на место. Взбудоражил его. И он теперь думает, что на этот раз все получится. Но этому никогда не бывать, потому как место это про-кля-тооо.

– Это как проклято, только с дополнительными «о»?

– Именно. Худшее, что может быть. Так что вперед, господин, надевай фуражку. По меньшей мере убережет от дождя.

Мокриц приготовился было натянуть фуражку, но заметил, как старые почтальоны отступили подальше.

– Вы сомневаетесь! – крикнул он и погрозил им пальцем. – Вы все-таки сомневаетесь, все вы! Вы думаете, хмм, а вдруг на этот раз что-то получится, а? Затаили дыхание, я же вижу! Надежда – ужасное чувство, господа.

Он нахлобучил фуражку на голову.

– Чувствуете что-нибудь? – спросил Грош через некоторое время.

– Затылок чешется, – ответил Мокриц.

– Потому что необъяснимые чудесные силы проникают в вас, да? – не унимался Грош.

– Не похоже, – ответил Мокриц. – Мне жаль.

– Большинство почтмейстеров, под чьим началом мне довелось работать, терпеть не могли эту вещь, – заметил Достопочтенный Мастер, когда все облегченно вздохнули. – Тебе хотя бы с ростом повезло. Почтмейстер Аткинсон был всего полтора метра ростом и в этой фуражке всегда казался угрюмым, – он похлопал Мокрица по плечу. – Не переживай, мальчик, ты сделал все, что мог.

Мокрицу на голову упал конверт. Он смахнул его, и тут же другой конверт шлепнулся ему на плечо и соскользнул на пол.

Письма стали сыпаться вокруг, как рыба, подхваченная мимопроходящим торнадо.

Мокриц поднял глаза наверх. Письма падали из темноты, и легкая их морось постепенно превращалась в бурный ливень.

– Стэнли? Это ты там хулиганишь? – предположил Грош, которого почти не видно было за бумажным потоком.

– Я всегда говорил, полы на чердаке слишком слабые, – простонал Достопочтенный Мастер. – Опять почтовый обвал. Мы слишком расшумелись, вот в чем дело. Давайте выбираться отсюда, пока все целы.

– Так потушите уже свои фонари! Они огнеопасные! – прикрикнул Грош.

– Тогда мы будем впотьмах выбираться, юноша!

– По-твоему, пусть лучше нам горящая крыша дорогу освещает?

Фонари моргнули и погасли… и в темноте, которой они больше не мешали, Мокриц увидел на стене надпись – точнее сказать, в воздухе рядом со стеной. Невидимое перо делало в пустоте росчерк за росчерком, выводя мерцающие синие буквы.

Мокриц фон Липвиг? – прочел он.

– Э-э-э… да?

Почтмейстер!

– Послушайте, я не тот «избранный», которого вы ищете!

Мокриц фон Липвиг, в такие времена сгодится любой Избранный!

– Но… но… я не достоин!

Запасайся достоинством побыстрее, Мокриц фон Липвиг! Верни нам свет! Открой нам двери! Не задерживай гонцов!

Мокриц посмотрел вниз и увидел золотое свечение под ногами. Оно зажглось на кончиках пальцев и стало растекаться изнутри по телу, как доброе вино. Он почувствовал, как его ноги оторвались от постамента, когда слова подняли его в воздух и мягко закружили.

Вначале было Слово, но что есть слово без гонца, Мокриц фон Липвиг? Ты – ПОЧТМЕЙСТЕР!

– Да, я почтмейстер! – воскликнул Мокриц. Письма должны разойтись, Мокриц фон Липвиг!

Слишком долго мы были взаперти.

– Я отправлю письма!

Отправишь письма?

– Да! Да!

Мокриц фон Липвиг?

– Да?

Порывом ветра, взметнувшим конверты в золотом сиянии и сотрясшим здание до самого основания, пронеслись слова:

Доставь Нас!

Глава шестая

Картинки

Почтальоны без масок – Чудовищный агрегат – Полный Пи – Господин фон Липвиг задумывается о марках – Гонец из начала времен

– Господин Вон Липвиг? – позвал господин Помпа.

