Я превращаюсь в дождь

Даже проветривание не помогало. Если просто открыть окно – никакого эффекта. Если окно и дверь – получался сквозняк, и с учительского стола дурными белыми птицами постоянно вспархивали какие-то листочки. А дверь время от времени норовила захлопнуться с оглушительным грохотом. Вот и страдали десятиклассники, по-настоящему страдали. Совсем разомлели и едва не засыпали.

Большинство давно уже стянуло пиджаки (некоторые их даже надевать не стали после физкультуры), парни ослабили узлы галстуков. Наверное, одна Олеся осталась в полной форме. Как-то неудобно было – раздеваться в классе, при всех.

К концу урока воздух стал тяжелым и плотным. Вдыхаешь его и понимаешь, что бесполезно. Все равно что водой дышать. Олеся с трудом переносила духоту. Над верхней губой выступили капельки пота, хотелось уронить голову на парту, закрыть глаза. Как в кино показывают, когда где-нибудь – на космическом корабле или в подводной лодке – заканчивается запас кислорода. И члены экипажа сидят на полу, прислонясь спиной к стене, с волосами, прилипшими к мокрым лбам, и постепенно засыпают, чтобы больше никогда не проснуться.

Звонок прозвенел, а даже обычного оживления не получилось. Движения ленивые, будто при замедленной съемке. Или Олесе это только кажется? Нужно скорее выйти в рекреацию, там свежее.

Она почти достигла двери, когда от учительского стола долетело:

– Ерганова, подойди сюда!

Все-таки услышала, хотя в уши словно ваты набили. Подошла.

– Олеся…

А дальше какое-то сплошное «бу-бу-бу». Или она окончательно оглохла, или мозг отказывался работать при спертом воздухе. Это так и называется – кислородная недостаточность.

Олеся не разбирала слов, но старательно кивала, чтобы учительница отвязалась побыстрее. И каждую секунду ей хотелось выдохнуть умоляюще: «Можно, я пойду?», но она никак не решалась.

Спине в одно мгновение стало нестерпимо жарко, и она тоже промокла от пота.

– Ну хорошо. Иди, – пробилось сквозь вату в ушах.

– До свидания!

Олеся торопливо развернулась, устремилась к выходу, сделала шаг, другой и поняла – больше не получится.

В ногах тоже вата, и потому стоять на них невозможно – они складываются, сминаются. Перед глазами мелькают темные пятна.

Не хочется падать в обморок на виду у всего класса. Олеся попробовала сосредоточиться, взять себя в руки, перебороть слабость. Если бы хоть какая-то опора рядом: стол, стена, еще лучше стул, чтобы можно было сесть. Но вокруг пустое пространство. Не получилось перебороть. Последнее, что Олеся услышала, – чей-то испуганно-удивленный вскрик.

Темнота, тишина. А потом опять появились звуки:

– У нее припадок?

– Может, она болеет чем-то?

– А может, она… это…

– Петриченко, думай, прежде чем сказать. За врачом сбегайте кто-нибудь.

– Не надо бежать, – перекрыл бестолковые разговоры уверенный голос. – Медкабинет в двух шагах. И чего, она так и будет на полу валяться?

Олеся почувствовала чужие руки под спиной и коленями: они обхватили, приподняли вверх.

– Да расступитесь вы!

А дальше восторженный девичий вздох:

– Лё-о-ош!

Оттого что голова безвольно запрокинулась назад, шее стало больно. Но Олеся совладала с мышцами, подняла голову, ухватилась рукой за томилинское плечо. Попыталась сказать: «Не надо! Отпусти!», но пересохшие губы никак не хотели разлепляться. Потом все-таки получилось, но Леха возразил:

– А если опять упадешь?

– Нет. Здесь уже не так душно.

– Ну смотри.

Леха поставил ее на пол, но продолжал придерживать. На всякий случай.

Они стояли прямо перед дверями медкабинета. Входить в него Олесе не хотелось, но подоспела бледная от переживаний историчка, распахнула дверь.

– У нас тут девочка в обморок упала! – сообщила сидевшей за столом медсестре.

Та повернула голову, поинтересовалась, глядя на Олесю:

– Она?

– Она, – подтвердил Леха и аккуратно протолкнул одноклассницу в кабинет.

