Тай

– Вытащи меня отсюда! – гневно потребовала она.

Тай оглянулся. Прохожие обходили его, но на беснующуюся в зеркальной витрине Кубану не обращали внимания, скорее всего попросту не видели ее.

– Ну?! – ядовитый хвост красавицы, нервно ходил из стороны в сторону.

– Для начала, – сказал Тай холодно – ты на каком это языке меня сейчас поблагодарила?

Кубана замолчала. Действительно, если бы не Тай, она так бы и торчала в Отхожих Пещерах, пока ее не Призвали.

– Извини, Тай, – выдавила она из себя, умение извиняться не входило в перечень ее недостатков – и я тебе благодарна. Ты меня вытащишь?

– Я не совсем понял где ты и как туда попала, – признался Тай.

– Мы ударились об этот Тяжелый Мир со всего разгона, – Кубана села, видимо ноги были еще не в порядке и ей тяжело было стоять – ты отключился. Потом появился какой-то старик и зашвырнул меня в зеркало. Так что я в зазеркалье этого мира.

– И как там? – поинтересовался Тай.

– Хреново! – рявкнула Кубана – Вытащи меня!

Сзади Тая хлопнули по плечу. Только сейчас догматик сообразил, что разговаривает с собственным отражением. Так во всяком случае, видят окружающие. Он обернулся, на него хмуро смотрел воин. То, что это воин было понятно из манеры держаться и холодного спокойного взгляда. Хотя меча при нем не было, только какая-то невзрачная черная палка на поясе.

– Сержант Добронравов, предъявите документы! – потребовал он.

Догматик понял, что от него требуют исполнить какой-то ритуал и если он ошибется в его проведении, то его ждет наказание. Лихорадочно он искал ответов в памяти мертвеца Богданова.

– Извините, – память подсказала похлопать по карманам – не взял с собой.

– Так… – протянул воин и указал на экипаж с решетками на окошках – пройдемте!

– Я дворником работаю, – наконец нащупал в памяти нужное Тай – меня какие-то малолетки огрели на помойке. Сейчас домой зайду, переоденусь и в больничку. А в таком виде я вам всю машину изгваздаю.

Сержант колебался. Алкоголем от мужика не пахло. Одежда не бомжацкая, грязь свежая, видно, что роба. Смена только начиналась, а аромат от такого пассажира будет стойкий.

– Скорую вызвать? – с сомнением в голосе произнес сержант.

– Да ерунда! – отмахнулся Тай и коснулся лба – Кожу рассадили и только.

Воин развернулся и пошел к машине, даже не подозревая, насколько он близко подошел к смерти. Тай умышленно не смотрел в витрину. Он был уверен, что «полицейский» посматривает за ним. Вместо этого он пошел дальше, стараясь не торопиться.

Интересно, подумал Тай, Кубана могла проявится только в определенных зеркалах или любых. Он мельком глянул в стекло стоящего неподалеку экипажа. Красавица бесновалась там и что-то кричала, но на таком расстоянии он не мог разобрать, что именно. Ей придется подождать.

Поскольку догматик шел наугад, его вели остатки памяти мертвеца. Он остановился возле одного из громоздких пятиэтажных домов, по виду не отличающимся от остальных. Именно здесь жил Богданов. В кармане обнаружились и ключи. Тай поднялся на третий этаж и открыл двери. Изнутри пахнуло какими-то химикатами и запахом трех человек. Один был похож на его собственный. Значит он не ошибся.

Помещение было разделено на пять комнаток. Самая маленькая «коридор» начиналась прямо за дверью. Слева была «ванная», прямо «кухня», а направо вело две двери «детская» и «зала». Скинув одежду в мусорное ведро, он пошел в ванную и, разобравшись в несложных приборах, принялся мыться под искусственным дождем. Тут же было зеркало, откуда за ним наблюдала Кубана.

– Да уж, то еще приобретеньице, – хмыкнула она – где ты откопал это тело? Неужто лучше не нашлось?

– Подарок надо принимать с благодарностью, – равнодушно ответил Тай – неизвестно, можем ли мы вообще тут находится в наших телах. Думаю, этот мир очень тяжелый и их души такие же по весу, как наши тела. Меня бы просто притянуло обратно к Демиургу. Да и тебя тоже, не застрянь ты в зазеркалье.

– Думаешь? – спросила Кубана – А этот старик?

– Полагаю это Посадник, местные его зовут Авадон, хотя он представился Давэром.