Мокриц поднял голову и увидел перед собой горящие глаза голема. Должен быть какой-то другой способ просыпаться по утрам. Некоторые, в конце концов, обходятся будильником.

Укрывшись заплесневелым одеялом, Мокриц лежал на голом матрасе в своих свежеразгребенных апартаментах, где пахло старой бумагой. Все тело ныло от боли.

Краешком своего сонного сознания он слушал господина Помпу:

– Почтальоны Ожидают, Господин Вон Липвиг. Почтовый Инспектор Грош Сказал, Что Ты Захочешь Сам Отправить Их В Путь, Чтобы Все Было Как Положено.

Мокриц поморгал в потолок.

– Почтовый инспектор? Я повысил его аж до почтового инспектора?

– Да, Господин Вон Липвиг. Ты Был Полон Энтузиазма.

Воспоминания о минувшей ночи предательски поспешили отбить свою фирменную чечетку на знаменитых подмостках Большого Театра Неловких Ситуаций.

– Почтальоны? – выдавил он.

– Братство Ордена Почты. Они Хоть И В Возрасте, Но Прыткие. Все Давно На Пенсии, Но Вызвались Волонтерами. Они Здесь Уже Несколько Часов – Сортируют Почту.

Я нанял на службу людей еще старше Гроша…

– Что еще я натворил?

– Ты Произнес Пламенную Речь, Господин Вон Липвиг. Меня Особенно Впечатлило, Когда Ты Отметил, Что Слово «Ангел» Означает «Посланник». Мало Кто Об Этом Знает.

Лежа на матрасе, Мокриц медленно пытался засунуть кулак себе в рот.

– А Еще Ты Пообещал Вернуть На Место Большие Люстры И Полированные Прилавки. Все Были В Восторге. Никто Не Знает, Куда Они Делись.

О боги, подумал Мокриц.

– И Статую Бога. Насколько Я Могу Судить, Это Потрясло Их Еще Больше, Ибо Статую Переплавили Много Лет Тому Назад.

– Сделал ли я вчера что-нибудь, хоть отдаленно намекавшее, что я был в своем уме?

– Прошу Прощения, Господин Вон Липвиг?

Но Мокриц начал припоминать и свечение, и шепот писем. Они наполнили его разум… не то знаниями, не то воспоминаниями, которые он не помнил, как приобрел.

– Незаконченные истории, – проговорил он.

– Да, Господин Вон Липвиг, – спокойно согласился голем. – Ты Много О Них Говорил.

– Правда?

– Да, Господин. Ты Сказал…

…что каждое недоставленное послание – это пространственно-временной фрагмент, которому не за что зацепиться, сгусток намерения и чувства в свободном парении. Собери их вместе несколько миллионов – и они станут делать то, что и положено письмам. Они будут общаться и менять природу вещей. Если их достаточно много, они искажают пространство вокруг себя.

Мокриц видел в этом смысл. По крайней мере, не меньше, чем во всем остальном.

– И… я действительно воспарил над землей, сияя золотом? – поинтересовался Мокриц.

– Видимо, Этот Момент Я Упустил, Господин Вон Липвиг, – ответил Помпа.

– То есть не воспарил, ты имеешь в виду.

– В Некотором Смысле Воспарил, Господин, – сказал голем.

– Но в нормальном общедоступном смысле – нет?

– Ты Горел, Что Называется, Внутренним Огнем. Почтальоны Были Крайне Впечатлены.

Мокриц бросил взгляд на крылатую фуражку, беспечно брошенную на стол.

– Мне никогда не оправдать их ожиданий, господин Помпа, – сказал он. – Им нужен святой, а не тип вроде меня.

– Возможно, Как Раз Святой Им И Нужен, – заметил голем.

Мокриц сел, уронив одеяло.

– Что стало с моей одеждой? – спросил он. – Я абсолютно уверен, что аккуратно развесил все по полу.

– Я Хотел Отчистить Твой Костюм Пятновыводителем, – сказал Помпа. – Но Поскольку Весь Костюм Был Одним Сплошным Пятном, Пятновыводитель Вывел Костюм Целиком.