– Садись скорее, не стой. – Медсестра указала на металлический стул. – Какая-то ты и правда зелененькая. – Она подошла, коснулась ладонью влажного Олесиного лба. – Температуры нет. Даже, скорее всего, пониженная. И слабость. Не после больничного? – Оглянулась на Томилина, который все еще топтался возле дверей. – А знаешь, пойдем-ка в процедурную. Там кушетка. Полежишь, придешь в себя окончательно. Заодно давление измерим.

Медсестра подхватила Олесю под локоть, помогла подняться, отвела в соседнюю комнату. Хотя девушка уже оправилась, спокойно и сама бы добралась. А еще лучше – отправилась бы домой.

– Ложись, не стесняйся. Рассказывай, что с тобой произошло.

Олеся опять повторила про духоту, про то, что с ней иногда случается подобное. Главное, вовремя сесть, и тогда все проходит. Она просто не успела до стула добраться. А так все нормально.

– Ну и хорошо, – заключила медсестра. – Вот и полежи немного. Насыщайся кислородом. Хочешь, можно лед ко лбу приложить? Чтоб еще быстрее полегчало. Принести?

Лежа качать головой оказалось не очень удобно, и Олесе пришлось сказать:

– Нет.

– Как знаешь, – легко уступила медсестра. – Только температуру и давление все-таки измерим.

Олеся сдалась под ее ласковым напором, взяла протянутый ей градусник, потом смиренно сунула руку в манжету тонометра.

– В целом некритично, – констатировала медсестра. – Жить будешь. Долго и счастливо. – Улыбнулась. – Не терпится сбежать? – Она запросто угадала Олесины мысли и даже подтверждения не стала дожидаться, разрешила: – Тогда можешь вставать.

Сама поднялась первой, подошла к двери, распахнула. Леха по-прежнему торчал в соседней комнате – сидел на стуле, вытянув длинные ноги.

– Томилин, ты еще здесь? Вот и отлично. Проводишь одноклассницу домой?

– Само собой, – не раздумывая ни мгновения, подтвердил Леха и с готовностью подскочил со стула.

Дневник Олеси

Я не хотела, чтобы он меня провожал. И это неважно, кто он. Я просто не хотела, чтобы меня хоть кто-то провожал. Я люблю ходить одна. Тогда я точно уверена, что не собьюсь с пути.

Может, странно, но я еще ни разу не заблудилась, даже в незнакомых местах. Я всегда добираюсь, куда мне надо. Но только если одна, я уже говорила. Правильно поворачиваю, иду по нужным улицам и никогда не спрашиваю дорогу у случайных прохожих.

Наверное, у меня сохранились древние звериные инстинкты. Как у собаки, которая, даже если ее увезти за много километров, все равно возвращается домой. Или у перелетных птиц, которые родились весной, а осенью знают, куда им лететь, и не сбиваются во время долгого пути через моря и страны.

Шучу, конечно. Но мне и правда не нужно, чтобы меня кто-то провожал.

А медсестра не согласилась, сказала, что не может отпустить меня одну в подобном состоянии, но может родителей вызвать, чтоб забрали.

Ну и зачем их дергать из-за ерунды?

Папе добираться с работы больше часа, да и вряд ли он сможет сорваться с места. И мама тоже. А еще она наверняка испугается, когда ей скажут, что мне в школе стало плохо. Сразу накрутит себя.

С ней тоже бывает почти как со мной. От страха перестает слышать, точнее, воспринимать смысл сказанного. Сама додумывает и сходит с ума.

Я и одна спокойно дошла бы. На улице не душно. И если что, я всегда найду, куда присесть, – на скамейку во дворе, на ограду палисадника. Даже на поребрик.

Вот так всегда. Написать я много могу, особенно после того, как что-нибудь случится. А сказать в тот момент только и смогла:

– Они на работе.

– Вот видишь! – сразу воскликнула медсестра. – Так что Алексей – идеальный вариант. Еще и все девчонки тебе позавидуют.

А зачем это? Чтобы мне кто-то завидовал? Наверное, кто-то получает от этого удовольствие. Но не я. Меня гораздо больше устраивает, когда обо мне не говорят, не думают. Не знают.

И зачем этому Леше так нужно было меня провожать? Он ждал в медкабинете, пока медсестра меня осматривала. Был бы смысл, если бы он захотел загнуть урок. Вроде же уважительная причина. Но история – последняя, закончилась – и можно идти домой.