– И с чего бы ему нам помогать? – как и все жители Отхожих Пещер, она была весьма практична.

– Не знаю, Кубана, не знаю… – Тай тщательно мылил рану на животе, хоть это причиняло жестокую боль, но уничтожать это тело заражением он не хотел.

В ящике для грязного белья он нашел пару относительно чистых простыней и, разорвав их на полосы, принялся бинтовать живот. Послышался звук открываемой входной двери. Очевидно Богданов жил не один. Надо было привести себя в порядок, перед встречей с сожителями.

– Кубана, я обещаю, – Тай говорил спокойно и уверенно – что вытащу тебя. Но сейчас мне нужно видеть, как я выгляжу. Не могла бы ты…

– Тай, только недолго, – попросила Кубана – ты даже не представляешь, что твориться в зазеркалье этого мира.

Догматик кивнул и изображение красавицы поплыло. На ее месте проступил его образ. Лысоватый, плотный мужчина, еще сильный, но уже повернувший к старости, под глазом и на виске были огромные отеки. Тай разломал «безопасную бритву» и сделал надрезы в нужных местах, стараясь, чтобы кровь не брызнула на стены и пол. Синяки почти сразу уменьшились. Конечно, красавцем он не стал, но уже не был похож на кусок сырого мяса.

– Дима? – послышался в коридоре женский голос – Это ты?

– Да, – в воспоминаниях нашлось еще имена мертвеца, почему-то они пользовались тремя, а не одним – я в ванной.

– Тут кровь, – послышался в голосе испуг – ты поранился? Я зайду!

Дверь в ванную распахнулась и на пороге появилась худая женщина, примерно одного возраста с Богдановым. Как ни старался догматик, полностью скрыть следы он не смог, каменный пол был заляпан кровью. По отношению к этой женщине всплыло целых четыре имени: «Дина», «Богданова», «Александровна» и «Жена». Последнее, впрочем, было каким-то званием.

– Ты не пришел вчера ночевать, я испугалась что что-то случилось, – начала говорить она, потом увидела лицо Тая и окровавленную повязку на животе – Ох, Дима!

– Все нормально, – Тай решил придерживаться той версии, что озвучил полицейскому – меня малолетки ударили по голове, вот и отключился.

– Тебе надо в больницу! – Дина прижала пальцы к губам – У тебя весь живот в крови!

– Ерунда, на стекло упал и слегка поцарапался, – отмахнулся небрежно Тай.

– Знаю я твои «слегка»! – нахмурилась жена – Дай посмотрю!

Догматик ойкнул, едва она коснулась повязки. Не от боли, просто, чтобы отпугнуть. Выдранные куски явно не укладывались в версию «слегка оцарапался».

– Собирайся и поедем в больницу! – решительно заявила женщина.

Согласно воспоминаниям Богданова, больница была местом, где местные жрецы лечили больных и убогих. Вот там появляться не стоило. Догматик понятия не имел, насколько широки познания о теле и душе у местных врачевателей, его там могли опознать как пришельца и оккупанта.

– Никаких больниц! – жестко сказал Тай.

Дина молча посмотрела на него и кивнула. На секунду ей показалось, что сквозь родное, хоть и побитое лицо, промелькнуло другое. И голос, странные оттенки, даже не акцент, что-то едва уловимое. На что женщины всегда реагируют, хотя не всегда понимают, что это. Она всегда считала Диму в какой-то степени ребенком, но этот голос принадлежал сильному, властному и очень старому.

– Пусть промоют и зашьют хотя бы… – неуверенно сказала она вслед выходящему из ванной комнаты мужу.

– Хорошая идея, – согласился Тай, с вздохом облегчения усаживаясь в мягкое, сибаритское кресло – дай нитку и иголку.

Женщина поискала в шкафу, достала катушку ниток, маникюрные ножницы и несколько иголок в булавочнице. Что-то случилось с ее мужем, и перемена ее напугала до чертиков. Мягкий, добродушный, за десятилетия, проведенные вместе, она изучила все способы управлять мужем, не заталкивая его под каблук. Тай взял инструмент и обратил внимание на недовольное лицо Дины. Оглянулся и кряхтя поднялся. Конечно, женщина не хотела, чтобы он испоганил мягкую обивку кресел и прямоугольную шкуру какого-то пестрого зверя на полу. Гладкие плитки в ванной отмыть от крови гораздо легче. Он уселся на каменное сиденье и принялся разматывать бинты обратно.