– Это был мой любимый костюм! Пустил бы его на тряпки хотя бы.

– Виноват, Господин Вон Липвиг, Я Полагал, ЧТО Это Тряпки Пустили На Твой Костюм. Но Я Выполнил Приказ.

Мокриц замер.

– Какой еще приказ? – спросил он недоверчиво.

– Вчера Ты Распорядился Достать Костюм Почтмейстера, Господин Вон Липвиг. Ты Дал Мне Самые Четкие Указания, – ответил голем. – К Счастью, Мой Коллега Оверлок 22 Служит В Театральной Костюмерной. Костюм Висит На Двери.

Голем даже раздобыл где-то зеркало. Не очень большое, но Мокрицу хватило, чтобы увидеть, что одет он до того с иголочки, того и гляди уколется.

– Ого, – протянул он. – Ну прямо золотая рыбка.

Костюм был из золотой ткани – или того, что носят вместо нее артисты. Мокриц хотел было отказаться, но вовремя задумался.

Хороший костюм помогает делу. Как бы хорошо ни был подвешен язык, от этого мало толку, если брюки плохо сидят. Люди будут обращать внимание на костюм, а не на Мокрица. А на этот костюм они точно обратят внимание – он будет озарять улицу, и людям придется щуриться, чтобы посмотреть на него. И оказывается, он сам так распорядился.

– Он очень… – Мокриц задумался. Единственное слово, которое пришло на ум, было: – стремительный. У меня такое ощущение, что я вот-вот пущусь бегом!

– Оверлок 22 Мастер Своего Дела, Господин Вон Липвиг. Обрати Внимание На Золотую Рубашку И Галстук. Все В Тон Фуражке.

– А ты не мог попросить у него что-нибудь менее яркое? – спросил Мокриц и прикрыл глаза ладонью, чтобы не ослепнуть от вида собственных лацканов. – Что-нибудь такое, что можно будет надеть и не осветить ненароком весь город?

– Будет Исполнено, Господин Вон Липвиг.

– Хорошо, – сказал Мокриц, моргая от блеска своих рукавов. – Приступим к почте, в таком случае.

Почтальоны, до тех пор пребывавшие в отставке, собрались в холле на пятачке, расчищенном от вчерашнего письмопада. Они были одеты в почтальонскую форму, но поскольку все формы хоть чем-то да отличались друг от друга, они, технически, не были одеты по форме. На всех были фуражки с козырьками, только у одних днища стояли торчком, а у других лежали плашмя, да и сами старики давно усохли для своей прежней одежды, так что сюртуки свисали с них как драповые пальто, а брюки походили на мехи от аккордеона. И, по стариковскому обыкновению, почтальоны нацепили на себя все свои медали и стояли с таким решительным видом, будто собирались в последний бой.

– Смена к инспекции готова, вашеблагородь! – сообщил почтовый инспектор Грош, так старательно вытянувшийся по струнке, что от гордости его ноги на целый дюйм отрывались от земли.

– Спасибо. Кхм… хорошо.

Мокриц сам не знал, что именно он инспектировал, но он старался, как мог. Ряд морщинистых лиц смотрел на него во все глаза.

Мокриц заметил, что не все их медали были за военные заслуги. У Почтамта были и свои собственные награды. Одна такая медаль, с золотой собачьей головой, красовалась на груди низкорослого человечка с физиономией как у представителя семейства хорьковых.

– Что это за… э… – начал он.

– Старший почтальон Джордж Агги, сэр! За что медаль? Пятнадцать укусов, и все еще в строю, сэр! – гордо объявил он.

– Что ж, это… это… много укусов, что и говорить…

– Но после девятого раза я всех их обдурил, сэр, и сделал себе жестяную ногу!

– Ты потерял ногу? – в ужасе спросил Мокриц.

– Нет, сэр. Просто прикупил себе старых доспехов, – объяснил сморщенный старичок и хитро улыбнулся. – Бальзам на душу, сэр, когда слышу, как скрипят их зубы о железо.