Но он ждал, а потом шел рядом, едва не касаясь локтем. И все было не так. Я шла не туда, куда мне надо, а за ним. Просто сейчас его путь совпадал с моим. Но я уже не думала: «Надо свернуть за угол, спуститься по лестнице, дойти до гардероба». Я просто тащилась следом.

А возле гардероба ждал другой. Егор. Они всегда вместе, в школе по крайней мере. И он тоже отправился меня провожать.

Интересно, сколько раз в этой записи встречается слово «зачем»? Добавить еще одно или так понятно?

В общем, мы шли по улице к моему дому. Леша – с одной стороны, Егор с другой. И я между ними. Нет, не словно под конвоем. Совершенно неподходящее сравнение. Но почему-то мне было неуютно. Даже не знаю, как толком объяснить.

Ну, будто идешь по узкому коридору. Выбор ограничен: либо только вперед, либо только назад. И ведь прекрасно знаешь, что за стенками тоже есть пространство, очень большое пространство. Но у тебя к нему нет доступа. Маршрут уже проложен, не свернешь, где захочешь. От свободы лишь видимость. Либо вперед, либо назад. Но обязательно-обязательно-обязательно между.

Глава 3

Утром возле гардероба Олеся наткнулась на Томилина. Леха увидел ее, улыбнулся, как улыбался всем подряд, воскликнул:

– О, привет! Как ты?

Олеся торопливо отвела взгляд, но все же ответила:

– Хорошо.

– А я бы на твоем месте школу загнул, – доверительно поделился Леха. – После вчерашнего никто даже спрашивать не стал бы, почему тебя не было.

Олеся отрицательно мотнула головой.

В школе, может, и не спросили бы, а дома – обязательно. И тогда пришлось бы рассказать маме про обморок, и она бы опять переполошилась. Она всегда так переживает, как бы с Олесей чего плохого не случилось. Еще и врача бы вызвала или в больницу потащила, выпросила бы у терапевта кучу направлений на обследования и анализы, накупила бы лекарств: иммуностимулирующих, укрепляющих, витаминов.

Уж лучше в школу.

– Ну, как знаешь!

Леха подхватил сумку со скамейки, направился в сторону лестницы, бросив очередной «привет» оказавшейся поблизости Ларе. Та не ответила, просто ручкой махнула, а смотрела в это время на Олесю, чуть прищурив глаза. Провожала ее взглядом, пока та не скрылась за вешалками.

До звонка оставалось совсем чуть-чуть, почти все уже разошлись. Олеся, повесив куртку и пакет со сменкой, поспешно направилась к выходу и в дверном проеме столкнулась с Егором. Она хотела выйти, он – войти.

Увидел ее и сделал шаг в сторону, пропуская. Всего один шаг. Если двинуться первой, придется проскочить совсем близко, наверное, даже соприкоснуться. Олеся прижала сумку к груди, локти к бокам, стараясь занять как можно меньше пространства, и все равно не тронулась с места.

Так и стояли напротив друг друга, наверное, с минуту. Словно не перед дверным проемом, а перед зеркалом, и глупо ожидали от отражения самостоятельного действия.

– Ну что за фигня? – не выдержал Егор.

Решительно шагнул в проем. Олеся не успела отступить, и Егор отодвинул ее с дороги, ухватив за плечо. Она вжалась в чужую одежду, почти уперлась затылком в металлический крючок. На другое плечо съехал красный капюшон, тоже запросто, бесцеремонно. А Егор повесил куртку и сразу направился назад к выходу, даже не посмотрев в сторону Олеси, как будто она бесследно утонула в этом одежном океане или превратилась в обычное невзрачное пальто, висящее на крючке.

Теперь проход был свободен, в гардероб больше никто не стремился, даже опаздывающие уже все прошли. Олеся спокойно миновала дверной проем и вдруг услышала:

– Ну наконец-то. А то я подумала, ты там заснула.

Слова заглушила электронная трель звонка, но, стоило смолкнуть последним отзвукам, Лара потребовала решительно:

– Пойдем!

А сама не двигалась с места, да еще стояла на пути. И зачем она вообще Олесю дожидалась? Они же в разных классах, им точно не по дороге. Но, кажется, Лара и не собиралась на урок, кивнула в сторону гардероба и повторила еще требовательней:

– Пойдем!

– Зачем? – еще больше удивилась Олеся.