Идея зашить рану оказалась гениальной. Тяжелые тела обитателей этого мира плохо заживали, если соединить края кожи, дело пойдет быстрее. Он прижал рану так и эдак, примеряя где лучше зашивать. Потом принялся отрезать крохотными ножницами те куски, что все равно мешали. Было больно, но куда легче, чем делать это руками. Тай не заметил, что Дина подошла к открытой двери с упаковкой стерильных бинтов. Женщина увидела, как ее муж деловито обрезает лишнее и накладывает крупные стежки, как патологоанатом. При этом его лицо было спокойным и сосредоточенным, он даже не ругался. Это оказалось последней каплей, она тихо сползла по стене в обмороке.

                  Глава 4.

– Я сказал, нет! – Тай хмурился, хотя от этого болело лицо.

– Почему?! – выкрикнула Кубана и стукнула по зеркалу изнутри – Кто она тебе?

– Что это, как думаешь? – спросил догматик.

Кубана уставилась на чучело уродливого животного. Серый мех на спине и белый на животе. Длинные уши безвольно повисли. Вместо глаз были какие-то камешки. Чучело было изрядно потасканным, мех кое-где свалялся. Было совершенно непонятно, как это животное вообще могло передвигаться. Красавица пожала плечами.

– Урод какой-то, – ответила она, потом снова хлопнула по стеклу – как это связано с тем, что ты мне не даешь вселиться в тело этой самки?

– Это называется «игрушка», – терпеливо объяснял Тай – а значит у этих двоих есть детеныш.

– Да плевать мне на их детеныша!

– А мне нет, – резко ответил догматик – детеныш уже остался без одного из родителей. Если лишить его второго, он может погибнуть.

– Какой ужас, – усмехнулась Кубана – это Тяжелый Мир, они дохнут как мухи. Одним детенышем больше, одним меньше…. Какая разница?

Тай устало закатил глаза. В этот момент он уже жалел, что не расколотил все зеркала в квартире и не предоставил тварям зазеркалья разобраться с хвостатой проблемой самим. Впрочем, на Внутренний Круг не попадают нетерпеливые. Догматик принялся объяснять:

– Кубана, у них мышление разделено на эмоции, инстинкты и сознание. Один из важнейших инстинктов – забота о потомстве. Если мы угробим родителей в полном составе, то детеныш поднимет вой и примчатся воины-полицейские. Долго мы сможем прикидываться? К тому же неизвестно как на это отреагирует Посадник. С полицейскими мы может и справимся, а вот взвод Паду нам не по зубам.

– С кем ты разговариваешь? – застонала на ложе Дина.

– Ни с кем, – соврал Тай.

– Нет, – у нее еще кружилась голова, но она приходила в себя – я слышала женский голос.

– Отдыхай, – догматик подумывал просто развернуться и уйти, но Дина, он был уверен, предпримет все усилия для его розыска.

– Мне такой кошмарный сон… – начала рассказывать женщина, потом увидела, что муж все еще сидит голый, а живот стягивает грубая повязка.

Страх захлестнул Дину. Поворот головы, манера держаться, интонации, все было другим. Невозможно подделать человека, с которым прожил два десятка лет. Тот, кто сидел на краю кровати не был ее мужем. Она посмотрела в зеркало трюмо. Там отражался Дима, но как-то странно. Он двигался и что-то говорил. Хотя сидящий на кровати молчал и не шевелился.

– Кто ты?! – крикнула она и вжалась в стену – Где мой муж?!

– Меня зовут Тай, – догматик решил сказать правду – Твой муж умер где-то сутки назад. Мне жаль. – последнее не было правдой, но память мертвеца подсказала нужную ритуальную фразу.

«Надо звонить в психушку, надо звонить в психушку…» Мысль колотилась в внезапно опустевшей голове Дины, как шарик в детской погремушке. При этом ничего не задевая и не выводя из ступора. Кому нужны психиатры, она еще не решила. Да и не способна была что-то решать в этот момент. Тай встал, Дина сжалась на кровати, но он даже не пытался прикоснуться к ней.

– Я тебе говорила! – язвительно сказала Кубана – Теперь она сойдет с ума и в тело нельзя будет вселиться!

– Это еще кто? – деревянным голосом спросила Дина.

Она поверила этому чужаку. Ее муж действительно мертв. Сейчас ее эмоции отключились, осталось лишь холодное равнодушие и ощущение нависшей беды и горя. Тай не хотел причинять ей страдания, но не знал щадящего способа сообщить подобные новости. Надо было дать ей якорь. Что-то, за что она сможет зацепиться и не утонуть в безумии.