– Агги, Агги… – проговорил Мокриц, и тут до него дошло. – Это же ты…

– Достопочтенный Мастер, сэр, я и есть, – ответил Агги. – Надеюсь, вы не держите зла за вчерашнее, сэр. Все мы когда-то были полны надежд, как юный Толливер, но давно отчаялись. Не обижайтесь.

– Не буду, – пообещал Мокриц, потирая затылок.

– Я бы хотел поздравить вас еще раз от своего имени, как председатель анк-морпоркского Ордена Добровольного Общества Работников Почтовой Службы, – продолжал Агги.

– Большое спасибо, – ответил Мокриц. – А что это за общество?

– Это были мы вчера, сэр, – объяснил Агги и просиял.

– Но вы же тайное общество!

– Не столько тайное, сэр, сколько… незаметное, скажем так. В наши дни всех больше интересует размер пенсии, по правде сказать, да порядочные похороны организовать старым товарищам, когда настанет их час вернуться отправителю.

– Молодцы, – ответил Мокриц расплывчато, отвечая одним словом сразу на все. Он отошел назад и откашлялся. – Господа, пора браться за дело. Если мы хотим, чтобы Почтамт снова заработал, нужно начать с доставки старой почты. Это священный долг. Почта должна найти своего адресата. Пусть это займет полсотни лет, но это должно быть сделано. Вам знакома эта тропа. Не сворачивайте с нее. Помните: если вы не сможете доставить письмо, если такого адреса больше не существует… возвращайтесь, и мы положим письмо в отдел мертвых писем, и будем считать, что мы хотя бы попытались. Мы просто хотим, чтоб люди знали, что почта снова работает. Ясно?

Один почтальон поднял руку.

– Да? – память на имена у Мокрица была намного лучше памяти на все произошедшее накануне. – Старший почтальон Томпсон, не так ли?

– Так точно, сэр! А что нам делать, если люди дадут нам письма?

Мокриц нахмурился.

– В каком смысле? Мне казалось, идея в том, чтобы доставлять почту по адресу.

– Вообще-то Билл прав, сэр, – встрял Грош. – Что нам делать, если станут приносить новую почту?

– Ну, а что вы раньше делали? – спросил Мокриц.

Почтальоны переглянулись.

– Брали с них один пенни за штемпель, приносили письмо сюда, штамповали печатью Почтамта, – отрапортовал Грош, – потом в сортировочную и на доставку.

– То есть… людям приходилось ждать встречи лично с почтальоном? Как-то не очень…

– О, в прежние времена у нас были десятки отделений, вот в чем дело, – сказал Грош. – Но как только дела наши ухудшились, они все закрылись.

– Тогда начнем с доставки, а остальное сообразим по ходу дела, – сказал Мокриц. – Уверен, мы что-нибудь придумаем. А тебе, господин Грош, придется раскрыть мне один секрет…

Гремя связкой ключей, Грош вел Мокрица подвалами Почтамта, пока наконец они не вышли к железной двери. Мокриц заметил моток полосатой черно-желтой полосатой веревки на полу – стало быть, Стража и тут побывала.

Дверь с щелчком отворилась. Изнутри шло голубоватое свечение, приглушенное, но ровно настолько, чтобы действовать на нервы, вызывать фиолетовые круги в боковом зрении и заставлять глаза слезиться.

– Ву-оп-ля, – объявил Грош.

– Это что… какой-то театральный орган? – спросил Мокриц. Очертания аппарата, который громоздился посреди комнаты с элегантностью дыбы, было сложно разглядеть. Свечение шло откуда-то из его недр. Слезы уже вовсю текли по лицу Мокрица.

– Интересная версия, сэр! Но нет, это наш Сортировочный Агрегат, – сказал Грош. – Проклятие всего Почтамта, сэр. Раньше там сидели бесенята, чтобы, собственно, читать адреса, но они давным-давно все поразбежались. И то хорошо.

Мокриц прошел взглядом по проволочным лоткам, которые занимали целую стену огромного помещения. Взгляд остановился на меловых контурах на полу. Мел сиял странным светом. Контуры были совсем небольшими. У одного было пять пальцев.