– Поболтать надо, – сообщила Лара.

– О чем?

Олеся сильнее стиснула ручку сумки. Она не могла объяснить себе, что происходит, а это рождало еще большую тревогу и настороженность.

– Сейчас узнаешь. Я все расскажу. – Внешне Лара выглядела вполне спокойной, да и голос ее звучал сдержанно и ровно. – Просто здесь может кто-нибудь из учителей увидеть. А внутри нас не заметят. Ну, пойдем.

– Ладно, – согласилась Олеся и второй раз вошла в гардероб.

Лара за ней, произнося на ходу:

– Давай туда, до конца, в самый угол. Там точно никто не увидит.

Олеся послушно дошла до самого дальнего угла, остановилась, вопросительно посмотрела на Лару, а Лара улыбнулась, точнее, усмехнулась, чуть прищурилась.

– А теперь слушай и запоминай. – Голос по-прежнему был ровным, но еще холодным и твердым. – Про Томилина даже не думай. А лучше совсем не смотри в его сторону. И не надейся. Он – мой! Поняла?

– Я… – Олеся пыталась возразить. У нее и в мыслях не возникало ничего из того, что ей Лара сейчас приписывала. Она не то что не надеялась, она и не думала ни о чем подобном. – Я не…

Но Лара перебила:

– Ну ты, да, ты. Самой-то не смешно? Случайно оказалась рядом и сразу губищу раскатала. Овечкой несчастной прикидывалась, чтобы Лешенька тебя пожалел, защитил. Еще додумалась в обморок перед ним упасть. Приятно на ручках кататься? Заодно и потрогала, поприжималась. И как на ощупь? Понравилось?

Олеся молчала, совсем растерялась от Лариного напора. Она и не слышала половины слов, зато ощущала. Они обретали материальность, наливались силой и злостью. Каждая фраза била по щекам напряженной, безжалостной ладонью. Мысли Олеси испуганно метались. А ведь можно было объяснить, что это глупо: терять сознание перед всем классом, рассчитывая на помощь конкретного человека. И чужие прикосновения не могут понравиться. Это, наоборот, противно, особенно когда не спрашивают твоего разрешения. И громкие слова – тоже как прикосновения. Хочется защититься от них, оттолкнуть, в крайнем случае перетерпеть, постараться не чувствовать. Будто это не ты, будто это не с тобой, будто ты не здесь. В другом мире. Где пусто и спокойно. Где робко стучится в окно дождь, заглушая все остальные звуки.

– Но только попробуй еще такой номер отколоть. Я тебе устрою медпункт плюс «неотложку». Так что даже не мечтай, я тебе Томилина не отдам. Никому больше не отдам! Его как раз эта дура бросила, и я свой шанс не упущу. А ты, если очень надо, Вороновым займись. Он сейчас свободен. И даже если не свободен, его на всех хватит. А к Леше не лезь. Поняла?

Лара ждала ответа, и в интересах этой зашуганной Олеси было смиренно согласиться – и чем быстрее, тем лучше. Но она молчала, прятала глаза.

Совсем, что ли, страх потеряла? Или, наоборот, мозги вырубило с перепугу?

– Ты поняла? – почти крикнула Лара, хотя до этого пусть и громко, но шептала, боясь привлечь постороннее внимание.

Вцепилась в плечи, тряхнула с силой, так что Олеся ударилась затылком о стену. Даже в голове загудело, и, наверное, поэтому слова вырвались сами:

– Он мне не нужен.

Никто не нужен. Ни Томилин, ни Воронов.

Больше всего Олесе хотелось сейчас убежать домой. В квартире пусто, нет никого. Совсем никого. Родители на работе, а посторонних там быть не может. И еще там тихо. Но можно включить воду, и тогда получится почти шум дождя.

Струи стучат по ванне, словно по карнизу, брызги разлетаются в стороны, капли скатываются по белой эмали точно так же, как по стеклу. Но их можно поймать, преградив путь подушечкой пальца, а потом отпустить на свободу. И дома никто не будет орать:

– Да не ври!

– Я не вру! – Олеся тоже крикнула в отчаянном желании хоть как-то укрыться от несущейся на нее лавины чужого негодования, несправедливых, нелепых обвинений.

И Лара действительно отступила, засомневалась, озадачилась:

– Да ладно…

Она не поверила, по крайней мере не до конца. Впилась взглядом, тщательно обследовала каждую черточку на Олесином лице, желая отыскать признаки притворства. И не нашла.