– Детеныш, – сказал он негромко – помни, у тебя есть детеныш.

– Сашка, Сашенька, – Дина еще не осознавала, но в беспросветной тьме ее горя забрезжил свет.

Еще одна череда воспоминаний пришла из памяти прошлого владельца: маленький человечек с золотистыми волосами. А следом какие-то прямоугольные куски папируса, слово «деньги» и «заначка». Богданов даже мертвый пытался позаботиться о семье. Тай пошел на кухню и достал из-за шкафа конверт. Согласно мертвопедии Богданова этих прямоугольников хватит семье на полгода. Конверт он положил на кровать рядом с застывшей Диной. Та вдруг подняла на него взгляд и спросила с отчаянной тоской и храбростью:

– Ты убил его?

– Нет, – Тай понятия не имел, что произошло на самом деле, но был уверен, что не стал причиной смерти Богданова – я занял уже пустующий дом.

– Ему там хорошо? – у женщины потекли слезы и это было хорошо, со слезами уходит горе.

– Он в раю, – соврал Тай – это прекрасное место.

Дина молчала какое-то время. Тай видел, что ее душа страдает, но отступила от грани раскола. Ее царапает действительность, но не разрывает на куски. Пришло время уходить.

– Прощай, не ищи меня и не пытайся связаться со мной.

Догматик направился к дверям. На его счастье, Дина уже достаточно пришла в себя, чтобы обратить внимание на одну существенную деталь.

– Так ты далеко не уйдешь, – сказала она.

– Что не так? – удивился Тай.

– Тебе нужна одежда, – Дина тяжело сползла с кровати и принялась рыться в шкафу – Вот, Димке она все равно уже не понадобится.

Дина зарыдала в голос и бросив одежду, скрючилась на кровати. Тай одел нижнюю часть, потом верхнюю. Были еще короткие одеяния для нижней части «трусы», но он не видел, чтобы на улице кто-то их носил. Видимо это тоже была ритуальная одежда не на каждый день. Потом он вспомнил как раздевался и сообразил повторить все в обратном порядке. Позади раздался смешок. Против ожиданий, смеялась не Кубана, а Дина. Правда в ее голосе было слишком много горечи.

– Ты точно из другого мира, – сказала она – давай помогу.

Тай, благодаря Дине, узнал, что штаны застегиваются впереди. А еще, что пиджак не заправляется в трусы. Так было намного удобнее. Догматику хотелось отблагодарить женщину, но он не знал, как. Идею она подсказала сама:

– Кто та женщина, с которой ты разговаривал? – она уже ничему не удивлялась – я слышала ее слова, но как-то невнятно.

Тай протянул руку к виску женщины. Дина отдернула голову.

– Я научу тебя видеть, если хочешь, – объяснил Тай.

Она дрожала, пока холодные, мертвые пальцы ее мужа касались ее кожи. Догматик выровнял некоторые нейронные заторы в ее мозге, чтобы она видела во всем спектре, включая духовный.

– Привет, самка! – Кубана небрежно махнула рукой из зеркала.

– Что это?

– Это моя спутница, – представил ее Тай – ее зовут Кубана…

– Какой ужас! – Дина смотрела на существо, покрытое золотыми и серыми полосками, гладкая кожа блестела от жира, а на голове вместо волос росли длинные иглы как у дикобраза.

– На себя посмотри! – огрызнулась Кубана.

– Ты выглядишь так же? – ошарашенно спросила Дина.

– Нет, – едко заметила оскорбленная Кубана – из нас двоих, красавица я, а он урод!

Тай понял, что его дар может стать проклятием. В этом Тяжелом Мире, разумные были одного вида, а теперь Дина будет видеть то, что им недоступно. Возможно на блокировку этих способностей у людей, были свои причины. Вот только вернуть все как было он уже не мог. Догматик пожал плечами, каждый из них в любом случае однажды столкнется с реальностью. Просто у Дины это произошло при жизни.

– Ты знал, – задумчиво сказала Дина – где у Димки заначка. Может быть мой муж….

– Извини, Дина – мягко ответил Тай – это лишь следы на песке и их смоет прилив. Твой муж умер и его не вернешь.

– Уходи! – женщина села на кровать – Уходите оба.

– Прощай, – тихо сказал Тай и вышел за двери.

Выходя из подъезда, он надел темные очки, которые нашел в комнате. Теперь Кубана могла отражаться рядом с ним, и они могли тихонько разговаривать. Конечно, его примут за скорбным умом, но если избегать людных мест и не привлекать внимания, то можно было проскочить.