– Производственная травма, – пробормотал Мокриц. – Ладно, господин Грош, рассказывай.

– Не подходите близко к свету, сэр, – сказал Грош. – То же самое я и господину Хубльбери сказал. Но он взял и все равно сюда потом пробрался. Ох, и надо же было, чтоб именно юный Стэнли его обнаружил, когда увидел, как бедняжка Пис-Пис волочит что-то по коридору. Настоящая мясохрупка предстала его глазам. Вы и представить себе не можете, что тут творилось, сэр.

– Могу себе представить, – сказал Мокриц.

– Ох, вряд ли что можете, сэр.

– Правда, могу.

– Уверен, что нет, сэр.

– Говорю тебе, могу! – прикрикнул Мокриц. – Ты думаешь, я не вижу всех этих меловых рисунков вокруг? Может, продолжим, пока меня не стошнило?

– О… разумеется, сэр, – согласился Грош. – Вам знакомо имя Чертов Тупица Джонсон? Он очень популярен в наших краях.

– Он вроде инженер? И с его постройками всегда что-то не так? Кажется, я читал о нем…

– Он самый, сэр. Может соорудить все, что угодно, но, к сожалению, всегда с каким-нибудь серьезным изъяном.

В голове Мокрица память пнула нужный нейрон.

– Не он ли однажды распорядился использовать самоцветы в качестве отделочного материала, чтобы сэкономить на малярах?

– Точно так, сэр. Чаще всего серьезный изъян заключается в том, что за работу берется Чертов Тупица Джонсон. Можно сказать, изъян – часть самого процесса. Хотя, по правде говоря, многие его штуковины работают исправно, хотя делают совсем не то, что было задумано. Эта машина, сэр, в самом деле начинала свою жизнь органом, но оказалась сортировочным аппаратом. Задумка была в том, что почту из мешка высыпали вот в эту вагонетку, после чего конверты быстро распределялись по лоткам. Почтмейстер Дрыгун, говорят, хотел как лучше. Всеми силами старался поднять производительность труда. Дед мне рассказывал, что Почтамт целое состояние спустил, чтобы привести аппарат в движение.

– Еще и впустую небось, – сказал Мокриц.

– О нет, сэр, все работало. Все замечательно работало. Настолько хорошо, что народ в конце концов начал с ума сходить.

– Дай угадаю, – сказал Мокриц. – Почтальонам пришлось трудиться в поте лица?

– Почтальоны всегда трудятся в поте лица, сэр, – не моргнув глазом ответил Грош. – Нет, народ задергался, когда в сортировочной корзине стали появляться письма, которые будут написаны только через год.

Повисла тишина, и в этой тишине Мокриц мысленно прокрутил всевозможные варианты ответа, от «Отличная шутка, тебе бы со своей программой выступать» до «Да брось заливать», и пришел к выводу, что все они прозвучат глупо. А Грош выглядел предельно серьезно. Так что Мокриц спросил просто:

– Как?

Престарелый почтальон указал пальцем на синее свечение.

– Загляните вовнутрь, сэр. Сами увидите. Только ни за что не подставляйтесь прямо на свет.

Мокриц подвинулся чуть ближе к агрегату и осторожно заглянул внутрь механизма. В самой сердцевине свечения еле-еле ему удалось разглядеть маленькое колесико. Оно медленно вращалось.

– Я вырос на Почтамте, – говорил сзади Грош. – Родился в сортировочной, был взвешен на почтовых весах. Учился чтению по конвертам, счету по гроссбухам, учился гияграфии по картам города, а истории по рассказам стариков. Лучше любой школы. Лучше любой, говорю, школы. Но никогда не обучался гияметрии, сэр. Такой вот пробел в моей голове, все эти углы и прочее. Но тут, сэр, тут у нас полный пи.

– Все так плохо? – спросил Мокриц, отрываясь от зловещего мерцания.

– Нет, нет, сэр, пи как в гияметрии.