А ведь правда. И не подумаешь, что у этой пришибленной есть какие-то тайные мысли. Глазенки вылупила, того гляди выпрыгнут от испуга. Личико бледненькое, губенки приоткрыты, будто задыхается или хочет завопить от ужаса. Жалкое зрелище. Неужели Томилин, у которого от девушек отбоя нет, мог на подобное соблазниться? И как Ларе в голову пришли настолько глупые мысли?

– Он тебе серьезно даже не нравится? – уточнила Лара на всякий случай.

– Серьезно, – кивнула Олеся.

– Ну смотри. Я тебя предупредила, ты мне пообещала.

На самом деле пришибленная ничего не обещала, но это так, частности. Пусть думает, что Лара восприняла ее испуганное блеяние как клятвенное заверение: с Томилиным у нее ничего нет и быть не может. И пусть только попробует возразить, что ничего подобного она не говорила.

Возможно, стоит для надежности припугнуть ее еще пару разочков. Не слишком сильно, а чтобы окончательно поняла. Даже самой не обязательно этим заниматься, всегда найдутся девчонки – любительницы подшутить над тем, кто прямо напрашивается на «шутки». Особенно среди томилинских поклонниц, не терпящих новых соперниц. Намекнешь им, что какая-то убогая дурочка положила глаз на их обожаемого Лешеньку, а уж они сами придумают, как отбить у нее охоту заглядываться на чужого парня.

– Так мы договорились?

Лара пристально посмотрела на Олесю, та опять согласно кивнула.

Вообще-то спрашивать было не обязательно, но до конца урока оставалась еще уйма времени, и девать его было некуда. Так и придется торчать в гардеробе. По школе не побродишь, на этажах отсиживаться опасно. Лара устроилась на подоконнике, а пришибленная так и стояла в уголке, вцепившись обеими руками в ручку своей сумки, смотрела в пол. Она ведь тоже не могла никуда уйти.

Немного глупо после того, как наехала на человека, коротать в его обществе время. И скучно просто так сидеть, без дела. Лара посмотрела в окно.

Даже не подумаешь, что вчера было солнечно и тепло. Сегодня пасмурно и сумрачно, холодный ветер раскачивает ветки деревьев, срывает желтеющие листья. Оконное стекло временами вздрагивает от резких порывов. На улице пусто, совсем пусто, будто все вымерли. Тоска.

– Ты новенькая, что ли? – не выдержала безмолвия Лара. – Я тебя раньше не видела.

– Я в «А» училась, – чуть слышно проговорила Олеся.

– Ясно. – В параллели было четыре класса, куча народу. Каждого знать Лара не обязана, но… – Так «А» вроде с нами объединили.

– Перебор получился.

– И ты с радостью поскакала в другой класс. Чтобы оказаться поближе к Леше. Еще и уселась на соседнюю парту.

– Нет. Я про него даже не знала.

– Правда? – Лара не сдержала насмешливой улыбки. – Со зрением, что ли, проблемы? Или…

Она хотела добавить: «с головой». Но даже прикалываться над этой тихоней скучно чуть ли не до зевоты. Она опять втянет голову в плечи, спрячет глаза, а однотипная реакция быстро надоедает.

Лара еле дожила до звонка, скорее рванула из гардероба. А Олеся не сразу сдвинулась с места. Ноги затекли от долгого стояния, и спина почти вросла в стену.

У кабинета математики она оказалась в одиночестве, встала у окна, дожидаясь, когда с урока вывалит предыдущий класс, наверное шестой. И еще немного подождала, пока не появились первые одноклассники, только потом вошла, села на место, вздохнула глубоко и успокоенно. Но тут возник Леха, заметил ее, остановился.

– О, Лесь! А ты где была? – Особо не задумываясь, плюхнулся на соседний стул, повернулся к девушке: – Я же видел, что ты к первому уроку пришла.

Олеся сдвинулась на краешек стула, подальше от Томилина, торопливо схватила учебник, открыла наугад, уставилась в строчки.

Томилин не понял, ничего не понял, даже не подумал подняться и пересесть на свое место. Наоборот, опять полез с вопросами:

– Лесь, ты почему молчишь?

Подошел Егор, тоже остановился возле Олеси, с интересом наблюдая за происходящим.