– Зря ты не дал мне занять ее тело, – Кубана испытывала раздражение к Дине из-за ее реакции на внешность – она все равно слетит с катушек и оставит детеныша одного.

– Утихомирься! – буркнул Тай – Мы сейчас пойдем в место, где они умирают, там быстренько подберем тебе незанятое тело.

– И что это за место? – подозрительно спросила красавица.

– Больница, – Тай был доволен, что отыскал наконец в обрывках воспоминаний Богданова что-то стоящее – они добровольно собираются там для смерти. Уверен, ты найдешь там себе красивое тело.

Идти пришлось долго. Люди передвигались на экипажах, но Тай опасался нарушить еще какой-нибудь обряд и предпочел идти пешком. Наконец он увидел вывеску, которая согласно мертвопедии Богданова, была больницей «Психоневрологический диспансер, Вологодской областной психиатрической больницы». Двухэтажное здание сочилось страданием в ментальном диапазоне. Да и воспоминания Богданова об этом месте были наполнены страхом и брезгливостью. Но Тай был уверен, что тут они найдут искомое.

                  Глава 5.

Иерархия в медицинских коллективах не всегда такая очевидная, как полагают обыватели. Главврача может затолкать под каблук бухгалтер, а талантливый хирург иногда плюет на авторитет начальства. Санитары в морге вообще ведут себя как неприкасаемые. Потому что найти желающих каждый день смотреть на закономерный итог жизни, не так просто. Ну и, конечно, технички и санитарки. Отдельная каста. С одной стороны, самая низшая квалификация, с другой им вообще нечего терять.

Холеные тетки из бухгалтерии и даже врачи высшей квалификации, предпочитали жаться к стеночке, лишь бы не пройти по «токо-намытому». Всегда оставался реальный шанс схлопотать за это грязной тряпкой.

Большинство санитарок были искренними и добрыми людьми. Они действительно сочувствовали пациентам. Не забыли о сострадании. Да, иногда ворчали, но доброе слово, сказанное в нужный момент пациенту, иногда помогало лучше лекарств. Как всегда, уродливые черты самые выпуклые и заметные. Поэтому злобная техничка с ведром и тряпкой, стала штампом. Именно такими их и воспринимали окружающие.

Тихоновна очень старалась поддерживать этот образ. Она работала в больнице дольше всех. И даже старожилы не представляли себе больницу без ее сгорбленной фигуры и гнусавого, бубнящего, монотонного монолога.

Ее не звали на церемонии поздравления с днем рождения других сотрудников. Собрания она посещала крайне редко и то пристраивалась где-нибудь в дальнем уголке и злобно что-то шипела оттуда. Новые сотрудники иногда пытались начать общаться с бабушкой, но напарывались на ядовитый характер и быстро теряли интерес к санитарке. Даже бухгалтерия, славящаяся своей бесцеремонностью, выдавала зарплату Тихоновне молча и без едких комментариев.

Если бы кто-то полез в личное дело Тихоновны, то на первый взгляд не нашел ничего необычного. Возраст шестьдесят два года, рабочий стаж сорок пять лет… Вот только глянув в эти документы на следующий год, любопытный бы увидел, что ей все так же шестьдесят два года. Иногда в больницу заходили бывшие сотрудники, уже давно вышедшие на пенсию. Им голову приходило, что бабуся, уже бывшая старой, когда они юными сотрудниками пришли в эти стены, давно должна была умереть. Но никто не поднял этого вопроса. Кому охота на старости лет оказаться пациентом дурдома?

К тому же Тихоновна вызывала у всех окружающих подсознательный ужас. Хотя что могло быть страшного в согнутой ревматизмом бабке, никто объяснить не мог. На самом деле санитаркой Тихоновна работала уже сто двадцать пять лет. С того момента как была основана психиатрическая лечебница в поселке Кувшиново.

Три раза люди начинали обращать внимание на ее долголетие. И каждый раз все заканчивалось плачевно для любопытных. Тихоновна лишь на миг показывала свой истинный облик, и правдолюбец тотчас оказывался пациентом. Посадник требовал от нее время от времени менять облик, но она плевать хотела на его требования. В конце концов Давэр сдался и устроил ей перевод в центр города, где всем было плевать, а окрестные жители обходили диспансер десятой дорогой.