– А, пи, ты имеешь в виду число, которое получается, когда… – Мокриц умолк. В математике он был хорош выборочно – то есть ему не было равных, если требовалось очень быстро вычислить проценты или курсы валют. В его школьном учебнике был параграф о геометрии, но Мокриц никогда не понимал, где ему это может пригодиться.

Но он все-таки попытался.

– Все дело в… это число, которое получается, если радиус круга… нет, длину обода на три раза с хвостиком… э…

– Что-то в этом роде, сэр, вполне возможно, что-то в этом роде, – сказал Грош. – Три с хвостиком, вот в чем загвоздка. Да вот Чертов Тупица Джонсон заявил, что хвостики – это некрасиво, так что он изобрел колесо, где пи было равно трем. Вот оно, там, внутри.

– Но это же невозможно! – воскликнул Мокриц. – Так нельзя! Пи – оно как бы… врожденное! Нельзя его взять и изменить. Для этого нужно изменить вселенную!

– Да, сэр. Говорят, именно так и вышло, – согласился Грош. – А сейчас я покажу вам фокус. Отойдите назад, сэр.

Грош прошелся по соседним комнатам и вернулся с деревянной палкой.

– Еще дальше, – посоветовал он и бросил деревяшку на верхушку аппарата.

Звук не был громким – такое тихое «хлоп». Мокрицу показалось, что с палкой что-то произошло, когда свет упал прямо на нее. Какой-то намек на кривизну…

Несколько деревяшек упали на пол, и вокруг разлетелись щепки.

– Приходил волшебник осмотреть аппарат, – сказал Грош. – Сказал, что механизм скручивает самую капельку вселенной, чтобы пи таки могло быть равно трем, и искажает все, что к нему приближается. Кусочки, которые пропадают, так и теряются в пространственно-временном континуинуинуме, сэр. А с письмами этого, видите ли, не происходит, из-за того что они попадают внутрь аппарата. Вот такие дела, сэр. Иные письма выпрыгивали из аппарата за пятьдесят лет до того, как их отправили!

– Почему вы его не отключили?

– Никак нельзя, сэр. Он работает сам по себе, как насос. И волшебник сказал, что, если мы его остановим, жуткие вещи могут случиться! Из-за этих, как их, квантов, что ли.

– Но вы же могли просто перестать совать в него почту?

– То-то и оно, сэр, то-то и оно, – сказал Грош, почесывая бороду. – Здесь вы попали в самый, так сказать, центр сути. Так и нужно было сделать, сэр, так и нужно, но мы решили использовать его себе на пользу. Ох и планы строила наша дирекция, сэр. Доставить письмо в Сестрички Долли через полминуты после того, как его принесли на почту в центре города, – каково, а? Конечно, доставлять почту до того, как мы ее получили, было бы просто невежливо, но сразу после-то, а? Мы работали хорошо, а потому хотели стать еще лучше…

И все это звучало очень знакомо…

Мокриц невесело слушал. Путешествия во времени, в конечном итоге, всего лишь разновидность магии. Неудивительно, что что-то вечно идет не так.

Потому и существуют настоящие почтальоны, на двух ногах. Потому и строят дорогущие клик-башни. В конце концов, потому хлебопашцы и вспахивают землю, потому рыбаки и забрасывают сети. О да, все то же самое можно сделать и по волшебству, конечно. Можно взмахнуть палочкой и получить яркие звездочки и свежий ломоть хлеба. Можно сделать так, чтобы рыба выпрыгнула из моря уже поджаренной. Но как-нибудь и где-нибудь потом волшебство выставит счет, который обязательно окажется тебе не по карману.

Вот почему волшебство поручили волшебникам, которые умели с ним обращаться. Основной их задачей было вовсе не прибегать к помощи волшебства. Не в том смысле, что они не умели творить волшебство, а в том что они могли к нему прибегнуть, но не делали этого. Любой дурак может опростоволоситься, пытаясь превратить человека в жабу. Требовался ум, чтобы воздержаться от этого, когда понимаешь, как это легко. В мире есть места, которые служат напоминанием о временах, когда волшебникам не хватало на такие вещи ума, и в этих местах никогда уже не прорастет трава.