Один с одной стороны, второй – с другой. Опять как в тисках. И вообще никуда не денешься, потому что теперь нет дороги ни вперед, ни назад. И там и там – парты. Олеся сосредоточилась на тексте, попробовала читать, пытаясь отгородиться от окружающего, но слова сливались, прыгали по строчкам, теряя смысл.

– Лесь, ты что, на меня обиделась? – прилетело слева.

И почти тут же справа:

– Лех, ну чего ты привязался? Пошли лучше на место.

Да! Егор озвучил Олесины мысли, но при этом – зачем? – положил ладонь ей на плечо.

Она вздрогнула – как-то само получилось. Внешне, может, и незаметно, но лежащая на плече рука ощутила точно. И почему-то не поспешила убраться, задержалась еще на несколько мгновений, а потом медленно скользнула прочь под внимательным взглядом Лехи Томилина.

Глава 4

Каждая физкультура – как маленькое испытание. Надо не просто находиться рядом с безразличными тебе людьми, а еще и что-то делать под пристальными чужими взглядами. Причем обычно то, что не очень-то получается и совершенно не нравится: бегать, прыгать, выполнять разминочные упражнения.

Когда начинались командные игры, Олеся просто отходила в сторону, усаживалась на трибуну. Раньше физрук интересовался:

– А ты почему сидишь? Не скучно тут одной? Не скучно. Наоборот. Привычно и спокойно. Но вслух Олеся говорила другое, и неважно, во что играли одноклассницы – в волейбол, ручной мяч или в баскетбол:

– Не хочу другим мешать. У меня плохо получается.

– Так никогда и не получится, – назидательно заявлял физрук, – если все время на лавочке сидеть. На то и уроки, чтобы учиться. Это же не соревнования, не олимпиада.

Но, конечно, насильно на поле не выталкивал. А потом махнул рукой и вообще перестал подходить.

Трибуны на школьном стадионе самые обычные – под металлической крышей три ряда скамеек без спинок, амфитеатром. Олеся устраивалась на самой нижней. С нее неба видно больше.

То, что происходит на поле, совсем не интересно. Ну, бегают с мячом, толкаются, орут, сердятся. А вот на все остальное – дома, деревья, облака – можно смотреть бесконечно, каждый раз находя что-то особенное. Но сегодня не получилось «как обычно».

– Вячеслав Михайлович, а у нас в команде на одного человека меньше. Не честно! – раздалось раньше, чем Олеся успела дойти до трибуны.

Физрук преградил дорогу.

– Ерганова, ну давай уже, в конце-то концов, – не столько настаивал, сколько просил и подбадривал: – Поддержи одноклассниц. Хватит уже отсиживаться. А, Олесь? Давай-давай-давай! – Осторожно ухватил за плечи, развернул, подтолкнул в спину, одновременно отвечая: – Петриченко, ты просто не всех посчитала. Вот еще Ерганова с вами.

– Чего? – Наташа, та самая, что сидела за третьей партой перед Олесей, озадаченно свела брови. Будто физрук ей анекдот рассказал, а она так и не поняла, где надо смеяться. Не смешно потому что. – Да от ворот больше толку, чем от нее. И под ногами не мешаются.

– Петриченко, не выступай, – одернул Наташу физрук. – Сама же жаловалась, что игроков не хватает.

Но та хмыкнула, безнадежно махнула рукой:

– Да пусть лучше не хватает, чем она. Да вообще это же одно и то же. И так и так – пустое место.

– Петриченко! – Вячеслав Михайлович осуждающе повысил голос.

Но Наташа уже развернулась, зашагала по полю прочь. И остальные девчонки потянулись за ней. А физрук только проговорил растерянно:

– Эх, Ерганова!

Будто Олеся во всем виновата. Но она…

Ей все равно. Пускай пустое место. Для Петриченко, для всех остальных. Олеся и не собиралась быть для них кем-то. Даже лучше, если проходят мимо не замечая, не задают вопросы, никуда не тянут, не трогают.

Да разве обязательно, чтобы тебя видели непременно все? Разве не достаточно существовать только для нескольких человек, которые по-настоящему важны? Для себя. Ну… еще для родителей. Вот это действительно имеет смысл. А все остальные…

Нет, конечно, пусть они тоже существуют. Но будут смыслом для кого-то другого. Олесе достаточно и того, что у нее уже есть.