Сегодня Тихоновна была злобна больше обычного. Внутри звенело недовольство молодых. Тридцатый и почти насквозь проржавевший седьмой, сдерживали пока внутренний бунт, но надолго ее самоконтроля не хватит. Слишком долго длилась размеренная, спокойная жизнь. Тихоновна приходила на смену, возила тряпкой по этажам и лестницам, шла домой в пустую нежилую квартиру. Там, приняв истинный облик, взвод Паду становился в охранный порядок, чутко слушая окрестности. Годами единственным пришельцем с Колец был Посадник. Молодые жаждали крови. Впрочем, старые ее тоже жаждали, но они понимали цену. Ржавчина на них уже проявилась.

Двадцать три года назад в квартиру вломился грабитель. Тридцатый и седьмой тогда не смогли сдержать молодых. Бандита взвод Паду кромсал долго и жестоко. Чтобы не визжал, они первым делом выдрали ему голосовые связки. Месяц Тихоновна «болела». Ссохшийся труп валялся в пустой квартире по сей день. Посадник поругался для виду, но он знал насколько взвод Паду мечтает измазать себя кровью. Напиться теплой, полной боли и железа, крови. Она была пищей, героином и способом самоубийства для взвода Паду. Только кровь могла повредить металлические тела Паду. Ни вода, ни кислота, не оставят следов на острых шипах. А вот кровь и боль приносили радость, ржавчину и разрушение.

Тихоновна сжала швабру так, что полированное дерево треснуло. Что-то заставило их вспомнить кровь. От этого взвод Паду дурел, тридцатый и ослабевший седьмой уже не могли сдерживать молодых. С тоской они вспоминали Францию семнадцатого века. Там в Домах Скорби никто сумасшедших не пересчитывал толком. Всегда можно было распотрошить одного-двух. А эти за каждого переживают, учитывают, лечат, злобно подумала Тихоновна.

Она зашла в подсобку и заперла за собой дверь. Почти не надеясь она выпустила четвертого из уха. Длинная, похожая на черную колючую проволоку, ветвь, потянулась под потолок. На четвертом почти не было ржавчины, потому он был самый чувствительный. Услышать что-то в шумном центре города было трудно. Особенно среди ментальных полей, переполненных мыслями и чувствами людей.

Скорая помощь неслась к больнице. Вой, перекрывающий всех и вся, раздавался не от пострадавших, а от матери одного из них. Возможно, внешне женщина была спокойна, но внутри взрывалась болью и страхом. Тихоновна выпустила из общего клубка тридцатого и седьмого. От приближающейся машины густо и смачно пахло кровью. Молодой и переполненной страданием. Если бы у взвода Паду были слюнные железы, под санитаркой уже появилась лужа. Тридцатый и седьмой поняли, что не смогут удержать молодых. А значит их личный срок подходит к концу. Тридцатый может и переживет этот эпизод, но для седьмого приближалась последняя трапеза. Слишком уж его изъела ржавчина.

Хрупкая, осыпающаяся рыжей пылью ветвь осторожно втянулась внутрь клубка. Четвертый тоже не стал ждать и только тридцатый водил телом из стороны в сторону. Он чувствовал еще кого-то, но дурманящий голод и нетерпение остальных не давали сосредоточится. Четырнадцатый и двадцатый, что формировали руку бабки, уже схватились за край двери подсобки. Тридцатому ничего не оставалось, кроме как юркнуть обратно. Не хватало еще, чтобы тихую бабушку увидели с торчащей из затылка шестиметровой ржавой колючей проволокой. Такого зрелища обычно хватало, чтобы прописаться в Доме Скорби на долгие годы.

Тихоновна поковыляла в приемное отделение, куда обычно приволакивали со скорой. Грушевская, ординатор, ругалась с фельдшером из скорой:

– Мать вашу! – эта интеллигентная женщина крайне редко позволяла себе выражаться, но сейчас ее достали – Везите их в Травму! Мы что, специалисты по собиранию «прыгунков»?

– На Советском девяносто восемь, полна коробочка! – нервно отвечал фельдшер, имея ввиду первую городскую больницу, травматологическое отделение – После майских в коридорах лежат! А до областной не довезем, на мосту пробка!

– И вы не придумали ничего лучшего, – рявкнула Грушевская – как приволочь их к нам?

Как и в любой больнице, в диспансере был травматологический пункт, тем более, что алкаши, наркоманы и психи активно калечили себя и других пациентов. Вот только самоубийц с множественными переломами от прыжков с высоты, их называли «прыгунками», сначала собирали в травматологии и лишь потом их переводили в псих-диспансер.